Н. Долгов Михайловский театр. Открытие русских драматических спектаклей. — «Дело», драма А. В. Сухово-Кобылина[cccxxviii] «Биржевые ведомости», 1917, 1 сентября, утр. вып

Грустный спектакль! Тревожное волнение зрителей, далеко не полный театр и беспросветно-мрачная пьеса — все создавало то настроение, с которым едва ли когда-нибудь открывался новый сезон. Особенно неудачен выбор пьесы.

Сухово-Кобылин — это один из тех писателей, которые заставляют верить их жизненной наблюдательности. И без его оговорок нельзя не чувствовать, что каждая фраза старых приказных хапуг, каждая мелочь в обиходе канцелярии — все доподлинно бывшее, зарисованное прямо с натуры. Но во всем чувствуется не гоголевская манера примирять через смех, не вечное стремление Островского найти что-то благое в душе отъявленного злодея, а свой особый стиль. Картины Сухово-Кобылина порой прямо мучительны. Он ничего не хочет скрашивать в явлениях гнусного прошлого, и со сцены ползет удушливый, мрачный, беспросветно-томительный кошмар. Это стиль Салтыкова в самых тяжелых его страницах, и в русской драме с «Делом» можно сблизить кроме «Смерти Пазухина» разве лишь «Омут» Владыкина, также подлинный кошмар, не оставляющий ни малейших иллюзий в возможности торжества добра.

Теперь, когда николаевская эпоха — не только отжитое, но и до конца изжитое время, фигуры Сухово-Кобылина вырастали до символического значения. Израненный капитан Муромский, мудрый и способный на высокое благородство крестьянин Иван Сидоров — все это та Русь, которая собирала и все собранное ею рассыпалось, опошлилось, измельчало, пройдя через руки чиновничества, умевшего все придавить и на все наложить свою мертвящую печать.

Роли пьесы были распределены очень удачно, и если не было полного ансамбля, все же театр доказал, что в его труппе есть крупные силы, идущие на смену старым мастерам. Г. Яковлев — превосходный Муромский. У артиста нашлись подкупающие ноты для сцен мягкой грусти и настоящий драматический подъем в сцене объяснения с князем. Не столь яркое впечатление, как можно было ожидать, оставила последняя сцена. Но, надо думать, это — недочет первого спектакля, а затем артист окончательно {365} освоится с ролью. У г. Судьбинина колоритная бытовая речь, и его Иван Сидоров — подлинный ярославский мужичок старого уклада. Но характер этого лица понят артистом несколько односторонне. У Ивана Сидорова наряду с елейностью много и юмора. Ссылки на божественное не мешают ему великолепно понимать земные дела. Но Судьбинин, с его иконописным гримом и медлительной речью, слишком сбивался на резонера. Было мало лукавости, той хитринки, которая позволяет Сидорову сразу разуметь самые сложные житейские загадки. От этого скрадывались и теряли свою сочность его колоритные рассказы и острые слова.

Хорошо был представлен и чиновничий мир. У нас любят сравнивать новых исполнителей со старыми лишь тогда, когда сравнение это к невыгоде современных артистов. Но надо сказать правду, Аполлонский дает несравненно более верный образ Тарелкина, чем покойный Сазонов. У того было слишком много рассудочности, и только когда смотришь Аполлонского, понимаешь, что Тарелкин и страстно мечтает о подлости, и обречен всегда разыгрывать роль простака. Уралов был довольно бледным генералом Варравиным. Артист показал много интересных частностей, но в общем это все же была игра, а не органическое вживание в роль. Хорош Ге в роли князя, скрасивший эту роль налетом юмора. Мелкие чиновники типичны по гриму, но в группах и движениях было мало разнообразия.

В постановке пьесы почти не было новшеств, сцена приготовления чая в первом акте заставила было думать, что Мейерхольд, как и при постановке «Свадьбы Кречинского», злоупотребляет реалистическими мелочами, но этого не случилось, и пьеса, изобилующая признаниями вслух и «словами в сторону», была сыграна с той простотой mise en scène, на которую рассчитывал автор. Новые декорации художника Альмедингена очень удачны. Хороша приемная князя и последняя декорация присутственного места с низко нависшими, как бы давящими сводами.

Date: 2015-09-03; view: 518; Нарушение авторских прав