Шлюха на крэке

Я просто на хуй рассвирепел. Убью, блядь, суку, раз за детьми присмотреть не может. Ага, она еще и наркоманка поганая… но детей в приют я не отдам, и если моя мать их не возьмет… так что придется ей закрутить гайки, потому что мы с Кейт просто не можем, блядь, взять этих придурков… ВОТ ВЕДЬ ГРЯЗНАЯ ЕБУЧАЯ ШЛЮХА!

Из‑за нее я даже под дождь попал, бля, такой мокрый душ, словно с неба на тебя кто‑то ссыт. И даже в ботинках вода из‑за этих ебучих луж, как будто дренаж засорился или там что. В общем, я добежал до дома и только куртку накинул, стянул старые мокрые ботинки и надел новые, тимберлендовские. Кейт спрашивает:

– Ты кудай‑то намылился, Френк?

– Да к этой шлюхе‑наркоше, совсем охуевшей, у которой мои дети.

Блядский дождь. Почти все вокруг хлюпают носом, типа насморк с простудой, но, между прочим, в половине случаев это Колумбийская лихорадка, из‑за злоупотребления кокаином, бля. Псих – клинический случай, то есть не то чтобы я так уж против хорошей понюшки, но никаких злобных подсадок, это для неудачников, и уж никак, нах, не рядом с моими детьми!

Ну, приезжаю я к ней и смотрю на нее, а она глядит на меня так, как будто она вообще ни при чем. Я говорю детям:

– Собирайтесь давайте, поедете к моей матери.

Я ни за что не возьму их к себе. Хуй вам. Я думаю, мать их оставит, она же все понимает, видит, в какой они щас опасности.

– Что… что случилось? – лепечет Джун.

– Ты, ты грязная ебучая шлюха, заткни пасть, нах. – Я просто предупреждаю ее. – А то как бы чего не вышло. Я за себя уже не отвечаю, я даже не знаю, что я с тобой сделаю, если вякнешь хоть слово!

Она меня знает достаточно хорошо и понимает, я ни хуя не шучу, и глаза у нее раскрываются на всю ширь, а лицо становится еще, блядь, белее, чем обычно. Глаза бы мои ее не видели, просто развалина, страшная, как смертный грех, и как это я раньше не замечал? Мне интересно, сколько она уже на наркоте сидит. Мальцы уже оделись и спрашивают:

– А куда мы идем, пап?

– К бабушке. Она хоть знает, как надо детей воспитывать. – Я смотрю на нее. – И она не проводит время под кайфом с другими наркошами.

– Что ты такое несешь?! Ты о чем?! – У этой суки еще хватает наглости изображать возмущение.

– Так ты еще и отпираешься? Ты что, отпираешься, что Урод, блядь, Мерфи был здесь на прошлой неделе?

– Ну да… но ниче не было, и по‑любому, – продолжает она, глаза блестят безумным огнем, – это тя не касаецца, че я вааще делаю.

– Что ты тут, нах, колешься рядом с моими детьми? Не мое, блядь, дело? – Я поворачиваюсь к ним: – Вы двое, марш из квартиры. Нам с мамой надо поговорить. С глазу на глаз. Идите на лестницу и ждите меня! Давайте быстренько, брысь отсюда!

– Колюсь… да… но… – Она сдалась. – Мне просто трудно одной, без помощи…

Когда пацанята выметаются, я поворачиваюсь к ней.

– Я те щас покажу колоться! ЩА Я ТЕБЕ ТАК ВКОЛЮ, БЛЯДЬ! – И с разворота даю ей в рыло, кровища хлещет у нее из носа. Я хватаю ее за волосы, и они такие грязные и засаленные, что мне приходится наматывать их на руку, чтобы нормально ухватиться. Она визжит, когда я вставляю затычку, выкручиваю оба крана на полную и наполняю раковину. Когда она наполняется, я сую туда ее голову. – А ВОДИЧКИ ПОПИТЬ НЕ ХОЧЕШЬ, ТЫ, СУКА! ДА И БОШКУ ТВОЮ САЛЬНУЮ ПОРА ВЫМЫТЬ!

Я вытягиваю ее голову наверх, и вода вместе с кровью ручьями течет у нее из носа, а она бьется, как рыба, пойманная на леску. Я слышу голос – это мелкий Майкл стоит в дверях и спрашивает у меня:

– Что ты делаешь с мамой, пап?

– Убирайся обратно на лестницу, бля! Я просто ее умываю, у нее кровь из носа пошла! Пошел! Я кому говорю?!

Пацан выметается, и я снова макаю ее головой в раковину.

– Я ТЕ ЩАС ПОКАЖУ КОЛОТЬСЯ, ТЫ, БЛЯДЬ, ШЛЮХА НЕМЫТАЯ, Я ТЕ ЩАС ПОКАЖУ ТАКОЙ КРЭК, ВСТАВИТ ТАК, ЧТО ПОТОМ ЕЩЕ ДОЛГО НЕ ОКЛЕМАЕШЬСЯ!

Я снова вытаскиваю ее голову наверх, но эта шлюха‑психопатка хватает из сушилки маленький ножик для овощей и тычет им в меня! Ножик втыкается мне прямо в ребра. Блядь. Я отпускаю ее, и она швыряет в меня тарелкой, которая разбивается о мою голову. Я опять бью ее, и она налетает на стол и начинает, блядь, визжать, а я вытаскиваю ножик из своих ребер. Кровь просто везде. Я пинаю ее, и оставляю лежать на полу, и выхожу к детям, но когда мы уже на лестничной площадке, там стоит старая сука из квартиры напротив, прямо в дверях, и обнимает моих пацанов.

– Пошли, ребята, – говорю я им, но они продолжают стоять, тупо таращатся на меня, так что я хватаю Майкла за руку, потому что мне некогда с ними валандаться, а потом эта блядская Джун все‑таки встала на ноги, и выходит из квартиры, и вопит на меня, и кричит этой старой суке:

– ВЫЗОВИТЕ ПОЛИЦИЮ! ОН ХОЧЕТ ДЕТЕЙ УВЕСТИ!

– Мам! – хнычет этот мелкий трусишка Майкл, уж лучше бы Шон ему голову, на хуй, отрезал, может, он ваще не от меня, эдакий мелкий пизденыш, и я слегка поддаю ему тыльной стороной руки, а она хватает его за руку на ступеньках, и похоже, что мы перетягиваем мальца, как канат. Он вопит, и я отпускаю его, и они оба падают на ступеньки. Старая корова опять орет благим матом, и два полицейских поднимаются прямо к нам, и один из них спрашивает:

– Что здесь происходит?

– Ниче. Занимайтесь своими делами, – говорю я.

– Он пытается забрать моих детей! – визжит она.

– Это правда? – спрашивает у меня старший коп.

– Это мои дети, блядь! – отвечаю. Старая корова на лестнице говорит:

– Он ударил девушку, я видела! И вот этого маленького, маленького тоже! – Она оборачивается ко мне и продолжает: – Он плохой человек, прогнил до самой сердцевины!

– Заткнись, сука старая! Уебать тебя мало! Старший коп говорит:

– Сэр, если вы сейчас же не выйдете на улицу, я вас арестую за нарушение общественного порядка. Если эта леди станет настаивать на обвинениях, у вас могут возникнуть проблемы, и очень серьезные!

В общем, я ухожу, потому что совсем не хочу загреметь в тюрягу из‑за этой суки. А эти мудаки полицейские, блядь, смотрят на меня, как будто я маньяк‑педофил какой. Конечно, зря я ударил Майкла, но это она виновата, она меня довела. Ну ладно, я пойду в эту гребаную Социальную службу, и все узнают, что это она, она, эта ебучая грязная шлюха, принимает наркотики прямо рядом с моими детьми…

Если им так уж охота кого‑нить арестовать, так пусть арестуют того уебка из «Один дома‑2». Я знаю, что он сам был еще пацаном, когда снимался в этих фильмах, но я не знаю, как у него получается жить сейчас в мире с собой.

53. «…даже в расслабленном состоянии он был больше фута длиной…»

Прихожу к Саймону на квартиру. У него беспорядок, но это меня не волнует. Я бросаюсь на Саймона прямо в прихожей, обнимаю его крепко‑крепко и тянусь губами к его губам. Он напряжен, сдержан.

– Гм… у нас гости, – говорит он.

Мы проходим в гостиную. На кожаной софе сидит молодой парень, которого я вроде как видела у Саймона в пабе. Один из этих смутных, неясных и пресных сущностей, которых замечаешь только уголком глаза. Сейчас он выглядит как самый обычный молодой парень: хулиганистый, вонючий, прыщавый, нервный. Я улыбаюсь ему и замечаю, что лицо у него становится пунцовым, глаза слезятся, и он отводит взгляд в сторону.

Я смотрю на него и гадаю, что здесь происходит. Саймон молчит, ничего не говорит. Потом раздается стук в дверь, и я иду открывать – это пришли Мел и Терри. Она целует меня, проходит внутрь и обнимает Саймона, потом садится рядом с парнем.

– Все путем, Кертис, дружок?

– Д‑д‑да, – говорит он.

Терри все еще какой‑то подавленный. Он садится на стул в углу.

– Это Кертис, – говорит мне Саймон. – Он будет с нами работать. В качестве актера. – Пока парень пытается выжать из себя слабую ответную улыбку, я думаю, уж не шутка ли это. Потом Саймон переводит взгляд с Мел на меня и говорит: – я хочу, чтобы вы, девушки, сформировали из этого малообещающего материала самого рьяного и горячего жеребца из Лейта. Ну, второго по рьяности и горячности, – говорит он с усмешкой, хвастливо‑скромно кланяясь.

– У него и вправду большой, – хихикает Мел, – если ты понимаешь, о чем я.

– Покажи ей, Керт, не стесняйся, – говорит Саймон по пути на кухню.

Глаза у Кертиса так и слезятся, а его лицо стало уже малиновым.

– Давай, ты ж мне вчера показал, – усмехается Мел.

Я мельком гляжу на нее, а он нервно расстегивает ремень, а потом и молнию. А дальше… дальше он начинает вытаскивать его из трусов, а он все не кончается и не кончается. Даже в расслабленном состоянии он был больше фута длиной, свисал вниз, доставая почти до колен. У меня просто челюсть отвисла. И что еще более важно, толщина… Раньше я никогда не думала, что размер – это важно, но… Так что парня приняли в команду вообще без вопросов. Четырнадцать дюймов – кому же такое не подойдет, в смысле, порно снимать? Девственник (до вчерашнего вечера, пока Мелани не приложила к нему свои ручки, держу пари), внешне просто урод, но он как будто специально создан для нашего шоу.

Саймон говорит ему, что нужно выбрить волосы в паху, чтобы все его хозяйство выглядело еще больше, как делают настоящие порнозвезды.

Терри добавляет:

– Посмотри на его лицо, как он бреется. И ты доверишь ему брить вокруг этакого богатства?

– Тебе хорошо говорить, Терри. Швы еще не сняли? Мне интересно другое: как его расшевелить, чтобы он смог играть, хотя я думаю, Мел уже работает в этом направлении.

– Я тебе помогу, в смысле, побриться, – сказала Мел. Так что с этим, похоже, проблем не будет. Саймон отзывает меня на кухню.

– Вчера Мел лишила его девственности, она с ним разберется, – подтверждает он мои мысли. – Нам нужно сперва разобрать это дите на кусочки, – продолжает он. – А потом воссоздать по собственному проекту. Нам нужно сделать из этой Элизы Дулиттл настоящего человека [17]. И дело не только в технике ебли. Любой недоумок может ебаться, и любой идиот при наличии усердного партнера может пройтись по сексуальным позициям. – Он украдкой кидает взгляд на Терри. – Боже, как мы запариваем себе мозги своей любовью к сексу. Но вот чтобы привести его в порядок, сделать из него что‑то похожее на разумное существо… Одежда. Внешний вид. Поведение. Манеры.

Я согласно киваю, но первое, на что надо обратить внимание, это деловой подход. Мы говорим остальным, что встретимся с ними в пабе, Саймон на выходе вручает Кертису какую‑то коробку в обертке.

– Это тебе подарок, открывай.

Кертис разрывает бумагу, и становится видна безвкусная, страшненькая, блондинистая голова надувной резиновой куклы. Саймон говорит:

– Ее зовут Сильвия. Это тебе для практики одинокими ночами, хотя очень скоро про одинокие ночи ты просто забудешь. Добро пожаловать в «Семеро братьев»!

Бедный Кертис толком не знает, что ему делать с Сильвией. Они все спускаются вниз и направляются в «Порт радости». Саймон просит меня ненадолго задержаться – обсудить, как идут дела с нашей «аферой», как он это называет.

Мы раздобыли два списка, каждый – на отдельном диске. Отец Рэба помог совместить их и записал в одинаковом формате. В наличии сто восемьдесят два владельца сезонных билетов на «Рейнджеров», у которых есть счет в Отделении «Торговый город» Клайдсдейлского банка. Из этих ста восьмидесяти двух у ста тридцати семи пин‑код – 1690. Я не понимаю, как Саймон об этом узнал, и он терпеливо мне объясняет, так же как Рэб и Марк, но я все равно не догоняю. Хоть я и ходила на курс по Шотландии у МакКлаймонта, я даже и близко не подошла к пониманию шотландского менталитета или культуры. Из этих ста тридцати семи у восьмидесяти шести есть возможность управления счетом через Интернет.

Важно, что количество денег на этих счетах колеблется от долга в 3612 фунтов до положительного баланса в 42 214 фунтов. Саймон объясняет, что они с Марком залезли в он‑лайно‑вую банковскую систему Клайдсдейла. Используя пин‑код 1690, они сняли в общей сложности 62 412 фунтов с самых крупных счетов, положили эту сумму на общий счет, который они открыли в Цюрихе, в Бизнес‑Банке Швейцарии, сообщает мне Саймон, выравнивая две дорожки кокаина.

– Без меня, – говорю я и достаю из рюкзака травку, бумагу и табак.

– Да, я знаю. Это я для себя. У меня ведь две ноздри, – улыбается он. – Ну, во всяком случае, в настоящий момент. Ага, через три дня все деньги за исключением 5000 будут переведены на счет на предъявителя, который мы открыли в Швейцарии, в Цюрихском банке, на имя компании «Бананацурри филмз».

– Так что, сейчас мы идем в паб праздновать?

– Неееее… – говорит Саймон, – деньги нашли ты, я и Рент. И больше об этом никто не знает. И ты никому не говори, – предупреждает он, – или нам всем придется отправиться в тюрьму, и надолго. Мы оставим деньги на этих счетах – это больше, чем нужно, чтобы закончить наш фильм. А остальным мы потом скажем. А сейчас я, ты и Рент будем праздновать в узком кругу.

Я вся в восторге и ликовании, и еще мне немного страшно – во что мы такое ввязались. Так что мы направляемся в ресторан «Кафе Ройаль», где назначена встреча с Марком, и втроем наслаждаемся устрицами и дорогим «Боллинже». Марк разливает шампанское по бокалам и шепчет мне:

– Ты была великолепна.

– Вы оба тоже неплохо поработали, – говорю я слегка ошеломленно, но теперь уже вполне осознавая масштабы нашей аферы. – Это ведь все останется строго между нами? – Я нервничаю и почти умоляю, и Марк кивает, серьезно соглашаясь со мной. – То есть Диана об этом узнать не должна?

– Совершенно верно, – мрачно отвечает Марк. – За такое можно и в тюрьму угодить. Но послушайте, а что насчет Рэба? – добавляет он с внезапной тревогой. – Что мы ему скажем? Он же наверняка что‑то сообразил. Его батя писал программу.

– С Рэбом все в порядке, – говорит Саймон, – но он такой пуританин и наверняка наложил бы в штаны, если бы въехал в размах аферы. Но он думает, что речь идет просто о какой‑то депозитной кредитке. Я рассчитался с ним за его услуги. Так что тут можно не волноваться, – улыбается он, а потом начинает тихонечко напевать, странная песенка, я никогда ее раньше не слышала:

На берегу Война, покрытом зеленой травой,

Там, где встретились Рыжий и Уильям

И где бились они за наш славный город,

На берегу Война, покрытом зеленой травой.

Рыжий всегда остается надежным и верным,

Что бы ни случилось,

Мы должны помнить наш боевой клич

«Не сдаваться!»

И помнить, что Бог за нас…

– Я люблю Шотландию, – говорит Саймон, потягивая шампанское. – Здесь так много обдолбанных мудаков, таких доверчивых и наивных – это же легкие деньги. Весь этот шум вокруг Кубка «Селтик» с «Рейнджере» – это же самая лучшая афера. Это не просто лицензия на сбор денег с тупых идиотов, это лицензия на сбор денег с их детей и детей их детей. Такой вот франчайзинг. Мюррей, МакКанн, эти парни знают что делают.

Марк улыбается мне, потом поворачивается к Саймону:

– Ну, раз уж мы стали такие богатенькие, я так понимаю, что твои намерения по поводу этого фильма не изменились?

– Разумеется, – отвечает Саймон. – Тут речь не о деньгах, Рент, теперь я это понимаю. Любой кретин может делать деньги. Речь идет о создании чего‑то, что будет само приносить деньги. Речь идет о самовыражении, самореализации, о жизни, о том, чтобы показать этим изнеженным богатым уродам, что родились с серебряной ложкой во рту, что мы тоже кое‑что можем. Не хуже их. И даже лучше.

– М‑м‑м, – говорит Марк, поднимая свой бокал. – За это я выпью.

Саймон смотрит на меня и говорит:

– И никаких магазинных оргий, Никки, я буду следить за завязками на денежном мешке. Если окажешься на мели, просто скажи.

Я не знаю, доверяю ли я Саймону, и я не думаю, что они с Марком доверяют друг другу. Но мне плевать и на деньги, и на всякие разные цацки. Мне просто нравится, что происходит. Я живу. По‑настоящему.

– В любом случае, если нас возьмут за задницу, все, что тебе надо сделать, – это посмотреть на судью широко открытыми глазами и сказать ему, что тебя обдурили два коварных интригана – и ты свободна, а мы с Рентой уж как‑нибудь выкрутимся, да, Марк?

– Адназначна, – отвечает тот, наливая нам всем еще шампанского.

А позже мы направились в бар «У Рика» на Ганновер‑стрит.

– А это, случаем, не Маттиас Джек? – говорит Саймон, указывая на парня в углу.

– Может быть, – задумчиво отвечает Марк, заказывая еще одну бутылку шампанского.

Мы с Саймоном возвращаемся к нему в Лейт и трахаемся всю ночь, как животные. Наутро я прихожу домой, как говорится, усталая, но довольная, у меня все болит и саднит, и я усаживаюсь за свою курсовую, а у меня еще вечером смена в сауне. Когда я возвращаюсь с работы, у нас сидит Марк, общается с Дианой. Он коротко здоровается со мной и уходит.

– Ну и что это значит?

– Он мой старый друг. Мы завтра опять собираемся пойти куда‑нибудь выпить.

– Исключительно ради старой дружбы, я так понимаю? Она скромно улыбается и поднимает одну бровь. На щеках у нее румянец, и мне интересно, трахнулись они уже или нет.

Позже мы с Саймоном и Рэбом заходим в монтажную в Ниддри, куда Саймон уже приводил меня раньше. Я и не знала, что в Эдинбурге есть такие местечки, по правде сказать, я вообще никогда не видела ничего подобного. Парень, который держит «Видео в Ниде», – старый приятель Рэба, еще с тех времен, когда они всей толпой ходили на футбол. Теперь они почти все бизнесмены и предприниматели, так или иначе, а этот парень по имени Стив Байуотерс больше похож на работника социальной сферы, нежели на бывшего футбольного хулигана. Они чем‑то напоминают масонов – они все связаны общим прошлым, и если кому нужна помощь, ему никогда не отказывают.

– У нас есть все необходимое, так что мы можем все сделать прямо здесь, – говорит он, прямо как свеже пойманный и заново рожденный христианин.

Уже на пути к выходу Рэб говорит:

– Здорово, да? Псих качает головой:

– Ага, но мы можем сделать все в Даме. АРП, Рэб, АРП.

– Да, все правильно, – отвечает Рэб, но я подозреваю, что у Саймона есть другой план.