Qual о eco de foucault pendente a 545.

Взгляд Томаша метался от листка с проклятой шарадой к тому на полке. Эко, Фуко, маятник. Эко, маятник, Фуко. Умберто Эко написал роман «Маятник Фуко». Профессор Тошкану спросил:

QUAL О ECO DE FOUCAULT PENDENTE А 545?

И тут в голове у Томаша будто сверкнула ослепительная молния.

Fiat lux![66]

Разгадка шарады скрывалась не в книгах Мишеля Фуко, а в романе Умберто Эко. Надо же было уродиться таким бестолковым, обругал себя Томаш. Ответ все время был у него под носом, элементарный, очевидный, логичный, а он потратил столько времени на этот абсурд с французскими книжками. Кто угодно сразу бы догадался, что речь идет о маятнике. Но только не он, образованный человек с докторской степенью, любитель философии. Идиот.

Теперь не оставалось никаких сомнений, в том, что означают три цифры, завершающие ребус.

545.

Томаш набросился на книгу, словно голодный на пиршественный стол и принялся судорожно перелистывать страницы, пока не нашел нужную, пятьсот сорок пятую.

XII

Квартал Алфама предстал перед ним во всем своем блеске, с облупившимися фасадами, цветами в кадках, протянутыми над узкими улочками веревками, на которых сушились чьи‑то рубашки, майки и простыни. Жизнь вокруг била ключом, но Томаш карабкался на вершину холма вдоль старой крепостной стены, упрямо глядя себе под ноги, на брусчатку мостовой, и крепко зажав под мышкой портфель с документами. Он шел, не замечая ни шумной толпы, ни переполненных таверн, ни оживленных базарчиков, ни тихих антикварных магазинов и нарядных сувенирных лавок, петлял по лабиринту тесных переулков, пока, испытав огромное облегчение, не добрался до улицы Чао‑да‑Фейра и не миновал ворота Сан‑Жоржи, ведущие к замку.

Запыхавшись от долгой дороги наверх профессор остановился передохнуть под пиньями площади Армаш, у мрачноватого памятника Алфонсу Энрикешу, подхватил поудобнее портфель и задумчиво оглядел выставленные на защиту замка пушки XVII века. После того как Алфонсу Энрикес в 1147 году изгнал из Лиссабона мавров, замок Сан‑Жоржи сделался резиденцией португальских королей. В нем жили Жуан II и Мануэл I, великие правители великой эпохи Открытий. Томаш пересек площадь и поднялся на крепостную стену; теперь город лежал у его ног: безбрежное море крыш, перерезанное серебристой лентой Тежу с переброшенной через нее кирпично‑красной дугой, мостом Двадцать пятого апреля. Полюбовавшись панорамой Лиссабона, Норонья прошел по эспланаде в патио, под сень величественной Дворцовой башни. Морды охранявших патио маленьких каменных львов смотрели на расставленные у стены круглые столы. За одним из этих столов, между оливой с кривым стволом и старинной пушкой, сидел Нельсон Молиарти. Они условились встретиться в патио, хотя, по мнению португальца, сырая и холодная погода вовсе не располагала к трапезе на свежем воздухе.

Американец и португалец обменялись приветствиями и любезностями. Покончив с формальностями, Томаш приступил к отчету.

– Я изучил копии документов, которые раздобыл у вдовы, посидел в архивах в Лиссабоне, Генуе и Севилье и теперь могу точно сказать, что профессора интересовало происхождение Колумба, – сообщил Норонья. – Особое внимание он уделял именно генуэзским архивам. Теперь мне предстоит разобраться со всем, что удалось накопать, и понять, к каким выводам он пришел.

– Ответьте мне прямо, – попросил Молиарти. – То, чем занимался Тошкану, имело хоть какое‑то отношение к открытию Бразилии?

– Поначалу имело. Но потом профессор узнал нечто такое, что увело его совсем в другую сторону.

– Что же он мог узнать?

– Этого я пока не знаю.

Молиарти опустил голову.

– Son of a bitch! – простонал он сквозь зубы. – Столько времени водил нас за нос.

За столом воцарилась тишина. Томаш выжидал, пока американец немного успокоится. Официант, безошибочно уловив момент, принес закуски: соте из фуагра с грушевым пюре и цикорием для Молиарти и террин из козьего сыра с сушеными помидорами черри и яблоком в карамели для Нороньи. Вид изысканно сервированных блюд приободрил Нельсона.

– Мне продолжать? – спросил Томаш, когда официант удалился.

– Да. Go on, – Молиарти зачерпнул ложкой соте. – Приятного аппетита.

– Спасибо, – кивнул португалец, пробуя сыр. – Давайте перейдем к документам из генуэзских архивов. – Он достал из портфеля папку, раскрыл ее и достал ксерокопию. – Экземпляр номер сто тридцать, письмо архиепископа Гранады миланца Петра Ангиерского графу Джованни Борромео от четырнадцатого мая 1493 года. – Томаш протянул листок американцу. – Взгляните.

Молиарти взял письмо и с несчастным видом вернул Норонье.

– Извините, Том, я не знаю латыни.

– Ох, простите! – Португалец отыскал в письме нужную фразу и ткнул в нее пальцем. – «Redita ab Antipodibus ocidinis Christophorus Colonus, quidam vir ligur».

– И что это значит?

– «Христофор Колон, генуэзец, первым достиг дальних западных земель». – Томаш достал из портфеля следующий лист. – А вот послание итальянскому кардиналу Асканио, экземпляр сто сорок два; в нем Колумба называют «Colonus ille novi orbis repertor», то есть Колон, первооткрыватель Нового Света. Заметьте, Ангиерский всюду пишет «Колон», а не «Колумб».

– Откуда взялись эти письма?

– Немец Якоб Корумбергер опубликовал их в 1511 году под заглавием «Legatio Babilonica», а миланец Арнальди Гильельми использовал в 1516‑м в своей книге «De orbe novo decades». Это история Испании, в которой, кстати, полно ошибок.

– Вы видели оригиналы писем?

– Нет, они не сохранились.

– Но при переизданиях имя могли написать неправильно.

Томаш печально кивнул и отщипнул еще сыра.

– Это вечная проблема со старинными текстами. Практически со всеми, где упоминается Колумб. Нельзя с уверенностью сказать, не ошибся ли переписчик, не подделал ли кто‑нибудь факты биографии адмирала. Иногда довольно одной закорючки, чтобы полностью изменить смысл написанного. Оригиналов писем Ангиерского не существует, есть только перепечатки одиннадцатого и шестнадцатого годов, а в них имя могли написать по‑своему. И тем не менее для нас эти послания бесценны, ведь там речь идет о происхождении Колумба. Ангиерский утверждает, что человек, открывший Америку, был родом из Лигурии, но мог ли он знать наверняка?

– А этот Ангиерский был знаком с Колумбом?

– Некоторые историки полагают, что да, но в письме архиепископ называет его «некто Колумб». А так не пишут о человеке, которого знают лично, не правда ли?

– Пожалуй, – согласился Молиарти, ненадолго оторвавшись от соте. – Но, насколько я понял, Ангиерскому нельзя полностью доверять. Есть ведь другие источники, по которым выходит, что Колумб был из Генуи?

– Конечно есть, – улыбнулся Томаш. – В 1501 году еще один итальянец, точнее, венецианец, Анджело Тревизано подготовил собственный итальянский перевод первой редакции «De orbe novo decades» Ангиерского; в приложенном к переводу письме он прямо указал, что архиепископ «свел дружбу с генуэзцем Христофором Колумбом», подтверждая тем самым, что адмирал был родом из Генуи. Но профессор Тошкану ставил эту версию под сомнение. В его заметках полно ссылок на работы Байерри Бертомеу. Этот Бертомеу первым предположил, что Ангиерский фальсифицировал историю в угоду своим компатриотам. «De orbe novo decades» – скандальное, провокационное сочинение, созданное в пику Америго Веспуччи. Для его автора куда важнее потрафить читателям, чем рассказать правду. А читателям приятно было узнать, что la grande scoperta[67]Америки совершил итальянец.

– Хм, – хмыкнул Молиарти, потирая кадык. – Похоже, все это притянуто за уши.

– Разумеется, – обрадовался Томаш. – А что не притянуто за уши в истории с Колумбом? Идем дальше. В 1504 году Тревизано опубликовал свою собственную книгу «Мореплаватели Испанского королевства», и в ней снова упоминается «генуэзец Христофор Колумб».

Молиарти покосился на портфель историка.

– У вас есть копия?

– Нет, – признался Томаш, покачав головой. – Ни одного экземпляра «Мореплавателей» не сохранилось.

– А откуда известно, что там было написано?

– Эту книгу цитирует Франческо де Монтальбоддо в своем «Новом Свете», опубликованном в 1507 году.

– Опять цитаты!

– Да, мы снова имеем дело с источниками второго ряда. В нашей истории оригиналы документов попадаются куда реже, чем копии из вторых рук. Тревизано не был знаком с Колумбом, он ссылался на Ангиерского. Иными словами, Монтальбоддо цитирует Тревизано, который цитирует Ангиерского. – Томаш заглянул в блокнот. – Между прочим, Монтальбоддо пишет, что «после римлян моря бороздили лишь итальянцы». Странное утверждение, если не сказать абсурдное. Получается, что новые земли открывали исключительно сыны Италии. – Он взглянул на собеседника. – Вам не кажется, что это небольшое преувеличение?

– Ладно, оставим пока Тревизано. Есть еще какие‑нибудь источники?

– А как же. – Норонья достал из портфеля аккуратную стопку ксерокопий. – В 1516 году, через десять лет после смерти Колумба, генуэзский епископ по имени Агостино Джустиниани выпустил в свет внушительный труд, озаглавленный «Psalterium hebraeum, graecum, arabicum et chaldeum, etc.»[68]и в нем обрушил на читателей буквально лавину новой информации. В частности, поведал миру, что мореплаватель, открывший Америку, некий Христофор Колумб, был «patria Genuensis»,[69]родился в семье «Vilibus ortus parentibus», то бишь бедняков, и что его отец был «carminatore», или по‑нашему чесальщик шерсти, наемный работник. Джустиниани утверждал, что в юности Христофор тоже был чесальщиком и не получил никакого образования, даже читать почти не умел. Перед смертью он назначил своими душеприказчиками клерков из банка Сан‑Джорджо в Генуе. Во второй своей книге «Castigatissimi Annali», опубликованной в 1537 году, после смерти автора, епископ снова поднял вопрос о семейном ремесле Колумбов. На этот раз они оказались уже не чесальщиками шерсти, а ткачами.

– И это все, что нам известно о происхождении Колумба.

– Именно так, – подтвердил Томаш. – Кстати, Тошкану нашел у Джустиниани множество пробелов и несостыковок. Начнем с того, что Колумб никак не мог назначить душеприказчиков, поскольку умер в нищете. Никакого имущества, кроме души, у него просто не было. – Томаш слегка улыбнулся. – Прошу прощения за каламбур. Идем дальше: если верить Джустиниани, Колумб был подмастерьем ткача, этаким неотесанным мужланом. Но будь он и вправду таким, откуда у него взялись блестящие познания в географии и навигации? Кто доверил бы невежде командовать армадой? Как он сумел стать адмиралом? Как жалкий плебей добился руки доны Филипы Мониш Перештрелу, знатной португалки из легендарного рода Мониш, близкой родственницы самого Нуну Алвареша Перейры, и это в эпоху, когда сословные предрассудки цвели пышном цветом и простолюдины даже мечтать не смели о женщинах благородного происхождения. И главное, как его допустили ко двору Жуана II, одного из самых просвещенных монархов своего времени? Кто‑то, вероятно, и принял бы всю эту бессмыслицу за чистую монету, но только не Тошкану. Ко всему прочему, Джустиниани с Колумбом никогда не встречался, он лишь пересказывал чужие свидетельства. Родной сын адмирала Эрнандо Колон прямо обвинял Джустиниани во лжи; правда, сам он о происхождении своего отца высказывался туманно и неохотно, прибавляя таинственную фразу: «en este caso que es oculto».[70]

– I see, – осторожно заметил Молиарти. – Есть еще что‑нибудь?

– Что касается итальянских источников XVI века, это, пожалуй, все.

Официант принес горячее: форель на углях для Нельсона и запеченные в томате креветки с анчоусами и каперсами на подушке из кукурузы и белой фасоли для Томаша. Вино американец выбрал местное, ледяное «Касал Гарсиа».

– Рыба – лучшее, что есть в Португалии, – заявил Молиарти, выдавливая лимонный сок на подрумянившуюся форель. – Рыба на углях и холодное зеленое вино.

– С вами трудно не согласиться, – улыбнулся Томаш, поддевая креветку.

– Вкуснотища! – вдохновенно воскликнул американец, прочертив в воздухе зигзаг нанизанным на вилку куском форели. – Что там у вас дальше? Вы припасли еще каких‑нибудь хронистов, писавших о Колумбе?

– Остались иберийские авторы. – Томаш отпил вина. – Начнем с португальцев. Руй де Пина в начале XVI века упомянул «Христофора Коломбо, итальянца». Гарсиа да Решенде сделал то же самое в 1533 году, а Антонио Галван в 1550‑м. Дамиан де Гойс в 1536‑м, а позже, в 1555‑м Жуан де Варрос и Гашпар Фрутуосу настаивали на генуэзском происхождении адмирала. И все они называли его Колом.

– Столько народу говорит одно и то же…

– Фактически. Но Руй де Пина заслуживает особого внимания, ведь он был современником Колумба, и, судя по всему, знал его лично. Остальные португальские хронисты ссылались на него или знаменитых итальянцев. Каждый из них называл Колумба генуэзцем вслед за Пиной, Тревизано, Монтальбоддо или Джустиниани.

– Пина считается надежным источником?

– Абсолютно.

– Ага, – удовлетворенно кивнул Молиарти. – Очень хорошо.

– Но должен вам сказать, у профессора Тошкану относительно этого источника возникли какие‑то сомнения, – сказал Томаш, в нерешительности покусывая губу. – Я не совсем понял, о чем речь. Профессор брал в Торре‑ду‑Томбу копию «Хроники короля дона Жуана II» и сделал на полях довольно странные пометки. Видите? «Ловко, ничего не скажешь». И вот тут дальше: «Хитер парень».

Лицо и поза Молиарти выражали крайнюю степень напряжения.

– Какого дьявола это означает?

– Не знаю, Нельсон. Постараюсь выяснить.

Американец опустил голову, признавая поражение.

– Что там еще с иберийскими авторами?

– С португальцами все, переходим к испанцам. В 1518 году отец Андрес Бернальдес опубликовал «Историю католических королей». Этот замечательный человек утверждает, что Колумб родился сразу в двух городах, Милане и Генуе.

– Как это в двух городах? Родиться можно либо здесь, либо там.

– Не всегда, если верить Бернальдесу. В гранадском издании 1556 года местом рождения Колумба назван Милан, а в мадридском 1570‑го сказано, что он из Генуи.

– Вы же сказали, что книга опубликована в восемнадцатом?

– Так‑то оно так. Но от первого издания не сохранилось ни одного экземпляра. Самые старые из дошедших до наших дней – гранадское и мадридское, в обоих эта история с двумя городами.

Американец поднял глаза к потолку, демонстрируя нетерпение.

– Наш следующий клиент тоже испанец. – Томаш достал новую стопку ксерокопий. – Его звали Гонсало Фернандес де Овьедо, и в 1535 году он начал издавать труд под названием «Природа и история Индий». Овьедо подробно описывает спор итальянцев о происхождении Колумба. Одни говорят, что адмирал родом из Савоны, другие – из Нерви, третьи – из Чугурео. Овьедо не знал Колумба, он ссылается на других авторов и постоянно добавляет: «как мне доводилось слышать». – Норонья убрал бумаги в портфель. – В общем, это очередной источник второго ряда.

Американец недовольно поморщился.

– What else?

– Остальные документы относятся к более поздним эпохам, из XVI века осталось три свидетельства, но они самые важные.

Томаш сделал многозначительную паузу, чтобы подразнить Молиарти.

– Кого вы имеете в виду?

– Испанского хрониста фрая Бартоломе де Лас Касаса, Эрнандо Колона и самого Колумба.

– Великолепно.

– Начнем с Бартоломе де Лас Касаса, они вместе с Эрнандо Колоном были единственными современниками адмирала, оставившими его подробную биографию. Лас Касас писал свою «Историю Индий» с 1525‑го по 1559 год. Он познакомился с Колумбом еще в те времена, когда тот впервые прибыл в Испанию, и имел доступ к его архиву в севильском монастыре Богоматери‑в‑пещерах. Лас Касас считал адмирала генуэзцем.

– Вот! – воскликнул Молиарти, в порыве энтузиазма едва не смахнув со стола тарелку с остатками форели. – Наконец‑то надежный источник.

– Не стану спорить, – ответил Томаш, придерживая свою тарелку. – Но и здесь все, к сожалению, не так просто. Во‑первых, «Историю Индий» издали только в 1876 году, через триста лет после написания. Представляете, через сколько рук она прошла? Тошкану пытался отделить оригинал от позднейших наслоений. Во‑вторых, под вопросом подлинность самого сочинения Лас Касаса. Историк Менендес Пидаль уличил хрониста во множестве неточностей и передергиваний, начиная с того, что он едва ли мог познакомиться с Колумбом вскоре после его приезда в Испанию.

– Не мог?

– Давайте посчитаем, – предложил Томаш, доставая карандаш. – Христофор Колумб прибыл в Испанию из Португалии в 1484 году. – Он написал на полях ксерокопии «1484». – Лас Касас родился в 1474‑м. – Норонья подписал под первым числом «1474» и поставил между датами минус. – Получается, что хронист повстречал адмирала, когда того еще никто не знал, а ему самому было всего десять лет. – Томаш приписал на полях: 1484–1474=10 Вы можете представить, чтобы мальчишке десяти лет от роду запала в память встреча с ничем не примечательным и никому не известным человеком? Такое бывает?

Молиарти громко вздохнул.

– Вряд ли…

– Перейдем к следующему свидетелю, важнейшему, если не считать самого Колумба, – Томаш вытащил из портфеля испанскую книжку, приобретенную в Севилье. – Эрнандо Колон, младший сын мореплавателя от испанки Беатрис де Араны, автор «Истории адмирала». Этот автор, вне всякого сомнения, кладезь бесценной информации. Эрнандо Колон – родной сын адмирала, так что никому не придет в голову утверждать, будто они не были знакомы. Один этот факт заставляет отнестись к его словам с должным уважением. Между прочим, наш Эрнандито всегда утверждал, что засел за свой труд лишь для того, чтобы опровергнуть ложь о своем отце, звучавшую отовсюду. В числе прочих лжецов он называл Агостино Джустиниани, поведавшего миру о том, что адмирал родился в Генуе.

– Разве сам Эрнандо так не думал?

– В том‑то и дело. Сын Колумба нигде прямо не говорит, что его отец был генуэзцем. Наоборот. Эрнандо бывал в Италии трижды, в 1516‑м, 1529‑м и 1530‑м, в надежде узнать хоть что‑нибудь о своей семье. Искал родственников, расспрашивал людей по фамилии Колумб, копался в метриках. Безрезультатно. Трижды посетив Геную, он не обнаружил никаких следов своих предков. В конце концов Эрнандо решил, что его отец был родом из города Пьяченца: на тамошнем кладбище нашлись надгробия Колумбов. Эрнандо утверждал, что адмирал происходил из благородной, но разорившейся и дошедшей до крайней степени бедности семьи и вовсе не был неотесанным подмастерьем, а получил неплохое образование, которого хватило, чтобы рисовать точные карты и командовать армадами судов. В «Истории адмирала» описан и приезд Колумба в Португалию. Эрнандо обнаружил в португальской хронике упоминание о «человеке, называющем себя Колумбом», и понял, что речь идет о его отце. Христофор поступил на судно своего родственника Молодого Колумба; во время морского сражения между Лиссабоном и мысом Сан‑Висенте, неподалеку от Алгарве, он упал за борт и добрался до берега вплавь, держась за весло. Потом он отправился в Лиссабон, где, по словам Эрнандо, «было немало его соотечественников‑генуэзцев».

– Вот оно! – торжествовал Молиарти. – Неопровержимое доказательство, слова родного сына!

– Я бы с вами согласился, – не замедлил Томаш охладить пыл американца, – если бы мы точно знали, что книга действительно написана Эрнандо Колоном.

– А кем же еще?

Историк призвал на помощь заметки Тошкану.

– Здесь у профессора снова возникли сомнения относительно подлинности текста. Слишком много странностей, – объяснил Томаш. – Начнем с рукописи. Эрнандо написал книгу, но не стал публиковать. Он умер, не оставив потомства, и рукопись досталась племяннику, Луису де Колону, старшему сыну его португальского брата Дьогу Колома. В 1569 году Луис де Колон познакомился с неким генуэзцем по имени Балиано Форнари, который предложил ему издать книгу на трех языках: испанском, португальском и латыни. Луис согласился передать рукопись генуэзцу. Тот вернулся в Италию, перевел книгу и в 1576 году подготовил первое издание, указав в предисловии, что делает это «во славу города Генуи, подарившего миру величайшего из мореплавателей». Публикации на других языках так и не состоялись, а рукопись вообще исчезла. – Томаш постучал кончиками пальцев по обложке «Истории адмирала». – Так что мы имеем дело не с оригиналом, а с обратным переводом на испанский с итальянского перевода, причем сделанного большим патриотом Генуи, стремившимся во что бы то ни стало возвеличить родной город. – Он отложил книгу. – В общем, сами понимаете, перед нами еще один источник второго ряда.

Молиарти закатил глаза.

– Еще какие‑нибудь странности?

– Взять хотя бы надгробия в Пьяченце. Тошкану был на том кладбище и обнаружил, что там покоятся вовсе не Колумбы, а Колонна. – Томаш усмехнулся. – Профессор предположил, что это была невинная уловка переводчика‑генуэзца – превратить Колонна в Колумбов. Впрочем, он сам себя выдал: оставил в латинской версии «Колонус» вместо «Колумбус».

– Постойте, Эрнандо ведь писал, что его отец пошел в моряки из‑за своего родича, Колумба‑младшего, кажется.

Томаш, не сдержавшись, хихикнул.

– Молодого, Нельсон, Молодого. – Он перелистал «Историю адмирала». – В книге действительно так написано. И вот вам очередная странность. Молодой Колумб был корсаром и не только не состоял в родстве с Христофором, но никогда с ним не встречался. К тому же Колумб в его случае – это не имя, а что‑то вроде титула. Его настоящее имя было Жорж Биссипа, а зваться Молодым Колумбом среди пиратов было очень лестно. Был еще Старый Колумб, прославленный французский корсар Гийом де Казенев Кулон. «Coup long» по‑французски «смертельный удар», но итальянцы переделали Кулона в Колумба.

– Какая чушь!

– Как мог пират приходиться родней отцу Эрнандо, если Колумб для него не имя, а прозвище? Этому есть только одно правдоподобное объяснение: Молодой Колумб появился в книге по вине все того же переводчика, который motu propio наградил адмирала чужим родичем.

Молиарти с рассеянным видом откинулся на спинку стула. Он как раз прикончил форель и отодвинул тарелку.

– Ладно, Колонна или Колумб, Пьяченца или Генуя – бог с ними; но в том, что его отец был итальянцем, Эрнандо точно не сомневался.

– Зато сомневался профессор Тошкану, – возразил Томаш, не поднимая глаз от своих записей. – Он считал, что из Пьяченцы происходили предки не самого Колумба, а Филипы Перештрелу, португальской жены адмирала и матери его сына Дьогу Колома. По мнению Тошкану, Эрнандо хотел сказать именно это, но наш ловкий итальянец снова его подправил. На полях итальянского издания есть пометка рукой профессора: «traduttori traditori», то есть «переводчики – обманщики».

– Не больно правдоподобная версия.

– Возможно. Но обилие тайн, ошибок и разночтений вокруг имени человека, открывшего Америку, само по себе заставляет задуматься. Тошкану нашел в тексте книги множество свидетельств в пользу того, что ее автор не Эрнандо Колон. Эрнандо, к примеру, утверждает, что, спасшись после кораблекрушения, его отец отправился в Лиссабон, «где обитало немало его соотечественников‑генуэзцев».

– Все правильно.

– Разве, Нельсон? Подумайте хорошенько. Разве не Эрнандо всего несколько страниц назад писал, что побывал в Генуе и не встретил там своей родни? Разве не Эрнандо самолично выдвинул версию, что его отец был родом из Пьяченцы? И после всего этого он продолжает настаивать, что адмирал генуэзец? Противоречит сам себе? Или просто запутался? – Томаш отобрал нужную ксерокопию. – У профессора Тошкану были более чем веские причины называть переводчиков обманщиками. По правде говоря, в «Истории адмирала» столько противоречий, что отец Алехандро де ла Торре‑и‑Невис, настоятель Саламанкского собора и по совместительству исследователь наследия Эрнандо Колона, называл ее «подлогом, созданным чужой рукой».

– Значит, книга – фальшивка?

– Нет. В том, что «История адмирала» написана Эрнандо Колоном, сомнений быть не может. Но такому количеству несоответствий в ее тексте могут быть только два объяснения. Или Эрнандо был слабоумным, а это совершенно точно не так, либо перед публикацией в Италии над его рукописью кто‑то серьезно потрудился.

– Кто?

– Ну, здесь‑то никакой тайны нет. Готов поспорить, что это сделал наш старый приятель Балиано Форнари, подбивший Эрнандо на публикацию в Италии, чтобы во всеуслышание объявить Геную «родиной человека, который открыл Америку».

Молиарти нетерпеливо махнул рукой.

– Дальше.

– Ладно, идем дальше, – покорно проговорил Томаш. – У нас остался еще один свидетель, самый главный.

– Колумб.

– Да. Христофор Колумб, адмирал собственной персоной.

Официант убрал пустые тарелки и принес сыр с мармеладом. Томаш и Нельсон ненадолго прервали беседу, чтобы насладиться отменными спелыми сырами, источавшими дивный аромат, и пластинками великолепного твердого мармелада.

– И что же говорит сам Колумб? – поинтересовался Молиарти, прожевав.

Португалец со вздохом полез в свой портфель за новой порцией копий.

– Колумб всю жизнь скрывал правду о себе – вот и все, что мы знаем. Мы привыкли называть его Колумбом, хотя это имя упоминается лишь в одном источнике. Всего в одном. В большинстве документов он Колом или Колон. Это камень преткновения для защитников генуэзской теории. Если ткач из Генуи и моряк, первым достигший Нового Света, одно лицо, почему моряк никогда не подписывался именем ткача? Чтобы это объяснить, «генуэзцы» придумывают совершенно фантастические версии, хотя сами обвиняют «анти‑генуэзцев» в спекуляциях. Наверняка известно лишь то, что человек, вошедший в историю под именем Христофора Колумба, не называл себя этим именем и что его происхождение окутано тайной.

– Значит, он скрывал, где родился?

– Можно сказать и так. Колумб всегда соблюдал осторожность во всем, что касалось тайны его рождения, и проговорился всего один раз. – Томаш расправил смятый лист. – В случае с Майорасго.

– С майо… С чем?

– С Майорасго, с правом старшинства. Двадцать второго февраля 1498 года, перед третьим путешествием в Америку, Колумб написал петицию в защиту прав своего первенца Дьогу. – Он отыскал нужную строчку. – Он обратился к Католическим королям и наследнику престола принцу Хуану, чтобы напомнить о своих заслугах, и просил защитить его права «как адмирала Моря‑Океана, простирающегося до линии горизонта, на сто лиг вокруг Азорских островов и на столько же вокруг островов Зеленого Мыса». Колумб собирался передать эти права своему старшему сыну Дьогу, «продолжателю рода Колонов». Если бы Дьогу умер, не оставив наследника, права перешли бы к Эрнандо, после – к старшему брату Колумба Бартоломео, потом к другому брату, и так со всеми родственниками мужского пола. – Томаш перевел дух и внимательно посмотрел на Молиарти. – Обратите внимание. Он написал «продолжателю рода Колонов», а не Колумбов.

– Я заметил, – ответил Нельсон мрачно. – Что еще с происхождением?

– Кое‑что есть, – ответил историк, жестом призывая собеседника набраться терпения. – В «Майорасго» Колумб объявляет клерков банка Сан‑Джорджо своими душеприказчиками и дает родственникам подробные инструкции о том, как подписывать бумаги. Адмирал настаивал, чтобы они использовали его фамилию вместе с титулом и множеством всяких инициалов и званий. – Томаш положил перед собой следующий лист. – А вот это должно вас заинтересовать, Нельсон. По крайней мере, нашего профессора заинтересовало. В этой петиции Колумб делает беспрецедентную вещь. Он напоминает их величествам о том, что верой и правдой служил Кастилии, «хоть и был рожден в Генуе».

– Ага! – вскричал Молиарти, подскочив на месте. – Наконец‑то!

– Подождите! Не торопитесь! – взмолился Томаш, про себя посмеиваясь над пылом американца. – В другой части «Майорасго» адмирал велит наследникам не терять связей с родичами в Генуе, «ибо там я родился и оттуда вышел в мире».

– Видите? Чего же вам еще? Какие могут быть сомнения?

– Все просто замечательно, – с ядовитой улыбкой подтвердил Томаш. – Если только он не солгал.

От энтузиазма Молиарти не осталось и следа.

– Как это? – пробормотал он и тут же взорвался: – Fuck you! Вы битый час заговаривали мне зубы, а теперь выясняется, что все это чушь собачья? Да это просто издевательство! Я вам не шут и не желаю, чтобы со мной так обращались!

– Успокойтесь, Нельсон, прошу вас! – Томаш осторожно коснулся рукава американца. Такого взрыва эмоций он не ожидал. – Вы меня неправильно поняли. Я вовсе не хочу сказать, что Колумб лгал. Я всего лишь изучал источники, с которыми работал Тошкану, и старался восстановить ход его мыслей. Разве не для этого вы меня нанимали, в конце концов? Так вот, я выяснил, что официальная биография Христофора Колумба не вызывала у профессора доверия. Я пошел по этому следу, и оказалось, что в этой истории действительно полно несуразностей. Если критически подойти к общеизвестным фактам, получается полная бессмыслица. Выходит, что он появился на свет сразу в двух местах, что у него две даты рождения и два имени. Наша задача состоит в том, чтобы отделить правдивые источники от фальшивых. Для этого необходимо найти и тщательно проанализировать все противоречия. И уж потом делать выводы. Если вы верите, что Колумб родился в Генуе, отлично: постановите раз и навсегда, что те, кто это отрицает, лгут. И наоборот. Но лично я не знаю, где родился адмирал. Хотелось бы знать, конечно! Тогда я смог бы наконец нормально выспаться. – Он помолчал, подбирая слова. – Вы наняли меня, чтобы я выяснил, над чем работал профессор Тошкану, что я и делаю. Это все.

– Вы правы, – сказал Молиарти ровным голосом. – Извините, я не сдержался. Продолжайте, пожалуйста.

– Хорошо, – принял извинения Томаш. – Я говорил о том, что в «Майорасго» Колумб дважды называет Геную своим родным городом. На самом деле не два, а четыре. В одном месте он говорит: «Процветание и мощь нашей Генуи зависят не только от моря». А еще через несколько страниц призывает потомков «не уронить чести родного города и приложить все силы к тому, чтобы приумножить славу нашей республики».

– Получается, что сам Колумб четырежды называет Геную родным городом.

– Правильно, – согласился Томаш. – А значит, все упирается в вопрос подлинности документа. Копия «Майорасго» с высочайшей резолюцией, датированная 1501 годом, была обнаружена в 1925 году и хранится в архиве Симанскаса. У меня есть ксерокопия заверенной нотариусом копии из Главного архива Вест‑Индии в Севилье. – Он разложил на столе бумаги, добытые в Испании. – Считается, что оригинал исчез в XVI веке, но доподлинно ничего не известно. Правда, в архиве гарантируют, что у них хранится первая копия. Думаю, это она фигурировала в «Деле о наследстве», знаменитом судебном процессе, открытом в 1578 году, чтобы определить прямого наследника адмирала после смерти дона Диего, внука Дьогу Колома и правнука Христофора. В «Майорасго» черным по белому сказано, что наследные права имеют потомки мужского пола, носящие имя Колон, но беда в том, что часть имущества и привилегий принадлежали мореплавателю именно как Христофору Колумбу. Под этим именем он стал владельцем доли всех найденных в Вест‑Индии сокровищ, о чем Католические короли издали указ еще в 1492 году. Таким образом, любой итальянец по фамилии Колумб теоретически мог претендовать на родство с адмиралом, а стало быть, и на его наследство. Фамилия в тех краях весьма распространенная, однако родственниками Христофора в Италии официально считались трое: братья Бартоломео и Джакобо и отец Доменико. На наследство претендовали трое кандидатов. Потом остался всего один. Бальдассаре Колумб из Куккаро‑Монтферрато, крошечного селения в Пьемонте. Этот Бальдассаре решил всерьез бороться за свои права, нанял адвоката‑испанца, некоего Верастеги, и представил в суд копию утраченной петиции, заверенную принцем Хуаном двадцать второго февраля 1498 года.

– Кто такой принц Хуан?

– Старший сын Католических королей.

– Выходит, вы держали в руках копию петиции, заверенную наследником престола, и все равно продолжаете сомневаться?

– Нельсон, – тихо произнес Томаш. – Принц Хуан умер четвертого октября 1497 года.

– И что же?

– Ну, посчитайте сами. Если принц скончался в 1497 году, как он мог завизировать копию петиции в 1498‑м?

Молиарти несколько мгновений молча смотрел в одну точку, пытаясь понять, в чем подвох.

– А… да… – буркнул он наконец.

– И здесь, мой дорогой Нельсон, возникает весьма серьезная проблема технического характера. В документе есть одна крошечная неточность. И эта неточность окончательно подрывает веру в его подлинность.

– Очередная неточность?

– Именно. Посмотрите, что пишет Колумб. – Томаш с выражением прочел: – «Смиренно прошу Их Величества, государя и государыню, и Его Высочество принца дона Хуана…» – Томаш поднял голову. – Колумб обращается к принцу Хуану, который оставил сей мир, не дожив до девятнадцати лет, и уже год как был в могиле. В те времена после смерти особы королевской крови вся страна погружалась в глубокий траур на сорок дней, присутственные места закрывались, а на городских стенах вывешивали окаймленные черным знамена. Вы можете поверить, что человек, приближенный ко двору, мог пропустить такое событие, как кончина наследника? – Томаш улыбнулся и покачал головой. – Идем дальше. «Вышеупомянутый дон Диего…» Диего это Дьогу по‑испански, – пояснил Томаш, – «или любой другой наследник получит все привилегии, положенные мне как адмиралу Моря‑Океана и пожалованные Вашим Величеством воды на десять лиг от Азорских островов и на столько же лиг от островов Зеленого Мыса по меридиану». – Томаш прервал чтение. – Этот коротенький отрывок просто‑напросто абсурден. Прежде всего, возможно ли, чтобы великий Христофор Колумб полагал, будто Азоры и острова Зеленого Мыса лежат на одном меридиане? Кто‑нибудь способен всерьез поверить, что человек, который открыл Америку и не раз высаживался на обоих архипелагах, действительно сморозил такую чушь? Кроме того, Колумб ссылается на папскую буллу от 1493 года, выпушенную в поддержку Толедского договора. Однако, когда адмирал подавал петицию, Испания с Португалией уже успели заново поделить мир в Тордесильясе. Так для чего цитировать ватиканское послание, фактически утратившее силу? Если ты, конечно, не спятил. Ну и наконец, Колумб пишет: «пожалованных Вашим Величеством». Королева Изабелла умерла в 1504 году, спустя шесть лет. Отчего же адмирал обращается к монаршей чете в единственном числе? Тогда в официальных документах было принято обращение «Ваши Величества». Только во множественном числе. Или автор петиции решил оскорбить одного из правителей? Или кто‑то решил подделать петиции, но не учел того факта, что в 1498 году Испанией правили двое?

– I see, – вымолвил уже без всяких эмоций Молиарти. – Это все?

– Нет, не все. Как я уже говорил, в «Майорасго» Колумб четыре раза упоминает Геную. – Томаш растопырил пальцы. – Четыре. – Он убрал два пальца. – И дважды называет ее своей родиной. – Историк оперся локтями о стол. – Смотрите. Христофор Колумб всю жизнь скрывал свое происхождение. Для него это было чем‑то вроде навязчивой идеи. Чезаре Ломброзо, знаменитый криминалист XIX века, заинтересовался случаем адмирала и однозначно объявил его параноиком. Родной сын Колумба Эрнандо заметил, что после открытия Америки в 1492 году его скрытность окончательно приняла вид помешательства. В «Истории адмирала» он так и пишет, – Томаш открыл книгу и прочел: – «Чем сильнее гремела слава об отце и чем быстрее летела она по городам и весям, тем тверже делался он в своей решимости сохранить в тайне правду о предках и отечестве». Только подумайте: человек тратит все силы на то, чтобы скрыть свое происхождение, ревностно охраняет свой секрет, прибегает к немыслимым уловкам, и вдруг во всеуслышание заявляет, что родился в Генуе, да еще дважды. Как это понимать?

Молиарти вздохнул.

– Все ясно, Том. Наше свидетельство фальшивка, да?

– К такому выводу, Нельсон, пришел испанский суд. Наследство в результате перешло к Нуно Португальцу, второму внуку Дьогу Колома.

– А как же королевская резолюция из архива Симанкаса? Она тоже поддельная?

– Да.

– Ничего не понимаю. Как можно подделать королевскую печать?

– В архиве Симанкаса хранится специальная книга, в которой регистрировались все королевские резолюции, в том числе и за сентябрь 1501 года. Но интересующая нас запись – явный анахронизм, по ней выходит, что принц Хуан все еще жив. – Томаш поднял указательный палец. – Обратите внимание. Королевские чиновники ни за что не зарегистрировали бы документ, в котором умерший наследник престола назван живым, это немыслимо. – Он перевел дух. – А теперь, Нельсон, слушайте внимательно. Настоящая петиция исчезла. Некоторые ученые, например, испанский историк Сальвадор Мадарьяга, считают, что документ выкрали и на его основе сделали фальшивку. – Норонья заглянул в свои записи. – Мадарьяга пишет: «Не все доказательства равноценны, но некоторые из них неопровержимы». Например, странная подпись, инициалы, выстроенные пирамидкой. Другой историк, Луис Ульоа, полагает, что петицию подделал адвокат Верастеги при помощи некоей особы по имени Луиса де Карвахаль, муж которой Луис Бусон был известным мастером фальшивок.

– А что думал профессор Тошкану?

– Профессор Тошкану был склонен согласиться с Мадарьягой и Ульоа. Он не видел другого объяснения противоречиям, которые встречаются в тексте. Где большое богатство, там и мошенники. Можно предположить, что какой‑то ловкий проходимец, например, Луис Бусон, искусно подделал документ вплоть до последней буквы и королевской печати. Однако этот проходимец не учел, что в 1501 году королева была жива, не разбирался в географии и понятия не имел о том, что Толедский трактат устарел. – Томаш резко вскинул руку, словно едва не забыл еще один немаловажный нюанс. – Колумб умер в 1506 году. Было бы логично, если бы петиция всплыла сразу после его смерти, не правда ли? Тем не менее о «Майорасго» заговорили только в 1578‑м, спустя более семидесяти лет, когда никого из окружения адмирала уже не было в живых. Оказалось, что документ полон анахронизмов и ошибок, которых настоящий Колумб ни за что не допустил бы. Так можно ли доверять такому источнику? – Он пожал плечами. – Разумеется, нет.

Американец поник.

– Ладно, бог с ним, с «Майорасго». Есть еще какие‑нибудь документы?

– Нет, прямо из XVI века до нас больше ничего не дошло.

– Если я правильно понял, доверия заслуживает только Пина, да и то с оговорками.

– Пожалуй, хотя, если судить по заметкам Тошкану, там тоже не все гладко.

Официант принес кофе.

– Получается, письменных свидетельств у нас больше нет, – отметил Молиарти, размешивая в чашке сахар.

– Некоторые документы обнаружили позже, в основном в XIX веке.

– Есть что‑нибудь интересное?

– Постараюсь рассказать вкратце. – Томаш потянулся за новыми бумагами. – В 1733 году священник из Модены Лудовико Антонио Муратори опубликовал книгу под названием «Rerum Italicarum scriptores»,[71]в которую вошли два прежде неизданных текста. Один из них, «De Navigatione Columbi…»,[72]был написан председателем банка Сан‑Джорджо Антонио Галло приблизительно в 1499 году; сочинение Галло явно повлияло на автора второго текста Бартоломео Сенарегу, хотя тот Колумба не жаловал и именовал не иначе как «scarzadore». Для нас интереснее произведение Галло. Председатель банка утверждает, что Христофор был старшим из трех братьев, Бартоломео средним, а Джакобо младшим. Когда братья подросли, – «et pubere deinde facti», как пишет Галло, – Бартоломео отправился в Лиссабон, а Христофор последовал его примеру. Немного позже, в 1799 году, вышли «Annali della Republica di Genova»[73]генуэзца Филиппо Касони, в которых приведено генеалогическое древо ткача Христофора Колумба. Касони рассек путаницу с Колонами, Колумбами и Коломами, словно гордиев узел. Он заявил, что адмирал ошибся, склоняя собственную фамилию. На самом деле он хотел написать «из семейства Коломов». Появление «Анналов» произвело эффект разорвавшейся бомбы и вызвало целую лавину необнаруженных и неизданных прежде документов. Новые источники находились по всей Лигурии, чаще всего в Савоне, Коголето и Нерви. Всюду появлялись свидетельства о семье Колумбов. В 1823 году часть бумаг объединили в «Кодекс Колумба и Америки», в 1892‑м было издано «Собрание документов и исследований», в которое вошли остальные. В 1904 году в научном журнале «Джорнале сторико и леттерарио делла Лигурия» сообщили о последнем важном открытии: полковник Уго Асеретто нашел нотариальный акт, датированный двадцать вторым августа 1979 года, в котором сообщалось, что Христофор Колумб «die crestino demane pro Ulisbonna», то есть отбывает в Лиссабон на следующий день. Из Документа Асеретто, как его стали называть, следует, что Колумб был «etatis annorum viginiti vel cerca». Это означает, что в том году ему сравнялось двадцать семь лет, а стало быть, он родился в 1451‑м.

– Только не говорите, что эти бумаги тоже фальшивка, – взмолился Нельсон.

– Нельсон, – улыбнулся Томаш. – Вы и вправду думаете, что я способен на такую жестокость? Ведь не думаете?

– Думаю.

– Вы ошибаетесь. Я никогда бы такого не сделал.

Черты американца просветлели.

– Good.

– Но… чтобы убедиться в подлинности источника, на него необходимо взглянуть критически и выявить все несоответствия.

– Скажите же, что в этих свидетельствах никаких несоответствий нет…

– Увы, мой друг. Начнем с того, что они всплыли подозрительно поздно. Профессор Тошкану написал на полях по‑французски: «lе temps qui passe c'est l'evidence qu'efface». Co временем доказательств становится все меньше. Но справедливо и обратное утверждение. Со временем доказательств становится все больше. Вот что не так с заметками Антонио Галло. Если оно было написано в 1499 году, почему его напечатали только в XVIII веке? Тошкану и здесь заподозрил фальшивку, тем более что Галло опирается на свидетельства Джустиниани, которого Эрнандо Колон, сын первооткрывателя Америки, открыто называл лжецом.

– Это очень спорно.

– Пожалуй. И тем не менее история Галло почти дословно совпадает с историей Джустиниани, а ему, по мнению Эрнандо, верить нельзя. Из этого следуют две гипотезы. Согласно первой, Эрнандо лжет, а Джустиниани говорит правду. Галло, соответственно, тоже. Согласно другой, Эрнандо Колон знал историю своего отца лучше, чем какие‑то итальянцы, и рассказал ее правдиво, а Джустиниани и Галло ошиблись или солгали. Обе гипотезы спорны, но одна из них, очевидно, правдива. В любом случае полагаться на слова итальянцев не стоит.

– А нотариальные акты? Это же официальные документы…

– Да, но что из них следует? В Генуе жил ткач по имени Христофор Колумб, у него были братья Бартоломео и Джакобо. Их отца звали Доменико Колумб, и он был чесальщиком шерсти. С этим никто не спорит. Но из этого не следует, что генуэзский ткач и человек, открывший Америку, одно лицо. Между ними есть только один прочный мостик. Документ Асеретто. Были еще источники из Савоны, в 1601 году Салинерий поместил их в свои «Adnotationes… ad Cornelium Tacitum»,[74]но все они слишком ненадежны. А Документ Асеретто надежно связывает генуэзского Колумба с иберийским; по крайней мере, из него следует, что сын ткача в один прекрасный день отправился в Португалию.

– Попробую угадать, – саркастически заметил Молиарти. – Тошкану сомневался в подлинности этого документа.

– Вы совершенно правы, – откликнулся Томаш, игнорируя насмешку. – Давайте рассуждать логически. Свидетельства генуэзского происхождения Колумба стали в огромном количестве появляться в XIX веке. Раньше ничего подобного не было, если не считать нескольких туманных и ненадежных источников. В Генуе адмирала никто не знал. Посланцы республики Франческо Маркези и Джованни Гримальди прибыли в Барселону в 1492 году, как раз накануне возвращения Колумба из первой экспедиции, но в их донесении об открытии Нового Света говорится мельком, как о незначительном событии, и ни слова о том, что триумфатор – их земляк. Никто в Генуе не придал произошедшему особого значения. Правда, странно? Но это не все. Эрнандо Колон трижды был в Генуе и не нашел там родственников отца. Ни одного. С другой стороны, согласно метрикам, ткач Христофор Колумб в 1492 году был жив. Однако в целом городе у него не нашлось ни одного родича, друга или знакомого. Согласно тем же метрикам, Доменико Колумб умер в 1499 году в полной нищете, оставив после себя кучу долгов. Едва ли человек, открывший Европе доступ к несметным богатствам нового континента, бросил своего старого отца прозябать в бедности. Да и кредиторы Доменико не упустили бы возможности стребовать долги с его прославленного сына. Генуэзские историки и хронисты проявляют удивительное равнодушие и к самому факту открытия Америки и к тому, кто его совершил. В сочинении Уберто Фольетты под названием «Di Uberto Foglietta, della Republica de Genova» перечислены все горожане, снискавшие известность на том или ином поприще. Но ни в первом варианте этой книги, выпущенном в Риме в 1559 году, ни в миланском издании 1575 года нет ни слова ни о Христофоре Колумбе, ни о Кристоваме Коломе, ни о Кристобале Колумбе. А ведь в них нашлось место для Бьяджо Д'Асеретто, Лазаро Дориа, Симоне Виньозо, Лудовико Рипароло и других мореплавателей. Историки Федерико Федеричи и Джанбатиста Рикери обходят открытие Америки молчанием. В 1724 году Рикери напечатал труд под названием «Foliatum Notariorum Genuensium»,[75]его оригинал хранится в Публичной библиотеке Генуи. В нем названы все Колумбы, жившие в городе с 1299‑го по 1502 год, но среди них нет ни Христофора, ни Доменико. А ведь из метрик следует, что оба существовали. Вероятно, историки не усмотрели в этих людях ничего примечательного. В списках учеников тамошних школ Христофора Колумба тоже не нашлось, так что непонятно, где он выучился латыни, математике и географии и познакомился с трудами мыслителей древности. Если не в Генуе, то где? И наконец, как я уже говорил, во время «Дела о наследстве» в Испанию стали стекаться многочисленные кандидаты в родственники адмирала, с основном из Лигурии. – Томаш лукаво взглянул на Молиарти. – Знаете, сколько было среди них генуэзцев?

Американец покачал головой.

– Нет.

Томаш изобразил кольцо из указательного и большого пальцев.

– Ноль, Нельсон. – Короткая фраза прозвучала в тишине, словно звонкий удар гонга. – Ни одного. Ни единого человека из большого города Генуи. – Норонья выдержал драматическую паузу. – Но вот настало XIX столетие, и на нас отовсюду посыпались доказательства. Научные интересы пересеклись с политическими. В то время началось движение за объединение Италии, которое возглавил Джузеппе Гарибальди. Объявить Колумба итальянцем было на руку государству. В Италии жилось трудно, страна тонула в войне и нищете, тысячи людей эмигрировали в Штаты, Бразилию, Аргентину. Чтобы поднять национальный дух, требовались герои. Так обнаруженные в городских архивах Христофор, Доменико, Бартоломео и Джакобо превратились в семью первооткрывателя Америки. Правда, еще предстояло объяснить, как неграмотный ткач стал искусным моряком и культурным человеком. Требовалось найти кратчайшую дорогу из Италии через Пиренеи. Тут весьма кстати подвернулся Документ Асеретто. Поистине, если бы этого свидетельства не существовало, его стоило подделать. Не зря же итальянское правительство сделало полковника Асеретто генералом и осыпало всевозможными милостями.

– Знаете, Том, возможно, все так и было, но звучит все равно неубедительно. Документ Асеретто тоже вызывает у вас подозрения?

– Вызывает.

Собеседники обменялись выразительными взглядами.

– Почему? – глухо спросил Молиарти.

– Все дело в дате рождения Колумба, с ней целых две проблемы. Первая прямо связана с хронологией Документа. В 1900 году на международном конгрессе американистов было установлено, что Колумб родился в 1451 году. Это приблизительная дата, взятая из очередного нотариального акта, в котором, помимо прочего, сказано, что… – Томаш сверился с добытой в Генуе копией, – «Cristoforo Colombo, figlio di Domenico, maggiori di diciannove anni».[76]– Историк принялся строчить в блокноте. – 1470 минус девятнадцать будет 1451. Участники конгресса установили дату рождения человека, который открыл Америку, основываясь на одном‑единственном документе и предположении, что Христофор Колумб и Кристован Колом одно лицо. Вот что об этом пишет португальский ученый Армандо Кортесан. – Норонья достал из портфеля толстую книгу с надписью на обложке «Португальские картографы XV–XVI веков», нашел нужную страницу и прочел вслух абзац, подчеркнутый карандашом. – «Поистине удивительно, что столь важный документ, позволивший безошибочно определить год рождения Колумба, несколько веков хранился в генуэзском архиве, не востребованный никем, и был обнаружен вскоре после конгресса. Впечатляющее совпадение! В 1900 году Конгресс американистов объявляет, что Колумб родился в 1451 году, а спустя четыре года находится бумага, где черным по белому сказано, что в 1479‑м ему было двадцать семь, а к этому свидетельству легко подгоняются другие факты, прежде не вызывавшие доверия, вроде отъезда в Португалию в 1478 году». Совпадение показалось португальскому историку весьма странным, однако, «зная о существовании целой индустрии мастерских подделок старинных документов, удивляться не приходится ничему». – Томаш развел руками. – В том, что касается хронологии, Нельсон, Документу Асеретто веры нет. – Он убрал книгу Кортесана в портфель. – Теперь что касается самой даты. Этот документ – железное, неопровержимое доказательство гипотезы, выдвинутой на конгрессе четырьмя годами ранее. Версия, согласно которой Колумб родился в 1451‑м, нуждалась как раз в таком подтверждении. – Томаш бросил на Молиарти быстрый дерзкий взгляд. – Знаете, кто может его опровергнуть?

– Даже не представляю.

– Сам Христофор Колумб. Как известно, адмирал тщательно скрывал правду о себе, в том числе и о своем возрасте. Эрнандо лишь вскользь упоминает, что его отец впервые поступил на корабль в четырнадцать лет. Однако сам Колумб дважды проговорился. Вот запись в судовом журнале первой экспедиции от двадцать второго декабря 1492 года: «К тому времени я бороздил моря уже двадцать три года». Придется нам снова прибегнуть к арифметике. – Норонья достал карандаш и нашел в блокноте чистую страницу. – Стал моряком в четырнадцать, плюс двадцать три к тому времени, то есть к переезду в Кастилию, плюс еще восемь на службе у испанских королей получается сорок пять. – Он небрежно записал действие на листке: 23+8+14=45. – Значит, в год открытия Америки адмиралу было сорок пять. Если отнять сорок пять от тысячи четырехсот девяноста двух, получится тысяча четыреста сорок семь. – Томаш записал: 1492–45=1447. – Это и есть год рождения великого мореплавателя. – Норонья положил блокнот на стол. – Эрнандо цитирует письмо отца от 1501 года, в котором тот напоминает Католическим королям: «Я прослужил этому делу ровно сорок лет». «Этому делу» – значит, морскому. Сорок плюс четырнадцать будет пятьдесят четыре. – Он снова взялся за карандаш. – Стало быть, в тот год Колумбу исполнилось пятьдесят четыре. Тысяча пятьсот один минус пятьдесят четыре равно тысяча четыреста сорок семь. – Томаш педантично записал: 1501–54=1447. – Из этого следует, что Христофор Колумб родился на четыре года раньше указанной в Документе Асеретто даты. – Историк провел кончиком пальца по странице от одного примера к другому. – Как видите, Нельсон, самое точное и неопровержимое свидетельство на поверку не стоит выеденного яйца. Кроме того, в этом хваленом нотариальном акте нет подписей нотариуса и клиента на каждой странице и не упоминается отец Христофора, что очень странно для того времени.

Молиарти с тяжелым вздохом принялся изучать открывавшийся с эспланады вид на площадь Фигейра с коренастым памятником посередине и расстеленное до горизонта одеяло крыш с зеленой заплатой Монсанто. Проходивший мимо официант спугнул стайку воробьев, что подбирали хлебные крошки под соседним столиком. Птицы взмыли в небо и расселись на ветвях оливы, вплетя в монотонное завывание ветра свой беспокойный гомон.

– Скажите, Томаш, – произнес американец, нарушив воцарившееся за столом глухое молчание. – Вы тоже не думаете, что Колумб был из Генуи?

Историк взял зубочистку и принялся так и этак крутить ее между пальцами, словно крошечного акробата.

– Профессор Тошкану был убежден, что Колумб родился не в Генуе.

– Это я понял, – сказал Молиарти неожиданно резко и ткнул в собеседника пальцем. – Меня интересует ваше мнение.

Португалец усмехнулся.

– Мое мнение? – переспросил он. – Что ж, по моему мнению, у нас два пути. Мы можем признать правоту защитников генуэзской гипотезы, и тогда Колумб генуэзец. Или не признавать, и в этом случае он не генуэзец. – Норонья поднял еще один палец. – Впрочем, есть и третий путь, компромиссный и оттого самый простой, он позволяет примирить две противоречащие друг другу теории. Надо лишь признать, что обе они верны, хоть и не безупречны.

– Вот это мне нравится.

– Конечно, ведь я еще не назвал главного условия, при котором третья гипотеза становится верной, – с усмешкой заметил Томаш.

– Что за условие?

– Очень простое, Нельсон. – Томаш убрал один палец. – Согласно третьей гипотезе, Колумбов было двое. – Он помолчал, давая американцу время вникнуть в сказанное. – Двое. – Норонья загнул палец. – Христофор Колумб, генуэзец, неграмотный ткач, предположительно 1451 года рождения. – Он загнул второй палец. – И Кристован Колом или Кристобаль Колон, человек неизвестного происхождения, образованный, знавший латынь, отличный моряк, адмирал, первооткрыватель Американского континента, появившийся на свет в 1447 году.

С Молиарти, казалось, вот‑вот случится удар.

– Не может быть!

– И все же, дорогой Нельсон, это самая правдоподобная версия. Конечно, и она не лишена изъянов, тем более что многие свидетели уверяют, будто адмирал и генуэзец одно лицо. Чтобы третья гипотеза стала состоятельной, нужно признать, что все они заблуждаются или лгут. Но в таком нагромождении информации не могло не затесаться немного лжи, не так ли? Столько противоречивых источников не могут быть одинаково правдивы.

– Вы уверены в том, что говорите?

– Теория двух Колумбов, по крайней мере, позволяет свести концы с концами. Главная слабость анти‑генуэзской гипотезы – отсутствие достоверных сведений о происхождении адмирала. Несмотря на все противоречия и неясности, у сторонников генуэзской теории под ногами более твердая почва. Пока не доказано обратное, она имеет права на существование, какой бы абсурдной ни казалась.

– Лично я не сомневаюсь, что она правильная, – заявил Молиарти.

– Вы человек веры, – заметил Томаш с легкой улыбкой. – Впрочем, как раз на вере генуэзская теория и держится, логики в ней немного.

– Возможно, – отозвался американец. – Мне не дает покоя одна мысль. Не странно ли, что профессор Тошкану яростно отвергает генуэзскую гипотезу, не предлагая никаких новых фактов?

– Странно, пожалуй.

– Вы же сами сказали, что он перестал заниматься открытием Бразилии, поскольку напал на новый след.

– Очень может быть.

Молиарти впился в португальца взглядом, словно хотел во что бы то ни стало понять, будет ли тот откровенен, отвечая на следующий вопрос.

– Вы уверены, что проследили весь путь, проделанный Тошкану?

Томаш отвел глаза.

– Понимаете, Нельсон… – пробормотал он. – Если честно… Я до сих пор не разгадал его ребус.

Губы Молиарти растянулись в улыбке.

– Мне следовало догадаться. И в чем загвоздка?

– Не могу ответить на один вопрос.

Томаш достал из кармана сложенный вчетверо листок и аккуратно развернул.

Date: 2015-09-03; view: 298; Нарушение авторских прав