Ninundia omastoos 5 page. – нельзя ли включить свет.

– Нельзя ли включить свет? – попросил Норонья.

Мадалена повернула выключатель, и комната наполнилась тусклым желтоватым светом, на стенах заплясали изломанные тени. Томаш аккуратно раскладывал перед собой документы один за другим, не слушая комментариев хозяйки; он полностью погрузился в особенный мир, мир профессора Тошкану. Норонья разбирал заметки и ксерокопии, откладывая вправо те, что могли пригодиться, а влево остальные, на первый взгляд, не представлявшие особый интерес. В коробке нашлись отрывки из «Истории Католических королей» Бернальдеса, «Природы и истории Индий» Овьедо, «Псалтериума» Джустиниани, «Жизни адмирала» Эрнандо Колона; сочинений Муратори, копии бумаг по «Делу о наследстве» и документа Асеретто. Под ними лежали ксерокопии карты Тосканелли и писем самого Колумба. Не хватало только «Нового Света» Франческо да Монтальбоддо, которого Томаш видел в Рио‑де‑Жанейро.

Томаш очнулся лишь тогда, когда город уже укутали сумерки. Внезапно он понял, что пропустил обед и весь день просидел на полу, согнувшись в три погибели. Норонья сложил бумаги в коробку и поднялся на ноги. Долгие часы неподвижности давали себя знать; конечности затекли, суставы ныли. Томаш проковылял через коридор и заглянул в гостиную. Мадалена заснула на диване с книгой об искусстве эпохи Возрождения на коленях. Томаш деликатно кашлянул, чтобы ее разбудить.

– Сеньора, – позвал он. – Сеньора.

Старуха открыла глаза и дернула головой, прогоняя сон.

– Простите, – пробормотала она смущенно. – Я задремала.

– Ничего страшного.

– Вы нашли, что искали?

– Да.

– Бедняга, представляю, как вы устали. Я хотела предложить вам поесть, но вы были точно под гипнозом и даже головы не повернули в мою сторону.

– Ох, извините, я и вправду не слышал. Знаете, когда я чем‑то увлечен, весь мир перестает для меня существовать. В таком состоянии я вполне могу пропустить всемирный потоп.

– Мой муж был точно такой же. Уходил в свою работу и терял связь с реальностью. – Мадалена кивнула в сторону кухни. – Между прочим, мясо получилось – пальчики оближешь.

– Спасибо. Вам не стоило так себя утруждать.

– Ну что вы, какие пустяки! Хотите поесть? Оно еще горячее…

– Нет‑нет, благодарю. На самом деле я хотел попросить вас о другом одолжении.

– Я вас слушаю.

– Можно, я возьму коробку, чтобы отксерить документы? Я завтра же все верну.

– Коробку? – растерянно повторила Мадалена. – Я, право, не знаю.

– Пожалуйста, не волнуйтесь, я принесу ее завтра утром. Обещаю. – Томаш достал из кармана бумажник и протянул старухе документы. – Вот мое удостоверение личности и кредитка. Пусть побудут у вас как залог.

Мадалена схватила документы и долго, придирчиво изучала. Потом опустила веки, принимая решение.

– Ладно, – заявила она наконец, пряча карточку и удостоверение в кармане халата. – Но чтобы завтра они были здесь.

– Не беспокойтесь, – заключил Томаш, направляясь обратно в кабинет.

Когда он вышел в коридор, старуха вдруг окликнула его слабым, но ясным голосом:

– Хотите заодно то, что в сейфе?

Томаш застыл на месте.

– Что?

– Хотите заодно взять то, что в сейфе?

Томаш вернулся в гостиную и остановился на пороге.

– Прошу прощения?

– Мартиньо хранил часть бумаг в сейфе. Хотите посмотреть?

– Бумаги касаются его последней работы?

– Да.

– Конечно хочу! – выпалил Томаш, сходя с ума от нетерпения. – А что там?

Мадалена уже прошла в спальню. Там тоже царил беспорядок: растерзанная постель, ворох одежды на полу, кислый запах пота.

– Не знаю, – ответила старуха. – Мартиньо говорил, это исчерпывающее доказательство.

– Доказательство? Но чего?

– Этого я не знаю. Скорее всего, гипотезы, которую он выдвинул. А чего же еще?

С нарастающим возбуждением Томаш следил, как хозяйка дома открывает платяной шкаф и выдвигает на свет объемный железный ящик.

– Ваш супруг хранил свои конспекты в сейфе?

– Только самые важные. Он говорил: «Мадалена, это последнее доказательство, решающее. Ты глазам своим не поверишь, когда его увидишь». Мартиньо так трясся над этими бумагами, что закрыл сейф на кодовый замок.

– Вы сохранили код? – спросил Томаш, не в силах скрыть волнение.

Мадалена взяла с прикроватной тумбочки сложенный вдвое листок бумаги и протянула ему:

– Вот он.

На белом листе формата А4 не было ничего, кроме двух аккуратных столбиков букв и цифр.

– Это и есть код? – удивился Томаш. – Но ведь здесь не только цифры, но и буквы.

– Да, – согласилась Мадалена. – Каждой букве соответствует цифра. А это 1, Б – 2, и так далее. Понимаете?

– Теперь понимаю. – Томаш указал на второй столбик. – А этим цифрам соответствуют какие‑то буквы?

Женщина, прищурившись, разглядывала листок.

– Не знаю. И мужа больше не спросишь.

Томаш переписал код в свой блокнот. Потом, подчиняясь предложенному Мадаленой алгоритму, заменил буквы цифрами, а цифры оставил нетронутыми. Получились шесть столбиков:

Набрать в замке такое количество цифр было делом небыстрым. Закончив, Томаш подождал несколько мгновений. Дверца оставалась закрытой. И неудивительно: любитель хитроумных шифров не ограничился простой заменой букв цифрами. Томаш повернулся к Мадалене и пожал плечами.

– Судя по всему, это сложнее, чем кажется. Значит, я возьму коробку, скопирую бумаги и верну вам завтра. – Он аккуратно сложил листок с кодом. – А над этой шарадой я еще подумаю. Вдруг мне удастся ее разгадать?

Покинув дом профессора, Томаш направился прямиком в расположенную неподалеку от университета мастерскую «Аполлон‑70», где были копировальные аппараты. Там его заверили, что копии будут к утру готовы.

Вечером Томаш был особенно ласков и внимателен к жене и дочке. Он то и дело обнимал и целовал их, клялся в любви, предупреждал их малейшие желания и капризы. Норонья и сам не знал, чем объяснить подобные приступы нежности. Вероятно, все дело было в чувстве вины из‑за Лены, в желании хоть как‑то сгладить последствия своей измены. Похоже, связь на стороне и вправду сделала его хорошим мужем и отцом.

Констанса расставила по всей квартире новые букеты, на этот раз белые гиацинты в стеклянных вазах, нежные и чистые, словно крылья ангелов, с острыми, плотными, полупрозрачными лепестками. После ужина Томаш расположился в гостиной с бумагами профессора Тошкану. Констанса уложила Маргариту и присоединилась к нему. Томаш погладил жену по усеянной веснушками щеке и улыбнулся.

– Спит?

– Как сурок.

– Как прошел день?

– Нормально. Я забрала Маргариту после уроков и мы немножко погуляли.

– Куда ходили?

– В парк Поэтов рядом с торговым центром. Я решила научить Маргариту кататься на велосипеде.

– И как успехи?

Констанса рассмеялась.

– Просто ужасно! Она и метра не могла проехать, все время падала. А потом заявила: «Пйохая машина!» и пересела на трехколесный велосипед для малышей.

– И не постеснялась ездить на велике для малышни?

– Ты же ее знаешь, она вообще никогда ничего не стесняется.

Томаш разразился смехом. Его дочь и вправду была не из застенчивых. Если кто‑то говорил ей обидные вещи, она делала вид, что не слышит. Другие детишки ее возраста умирали со стыда, когда их заставляли плавать с кругом, Маргарите же он не доставлял никакого неудобства. Она была человеком, полностью свободным от комплексов.

Томаш привлек жену к себе и нежно поцеловал.

– Ну ладно, мне надо работать.

И склонился над разложенным на диване листком бумаги, стараясь разгадать придуманную Тошкану шараду.

– Что это? – спросила Констанса, с интересом глядя на ровные столбики цифр.

– Зашифрованное послание, – отозвался Томаш, не поднимая головы. – Которое заставляет меня сомневаться в своем интеллекте.

– Это для твоих американцев?

– Да.

И он погрузился в мир шифров и чисел, полностью отрешившись от окружающей действительности. Прежде чем пробовать разные комбинации, нужно было понять, с каким типом шифровки имеешь дело. А это было совсем не так легко, как могло показаться на первый взгляд. Томаш успел проверить и отмести несколько вариантов, когда чья‑то рука легла на страницу блокнота, прервав его лихорадочные размышления.

– Томаш, – позвал знакомый голос. – Томаш.

Это была Констанса.

– Да? – Томаш с трудом вернулся к реальности. – Ты что?

– Прости, что отрываю, я знаю, ты не любишь, когда тебя отвлекают от работы. Но, понимаешь, мне очень нужно кое‑что тебе рассказать.

– Что рассказать, милая? Что случилось?

– Ничего страшного, просто, когда мы с Маргаритой гуляли, кое‑что произошло. В парке Поэтов. Я учила Маргариту кататься на велосипеде. Знаешь, я все время бежала за ней, чтобы поймать, если она упадет.

– Ага.

– Потом мы поменяли двухколесный велосипед на трехколесный, и я отпустила Маргариту покататься с двумя девчушками, а сама села на скамейку передохнуть. И знаешь, что было потом?

– Что?

– Знаешь, она сразу обогнала других детей, а те ее отпихнули, не захотели играть с нашей Маргаритой.

Томаш с состраданием глядел на жену. У Констансы предательски блестели глаза, видно было, что она с трудом сдерживает слезы. Норонья обнял ее за плечи и прижал к себе.

– Господи! Постарайся забыть об этом, просто забыть…

– Они обращались с нашей девочкой так, будто она заразная…

– Ты же знаешь, какими бывают люди. Не думай об этом, родная.

Томаш поцеловал жену в губы, вытер слезы, серебристыми змейками бежавшие по щекам. Помог встать и отвел в спальню. Уложил в кровать, накрыл одеялом и пообещал, что скоро придет. Потом тихонько пробрался в детскую и, не включая свет, прислушался к дыханию спящей дочки, разглядел в полумраке ее безмятежное личико, обрамленное разметавшимися по подушке волосами; вернувшись в спальню, он разделся, надел пижаму, погасил ночник и улегся подле Констансы, которая мирно спала, свернувшись клубочком.

Все утро Томаш просидел в библиотеке, уточняя сведения, почерпнутые из записей Тошкану; дожидаясь, когда принесут книги, он без особого успеха пробовал разобраться с секретом сейфа. В полдень Норонья забрал из мастерской копии, погрузил их в машину вместе с оригиналами и отправился к Мадалене. Когда, вернув старухе коробку и получив взамен свои документы, он вышел на улицу, оказалось, что уже час, и нетерпеливая Лена давно названивает ему на мобильный.

Томаш сам не помнил, как добрался до Латино‑Коэльо, как взбежал по лестнице, яростно надавил звонок и очутился в объятиях шведки, как они миновали прихожую и коридор и очутились в гостиной, где рухнули прямо на пол, дрожащие, потные, безумные, охваченные страстью; сорвав одежду, они катались по полу, цеплялись друг за друга, сплетались телами, стонали от мучительного вожделения; и наконец, истерзанные и счастливые, одновременно достигли высшей точки наслаждения, и крики, сорвавшиеся с их губ, слились в единый торжествующий вопль.

Потом они неторопливо, церемонно обедали, смакуя каждый кусочек, наслаждаясь едой, как совсем недавно любовью. Томаш не был большим поклонником лосося, но Лена приготовила его по‑скандинавски, с особым соусом и приправами, смягчившими ядреный рыбный дух.

– Как называется это блюдо? – поинтересовался он, прожевав очередной кусок.

– Gravad lax, – ответила шведка.

– Интересно, как получается такая вкуснятина.

– Это старинный шведский рецепт, – улыбнулась девушка. – Лосося два дня маринуют с сахаром, солью и… еще какой‑то штукой, я не знаю, как это будет по‑португальски.

– А гарнир?

– Это gubbrora.

– Gub… что?

– Gubbrora. Салат из анчоусов, свеклы, лука, каперсов и яичного желтка. А соус для лосося сделан из горчицы и сальсы. Тебе нравится?

– Да, – честно признался Томаш. – Очень вкусно.

За столом воцарилась тишина. Оба сосредоточенно работали вилками. Постепенно молчание становилось все более тягостным, словно секс полностью лишил их сил, исчерпал интерес друг к другу, и им больше не о чем было говорить.

– Ты любишь меня? – спросила шведка, сверкнув глазами из‑под пышных золотистых кудряшек.

– Конечно, моя валькирия. Я очень тебя люблю.

Томаш сам не знал, солгал он или сказал правду. Но его подруга хотела услышать именно такой ответ. У слов есть особое свойство: чем чаще их повторяешь, тем убедительней они звучат. И тем легче в них верить. И все же в душе у Томаша было слишком много сомнений. Он совершенно точно знал, что любит Констансу и никогда ее не покинет. Иногда, чисто гипотетически, Норонья пытался вообразить, как изменится его жизнь, если он бросит жену и навсегда уйдет к Лене. От этих фантазий Томашу делалось так неуютно, что он спешил поскорее прогнать морок и силой возвращал себя к действительности. И все же их с Леной близость зиждилась не только на влечении плоти. Норонья обожал жену и дочь, но порой смертельно от них уставал. Заключив в объятия шведку, он ненадолго переносился в мир, в котором не существовало триссомии 21. Возможно, само небо послало ему Лену, чтобы спасти его брак.

– Как продвигается твое расследование? – спросила шведка, отрезая кусочек рыбы. – Удалось еще что‑нибудь нарыть?

Лена питала к делу Тошкану искренний и бескорыстный интерес. Поначалу Томаш не уставал удивляться: кто бы мог подумать, что девчонку могут увлечь такие вещи. Однако вскоре обсуждение расследования превратилось у любовников в своеобразный ритуал, способ стать друг другу ближе и неисчерпаемый источник для разговоров.

– Представляешь, вдова Тошкану разрешила мне скопировать архив своего мужа.

– Bra![27]– восхитилась шведка. – Там, наверное, куча полезного материала.

– Еще бы. – Томаш потянулся за портфелем и достал блокнот. – Но самое интересное хранится в сейфе. – Он продемонстрировал девушке шифр. – Только, чтобы его открыть, нужно разобраться в этой абракадабре.

Девушка изучала шифр, склонив голову набок.

– Ничего не понимаю. И как ты только их разгадываешь?

– Что поделать! – Томаш достал книгу в синем переплете. – На этот раз у меня есть надежный помощник. Таблица вероятностей.

Книга была на английском языке; название на обложке гласило «Криптоанализ», под ним была изображена сеть из квадратиков, чем‑то напоминающая кроссворд.

– Это и есть таблица вероятностей? – спросила Лена.

– Книга состоит из таблиц, – Томаш открыл нужную страницу. – Видишь? Здесь таблицы на английском, немецком, французском, итальянском, испанском и португальском.

– С их помощью можно прочесть любой шифр?

Томаш рассмеялся.

– Нет, красавица! Только шифры замены.

– Они какие‑то особенные?

– Существует три вида шифров. Замещающий, подстановочный и скрытый. Скрытый шифр маскируется под обычное, незашифрованное сообщение. Эта система пришла из древности, когда послание прятали на голове у гонца или раба. Автор сообщения записывал его у вестника под волосами. Гонцу удавалось легко миновать вражеские посты. Кто станет копаться в голове у раба? А когда он прибывал к адресату, его брили наголо и читали послание.

– Какой кошмар! – поежилась Лена, непроизвольно коснувшись своей роскошной белокурой гривы. – А другие типы?

– Подстановочный шифр основан на перестановке знаков. По сути это анаграмма, вроде той, что я расшифровал в Рио. Молок или Колом, смотря с какой стороны прочесть. Это простейшая анаграмма. Этот способ рискованно применять к коротким сообщениям: слишком мало вариантов, и правильный легко подобрать методом исключения. Чем больше знаков, тем больше возможных комбинаций. Например, фраза из тридцати шести букв дает триллионы вариантов. – Томаш вывел в блокноте число с огромным количеством нулей: 50 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000. – Видишь? Всего из тридцати шести букв. – Он приписал внизу число 36 и провел к нему стрелочку. – Разумеется, такая масса возможностей делает шифр практически нечитаемым ни для кого, в том числе и для адресата. Мне, как ты помнишь, пришлось расшифровывать фразу «Moloc, ninundia omastoos». Она состоит из двадцати букв, а это означает миллионы возможных комбинаций. К первой строке я решил применить симметричную перестановку, когда последний знак становится первым, предпоследний вторым, и так далее. Получилось слово Colom. Во второй фразе симметрия была нарушена, к ней применили перекрестную перестановку.

– Ты гений, – проговорила Лена с невыразимой нежностью. – А этот шифр? Он тоже подстановочный?

– Вряд ли. Скорее, замещающий.

– Почему ты так решил?

– По внешнему виду послания. Посмотри внимательнее на первую колонку. Она состоит из знаков, сгруппированных по трое в произвольном порядке. Видишь? Quo, lae, doc. Складывается впечатление, что настоящие знаки подменены другими.

Лена закусила губу.

– В каком смысле подменены?

– Понимаешь, это когда одни буквы или цифры заменяются другими бессистемно, чтобы посторонний человек не догадался, какую систему использовал шифровальщик. Возьмем, к примеру, слово pai. Если поменять р на t, а на х, a i на r, получится шифровка txr. Чтобы ее прочесть, нужно знать, что р это t, а это х, a i – r. Тот, кто не знаком с принципами подмены, никогда не расшифрует наше послание.

За разговорами они доели рыбу, и Лена отправилась на кухню за десертом. На сладкое было яблочное пюре.

– Ты на днях смеялся над названием äppelkaka, вот я и решила приготовить это блюдо, – объяснила шведка, поставив миску на стол. Ловко поделив пюре на две порции, она подвинула Томашу тарелку. – Попробуй.

Томаш зачерпнул ложку ароматного пюре, а Лена, отставив в сторону тарелку, потянулась за книгой.

– А этот замещающий шифр часто используется?

– Очень. Впервые его описал Юлий Цезарь в «Записках о галльской войне». Там каждую букву алфавита заменяли третьей от нее. А превращалась в d, b в е, и дальше по тому же принципу. Эта методика вошла в историю как «шифр Цезаря». В IV веке до нашей эры брахман Ватсьяйана, автор «Камасутры», советовал женщинам шифровать письма к любовникам. Предложенная им техника основана как раз на замещении. В наши дни ею пользуются, чтобы передавать особо важные и секретные сообщения, над их расшифровкой трудятся мощнейшие компьютеры, способные обрабатывать за секунду миллионы комбинаций… М‑м‑м… – промычал он, щурясь от удовольствия. – Очень даже неплохо.

Лена пропустила похвалу мимо ушей, ее вниманием завладела шарада Тошкану.

– Если это и вправду замещающий шифр, как же ты его прочтешь? Ведь ключ тебе неизвестен?

– Нет.

– Как же быть?

Томаш взял в руки книгу в синем переплете.

– Прибегнуть к помощи частотных таблиц.

– В них можно отыскать ключ?

– Нет, – покачал головой Томаш. – Но они помогут сузить поиск. – Он собрал с тарелки остатки яблочного пюре и с блаженным видом отправил в рот последнюю ложку. – Эти таблицы появились благодаря арабским книжникам, которые взялись подсчитать, сколько раз в Коране упоминается Мухаммед. А заодно установить частоту использования остальных слов и букв. Оказалось, что некоторые буквы появляются на страницах священной книги чаще остальных. Самые распространенные буквы арабского алфавита – а и I, образующие артикль al; они встречаются в десять раз чаще чем, например, буква j. Средневековые ученые были настолько поражены собственным открытием, что решили составить первую в мире частотную таблицу для арабского языка. Их труд вдохновил другого арабского мыслителя, Абу Аль‑Кинди, который жил в девятнадцатом веке; он написал трактат по криптографии, в котором утверждал, что самый распространенный знак в зашифрованном сообщении оказывается самым распространенным и в системе, которую использовали для шифровки.

– Не понимаю.

– Предположим, сообщение, которое надо зашифровать, изначально написано по‑арабски. Самые популярные буквы арабского алфавита – а и l, следовательно, в зашифрованном послании они тоже будут встречаться чаще всего. Чтобы приступить к дешифровке, нам придется заменить наиболее распространенные знаки шифра, скажем, t и d, на а и l. Вот тут‑то нам и пригодятся частотные таблицы. По ним можно с большой долей вероятности определить, какие буквы в действительности скрываются за знаками шифровки.

– Теперь начинаю понимать. Оказывается, все очень просто.

– Не спеши. Таблицы – не панацея. Они лишь указывают с какой частотой в определенном языке используется та или иная буква. Для слишком коротких сообщений таблицы вообще не годятся. Возьмем скороговорку: «На дворе трава, на траве дрова». Как ты, наверное, догадываешься, если буквы р и в встречаются в ней чаще всего, это еще не означает, что они самые распространенные. Прибегать к частотным таблицам имеет смысл, когда нужно прочесть сообщение в сто знаков и больше. Иначе существует вероятность контекстных повторов, как в нашей скороговорке. К несчастью, наш ребус – как раз такой случай.

– Сколько же в нем букв?

– В ребусе? Я как раз вчера вечером сосчитал. Едва набирается тридцать. Если быть точным, двадцать семь букв и три цифры. Слишком мало.

Шведка принялась убирать со стола.

– Хочешь кофе?

– Не отказался бы.

Томаш помог девушке отнести на кухню посуду и заправить посудомоечную машину. Потом Лена достала кофеварку. Кофеварка у нее была старая, стеклянный «Мелиор», доставшийся в наследство от прежнего хозяина квартиры, однако кофе в нем получалось отменным. Перейдя в гостиную, Томаш устроился на диване, Лена присоединилась к нему.

– Что же теперь? – спросила она. – Что ты собираешься делать?

– Поменять угол атаки.

– Получается, частотные таблицы себя не оправдали?

– Я просидел над ними весь вечер и все утро в Национальной библиотеке, – вздохнул Норонья. – Бесполезное дело.

– Так уж и бесполезное? Дай‑ка взглянуть.

Норонья протянул девушке раскрытую книгу.

– Видишь? Здесь много разных таблиц. – Он открыл блокнот и нашел страницу, куда накануне переписал столбики загадочных букв. – Прежде всего необходимо понять, с каким языком мы имеем дело.

– А разве не с португальским?

– Скорее всего, – задумчиво произнес Томаш. – Но это может запросто оказаться и латынь. Цитировал же Тошкану Овидия. Профессор был полиглотом, от него можно ждать чего угодно.

– А у тебя есть латинская таблица?

– В этой книге нет. Но при желании ее можно найти. – Томаш полистал книгу. – С португальской таблицей я уже поработал.

– Что‑нибудь получилось?

– У португальского языка есть одна забавная особенность. В английском, французском, немецком, испанском и итальянском самая распространенная буква е, а в португальском – а. Во всех перечисленных мной языках буква e составляет тринадцать с половиной процентов от всех употребляемых, а в португальском не дотягивает и до тринадцати. Вообще для романских языков характерен неустойчивый баланс между двумя буквами с незначительным перевесом е. В языках германской группы e лидирует с большим отрывом. В английском частота ее употребления составляет тринадцать процентов, а довольствуется восемью, перед ней стоит t со своими девятью процентами. В немецком разрыв еще больше. На e приходятся восемнадцать с половиной процентов, на а только пять, ее опережают n, i, r, и s.

– Значит, найти текст, в котором не встречается буква е, невозможно?

– Очень трудно. Но в принципе возможно. В тысяча девятьсот шестьдесят девятом году французский писатель Жорж Перес написал двухсотстраничный роман под названием «La disparition»,[28]чтобы доказать, что можно обойтись без е.

– Надо же!

– Этот роман вышел на английском языке под названием «Avoid»,[29]и переводчик сохранил главную особенность оригинала.

Писк кофеварки возвестил о том, что кофе готов. Лена удалилась на кухню и вскоре вернулась с кофейником и видавшими виды фарфоровыми чашками. Разместив поднос на журнальном столике, она наполнила чашки, бросила в каждую по два кусочка сахара и тщательно размешала, мелодично позванивая ложечкой о фарфор. Томаш пригубил свою порцию; кофе получился крепким, терпким и вкусным, его густой, глубокий аромат приятно щекотал ноздри.

– Ничего? – спросила девушка.

– Превосходно. Как ты считаешь, не сделать ли нам шериньо?

– Что?

– Шериньо. Ты не знаешь, что это такое?

– Нет.

– У тебя найдется водка?

Лена достала из серванта бутылку матового стекла с этикеткой, изображавшей зимнюю аллею, и надписью «Скане Аквавит». Томаш взял из рук девушки тяжелую бутыль.

– Пойдет?

– А что это?

– Шведская водка.

– Обычно я беру португальскую или итальянскую граппу, но, думаю, шведская будет в самый раз.

– Ты хочешь подлить водки в кофе?

– Совсем чуть‑чуть, – Томаш добавил в чашку пару капель из бутылки. – Итальянцы называют это caffe corretto. Попробуй.

Лена поднесла чашку к губам. Сначала водка обожгла ей горло, потом внутри разлилось терпкое кофейное тепло. Лицо девушки осветила довольная улыбка.

– И вправду неплохо.

– Ничего плохого я бы тебе не предложил, – улыбнулся Норонья.

Шведка принялась с задумчивым видом перелистывать блокнот с вариантами решения.

– А когда ты собираешься применить таблицу к своему шифру?

Томаш поставил чашку на столик и печально развел руками.

– Уже применил.

– И как?

– В нем чаще всего встречается буква е, всего пять раз. За ней идут а, о, u, каждая по три раза. Я попробовал заменить букву е на a, самую распространенную в португальском, о, соответственно, на r, u на s. Но ничего не вышло.

– Ну хорошо, если у нас ничего не вышло, но мы точно знаем, что самая распространенный в этом шифре знак – е, почему бы не допустить, что сообщение написано не на португальском, а на каком‑то другом языке?

– Потому что это означало бы, что мы имеем дело не с замещающим шифром, а с…

И он замолчал, потрясенный собственной догадкой.

– С чем? – спросила Лена, призывая профессора завершить начатую фразу.

Томаш застыл на месте, зажав рот ладонью. В его глазах отражалась лихорадочная работа мысли.

– С чем? – нетерпеливо повторила девушка.

Норонья смерил ее рассеянным взглядом.

– Как ни странно, именно с этим.

– С чем этим?

Но внимание Томаша уже переключилось на заветный блокнот.

– Как ни странно, это действительно не замещающий шифр.

– Отлично. Так что же это, в конце концов?

Но Томаш, не отвечая, лихорадочно считал знаки.

– Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь… – бормотал он вполголоса, водя пальцем по столбикам, и наконец объявил: – Четырнадцать. – Отметив в блокноте полученное число, Томаш стал считать заново. – Раз, два, три, четыре, пять… Тринадцать, – объявил он, не забыв подписать новое число под предыдущим. Затем Норонья снова открыл книгу и углубился в изучение частотной таблицы. – Вот оно! – воскликнул он внезапно, торжествующе вскинув руки.

– Что оно? – растерянно спросила Лена.

Томаш ткнул пальцем в правый нижний угол таблицы.

– Видишь?

– Да, – ответила девушка. – Сорок восемь процентов. И что все это значит?

Томаш улыбнулся.

– Это доля гласных в текстах на португальском языке.

– Как это?

– Количество гласных букв в любом португальском тексте составляет сорок восемь процентов, – Томаш пребывал в счастливом возбуждении. – Понимаешь? Столько же только в итальянском. У испанцев сорок семь процентов, у французов сорок пять, у англичан и немцев по сорок.

– Но при чем тут шифр профессора Тошкану?

– Знаешь, сколько в нем гласных?

– Сколько?

– Четырнадцать. А согласных тринадцать. Гласных больше половины. – Его глаза радостно блестели. – Ты понимаешь, что это означает?

– Что сообщение написано по‑португальски?

– Возможно, – кивнул Томаш. – Но дело в другом. Когда в зашифрованном послании, написанном на европейском языке, например, португальском, преобладают гласные, это означает, что мы имеем дело не с замещающим шифром, а с подстановочным. Другими словами, с очередной анаграммой.

– Извини, но я что‑то никак не ухвачу ход твоих мыслей.

– Все очень просто. В замещающей шифровке большая часть гласных заменяется согласными. Скажем, е превращается в х. В этом случае в нашем ребусе зашкаливало бы количество иксов. Но ничего подобного. Наоборот, гласных больше, чем согласных. Следовательно, их ничем не подменяли, а скорее всего, меняли местами. Шифровальщик использовал принцип анаграммы.

– Как с Молоком?

– Приблизительно. Хотя на этот раз решить задачу куда сложнее. Профессор позаботился даже о том, чтобы замаскировать анаграмму под замещающий шифр.

Лена отпила кофе.

– Частотная таблица может помочь?

– Нет, для таких шифровок она не годится. Но мы, по крайней мере, выяснили, с чем имеем дело.

– И что теперь?

– Сначала я постараюсь понять, есть ли в сочетании гласных и согласных хоть какой‑то смысл. Так мы сможем узнать, каким методом перестановки пользовался Тошкану. В случае с Молоком она была симметричной, зеркальной. Здесь никакой симметрии не наблюдается. Смотри. – Томаш прочел первую линию первого столбика справа налево. Ouq. Полная бессмыслица. – Пожав плечами, он обратился к первой строфе второй колонки. – Ele. Ну вот, уже ближе. Правда, в третьем столбике получается aft, опять какая‑то абракадабра.