Теория символов» (или иероглифов) и критика Гельмгольца

В дополнение к сказанному выше об идеалистах, как соратниках и преемниках эм­пириокритицизма, уместно будет отметить характер махистской критики некоторых затронутых в нашей литературе философских положений. Например, наши махисты, желающие быть марксистами, набросились с особенной радостью на плехановские

ι 85

«иероглифы», т. е. на теорию, по которой ощущения и представления человека пред­ставляют из себя не копии действительных вещей и процессов природы, не изображе­ния их, а условные знаки, символы, иероглифы и т. п. Базаров высмеивает этот иерог­лифический материализм, и необходимо отметить, что он был бы прав, если бы отвер­гал материализм иероглифический в пользу материализма неиероглифического. Но Базаров употребляет здесь опять-таки фокуснический прием, провозя контрабандой свое отречение от материализма под флагом критики «иероглифизма». Энгельс не го­ворит ни о символах, ни о иероглифах, а о копиях, снимках, изображениях, зеркальных

ФИЛОСОФСКИЕ ИДЕАЛИСТЫ__________________________ 245

отображениях вещей. Вместо того, чтобы показать ошибочность плехановского отсту­пления от формулировки материализма Энгельсом, Базаров заслоняет от читателей ошибкой Плеханова истину Энгельса.

Чтобы разъяснить и ошибку Плеханова и путаницу Базарова, возьмем одного круп­ного представителя «теории символов» (от замены слова символ словом иероглиф дело не меняется) Гельмгольца и посмотрим, как критиковали Гельмгольца материалисты и идеалисты вкупе с махистами.

Гельмгольц, крупнейшая величина в естествознании, был в философии непоследова­телен, как и громадное большинство естествоиспытателей. Он склонялся к кантианст­ву, но и этой точки зрения не выдерживал в своей гносеологии последовательно. Вот, например, из его «Физиологической оптики» рассуждения на тему о соответствии по­нятий с объектами: «... Я обозначил ощущения как символы внешних явлений и я от­верг за ними всякую аналогию с вещами, которые они представляют» (стр. 579 франц. перев., стр. 442 нем. ориг.). Это — агностицизм, но дальше на той же странице читаем: «Наши понятия и представления суть действия, которые производят на нашу нервную систему и на наше сознание предметы, которые мы видим или которые мы себе пред­ставляем». Это — материализм. Только Гельмгольц неясно представляет себе отноше­ние абсолютной и относительной истины, как видно из дальнейших его рассуждений. Например, Гельмгольц говорит несколько ниже: «Я думаю, следовательно, что не име­ет никакого смысла говорить об истинности наших представлений иначе, как в смысле практической истины. Представления, которые мы себе составляем о вещах, не могут быть ничем, кроме символов, естественных обозначений для объектов, каковыми обо­значениями мы научаемся пользоваться для регулирования наших движений и наших действий. Когда мы научаемся расшифровывать правильным образом эти символы, — мы оказываемся в состоянии, при их помощи, направлять наши действия так, чтобы получать желаемый результат»... Это неверно: Гельмгольц

246__________________________ В. И. ЛЕНИН

катится здесь к субъективизму, к отрицанию объективной реальности и объективной истины. И он доходит до вопиющей неправды, когда заключает абзац словами: «Идея и объект, представляемый ею, суть две вещи, принадлежащие, очевидно, к двум совер­шенно различным мирам...». Так разрывают идею и действительность, сознание и при­роду только кантианцы. Однако немного дальше читаем: «Что касается, прежде всего, качеств внешних предметов, то достаточно небольшого размышления, чтобы видеть, что все качества, которые мы можем приписать им, обозначают исключительно дейст­вие внешних предметов либо на наши чувства, либо на другие предметы природы» (стр. 581 франц.; стр. 445 нем. ориг.; я перевожу с французского перевода). Здесь опять Гельмгольц переходит к материалистической точке зрения. Гельмгольц был непоследо­вательным кантианцем, то признававшим априорные законы мысли, то склонявшимся к «трансцендентной реальности» времени и пространства (т. е. к материалистическому взгляду на них), то выводившим ощущения человека из внешних предметов, дейст­вующих на наши органы чувств, то объявлявшим ощущения только символами, т. е. какими-то произвольными обозначениями, оторванными от «совершенно различного» мира обозначаемых вещей (ср. Victor Heyfelder. «Über den Begriff der Erfahrung bei Heimholte», Brl., 1897*).

Вот как выражает свои взгляды Гельмгольц в речи 1878 года о «фактах в воспри­ятии» («крупное явление в реалистическом лагере», как назвал эту речь Леклер): «На­ши ощущения суть именно действия, которые вызываются в наших органах внешними причинами, и то обстоятельство, как обнаруживается такое действие, зависит, разуме­ется, весьма существенно от характера аппарата, на который оказывается действие. По­скольку качество нашего ощущения дает нам весть о свойствах внешнего воздействия, которым вызвано это ощущение, — постольку ощущение может считаться знаком (Zeichen) его, но не изображением. Ибо от изображения

— Виктор Гайфелъдер. «О понятии опыта у Гельмгольца», Берлин, 1897. Ред.

ФИЛОСОФСКИЕ ИДЕАЛИСТЫ__________________________ 247

требуется известное сходство с изображаемым предметом... От знака же не требуется никакого сходства с тем, знаком чего он является» («Vorträge und Reden», 1884, S. 226 второго тома). Если ощущения не суть образы вещей, а только знаки или символы, не имеющие «никакого сходства» с ними, то исходная материалистическая посылка Гельмгольца подрывается, подвергается некоторому сомнению существование внеш­них предметов, ибо знаки или символы вполне возможны по отношению к мнимым предметам, и всякий знает примеры таких знаков или символов. Гельмгольц вслед за Кантом покушается провести подобие принципиальной грани между «явлением» и «вещью в себе». Против прямого, ясного, открытого материализма Гельмгольц питает непреодолимое предубеждение. Но он же говорит немного далее: «Я не вижу, как мож­но было бы опровергнуть систему самого крайнего субъективного идеализма, который пожелал бы рассматривать жизнь, как грезу. Можно объявлять ее невероятной, неудов­летворительной, как нельзя больше, — я бы присоединился в этом отношении к самым сильным выражениям отрицания, — но последовательно провести ее можно... Реали­стическая гипотеза, наоборот, доверяет высказыванию (или: показанию, Aussage) обыкновенного самонаблюдения, по которому следующие за определенным действием изменения восприятия не имеют никакой психической связи с предшествующим им­пульсом воли. Эта гипотеза рассматривает, как существующее независимо от наших представлений, все то, что подтверждается ежедневными восприятиями, материальный мир вне нас» (242—243). «Несомненно, реалистическая гипотеза есть самая простая, какую только мы можем составить, испытанная и подтвержденная на чрезвычайно ши­роких областях применения, точно определенная в своих отдельных частях и потому в высшей степени пригодная и плодотворная, как основа для действия» (243). Агности­цизм Гельмгольца тоже похож на «стыдливый материализм»

* — «Доклады и речи», 1884, стр. 226. Ред.

248__________________________ В. И. ЛЕНИН

с кантианскими выпадами в отличие от берклианских выпадов Гексли.

Последователь Фейербаха, Альбрехт Pay, решительно критикует поэтому теорию символов Гельмгольца, как непоследовательное отступление от «реализма». Основной взгляд Гелъмгольца, — говорит Pay, — есть реалистическая посылка, по которой «мы познаем при помощи наших чувств объективные свойства вещей». Теория символов не мирится с таким (всецело материалистическим, как мы видели) взглядом, ибо она вно­сит некое недоверие к чувственности, недоверие к показаниям наших органов чувств. Бесспорно, что изображение никогда не может всецело сравняться с моделью, но одно дело изображение, другое дело символ, условный знак. Изображение необходимо и не­избежно предполагает объективную реальность того, что «отображается». «Условный знак», символ, иероглиф суть понятия, вносящие совершенно ненужный элемент агно­стицизма. И поэтому A. Pay совершенно прав, говоря, что теорией символов Гельм-гольц платит дань кантианству. «Если бы Гельмгольц, — говорит Pay, — оставался ве­рен своему реалистическому взгляду, если бы он последовательно держался того прин­ципа, что свойства тел выражают и отношения тел между собою, и отношения их к нам, то ему, очевидно, не нужна бы была вся эта теория символов; он мог бы тогда, выража­ясь кратко и ясно, сказать: «ощущения, которые вызываются в нас вещами, суть изо­бражения существа этих вещей»» (там же, стр. 320).

Так критикует Гельмгольца материалист. Он отвергает иероглифический или симво­лический материализм или полуматериализм Гельмгольца во имя последовательного материализма Фейербаха.

Идеалист Леклер (представитель любезной уму и сердцу Маха «имманентной шко­лы») тоже обвиняет Гельмгольца в непоследовательности, в колебании между материа­лизмом и спиритуализмом («Der Realismus

* Albrecht Rau. «Empfinden und Denken», Giessen, 1896, S. 304 (Альбрехт Pay. «Ощущение и мышле­ние», Гиссен, 1896, стр. 304. Ред.).

ФИЛОСОФСКИЕ ИДЕАЛИСТЫ__________________________ 249

etc.», S. 154). Но теория символов для Леклера не недостаточно материалистична, а слишком материалистична. «Гельмгольц полагает, — пишет Леклер, — что восприятия нашего сознания дают достаточные опорные пункты для познания последовательности во времени и одинаковости или неодинаковости трансцендентных причин. Этого дос­таточно, по Гельмгольцу, для предположения закономерного порядка в области транс­цендентного» (стр. 33, — т. е. в области объективно-реального). И Леклер гремит про­тив этого «догматического предрассудка Гельмгольца». «Берклеевский бог, — воскли­цает он, — в качестве гипотетической причины закономерного порядка идей в нашем сознании по меньшей мере столь же способен удовлетворить нашу потребность в при­чинном объяснении, как и мир внешних вещей» (34). «Последовательное проведение теории символов... невозможно без щедрой примеси вульгарного реализма» (стр. 35), — т. е. материализма.

Так разносил Гельмгольца за материализм «критический идеалист» в 1879 году. Двадцать лет спустя, расхваленный Махом ученик его Клейнпетер следующим образом опровергал «устарелого» Гельмгольца посредством «новейшей» философии Маха в своей статье: «О принципиальных взглядах на физику у Эрнста Маха и Генриха Гер­ца». Оставим пока в стороне Герца (который, в сущности, был так же непоследовате­лен, как Гельмгольц) и посмотрим на сопоставление Клейнпетером Маха и Гельмголь­ца. Приведя ряд цитат из обоих писателей, подчеркнув с особенным ударением извест­ные заявления Маха, что тела суть мысленные символы для комплекса ощущений и т. д., Клейнпетер говорит:

«Если мы проследим ход мысли Гельмгольца, то мы встретим следующие основные посылки:

* — «Der Realismus der modernen Naturwissenschaft im Lichte der von Berkeley und Kant angebahnten Erkenntniskritik», S. 154. Ред.

" «Archiv für Philosophie»⁸⁶, II, Systematische Philosophie, Band V, 1899, SS. 163—164 особ. («Архив Философии», II, Систематическая Философия, т. V, 1899, стр. 163—164 особ. Ред.).

250__________________________ В. И. ЛЕНИН

1) Существуют предметы внешнего мира.

2) Изменение этих предметов немыслимо без воздействия какой-либо (принимаемой
за реальную) причины.

3) «Причина, согласно первоначальному значению этого слова, есть то, что остается
неизменным, как остающееся или существующее позади сменяющихся явлений, имен­
но: вещество и закон его действия, сила» (цитата Клейнпетера из Гельмгольца).

4) Возможно вывести логически строго и однозначно все явления из их причин.

5) Достижение этой цели равнозначаще с обладанием объективной истиной, завое­
вание (Erlangung) которой признается таким образом мыслимым» (163).

Возмущаясь этими посылками, их противоречивостью, созданием неразрешимых проблем, Клейнпетер отмечает, что Гельмгольц не выдерживает строго таких взглядов, употребляя иногда «обороты речи, напоминающие несколько чисто логическое пони­мание Махом таких слов», как материя, сила, причина и т. д.

«Не трудно найти источник нашей неудовлетворенности Гельмгольцем, если мы вспомним столь прекрасные и ясные слова Маха. Ошибочное понимание слов: масса, сила и т. д. — вот чем грешит все рассуждение Гельмгольца. Ведь это же только поня­тия, продукты нашей фантазии, а вовсе не реальности, существующие вне мышления. Мы совершенно не в состоянии познавать какие-то реальности. Из наблюдений наших чувств мы вообще не в состоянии вследствие их несовершенства делать лишь один од­нозначный вывод. Никогда не можем мы утверждать, что, например, при наблюдении известной скалы (durch Ablesen einer Skala) мы получаем одно определенное число, — всегда возможны, в известных границах, бесконечно многие числа, одинаково хорошо согласующиеся с фактами наблюдения. А познавать нечто реальное, лежащее вне нас, — это мы совсем уже не можем. Предположите даже, что это было бы возможно и что мы познали реальности; тогда мы оказались бы не вправе применять к ним законы ло­гики, ибо они суть наши законы и применимы только к нашим поня-

____________________________ ФИЛОСОФСКИЕ ИДЕАЛИСТЫ__________________________ 251

тиям, к нашим (курсив везде Клейнпетера) продуктам мысли. Между фактами нет ло­гической связи, а лишь простая последовательность; аподиктические суждения тут не­мыслимы. Неправильно, следовательно, говорить, что один факт есть причина другого, а вместе с этим утверждением падает вся дедукция Гельмгольца, построенная на этом понятии. Наконец, невозможно достижение объективной, т. е. существующей незави­симо от всякого субъекта истины, невозможно не только в силу свойств наших чувств, но и потому, что мы, будучи людьми (wir als Menschen), вообще не можем никогда со­ставить никакого представления о том, что существует совершенно независимо от нас» (164).

Как видит читатель, наш ученик Маха, повторяя излюбленные словечки своего учи­теля и не признающего себя махистом Богданова, отвергает всю философию Гельм­гольца целиком, отвергает с идеалистической точки зрения. Теория символов особо даже не выделяется идеалистом, который считает ее неважным и, может быть, случай­ным уклонением от материализма. А Гельмгольца Клейнпетер берет как представителя «традиционных взглядов в физике», «за каковые взгляды и теперь держится большая часть физиков» (160).

В результате мы получаем, что Плеханов сделал явную ошибку при изложении ма­териализма, Базаров же совсем запутал дело, свалив в кучу материализм и идеализм, противопоставив «теории символов» или «иероглифическому материализму» идеали­стический вздор, будто «чувственное представление и есть вне нас существующая дей­ствительность». От кантианца Гельмгольца, как и от самого Канта, материалисты по­шли влево, махисты — вправо.

7. О ДВОЯКОЙ КРИТИКЕ ДЮРИНГА

Отметим еще одну характерную черточку в невероятном извращении материализма махистами. Валентинов хочет побить марксистов сопоставлением с Бюхнером, у кото-рого-де масса сходного с Плехановым, хотя Энгельс отгораживался резко от Бюхнера. Богданов, с другой стороны подходя к тому же вопросу,

252__________________________ В. И. ЛЕНИН

как бы защищает «материализм естественников», о котором-де «принято как-то пре­зрительно говорить» («Эмпириомонизм», III кн., стр. X). И Валентинов и Богданов пу­тают тут безбожно. Маркс и Энгельс всегда «говорили презрительно» о плохих социа­листах, но из этого следует, что в их духе — учение правильного, научного социализма, а не перелеты от социализма к буржуазным воззрениям. Маркс и Энгельс всегда осуж­дали плохой (и, главным образом, антидиалектический) материализм, но осуждали они его с точки зрения более высокого, более развитого, диалектического материализма, а не с точки зрения юмизма или берклианства. О плохих материалистах Маркс, Энгельс и Дицген разговаривали, считаясь с ними и желая исправить их ошибки, а о юмистах и берклианцах, Махе и Авенариусе, они и разговаривать не стали бы, ограничившись од­ним еще более презрительным замечанием по адресу всего их направления. Поэтому бесконечные ужимки наших махистов и гримасы их по поводу Гольбаха и К⁰, Бюхнера и К⁰ и т. д. означают всецело и исключительно бросание песку в глаза публике, при­крытие отступления всего махизма от самых основ материализма вообще, боязнь прямо и ясно посчитаться с Энгельсом.

А яснее, чем отозвался Энгельс о французском материализме XVIII века и о Бюхне-ре, Фогте и Молешотте в конце II главы своего «Людвига Фейербаха», трудно было бы выразиться. Не понять Энгельса нельзя, если не желать извратить его. Мы с Марксом материалисты, — говорит Энгельс в этой главе, выясняя основное отличие всех школ материализма от всего лагеря идеалистов, от всех кантианцев и юмистов вообще. И Эн­гельс упрекает Фейербаха за некоторое малодушие, легкомыслие, выразившееся в том, что он кое-где отрекался от материализма вообще из-за ошибок той или другой школы материалистов. Фейербах «не имел права (durfte nicht), — говорит Энгельс, — смеши-вать учение разносчиков (Бюхнера и К) с материализмом вообще» (S. 21). Только го­ловы, испорченные чтением и принятием на веру учений немецких

ФИЛОСОФСКИЕ ИДЕАЛИСТЫ__________________________ 253

реакционных профессоров, могли не понять характера таких упреков Энгельса по ад­ресу Фейербаха.

Энгельс яснее ясного говорит, что Бюхнер и К⁰ «не вышли ни в чем за пределы уче­ний их учителей», т. е. материалистов XVIII века, не сделали ни шагу вперед. За это и только за это упрекает Энгельс Бюхнера и К⁰, не за их материализм, как думают неве­жды, а за то, что они не двигали вперед материализма, «не помышляли далее о том, чтобы развивать дальше теорию» материализма. Только за это упрекает Энгельс Бюх­нера и К. И тут же, по пунктам, перечисляет Энгельс три основных «ограниченности» (Beschränktheit) французских материалистов XVIII века, от которых избавились Маркс и Энгельс, но не сумели избавиться Бюхнер и К⁰. Первая ограниченность: воззрение старых материалистов было «механическим» в том смысле, что они «применяли ис­ключительно масштаб механики к процессам химической и органической природы» (S. 19). Мы увидим в следующей главе, как непонимание этих слов Энгельса привело к то­му, что некоторые люди через новую физику свихнулись в идеализм. Энгельс не за то отвергает механический материализм, в чем его обвиняют физики «новейше» идеали­стического (махистского тож) направления. Вторая ограниченность: метафизичность воззрений старых материалистов в смысле «антидиалектичности их философии». Эту ограниченность всецело разделяют с Бюхнером и К⁰ наши махисты, которые, как мы видели, ровнехонько ничего не поняли насчет применения Энгельсом диалектики к гносеологии (абсолютная и относительная истина, например). Третья ограниченность: сохранение идеализма «вверху», в области общественной науки, непонимание истори­ческого материализма.

Перечислив и объяснив с исчерпывающей вопрос ясностью эти три «ограниченно­сти» (S. 19—21), Энгельс тут же добавляет: «за эти пределы» (über diese Schranken) не вышли Бюхнер и К.

Исключительно за эти три вещи, исключительно в этих пределах отвергает Энгельс и материализм XVIII века, и учение Бюхнера и К⁰! По всем остальным,

254__________________________ В. И. ЛЕНИН

более азбучным, вопросам материализма (извращенным махистами) никакой разницы между Марксом и Энгельсом, с одной стороны, всеми этими старыми материалистами — с другой, нет и быть не может. Путаницу в этот вполне ясный вопрос внесли ис­ключительно русские махисты, ибо для западноевропейских их учителей и единомыш­ленников совершенно очевидно коренное расхождение линии Маха и К⁰ с линией ма­териалистов вообще. Нашим махистам понадобилось запутать вопрос, чтобы предста­вить свой разрыв с марксизмом и переход в лагерь буржуазной философии в виде «ма­леньких поправочек» к марксизму!

Возьмите Дюринга. Трудно представить себе что-либо более презрительное, чем от­зывы о нем Энгельса. Но посмотрите, как того же Дюринга одновременно с Энгельсом критиковал Леклер, расхваливая «революционирующую философию» Маха. Для Лек-лера Дюринг есть «крайняя левая» материализма, «без прикрытий объявляющая ощу­щение, как и вообще всякое проявление сознания и разума, выделением, функцией, высшим цветком, совокупным эффектом и т. п. животного организма» (Der Realismus и т. д., 1879, S. 23—24*).

За это ли критиковал Дюринга Энгельс? Нет. В этом он вполне сходился с Дюрингом, как и со всяким другим материалистом. Он критиковал Дюринга с диаметрально про­тивоположной точки зрения, за непоследовательности материализма, за идеалистиче­ские причуды, оставляющие лазейку фидеизму.

«Природа сама работает в имеющем представления существе, а также извне его, над тем, чтобы закономерно производить связные воззрения и создавать необходимое зна­ние о ходе вещей». Эти слова Дюринга приводит Леклер и с бешенством нападает на материализм такой точки зрения, на «грубейшую метафизику» этого материализма, «самообман» и т. д., и т. п. (S. 160 и 161—163).

За это ли критиковал Дюринга Энгельс? Нет. Он высмеивал всякую напыщенность, но в признании

* — «Der Realismus der modernen Naturwissenschaft im Lichte der von Berkeley und Kant angebahnten Erkenntniskritik», 1879, S. 23—24. Ред.

Date: 2015-08-07; view: 451; Нарушение авторских прав