Апелляция

В тот раз мне крепко досталось от этих козлов из Данфермлина. Большой Монти стоял себе в сторонке да л ыбился, а с тех пор я его только с ними и вижу. Предатель поганый, и врун притом. Он, говорит, первый начал, и на меня показывает. Отдубасили меня нехило, однако еще больнее позор поражения. Мы, кауденбитские, не привыкли проигрывать. Но их собралась целая шобла, и нас с китаезой Бобби Шеком отметелили по полной программе.

Оказалось, этот придурок просто насмотрелся фильмов о кунг‑фу. Когда я с ним подружился, подумал: такой может за себя постоять, наверно, знает разные приемчики. А он горазд только комиксы читать да слушать всяких там «Мариллион» и «Колдплей». Да еще трепаться, как учился в университете Хериот‑Уотта, пока не выгнали за неуспеваемость. Мы вдвоем как‑то раз даже ездили в Хаддингтон – он ташится от вокалиста «Мариллион», Фиша, известного также по имени Дерек Дик, прямо к нему домой ездили. Я‑то от девок ташусь, а не от знаменитостей всяких, но Шек канючил, и я сломался. И надо ж, блин, такому случиться: мне пришлось брать автограф! Бобби повел себя как целочка. Только и смог, что промычать – да и то полчаса мычал:

– Какие… какие у вас… ваши планы… планы на ближайшее…

И дальше ни бе, ни ме, взял да и смылся. Фиш стоит обалдевший, даже ответить ничего не успел. Мне пришлось отдуваться: мол, у Бобби – невыраженная форма синдрома Туретта, на что парень понимающе кивнул; впрочем» тут же из глубины дома раздался призывный голос какой‑то красотки, и мы расстались.

Но сейчас я бы лучше в Хаддингтон поехал, чем в Данфермлин. Никакой это не Файф, атак, пригород Эдинбурга. Нуда ладно, выбора у меня нет. Хоть та сторонка мне и не рада, надо глянуть, за что старый хрен из Ассоциации настольного футбола Восточной Шотландии так на меня окрысился. Поэтому я принял душ, переоделся, дернул кружку в «Готе». Можно ехать на пятнадцатом, тридцатом или девятнадцатом прямо до Данфермлина, но меня ведь выгонят из автобуса к чертовой матери. Поэтому из кабака путь лежит на вокзал.

Я всем сказал, что остаюсь в Кауденбите: ко мне домой можно попасть прямо с вокзала, такое, мать их, комфортное жилье от муниципалитета. Целый квартал заставлен мусорными контейнерами перед домами. Черные и синие контейнеры, прямо‑таки символы шахтерского городка – цвета каменного угля и любимой футбольной команды.

А вот и Ричи Терпило, тут как тут с компостером. Ричи – местная легенда; постоянно в провинциальных новостях, его обожают колотить пацаны, причем совершенно беспричинно. Хотя многие считают, что рыжая шевелюра – достаточно серьезная причина. Нелюди – козлы.

Когда Ричи пришел работать на «Шотландские железные дороги», руководство просто не знало, куда деться от счастья. Неприкаянный рыжеволосый страдалец с такими глазами! Бемби по сравнению с ним – злая акула из мультика «В поисках Немо»! И этот парень пришел работать с клиентами, он станет лицом компании! Конечно, они хотели везде расклеить постеры с его мордашкой – в рамках кампании зашиты сотрудников от насилия. Объяснили, поди, этому придурку, что он выглядит ничтожеством. Как раз то, что надо. Сказали, наверное: станешь знаменитостью, как этот черномазый из Галифакса, в очках что твои донца от бутылок колы.

Ричи все взвесил, обдумал «за» и «против», но принял решение не в пользу известности. Не хочу, мол, привлекать внимание местных злонамеренных юнцов, которые и без того видят в моей форме символ власти. Прямо так и сказал, не вру.

Сто раз я уже слышал байку о его отчиме, мужике ловком и рукастом. Даже неоднократно приглашал его в «Гот». Я был сам Шаглин*, только с кружкой «Гиннесса» вместо колес.

* Шаглин – так Джейсон, вслед за многими, называет Александра Шульгина, американского химика русского происхождения, разработчика дизайнерских психоактивных веществ, которые он испытывал в том числе и на себе. Посвященные называют его «папой» психофармакологии. – Примеч. пер.

Так вот, Ричи, значит, компостирует мой билетик и извиняется при этом.

– Джейсон, ты пойми, ведь не я с тебя деньги беру, а Дорога. – Жалкое отродье смотрит на меня умоляюще, в глазах слезы, как будто я его сейчас топором напополам. – Если бы что‑то зависело от меня…

– Не парься, Ричи, – говорю.

А он пуше прежнего:

– Ты настоящий друг, Джейсон. Я тебя считаю другом. Надеюсь, ты меня тоже?

– Конечно, Ричи, конечно. – Наконец‑то моя остановка.

Этот козел сам нарывается. У меня кулаки так и чесались.

Данфермлин. Выходишь из поезда и остаешься на вершине сраного холма где‑то за городом. Ну как его можно было сделать столицей Файфа, если тут даже железной дороги приличной нет? Уж лучше раздолбай из Керколди, чем местные мудилы каждый божий день.

Дом у него здоровенный, прямо как абердинские гранитные особняки. Как раз начинает темнеть, когда я стучу в дверь. Открывает его жирная баба в каком‑то ситцевом балахоне. Черноволосая и коротко стриженная, с глазками‑бусинками и голосом, в котором звучит: «Ну, мелкое чучело, чего тебе надо от Моего величества?»

– Ну?

– Мне бы мистера Мейсона, э‑э… Оливера, – выдаю я.

Думаю, если бы этот козел не хотел, чтобы я называл его по имени, он не стал бы его писать на официальном документе.

Она скривила рожу, словно лимон жует, повернулась в дом и крикнула:

– Оливер, к тебе пришли.

Через минуту в дверях появляется этот жидковолосый хрен. Щурится на меня поверх очков. Копия Соседа Уотсона, только постарше.

– Кто вы и что вам нужно? – Он не очень приветлив.

Протягиваю конверт. Хрен прячет очки в карман халата. Прочитав письмо, поднимает на меня рожу, полную отвращения.

– И вы посмели явиться ко мне домой, расстроить мою жену и потревожить меня по такому пустяку?

– Вы уж извините, но тут сказано, что у меня только не сколько дней на апелляцию. Не доверяю я почте, поэтому и решил прийти лично.

– Необходимо соблюдать официальную процедуру, мистер Кинг. Когда пишете…

Старикашка – вылитый Сосед Уотсон, правда, лет через сто. Действую посмелее и прерываю его:

– Я подумал, может, вежливее с моей стороны будет пригласить вас на кружку пива в «Ист‑порт», обсудить проблему, потолковать по‑мужски, изложить свою точку зрения.

Смотрю, дедок задумался, оглядел меня внимательнее, уставился на мои ботинки. А потом посмотрел в глаза и говорит:

– Э‑э… Ну хорошо. Буду там через пять минут. У них очень недурной «Гиннесс». Как вы относитесь к портеру, мистер Кинг?

– Считаю, что капля этого благословенного напитка ни кому еще не повредила, мистер Мейсон.

– Здесь у нас с вами полное взаимопонимание, мистер Кинг. Через пять минут. – И подмигивает мне, старая перечница.

Захожу я в «Ист‑порт», заказываю «Гиннесс», а вот уже и старикашка Мейсон, тут как тут. Перед ним появляется кружки пива, и он довольно щерится.

– Извините, мистер Кинг, я несправедливо к вам отнесся поначалу. Принял вас за очередного юного бездельника. Нету меня времени на тех, кто плюет на систему. Существуют ведь определенные правила. Но вы здесь, и это о многом говорит.

Ассоциация настольного футбола уважает людей, сердцем болеющих за игру.

– Я только ею и живу, – подхватываю. Заходят клиенты, им нужно сесть. Использую стратегически важный момент, придвигаюсь к нему ближе.

– Ну, что ж, все это не совсем по правилам, но я готов выслушать вас.

– Вы настоящий джентльмен, сэр.

– Ооо… – Так мать всегда говорила. Услышит, что где‑то собаку сбили, и – «Ооо!..». Старательно имитирую.

– Пойдемте, мистер Кинг. – Старикан взлетает по здоровенной старинной лестнице, я пытаюсь не отставать. Черт, где же виски?

– Можно просто Джейсон, – предлагаю.

Он останавливается и внимательно смотрит через плечо.

– Давайте не будем выходить за рамки формальностей, пока не покончим с делами. Если, конечно, с вами можно иметь дело?

– Заметано, – говорю.

Он заговорщицки кивает, и мы проходим в спальню. Маргарет Тэтчер здесь, как ни странно, нет. Зато полно девчачьей одежды на вешалках.

– Здесь Кэтлин жила… Оставили все, как есть. Я так никогда и не… – Тут он давай всхлипывать; снял очки и трет глаза. Затем берет вешалку, топик с надписью «Некст» и протягивает мне. Посмотрел на меня и забрал. – Вы бы не стали… Нет, я это по глупости… Простите, Кинг. Считайте, что это безумие от горя утраты. Когда вы все вдруг теряете и переходите границу отчаяния, вы готовы на что угодно, лишь бы унять боль. Я знаю, что это глупо…

– А в чем дело‑то? – слышу я свой голос. – Чем смогу – помогу.

Старик смотрит огромными влажными глазами, и мне вспоминается «Бэмби». Мы смотрели вместе с матерью, и в эпизоде, где погибает мама Бэмби, моя сказала:

– А если бы это была я, никто бы и не заплакал.

– Я, мамочка!.. Я – твой маленький Бэмби.

А она налила еще аперитивчику и давай себя жалеть. Да, было времечко, скажу я вам, пока она не срулила с засранцем Арни, владельцем Кровати‑С‑Балдахином. И поперло меня от этих воспоминаний. Бедняга Олли Мейсон!

– Все, что могу…

– Вы могли бы оказать мне неоценимую услугу, мистер Ки… Джейсон. Видите ли, мне не удалось попрощаться с Кэтлин, а вы так ее напоминаете. Знаю, это глупо, эгоистично с моей стороны. Но я был бы весьма признателен…

Ну, думаю, старикан, помогая тебе, я помогу себе. Так вперед же, по святым землям! Да начнется процесс излечения!

– Все, что хотите, Олли.

– Мне бы хотелось… если бы вы согласились… эту одежду… Я понимаю, это выходит за рамки, но если бы вы оделись, как Кэтлин… всего на несколько минут… я был бы так благодарен… Мне только и надо попрощаться и… как бы получше сказать… примириться.

– Э‑э… ммм…

– Ее вещи пошиты словно для вас, Джейсон.

Я разглядываю шмотки. А ничего прикид.

– Да я не сомневаюсь, Олли.

Меня особо уговаривать не надо; если я помогу старому придурку, то некоторые умники в «Готе» заткнутся и не увидят, как король Файфа отправляется в далекое прошлое настольного футбола. Я напяливаю все: блузку, короткую юбку, чулки, ну и конечно, туфли на высоком каблуке; старикан был просто в восторге, когда они подошли. Затем он появляется с париком и косметикой; вот это уже засада.

– Просто невероятно! Вы – вылитая она в последние дни жизни… Моя девочка работала страховым брокером в компании «Скоттиш эквитабл». – И сует мне парик и косметику в руки. Ну, ни фига себе! – Раз уж вы до сих пор были так добры, мистер Кинг, то не откажете старику… Это усилит ваше невероятное сходство с Кэтлин.

– Э‑э… хорошо, – отвечаю. Что ж, увяз коготок – погибла птичка.

– Не перестарайтесь с косметикой, мистер Кинг. Моя Кэтлин не была вульгарной девушкой.

– Нисколечко не сомневаюсь, Олли, нисколечко, – говорю и сажусь к зеркалу. ‑Да, раз уж мы шли выпить виски, я бы сейчас пропустил каплю для храбрости.

– О, конечно, Джейсон. – Он отправился за выпивкой. – Хорошо же я гостей принимаю…

Слышно, как он шлепает вниз по ступенькам. Я быстро делаю свое дело. Смотрюсь в зеркало в полный рост – а что, неплохо! Спускаюсь по лестнице, меня уже ждет Олли с двумя здоровенными стаканами вискаря.

– Изумительно… Глазам своим не верю! Вы похожи на Кэтлин даже больше, чем… пожалуйста, садитесь.

Я разваливаюсь в кресле, а он садится у меня в ногах и принимается целовать мне туфли и ноги, а потом вдруг как взвоет:

– Прости, прости меня дорогая, прости! – А потом – бац! – как ткнется своей башкой мне выше колен!

Смотрю я на козлиную макушку, плешивый колпак с остатками седины, и не знаю, куда рожу девать.

А он все блеет, как ему, мол, жаль, и я шепчу так нежно:

– Ничего, папа.

– Повтори, – отвечает, да настойчиво так.

– Не переживай, папа… папочка, все будет хорошо, – говорю.

Он все всхлипывает да всхлипывает, а сам мне локтем ногу трет. Потом вдруг застывает, как в судорогах, сопит, сопит; затем вздрагивает, обмякнув, и шепчет:

– Спасибо… спасибо… о Боже…

Только несколько мгновений ему удалось посидеть, расслабившись у моих ног. Но тут в двери повернулся ключ, и старикашка взметнулся:

– О Господи, она уже вернулась из своего идиотского клуба!

По морде видно, что он обделался от страха.

– Слушайте, вам надо скорее уходить. – Старикашка мечется, подталкивает меня к кухне, а оттуда – к черному ходу.

– Моя одежда наверху! Куда я, мать твою, так пойду?

– Пожалуйста, мистер Кинг… Джейсон… Моя жена не перенесет травмы, увидев вас… нашу дочь. Она не поймет. Умоляю, уходите, и тогда обешаю: ваша апелляция будет удовлетворена!

И вот я стою на улице, на заднем дворике, как трансвестит хренов, и до дома мне не добраться, и на улице уже темно. Бля!

Билет на поезд – в моих штанах наверху. Да и не помог бы он мне: что я, так поеду? Ричи Терпило кинется меня жалеть, но это еще полбеды. Как я буду спускаться с холма при всем народе, когда «Гот» закрывается? Ебать мой хуй, что же делать?

А ничего. Просто выпрямиться и идти по дороге с достоинством. Выхожу из‑за угла на улицу и сразу наталкиваюсь на старушенцию с собакой. Обе пялятся на меня. Мысленно представляю, как двигаются девочки: стараюсь не сильно крутить жопой, а все остальное, думаю, за меня сделают каблуки. Двигаю на восток, мимо Ист‑Энд‑парк, к дорожной развязке. Ну а там ничего другого не остается, как тормозить тачку: не топать же пешком шесть миль на каблуках!

Date: 2015-07-27; view: 240; Нарушение авторских прав