Ветеринар Добсон

Опять пришел Добсон, опять осмотр ноги Миднайта. Последняя поездка и попытка пройтись рысью сказались плачевно – он снова хромает. Я позвонила Фионе Ля Рю, та сразу примчалась и посоветовала вызвать Добсона. Теперь, похоже, лею плохо. Лошадь опорожняет желудок, и доктор неприязненно морщится. Карран боднул Клиффорда мордой в задние ноги, и пони недовольно всхрапывает. Отец назвал поросенка «в честь» копа, который арестовал его за вождение машины в пьяном виде.

– Он поправится к состязаниям в Хоике? – Я знаю ответ, но все равно спрашиваю.

Добсон бросает угрюмый взгляд на меня, потом на отца.

– Боюсь, что нет. Дженни, послушай, мне нелегко об этом говорить, – слова тяжело текут из его резиновых губ, на лице – виноватое выражение, – но, боюсь, ситуация может сложиться так, что нога Миднайта никогда не позволит ему заниматься конкуром. Видишь ли, это вид спорта, сопряженный с прыжками и сильными ударами…

Клиффорд игриво ржет. Нашел, чему радоваться, дурак.

Отец молча нависает над нами. Одна рука в кармане, другой он вытаскивает сигарету. Складки жира висят на подбородке. Увидев его под таким углом, я вдруг поняла, насколько он уже немолод. Меня охватывает щемящее чувство нежности. Которое мгновенно улетучивается, стоит лишь ему раскрыть рот.

– А я что говорил? Ему теперь место только в собачьих консервах.

Сглатываю ком, застрявший в горле, и беспомощно смотрю на Добсона. А он так гадливо качает головой.

– Ну что ты, Том. Миднайт абсолютно здоровт об усыплении и речи не может быть. Это всего лишь тендинит, дистрофия ткани сухожилия. Мы еще поколем противовоспалительное, и все будет в порядке. Однако не думаю, что он вернется к конкуру.

– Короче говоря, лошадь на слив, да? – Отец злобно сверлит Добсона взглядом.

– Ну, я бы так не говорил, Том, – скулит тот в ответ. – Для него не заказана работенка попроще, например, верховые прогулки, охота, выездка и тому подобное. Дело в том, что конкур весьма печально сказывается на лошадином здоровье, а у него, извините, проблема с ногой.

Отец щелчком отправляет сигарету из конюшни в полет.

– Это и называется «нахлебник». – Он снова недовольно качает головой. А Миднайт стоит весь такой измученный; в глазах столько скорби… Я готова с кулаками на отца наброситься, только бы заткнулся. – Мы покупали лошадь для конкура, для состязаний. А теперь это будет еще один захребетник, лишний желудок. – Он сует руки в карманы и смотрит на нас презрительно.

Да что он, блин, о себе возомнил? Что он в лошадях‑то понимает?

– Миднайт – кливлендская гнедая, это упряжная, каретная лошадь, – объясняю старому дураку, а потом глажу лошадиную морду и шепчу на ухо, успокаиваю. Отец и эта чертова свинья, которую завели специально, чтобы Миднайт чувствовал себя спокойнее, его нервируют. Ирония судьбы – с Амброзом‑то они ладят.

– Да? Может, тогда купим тебе карету? – говорит этот весельчак‑самоучка. – Будешь проводить экскурсии по Кауденбиту. С упряжью. Как раз ему по силам. Даже денег заработаешь вместо того, чтобы их тупо тратить на бессмысленные занятия.

Чтоб ты сдох, свинья.

– Я не просила тебя заводить дочь!

– Ага, единственное в этой жизни, чего ты не просила, – с издевкой говорит он.

Заметно, что чертовому ветеринаришке не по себе, и он выдает:

– Пожалуй, мне пора.

Самые умные твои слова за сегодня.