Заключительная речь главного обвинителя от Франции Ш. Де Риба, продолженная Ш. Дюбостом

[Стенограмма заседания Международного военного трибунала от 29 июня 1946 г.]

Представляя заключительную речь Главного обвинителя от Франции, прошу Трибунал позволить мне выразить восхищение и благодарность моей страны в связи с объективностью и спокойствием, характеризовавшими данный судебный процесс.

В продолжение девяти месяцев на этой трибуне мы вызывали в памяти события истории за пятнадцать лет.

Германские архивы, которые нацисты не успели уничтожить перед поражением, раскрыли нам их тайны.

Нами были заслушаны многочисленные свидетели, чьи воспоминания остались бы неизвестными истории, если бы не этот процесс.

Все факты изложены с предельной объективностью, которая никогда не допускала ни увлечения, ни чувствительности. Трибунал исключил из обсуждения все, что казалось ему недостаточно убедительным, все, что смогло бы показаться продиктованным чувством мести.

Поэтому, господа судьи, настоящий процесс имеет значение прежде всего в силу своей исторической правдивости.

Благодаря этому процессу историк будущего так же, как и летописец сегодняшнего дня, узнает правду о политических, дипломатических и военных событиях наиболее трагического периода нашей истории, он узнает о преступлениях нацизма, а также о колебаниях, слабостях и упущениях миролюбивых демократий.

Он узнает, что то, что было создано за 20 веков цивилизации, которую считали вечной, едва не рухнуло в связи с возвращением варварства древних времен, обретшего новую форму, варварства, которое было еще более свирепым, потому что оно опиралось на серьезные научные познания. Он узнает, что достижения в области техники, новейшие методы пропаганды и дьявольские приемы, которые использовала полиция, горделиво попиравшая самые элементарные человеческие права, что все это позволило кучке преступников в течение нескольких лет извратить коллективное сознание великого народа и превратить его, как сказал д‑р Заутер, защитник Шираха, «верного, справедливого, исполненного добродетелей», в народ Гитлера, Гиммлера и Геббельса, если говорить лишь о тех, кто мертв. Он узнает, что преступления этих людей заключались прежде всего в том, что они замыслили гигантский план достижения мирового господства, и в том, что они стремились осуществить этот план всеми средствами. Всеми средствами, то есть, разумеется, путем нарушения обязательств и путем развязывания худшей из агрессивных войн, но прежде всего с помощью методичного, научно разработанного уничтожения миллионов человеческих существ, а именно – ряда национальных и религиозных групп, чье существование мешало гегемонии германской расы.

Столь чудовищное преступление никогда не было известно истории до того, как появился гитлеризм, и поэтому для определения этого преступления потребовалось создание неологизма «геноцид», а для того, чтобы поверить в то, что такое преступление возможно, пришлось собирать многочисленные документы и свидетельские показания. К стыду тех времен, в которые мы живем, это преступление оказалось возможным.

Плодотворное сотрудничество обвинителей от четырех стран позволило это доказать, и Франция полагает, что она оказала поддержку общему делу в рамках тех разделов Обвинительного заключения, которые ей были предоставлены.

После того как подсудимые и защитники пространно говорили перед Трибуналом о необходимости обеспечения безопасности ни в чем не повинного гражданского населения как об очевидном принципе, мы установили, что подсудимые умышленно нарушали этот принцип в обращении с гражданским населением, полностью пренебрегая человеческой жизнью. Есть ли необходимость в том, чтобы напомнить чудовищную фразу подсудимого Кейтеля: «Человеческая жизнь на оккупированных территориях ничего не стоит»?

Возродив традицию, символизирующую практику наиболее примитивных способов ведения войн, подсудимые вновь стали использовать систему взятия заложников. Они ставили свою подпись под общими приказами о захвате и казни тысяч несчастных мучеников. Только во Франции было расстреляно 29 тысяч заложников.

Мы знаем, что участники движения Сопротивления, чьим патриотизмом подсудимые сегодня восхищаются, были зверски замучены, их подвергали пыткам, помещали в заключение для того, чтобы медленно уничтожать. Нем известно, что под предлогом карательных действий, выполняя приказы, или же, наконец, в результате жестокости отдельных лиц, которую прикрывало соучастие в этих деяниях вышестоящих лиц, были казнены совершенно произвольно отобранные лице из числе гражданского населения, были сожжены целые деревни: Ора‑дур‑сюр‑Глан и Майе во Франции, Пюттен – в Голландии.

У всех у нас живо воспоминание о зверских приказах, которые были отданы фельдмаршалом Кессельрингом для того, чтобы подавить с помощью террора действия партизан. Мы столкнулись с тем, что офицер единолично приказывает казнить в порядке репрессии 50, 100 или даже всех местных жителей – мужчин в ответ на отдельные акты, направленные против германской армии. Выполнение этого приказа санкционировалось инструкциями командующего театром боевых действий, который в свою очередь руководствовался инструкциями более общего порядка подсудимого Кейтеля.

Этот пример показывает, сколь тесным было сотрудничество национал‑социалистов и государства, и вместе с тем подтверждает, если в этом есть еще необходимость, что разделяют ответственность все руководители режиме.

Нам известно, что тысячи людей оторвали от очага и заставили ковать оружие против их собственных стран.

Зверское обращение с военнослужащими нас тем более потрясло, что Германия – все равно, имеется ли в виду традиционная Германия или же Германия нацистская, или же Германия, которая теперь излагает жалкие аргументы в свою защиту на скамье подсудимых, – Германия всегда заявляла о поддержке общепринятых законов воинской чести и о необходимости уважать всех сражающихся. И, несмотря на это, мы видим, что сам Кейтель, который, стремясь изобразить себя убежденным приверженцем этой идеи, говорил о ней вновь на завершающей стадии своих показаний здесь, на суде, настаивал на том, чтобы и на Вильгельмштрассе, и Геринг одобрили его преступные предложения относительно обращения с попавшими в их руки летчиками.

Такие документы, как показания Грюнера, не позволяют оспаривать того, что преступные приказы о казни и линчевании летчиков были составлены в соответствии с принятой формой и переданы в органы, которым было поручено их выполнять.

Не возникает никакого сомнения ни в отношении принципов, которыми руководствовались при составлении приказа о «коммандос», ни в отношении того, как этот приказ проводился в жизнь в различных театрах военных действий. Обвинение представило по этому вопросу цепь бесспорнейших доказательств.

Мы были еще более потрясены, когда у нас создалась уверенность в том, что зверские приказы о казнях или о заключении под стражу были отданы для уничтожения людей, которые уже находились в беспомощном состоянии будучи в лагерях для военнопленных.

В нашей памяти сохранилась мрачная история лагеря Саган, о котором не раз говорили в ходе судебного разбирательства; сами подсудимые ограничились попыткой ускользнуть от личной ответственности, не отрицая в то же время, что это является зверством и что эти события действительно имели место. Нами было показано, как совершившие побег непокорные офицеры и унтер‑офицеры, чьи предшествующие действия и поведение свидетельствуют об их стойкости, были казнены в соответствии с акцией «Кугель» («Пуля»).

Наконец, нацистская Германия разоблачила свой план экспансии и мирового господства путем организации систематического уничтожения населения оккупированных ею территорий. Это деяние, доказательства которого мы представили первоначально, заключалось в политическом, экономическом и моральном уничтожении народов оккупированных стран. Средствами служили грубый и последовательный захват власти или осуществление неустанного проникновения германских властей в самые различные сферы, подготовка программы ограбления народного хозяйства и безжалостное проведение ее в жизнь в целях полного истощения оккупированных стран, в целях полнейшего подчинения их оккупантам и в заключение – нацификация государств и их граждан, связанная также с уничтожением культурных и моральных ценностей.

Но это методическое уничтожение производилось и в конкретной форме – в форме систематически осуществлявшихся массовых убийств людей.

Разве необходимо напоминать о том, чем явились эти колоссальные истребления групп людей, которые были сочтены неспособными ассимилироваться в национал‑социалистском мире, разве необходимо напоминать о гигантском кладбище концлагерей, в котором погибло 15 миллионов человек, разве необходимо напоминать о последствиях чудовищных деяний эйнзатцгрупп, которые были описаны с неоспоримой точностью Олендорфом?

Мы считаем также подтвержденным доказательствами то, что эти злостные попытки уничтожения были, как это явствует из их рассмотрения, одним из наиболее ярких выражений политики, которую проводили подсудимые. Я хочу указать на преднамеренное неудовлетворительное снабжение продовольствием лиц негерманского происхождения, которые по тем или иным причинам оказывались во власти нацистов, на то, что в качестве репрессии заставляли голодать целые народы, на то, что выдаваемые гражданам оккупированных территорий пайки были жестоко урезаны, что входило в систему ограбления этих территорий. Трибунал помнит речь Геринга перед гаулейтерами (этот документ был предъявлен под номером СССР‑70), в которой он сказал:

«Мне совершенно безразлично, если вы сообщите, что ваши люди падают от истощения. Пусть это будет так для того, чтобы ни один немец не умер от голода».

И далее, относительно Голландии:

«Наша задача заключается не в том, чтобы кормить народ, который в душе нас ненавидит. Тем лучше, что люди настолько ослабели, что не могут даже поднять руки, если не используются на работах для нас».

Голод, предельное физическое истощение и, как результат, снижение жизненного потенциала – всё это, как и медленное умерщвление голодом интернированных и военнопленных, входило в общий план уничтожения населения для расширения германского жизненного пространства.

С этим же стремлением связано содержание в плену или, как это имело место в отношении лиц, угнанных на работы, заключение, которое почти равнялось плену, молодых, здоровых людей, чье пребывание на родине было необходимо для будущего их стран.

Все это было подтверждено результатами последних переписей. Опираясь на них, мы установили, что во всех оккупированных Германией странах численность населения уменьшилась от 5 до 25 процентов, в то время как Германия является единственной страной в Европе, численность населения которой возрастала.

Все эти преступления мы доказали. После предъявления документов, после того как были заслушаны свидетели, после демонстрации кинофильмов, при просмотре которых даже сами подсудимые содрогнулись от ужаса, никто в мире не сможет утверждать, что лагеря уничтожения, расстрелянные военнопленные, умерщвленные мирные жители, горы трупов, толпы людей, изуродованных душой и телом, орудия пыток, газовые камеры и кремационные печи, что все эти преступления существовали лишь в воображении антинемецки настроенных пропагандистов, этого не сможет утверждать никто.

А разве нашелся хотя бы один подсудимый, который оспаривал бы справедливость сообщенных нами фактов? У них нет возможности их отрицать. Они лишь пытаются освободиться от личной ответственности, переложив ее на плечи тех из числа своих сообщников, которые сами совершили над собой суд.

«Нам не было ничего известно об этих ужасах», – говорят они, или же: «Мы делали все, чтобы этому воспрепятствовать, но всемогущий Гитлер отдавал приказы и не допускал, чтобы ему не подчинялись, он не допускал даже ухода в отставку».

Жалкая защита! Кого они могут заставить поверить в то, что лишь им одним не было ничего известно о том, о чем знал весь мир, в то, что их служба подслушивания никогда не сообщала им об официальных предупреждениях, которые неоднократно делали по радио руководители Объединенных Наций.

Они не могли не подчиняться приказам Гитлера, они не могли подать в отставку? Прекрасно! Но ведь Гитлер мог располагать ими самими, но не их волей: не подчинившись ему, они, быть может, рисковали бы свободой, даже жизнью, но тогда, по крайней мере, они сохранили бы честь. Трусость никогда не являлась ни оправданием, ни даже смягчающим обстоятельством.

Истина заключается в том, что все они прекрасно знали доктрину национал‑социализма, так как участвовали в ее разработке. Им было прекрасно известно, к каким чудовищным преступлениям приведет сторонников этой доктрины и тех, кто проводил ее в жизнь, стремление к мировому господству, и они приняли на себя ответственность за это, так же как приняли материальные и моральные выгоды, которыми воспользовались.

Но они твердо верили в то, что останутся безнаказанными, так как были уверены в победе и в том, что перед лицом торжествующей силы не возникнет вопрос о правосудии. Они убеждали себя, что так же, как это было после войны 1914 года, никакое международное правосудие никогда не сможет свершиться. Они считали, что всегда будет сохраняться пессимистическое суждение Паскаля о человеческой справедливости в сфере международных отношений:

«Справедливость является предметом споров. Силу легко узнать, она неоспорима. Вот почему не смогли сделать так, чтобы справедливое было сильным, а сделали сильное справедливым».

Они ошиблись. После Паскаля медленно, но верно появились понятия « мораль» и «справедливость»; эти понятия обрели плоть в международных обычаях цивилизованных наций и во спасение мира от варварства. Победа Объединенных Наций утвердила сегодня союз силы и справедливости, об этом упоминает Устав, на основании которого учрежден настоящий Трибунал, и это будет подтверждено Вашим приговором.

Трибунал, несомненно, помнит, что в заключительной части изложения материалов французское обвинение уточнило ответственность всех подсудимых, «виновных в том, что, будучи главными гитлеровскими руководителями германского народа, они запланировали, одобрили, приказали совершать или же только допустили, сохранив молчание, систематические убийства и другие бесчеловечные деяния, систематические насилия над военнопленными и лицами гражданского населения, производили систематические, ничем не мотивируемые уничтожения, являвшиеся преднамеренными средствами для того, чтобы достигнуть европейского и мирового господства, к которому они стремились с помощью террора и путем уничтожения целых народов для расширения жизненного пространства германского народа».

Нам остается лишь показать, что судебное разбирательство, которое развернулось перед Вами, лишь подтвердило и усилило обвинение и определение состава преступления, которые мы уже в начале процесса сформулировали в отношении главных военных преступников, представших во исполнение Устава перед этим Трибуналом для того, чтобы были удовлетворены требования справедливости и Объединенных Наций.

Я прошу Трибунал разрешить господину Дюбосту продолжить это выступление[54]...

Ш. Дюбост: Я напомню факты, изложенные французской делегацией. Они свидетельствуют о том, каков был вклад, сделанный нами в настоящий процесс. Но мы вовсе не намерены выделять нашу часть из общего целого, которое составляют выступления обвинителей всех четырех делегаций и результаты судебного разбирательства. Основываясь на этом, мы продолжим нашу обвинительную речь и рассмотрим вопрос об индивидуальной ответственности подсудимых. Все последовательно рассмотренные действия, за которые они ответственны, сводятся к убийствам, квалифицированным кражам и другим тяжким деяниям, которые караются во все времена во всех цивилизованных странах. Г‑н де Ментон уже говорил об этом в своей вступительной речи.

Подсудимые не являлись физическими исполнителями этих преступлений, они ограничились тем, что отдавали приказы об их совершении. Следовательно, они являются соучастниками согласно французскому праву. За исключением некоторых различий в форме, в большинстве стран виновники тяжких преступлений и те, кто стал их соучастниками, караются смертной казнью и другими суровыми наказаниями, приговариваются к каторжным работам и одиночному тюремному заключению.

Таков и англосаксонский порядок. Во Франции об этом свидетельствует применение статьи 221 и других статей французского Уголовного кодекса. В Германии согласно статье 212 германского Уголовного кодекса карается тяжкое убийство, согласно статье 211 – простое убийство, статьям 223–226 – пытки, статье 229 – отравление и умерщвление с помощью газа, статье 234 – обращение в рабство, порабощение, призыв на военную службу для несения ее за границей, статьям 242 и 243 – кражи и грабежи, статье 130 – подстрекательство населения к совершению насилий. Наказание соучастников и инициаторов предусматривается статьями 47 и 49.

Аналогичные положения существуют и в советском законодательстве, а также во всех законодательствах крупных цивилизованных государств.

Руководители империи, сообщники фюрера ответственны за преступления, совершенные в период их правления, и их ответственность в глазах всех людей доброй воли является более тяжкой, чем ответственность простых исполнителей.

Двое подсудимых – Франк и фон Ширах – признали, что их ответственность более велика, чем ответственность простых исполнителей. Франк показал:

«Я никогда не создавал лагерей для уничтожения евреев. Я также не способствовал тому, чтобы такие лагеря существовали, но если Адольф Гитлер возложил на плечи своего народа такую страшную ответственность, то эта ответственность ложится также и на меня, так как мы на протяжении долгих лет вели борьбу с евреями, мы выступали против них с самыми различными заявлениями».

И эти последние слова Франка выносят приговор как ему, так и всем тем, кто в Германии либо за ее пределами проводил кампанию преследования евреев.

Примем к сведению также ответ Франка на вопрос его защитника касательно обвинений, выдвинутых против Франка в Обвинительном заключении. Этот ответ распространяется на, всех подсудимых и более всего на тех, кто был ближе к Гитлеру, чем сам Франк.

«Что касается этих обвинений, то я скажу лишь следующее, – показал Франк, – я прошу Трибунал в результате судебного разбирательства решить вопрос о степени моей виновности, но я лично хотел бы сказать, что после всего, что я увидел на протяжении этих пяти месяцев процесса, благодаря чему я смог получить общее представление обо всех совершенных ужасах, у меня создалось чувство моей глубокой виновности...».

В свою очередь фон Ширах показал:

«Вот в чем моя вина, за которую я отвечаю перед самим собой, перед Богом и перед германским народом. Я воспитывал нашу молодежь для человеке, которого на протяжении долгих и долгих лет считал безупречным вождем нашей страны. Я воспитал для него молодежь, которая видела его таким, каким видел его я. Моя вина заключается в том, что я воспитал эту молодежь для человека, который был убийцей, который погубил миллионы людей... Каждый немец, который после Освенцима еще придерживается расовой политики, является виновным... Вот что я считаю своим долгом сегодня заявить».

В ходе настоящего процесса такие крики, продиктованные совестью, раздавались редко; значительно чаще, подражая вздорному тщеславию Геринга, подсудимые пытались оправдаться, ссылаясь на политический неомакиавеллизм, который якобы освобождает руководителей государства от всякой личной ответственности. Отметим только, что ничего подобного не записано нигде, ни в каком законе ни одной цивилизованной страны, а наоборот, акты произвола или посягательства на свободу личности, гражданские права и конституцию караются тем более строго, если они совершены государственным чиновником, высшим государственным служащим, и самому суровому наказанию должны быть подвергнуты сами министры (статьи 114 и 115 французского Уголовного кодекса).

Но ограничимся сказанным. Наше намерение заключается лишь в том, чтобы напомнить, что основные деяния, инкриминируемые подсудимым, деяния, о которых здесь говорилось, могут рассматриваться, взятые порознь, как нарушение уголовных законов внутреннего позитивного права всех цивилизованных стран и, кроме того, международного уголовного права. Таким образом, наказание за совершение каждого из этих действий не является необоснованным, напротив, даже если мы ограничимся данным предварительным анализом, то можно считать справедливыми наиболее суровые наказания.

Однако необходимо пойти еще далее, так как, несмотря на то, что анализ ответственности подсудимых в свете внутренних законов не опускает ни одного из преступных деяний, он является лишь первой, приблизительной стадией, которая позволит нам привлекать к суду подсудимых только как соучастников, а не как главных виновников. Мы не замедлим доказать, что они были действительно главными виновниками.

Мы надеемся достичь этого, развив три следующих положения:

1. Действия подсудимых являются элементами преступного политического плана.

2. Координация действий различных учреждений, во главе которых стояли эти люди, предполагает тесное сотрудничество между ними в целях осуществления их преступной политики.

3. Подсудимые должны быть осуждены в связи с тем, что они проводили эту преступную политику.

ДЕЙСТВИЯ ПОДСУДИМЫХ ЯВЛЯЮТСЯ ЭЛЕМЕНТАМИ ПРЕСТУПНОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО ПЛАНА

Подсудимые занимались самой различной деятельностью. Политики, дипломаты, военные моряки, экономисты, финансисты, юристы, публицисты или пропагандисты – они представляют почти все формы государственной и общественной деятельности. Однако без затруднений можно определить связь, объединяющую их. Все они поставили на службу гитлеровского государства все, что у них есть самого лучшего или самого худшего. В определенной мере они представляли собой мозг этого государства. Взятые порознь, они не являлись мозгом всего государства. Тем не менее ни у кого не вызывает сомнений, что каждый из них являлся важной частью этого мозга. Они замыслили политику государства. Они хотели, чтобы мысль их претворялась в действие, и все почти в равной степени этому способствовали. Это справедливо как в отношении Гесса, Геринга – профессиональных политиканов, которые признали, что они никогда не имели другой профессии, нежели агитатор или государственный деятель, так и в отношении Риббентропа, Нейрата, Папена – дипломатов при этом режиме; Кейтеля, Иодля, Деница или Редера – военных; Розенберга, Штрейхера, Франка, Фрика – мыслителей (впрочем, можно ли их так называть?), выразителей идеологии режима; Шахта, Функа – финансистов, без которых режим обанкротился бы и рухнул под ударами инфляции до того, как было начато перевооружение, юристов – таких, как Франк; публицистов и пропагандистов – Фриче и того же Штрейхера, преданно служивших делу распространения общей идеи; технических специалистов – Шпеера и Заукеля, без которых идея никогда бы не была так претворена в действие, как это произошло; полицейских, – например, Кальтенбруннера, который с помощью террора подчинял умы; либо просто гаулейтеров – Зейсс‑Инкварта, Шираха или снова Заукеля – администраторов, должностных лиц и в то же время политиканов, которые облекли в конкретные формы общую политику, намеченную всей совокупностью государственного и партийного аппарата.

Я знаю, что тень отсутствующих витает над этим залом, и сегодняшние подсудимые напоминают нам об этом беспрестанно... «Гитлер хотел, Гиммлер хотел, Борман хотел, – говорят они. – Я лишь повиновался». А защитники наперебой раздувают это! Гитлер – чудодейственный тиран, фантазер‑фанатик, навязывающий свою волю с неотразимой сверхъестественной силой. Это слишком примитивно. Это слишком общее утверждение.

Нет человека, который был бы полностью невосприимчив к советам, внушениям, влияниям, и Гитлер не был исключением. Это неопровержимо явствует из всего судебного разбирательства, которое позволяет нам догадываться о борьбе различных влияний, разыгрывавшихся в окружении этого «великого человека». Плелись коварные и скрытые интриги, распространялась клевета – и порой во время судебного разбирательства это заставляло нас думать о небольших дворах эпохи итальянского Возрождения. Здесь было все, вплоть до убийства. Разве Геринг до того, как он сам впал в немилость, не избавился от Рема и Эрнста, вступивших в заговор не против своего хозяина, а против него, как сообщил нам об этом свидетель Гизевиус. Такое воображение, такое упорство, когда речь идет о зле, а также такая эффективность – все это показывает нам, что Гитлер не был уж так нечувствителен по отношению к действиям и интригам в своем окружении. Какая жалость, что такие интриги не использовались для доброго дела!

Относительно того, насколько Гитлер поддавался влияниям, мы слышали прямое свидетельское показание – это показание Шахта, указавшего, помимо этих людей, и на германскую толпу, в которой все разжигали нездоровые страсти и стремились уничтожить всякое собственное суждение.

Разве Шахт не сказал во время судебного заседания о Гитлере:

«Я полагаю, что сначала у него не было совершенно дурных наклонностей; без сомнения, он думал, что желает добра, но мало‑помалу он пал жертвой поклонения, которое внушал толпе, ибо тот, кто начинает с развращения толпы, кончает тем, что сам бывает развращен ею. Подобные отношения между вождем и тем, кто ему подчиняется, приводят к тому, что он подчиняется инстинктам толпы, чего должны стараться избегать все политические вожди».

Итак, в чем же заключалась основная идея, которая была в основе всего этого? Бесспорно, она заключалась в завоевании жизненного пространства всеми способами, даже самыми преступными.

В тот период, когда Германия оставалась еще разоруженной и следовало соблюдать осторожность, Шахт, находясь на стороне Гитлера, требовал колоний – мы помним это из свидетельских показаний Гиршфельда, но Шахт скрывал, он часто маскировал эту основную идею государственного аппарата, в который входил, и нам было бы труднее разоблачить эту основную идею, если бы к нам не пришла на помощь вызывающая смущение откровенность «великого человека», поведавшего миру еще 10 годами ранее все свои бредовые планы.

Действительно, мы читаем в «Майн кампф» (выдержка со стр. 641, первая цитата):

«Следовательно, германская нация может защитить свое будущее только в качестве мировой державы. В течение более двух тысячелетий защита интересов нашего народа, а именно так нам следует обозначить нашу более или менее успешную деятельность в сфере международных отношений, являлась мировой историей. Мы сами являлись свидетелями этого факта: гигантская борьба стран в 1914–1918 годах являлась только борьбой германского народа за свое существование на земном шаре, но мы отнесли событие этого типа к категории мировой войны.

Германский народ вступил в эту борьбу в качестве предполагаемой мировой державы. Я говорю здесь «предполагаемой», потому что в действительности она таковой не являлась. Если бы в Германии в 1914 году было бы иное соотношение между размером территории и численностью населения, то Германия действительно была бы мировой державой, и война, помимо всех других факторов, могла бы завершиться благоприятно».

Выдержка со стр. 647, вторая цитата:

«Я желал бы сделать нижеследующие предварительные замечания. Требование о восстановлении границ 1914 года является политическим абсурдом такого масштаба и чревато такими последствиями, что представляется преступным. При этом мы еще не упомянули о том, что границы рейха 1914 года были чем угодно, но только не логичными. Дело в том, что фактически они не были ни совершенными в том смысле, что ими не охватывались люди германской национальности, ни разумными с точки зрения геовоенной целесообразности. Это не был результат взвешенной политической акции, это были лишь кратковременные границы, появившиеся в ходе политической борьбы, которая отнюдь не была завершена; на деле частично они были результатом случая».

Выдержка со стр. 649, цитата третья:

«Границы 1914 года абсолютно ничего не значат для будущего Германии. Они не обеспечили защиты в прошлом, не будут они сдерживать какие‑либо силы и в будущем. С помощью таких границ не будет достигнута целостность германской нации, не будут эти границы также гарантировать средства существования германской нации; кроме того, эти границы, если посмотреть на них с военной точки зрения, не представляются ни целесообразными, ни даже удовлетворительными, и, наконец, эти границы не могут способствовать улучшению тех отношений, в которых мы в настоящее время находимся с другими мировыми державами, или, лучше сказать, действительными мировыми державами».

Еще одна цитата (выдержка со стр. 650):

«Мы, национал‑социалисты, должны неуклонно придерживаться наших внешнеполитических целей: обеспечить германскому народу ту территорию, которая для него предназначается в этом мире. И это действие, которое вызовет пролитие крови, единственное, которое может быть оправдано перед богом и грядущими германскими поколениями; перед Богом потому, что мы пришли на эту землю, чтобы зарабатывать здесь свой насущный хлеб ценой вечной борьбы, пришли как существа, которым ничего не было дано без боя и которые будут обязаны своим господствующим положением на земле лишь своему уму и отваге, благодаря которым они смогут завоевать и сохранить такое положение; оно может быть оправдано перед грядущими германскими поколениями, поскольку мы пролили кровь, из которой воспрянут тысячи новых людей. Земля, на которой однажды поколения германских крестьян произведут на свет сильных сыновей, простит то, что в нее лягут сегодняшние сыновья, и однажды оправдает государственных деятелей за кровь и жертвы своего народа, даже если современники этих государственных деятелей проклинают...

Государство, которое в эпоху деградации рас ревностно следит за сохранением лучших элементов своей расы, должно в один прекрасный день стать господином на земле...

Более сильная раса изгонит слабые, так как окончательный стремительный натиск вперед к жизни разорвет смехотворный путь пресловутого индивидуалистически настроенного человечества и освободит место для человечества, действующего согласно закону природы, который уничтожает слабых, чтобы предоставить их место сильным...».

Затем государственная и партийная машина набрала силу. Реорганизованная втайне армия вскоре оказалась достаточно сильной, чтобы дать возможность Германии перевооружаться открыто. Кто в то время осмелился бы противостоять чудовищному росту этой биологической материальной силы?

Гитлер разъяснил свою мысль в узком кругу лиц, и не все нацисты положительно восприняли его высказывания. Осведомленные о намерениях своего господина, они тем не менее остались рядом с ним, и уже это их обрекло. Разве не так обстоят дела с Редером?

«Речь идет не о завоевании народов, а о завоевании территорий, которые могут быть культивированы...», – сказал Гитлер на совещании с фон Бломбергом, фон Фричем и Редером 5 ноября 1937 г., – «Экспансию можно осуществить, лишь сокрушая жизни и идя на риск...» (ПС‑386).

После того как фон Фрич и фон Бломберг оказались в опале, Кейтель и Иодль, избранные благодаря их рабскому служению целям нацистского режима, получили в руки солидную военную машину. Перевооружение продолжалось. Накануне конфликта Гитлер напомнил свою идею:

«Обстоятельства должны приспосабливаться к целям, которые необходимо достигнуть. Это невозможно без вторжения в иностранные государства или без захвата чужого имущества.

Жизненное пространство, соответствующее величине государства, является основой всякой мощи. На время можно отказаться от рассмотрения этой проблемы, но она должна быть разрешена в конечном итоге тем или иным путем. Выбор таков: прогресс или упадок. Через 15 или 20 лет мы будем вынуждены найти решение. Ни один государственный деятель Германии не сможет избежать этого вопроса.

В настоящий момент мы пребываем в состоянии патриотического рвения, которое разделяется двумя другими государствами – Италией и Японией.

Период, который остался позади, был действительно хорошо использован. Были предприняты все конкретные меры, находящиеся в соответствии с поставленными нами целями.

После шести лет положение на сегодня таково: политическое и национальное объединение немцев достигнуто, за некоторыми небольшими исключениями. Последующих успехов достичь нельзя без пролития крови. Данциг отнюдь не является предметом спора. Это вопрос расширения нашего жизненного пространства на Востоке и обеспечения продовольственного снабжения...

Население негерманских территорий не будет нести воинской повинности, оно будет являться источником рабочей силы. Польская проблема неразрывно связана с конфликтом на Западе».

Это выдержка из протокола совещания, проходившего 23 мая 1939 г. в имперской канцелярии, на котором присутствовали Гитлер, Геринг, Редер и другие (документ Л‑79, США‑27).

И началась война, которая несколько месяцев спустя позволила всей Германии считать, что сила ее неотразима и она может приступить к завоеванию мира.

Все, что включала в себя самого жестокого и чудовищного фраза Гитлера:

«В противодействие этому мы, национал‑социалисты, должны неуклонно придерживаться наших внешнеполитических целей: обеспечить германскому народу ту территорию, которая для него предназначается в этом мире. И это действие, которое вызовет пролитие крови, единственное, которое может быть оправдано перед богом и грядущими поколениями. ..» [55], было развито им в заявлении по вопросу о восточных территориях на совещании 16 июля 1941 г. (документ Л‑221):

«...Мы снова будем подчеркивать, что были вынуждены занять определенную территорию, навести на ней порядок и установить безопасность... Никто не сумеет распознать, что это начало окончательного решения вопроса. Не должно быть распознано, что дело касается окончательного регулирования. Тем не менее мы все же будем применять все необходимые меры: расстрелы, выселения и т.п.».

И далее: «Партизанская война даст нам одно преимущество: она позволит нам искоренить всех тех, кто оказывает нам сопротивление...».

Эта же идея была подхвачена и цинично провозглашена другими рупорами государства, ее донесло к нам на данный процесс. В одной из своих речей Гиммлер заявил (документ ПС‑1919):

«То, что могут предложить нам нации в качестве благородной крови, мы возьмем, в случае необходимости отберем у них детей и будем воспитывать их среди нас».

В той же речи:

«Процветают ли нации или погибают от голода, – интересует меня лишь постольку, поскольку мы можем использовать их как рабов в интересах нашей цивилизации.

Умрут или не умрут от измождения 10 тысяч русских баб при рытье противотанковых рвов, меня интересует лишь постольку, поскольку этот ров, нужный Германии, должен быть закончен...».

Из той же речи:

«Если кто‑нибудь придет и скажет мне: "Я не могу допустить, чтобы этот ров рыли женщины и дети; это их убьет", – я отвечу: "Вы – убийца людей собственной крови, так как, если этот ров не будет вырыт, то погибнут германские солдаты, а они – сыновья германских матерей"».

Из той же речи по вопросу об истреблении евреев:

«Мы истребили микроб. Мы не хотим дольше терпеть такой заразы и умирать от нее. Мы выполнили этот долг из любви к нашему народу. Наш дух, наш характер не пострадали от этого».

Завоевание жизненного пространства, то есть территорий, население которых было ликвидировано всеми возможными средствами, в том числе путем его уничтожения, – вот в чем заключалась основная идея партии, режима, государства, а следовательно, и всех этих людей, стоявших во главе важнейших государственных и партийных органов.

Вот та основная идея, в служении которой они объединились, ради которой они прилагали свои усилия. Все средства были хороши для ее осуществления: нарушение договоров, вторжение и порабощение в мирное время слабых и миролюбивых соседей, ведение агрессивных тотальных войн со всеми теми ужасами, которые за ними скрываются. Во всем этом они принимали духовное и физическое участие; Геринг и Риббентроп в этом цинично признались, а генералы и адмиралы всеми силами содействовали этому.

Шпеер использовал вплоть до полного истощения и гибели рабочую силу, которую набирали для него Заукель и Кальтенбруннер, гаулейтеры и генералы. Кальтенбруннер использовал газовые камеры, для которых Фрик, Ширах, Зейсс‑Инкварт, франк, Иодль, Кейтель и другие поставляли жертвы. Но создание этих газовых камер стало возможным в результате разработки соответствующей политической теории, допускавшей такие вещи; за это ответственны все: Геринг, Гесс, Розенберг, Штрейхер, Фрик, Франк, Фриче, даже сам Шахт. Разве он не сказал: «Я хочу, чтобы Германия стала великой, и для этого я готов заключить союз с самим чертом»? Он заключил этот союз и с чертом, и с адом... Ответствен даже Папен, который видел, как умерщвляли его секретарей, друзей, а он продолжал тем не менее принимать официальные назначения в Вену и Анкару, потому что, как он полагал, служа Гитлеру, он его умиротворял.

Не все находятся здесь, среди отсутствующих виновных имеются мертвые и живые, например промышленники, использовавшие рабочую силу порабощенных стран после того, как они привели Гитлера и его режим к власти, предоставив деньги, без которых ничто не могло бы свершиться; эти промышленники привели их к власти из националистического фанатизма, а также и потому, что они надеялись, что нацизм будет стоять на страже их интересов.

Одно опиралось на другое, все было неразрывно связано, так как политика тоталитаризма, тотальная война, подготовка и проведение плана уничтожения народов для завоевания жизненного пространства – все это требовало согласованной тесной связи между всеми частями механизма – между полицией и армией; между министерством иностранных дел, полицией и армией; между органами юстиции и полицией; между системой экономики и органами юстиции; между университетами, органами пропаганды и полицией.

Теперь мы приступаем ко второму положению, которое должны раскрыть.