Зверства как преступления, совершенные государством

Преступление, совершенное этими людьми, не является простым. Мы это уже показали. Обычный преступник знает свою жертву, он ее видит. Он сам наносит ей удар, знает, какое действие этот удар оказывает. Даже если он является только соучастником, он достаточно тесно связан в моральном и психологическом отношении с главным виновником, чтобы разделять с ним в какой‑то определенной мере его опасения и следить за реакцией, когда удар нанесен и жертва падает.

Геноцид, убийства или какое‑либо другое преступление, совершенное государственным аппаратом, становится анонимным. Никто не несет главной ответственности, все ее разделяют: и тот, кто своим присутствием поддерживает аппарат, и тот, кто замышляет преступление, и тот, кто выражает желание, чтобы оно было совершено, точно так же, как и тот, кто издал приказ о его совершении. Что касается того лица, которое приводит в исполнение приказ, то он сам себе повторяет: «Приказ есть приказ» и выполняет свои обязанности палача.

Тот, кто принимает это решение, делает это без содрогания, он, может быть, и не представляет себе точно, конкретно все последствия, к которым приводят изданные им приказы. Только так следует толковать то оцепенение, которое овладело некоторыми подсудимыми в течение нескольких минут, когда демонстрировали фильм о концлагерях. Что касается тех, кто своим общим участием в деле партии и государства допускал совершение преступления, то у них было такое чувство, как будто они являются пассивными наблюдателями в действии, не имеющем к ним никакого отношения. При этом они считали, что им нечего бояться какого бы то ни было наказания.

Согласно германскому плану государство и партия сильны и полны решимости просуществовать тысячу лет. Они уничтожили правосудие.

Взятое в международном аспекте действующее право обеспечивает иммунитет привлечения к суду, по крайней мере, так полагают. Кроме того, не существует постоянной международной юрисдикции, которая была бы способна противостоять разбойничьим государствам. Что касается возможности военного поражения, то об этом никто не думал, так как они считали, что были приняты достаточные меры предосторожности. Примечательно к тому же то, что кульминационная точка в массовых убийствах – приказ, который явился причиной использования газовых камер, относится к тому времени, когда государство и весь режим были уверены в победе или еще не принимали всерьез предвестников поражения. Это действительно было идеальное анонимное преступление. Обстановка благоприятствовала тому, чтобы не последовало реакции. Факты показали, что ни один из этих людей не испытывал подлинного отвращения к этим обстоятельствам.

Большинство подсудимых хорошо понимали, что они участвовали в трагедии. Я полагаю, что они прилагали больше усилий для того, чтобы успокоить свою совесть, чем для того, чтобы обмануть судей, перекладывая свою вину на кого‑нибудь из своих соседей по скамье подсудимых.

Только немногие имели мужество сознаться, как это сделали Ширах и Франк, что, являясь частью государственного аппарата, они не могут избежать ответственности. Другие подсудимые все отвергали, пытаясь свалить всю вину на немецкий народ, который не сумел сбросить своих хозяев. При предъявлении доказательств по их делу они старались всячески умалить свою ответственность, надеясь, что им эго удастся, но, как сказал Зеверинг после выступления бургомистра Ораниенбурга и бургомистра Бухенвальда, как подтвердил и Франк, повсюду в Германии перешептывались, что люди умирали в лагерях. Это теперь уже известно всему миру. Надеются ли они еще, что им удастся заставить нас поверить в то, что лишь им одним ничего не было известно?

Те из них, которые менее виновны, если можно вообще установить какую‑либо иерархию среди главных преступников, не смели оказывать сопротивления, но их преступная трусость привела к таким ужасным последствиям, что не может быть и речи о каком‑нибудь смягчении им наказания.

Как мы теперь видим, с точки зрения преступника легче всего осуществить преступление, совершаемое государством при режиме, в котором партия и государство являются единым целым, где контроль со стороны народа не может осуществляться ввиду отсутствия свободы мысли, свободы выражения и свободных выборов. Кроме того, технический прогресс во всем мире поставил почти все естественные ресурсы на службу человечеству. Это значительно усилило способность преступника творить зло. В то же время моральные сдерживающие факторы ослабли из‑за того, что преследуется цель получить материальную выгоду, а это в свою очередь есть коррумпированный плод материального прогресса, не контролируемого интеллектом.

В целом, как представляется, преступность во всех странах растет, несмотря на то, что методы пресечения преступлений совершенствуются. В международной сфере имеет место аналогичное явление. Оно имеет лишь еще больший размах, так как до сих пор не существует международных средств пресечения преступлений. Промышленная революция и развитие естественных наук умножили потенциальные силы государств.

Если государство концентрирует в своих руках естественные богатства и их эксплуатацию, если оно захватывает кредиты, производя этим путем всякие валютные манипуляции, увеличивает налоги, увеличивает дополнительные принудительные и добровольные займы, если оно еще больше свяжет народы со своей судьбой развитием сети учреждений социального обеспечения, если оно будет влиять на духовную жизнь народа с помощью радиопропаганды, используя для этой цели красноречивых пропагандистов, умеющих апеллировать к слепым инстинктам толпы, состоящей из самых мирно настроенных и весьма разобщенных людей, если такое государство одновременно лишит своих оппонентов всякой возможности высказывать свои позиции, если оно будет мешать любому контролю со стороны народа и предупреждать любые формы критики даже частного порядка – тогда такое государство превращается в абсолютного правителя, обладающего колоссальными средствами действовать как во благо, так и во зло. Все преступные средства, находящиеся в его распоряжении, для него приемлемы, и оно может располагать ими по своему усмотрению до тех пор, пока Вы, господа судьи, не введете в международное право положения о санкциях. Необходимо отныне сделать возможным пресечение преступной деятельности любого разбойничьего государства, действуя через власть надгосударственной организации, направляемой определенным правовым институтом того же рода, иначе свобода наций обречена. Оружие сопротивления выпало из их рук, поскольку государства – и государства единолично – могли владеть методами истребления, против которого мужество отдельных граждан оказывалось бесплодным. Когда оружие пускает в ход небольшая группа людей, преданных преступному режиму, такое оружие, являющееся собственностью государства, может утопить в крови малейшие попытки к сопротивлению, и, хотя мятеж против тирании все еще является одной из самых священных обязанностей, такой мятеж теперь бесполезен. Такова опасность, и Германия подверглась ей, и поддалась. Правда, этому способствовали различные существовавшие в то время благоприятные условия. Под влиянием промышленной революции, которая начиная с 1850 года более энергично протекала в Германии, чем в какой‑либо иной стране, колоссальным образом изменились социальные стандарты; в то же время само население из сельского и агрокультурного превращалось в городское и промышленное. Это привело к снижению ментального уровня населения, что повлекло за собой катастрофические последствия, так как при имперском правлении буржуазия политического воспитания не получала.

Бывшие правители Германии сознательно дистанцировали народные массы от государственных дел; высший класс промышленников и пролетариат интересовались только экономическим развитием рейха, что же касается среднего класса, то он интересовался только армией и будущим рейха. Когда после первой мировой войны Германии пришлось испытать разочарование в связи с поражением, когда к убогим банальным условиям жизни присовокупились та озлобленность и то чувство обиды, о которых говорил Геринг в начале своих показаний на суде, а к этому добавилось горькое осознание социального и морального упадка, когда люди – в особенности молодежь – стали стремиться превратить свои надежды в конкретную реальность – именно тогда пробудился пангерманизм, он получил распространение и был низведен до уровня толпы, после чего к нему стали обращаться все недовольные. В то же время была возрождена старая антитеза между жизненной силой и интеллектуализмом, между культурой и цивилизацией, между здоровой энергией и упаднической вялостью, между культом жизни и культом интеллекта; этой антитезе была придана конкретная форма, понятная простым невежественным умам, – форма динамичной антитезы между нордическим арийцем и евреем‑семитом. С помощью соответствующего воспитательного воздействия этот биологический материализм был с легкостью насажден, почва для этого была подготовлена уже давно. Для немца особенно привлекательна внушаемая доктрина, так как только такая доктрина способна компенсировать недостаток личностной самостоятельной дисциплины, характеризующей немца в интеллектуальном и моральном плане. Немцу нравится все, что может отразиться в виде признаваемого всеми кредо, в виде фразы‑стереотипа, пригодной на все случаи. Поэтому для сдачи экзамена на аттестат зрелости молодые немцы заучивали материал о шести расах, допущенный Гюнтером, подобно тому, как они заучивали грамматику; у них не возникла мысль о том, чтобы усомниться в первом, так же как и не возникла мысль усомниться во второй. Когда германский менталитет стал обвинять нации, страны, столь жизнелюбивые, преданные своей стране, своим традициям и своей гибкой и разнообразной человеческой культуре, как Англия и Франция, в том, что они удовлетворяются лишь слабой искусственной интеллектуальной жизнью, когда германский менталитет стал обвинять их в преступлении против жизни – доктор Штамер повторил это – тогда германский менталитет создал для себя, воспользовавшись грубо сформулированным и легко понятным кредо, которое предполагалось в равной степени навязать всем – тогда он создал интеллектуализм, отличающийся от нашего, так как он опасен и искусствен. Результатом этих так называемых этических норм жизни стали практика и доктрина чистого оппортунизма – коллективного и социального, биологического, материалистического; завершилось это стерилизацией, физиологическими экспериментами, проводившимися в лагерях, и 12 миллионами погибших. Столкнувшись с таким результатом, мы не можем не вспомнить размышления старого французского философа: «Наука без совести – это гибель души». Пустил корни неомакиавеллизм, пример которого дал Геринг в своих показаниях.

Недавно в материалах заключительных выступлений защиты я прочел, что право само по себе не существует, что усилия провести разграничительную линию между добром и злом подчинены влиянию исторических и национальных стандартов (доктор Нельте). Гитлер уже говорил: «Право – это то, что выгодно нации». По словам его защитника, Франк следующим образом перефразировал это высказывание: «То, что выгодно для народа есть право. Коллективные интересы берут верх над интересами личности». Прочтя это, я подумал, какой ответ дал бы абсолютист Боссюэ ¹, умевший определять человеческие стандарты. Защитник сравнил французский абсолютизм с нацизмом. Вот мой ответ:

«Политика приносит в жертву индивида ради общего блага; это в определенной степени правильно; правильно, что один человек должен умереть ради своего народа. Под этим Каиафа понимал, что невинный человек может быть приговорен к смертной казни ради общего блага, а это недопустимо никогда, так как, напротив, невинная кровь вопиет о мести тем, кто ее пролил».

Мы знаем, к чему Смогли привести нацистские доктрины. Свидетель Розер сообщил о высказываниях молодого германского солдата, который, описав резню в одном из гетто, заключил свое повествование: «Друг мой, это ужасно, но... приказ есть приказ».

Трибунал обнаружит в конце документа РФ‑655, который находится в книге документов, представленных французской делегацией, страшное замечание Крамера. Крамер, до того как он стал начальником лагеря в Берген‑Бельзене, возглавлял концлагерь в Натцвейлере (Эльзас), и там он лично отравил с помощью газа 80 человек. У нас есть доказательства этого. На вопрос: «Что бы вы сделали, если бы не все умерли?» – он ответил:

«Я постарался бы вновь отравить их, добавив в камеру еще одну порцию газа. Я не испытывал никакого волнения, совершая эти действия, так как я получил приказ казнить 80 заключенных тем способом, о котором я Вам сообщил. Впрочем, меня воспитали таким».

Какое страшное обвинение против всей системы! Этот человек, прежде чем стать по приказу убийцей, был счетоводом в Аугсбурге... Сколько еще воспитанных подобным образом счетоводов осталось сегодня в Германии? А теперь невинная кровь вопиет о мщении.

Date: 2015-08-15; view: 325; Нарушение авторских прав