Заключительная речь Главного обвинителя от Великобритании X. ШОУКРОССА 1 page

[Стенограмма заседаний Международного военного трибунала от 26 и 27 июля 1946 г.]

Господа судьи! Как и мой коллега господин Джексон, с которым я не смею надеяться сравниться в лаконичности, убедительности и красноречии, от имени британского обвинения я хотел бы представить Трибуналу некоторые замечания (боюсь, что они окажутся несколько длинными) по поводу тех особенно характерных и необычайных в своей убедительности доказательств, которые, по нашему мнению, доказывают виновность подсудимых.

Хотя в настоящем процессе представители обвинения работали в самом тесном содружестве и согласии и хотя по некоторым вопросам я буду выступать от имени всех обвинителей, мы все считали, что на этой конечной стадии процесса, быть может, даже за счет неизбежного повторения тех же вопросов, каждому из нас следует подготовить свою заключительную речь самостоятельно, чтобы Трибунал и страны, которые мы представляем, знали, на каком основании мы требуем осуждения этих людей. И если окажется, что некоторые из нас будут указывать на одни и те же доказательства, либо мы придем к одним и тем же выводам, как это, несомненно, случится, самое это совпадение, быть может, явится лишним подтверждением того, что, как мы утверждаем, каждый из этих подсудимых виновен с точки зрения закона. Повторяю – виновен с точки зрения закона.

Не подлежит сомнению, что подсудимые принимали участие и несут моральную ответственность за преступления, столь ужасающие, что саму мысль о них воображение отказывается постичь.

Хорошо запомним слова подсудимого Франка, который повторил Вам сегодня утром: «Пройдут тысячелетия, но эта вина Германии не будет смыта».

Тотальная и тоталитарная война, проводимая вопреки торжественным решениям и в нарушение договоров; большие города – от Ковентри до Сталинграда, – стертые в прах; опустошенные деревни и неизбежные последствия такой войны – голод и болезни, распространившиеся по всему миру, миллионы бездомных, искалеченных, обездоленных. И в могилах своих вопиют не о мщении, а том, чтобы это больше никогда не повторилось, 10 миллионов тех, кто мог бы сейчас жить в мире и спокойствии, 10 миллионов солдат, моряков, летчиков и мирных людей, павших в боях, которых не должно было быть.

Но это не единственное и не самое большое преступление. Когда в любой из наших стран, быть может, в порыве страстей или по другим причинам, которые заставляют терять самообладание, совершается убийство, оно становится сенсацией, и мы не успокаиваемся до тех пор, пока преступника не постигнет кара и не восторжествует правосудие. Должны ли мы сделать меньше, когда совершено убийство не одного, а по самым скромным подсчетам, 12 миллионов мужчин, женщин и детей не в бою, не в порыве страстей, а в результате холодного, расчетливого и преднамеренного стремления уничтожить народы и расы, сломать традиции, учреждения и прекратить самое существование свободных и древних государств? Двенадцать миллионов убийств! Уничтожено две трети еврейского населения Европы, более 6 миллионов, по данным самих убийц. Убийства совершались, подобно серийному производству в какой‑нибудь из отраслей промышленности, в газовых камерах и печах Освенцима, Дахау, Треблинки, Бухенвальда, Маутхаузена, Майданека и Ораниенбурга.

Должен ли мир пройти мимо возрождения рабства в Европе мимо порабощения 7 миллионов мужчин, женщин и детей, которых увезли из‑под родного крова, с которыми обращались, как с животными, которых морили голодом, избивали и умерщвляли?

Весьма возможно, что вина Германии не будет смыта, потому что немецкий народ в большой степени разделяет ее, но именно эти люди вместе с горсткой других навлекли эту вину на Германию и растлили германский народ.

«Моя вина в том, – признался подсудимый Ширах, – что я воспитывал германскую молодежь для человека, который совершал миллионы убийств».

За такие преступления можно было бы с полным основанием покарать этих людей без суда и следствия, и если бы эта мера, в применении которой они участвовали по отношению к миллионам невинных людей, была применена к ним самим, они вряд ли могли бы жаловаться. Но Трибунал должен определить их вину не только с точки зрения моральной или этической, но и на основании закона, той подлинной справедливости, которая требует не оставить эти преступления безнаказанными, требует также и того, чтобы никто не был наказан до тех пор, пока путем терпеливого и тщательного расследования фактов не будет доказано, что он разделяет вину за то, что было совершено.

И вот в течение долгих месяцев Трибунал расследовал факты и теперь должен применить закон для того, чтобы, с одной стороны, совершить правосудие в отношении этих людей и восстановить справедливость ради их бесчисленных жертв и, с другой – оповестить мир о том, что в конце концов право силы будет уничтожено и закон и справедливость будут руководить отношениями между государствами, потому что решения этого Суда выйдут далеко за рамки наказания двадцати с лишним виновных.

Здесь поставлены на карту вопросы гораздо более важные, чем их судьба, хотя от их судьбы в известной мере зависит решение этих вопросов.

Для истории не будет иметь никакого значения, длился ли этот процесс два месяца или десять. Но зато будет иметь очень большое значение то обстоятельство, что в результате справедливого и терпеливого разбирательства была установлена истина о деяниях, столь ужасных, что след их никогда не изгладится, и что в конце концов восторжествует справедливость и закон.

На протяжении года доказательства, во много раз превосходящие по объему те, которые когда‑либо прежде в истории были представлены какому‑нибудь трибуналу, собирались, рассматривались и были затем представлены Вам.

Почти все доказательства представляют собой захваченные протоколы и документы того правительства, к которому принадлежали эти люди, и почти все они непосредственно указывают на то, что каждый из этих подсудимых знал и участвовал в той или иной группе преступлений, совершенных нацистским государством.

Эти доказательства не опровергнуты, и они навсегда сохранят силу, чтобы противостоять тем, кто, быть может, попытается впоследствии найти оправдание или смягчающие обстоятельства тому, что было совершено.

И все же теперь, когда Вам уже представлена вся эта масса доказательств, я попрошу Вас на некоторое время отвлечься от деталей для того, чтобы определить их совокупное значение и рассмотреть всю сумму убедительных доказательств как некое целое.

Лишь случайно, благодаря захвату этих документов, мы получили возможность установить наличие преступления на основании того, что говорили сами преступники, но дело против этих подсудимых может строиться на более широкой основе и должно рассматриваться в свете исторических событий.

Когда рассматриваешь характер и огромный масштаб совершенных преступлений, с несомненностью выступает ответственность тех, кто занимал высшие государственные посты и пользовался большим влиянием и властью в нацистском государстве.

Долгие годы в мире, где сама война была объявлена преступлением, Германское государство было организовано для войны. В мире, где мы провозглашали равноправие людей, долгие годы евреев подвергали бойкоту, лишали элементарных прав на собственность, свободу и самую жизнь. Долгие годы честные граждане жили под страхом доносов и ареста одной из тех организаций, которые мы обвиняем как преступные и с помощью которых эти люди правили Германией. Долгие годы миллионы иностранных рабов трудились на фабриках и в деревнях по всей Германии и, как скот, транспортировались по всем дорогам, по всем железнодорожным линиям Германии.

Эти люди вместе с Гитлером, Гиммлером, Геббельсом и несколькими другими сообщниками являлись одновременно руководителями германского народа и его движущей силой. Именно тогда, когда они занимали самые высокие государственные посты и пользовались огромным влиянием, были запланированы и совершены все эти преступления. Если не они несут ответственность, тогда кто же несет ее? Если их креатуры, подобные Достлеру, Экку, Крамеру[42]и сотням других, которые лишь выполняли их приказы, уже заплатили самой высокой ценой, разве они, эти люди, должны нести меньшую ответственность? Как можно говорить, что они и государственные учреждения, которыми они руководили, не принимали в этом участия? Начальник имперской канцелярии Ламмерс, их собственный свидетель, сказал в 1938 году (ПС‑3863):

«Несмотря на принцип полной концентрации власти в лице фюрера, не имеет места излишняя и не вызванная необходимостью централизация административных функций в руках фюрера в области управления государством. Полномочия подчиненных руководителей исключают вмешательство сверху в каждый конкретный приказ. Фюрер придерживается этого принципа в государственном руководстве таким образом, что, например, положение имперских министров практически гораздо более независимо сегодня, чем оно было прежде, хотя теперь имперские министры и подчинены неограниченной власти фюрера и его приказам. Готовность нести ответственность, умение принимать решения, наступательная энергия и подлинная авторитетность – вот каких качеств прежде всего требует фюрер от подчиненных ему руководителей. Поэтому он предоставляет им величайшую свободу в ведении их дел и в выборе методов, с помощью которых они осуществляют свои задачи».

Пусть даже они, уже заклейменные именем убийц, пытаются теперь всячески преуменьшить власть и влияние, которыми они располагали, достаточно только вспомнить то бахвальство, с которым они, пользуясь своей краткосрочной властью, шагали по Европе, для того, чтобы увидеть, какую роль они играли. Тогда они не говорили германскому народу и остальному миру, что они лишь невежественные и бессильные марионетки в руках фюрера.

Подсудимый Шпеер говорил (протокол заседания от 21 июня 1946 г.):

«Даже в тоталитарном государстве должна существовать тотальная ответственность. Невозможно после катастрофы избежать этой тотальной ответственности. Если бы война была выиграна, руководители также взяли бы на себя полную ответственность за это».

Что же следует предполагать, что если бы война была выиграна, то эти люди отошли бы в сторону и заняли позицию сравнительно непричастных обывателей?

Такая возможность не была исключена для них перед тем, как началась война, если бы они пожелали отмежеваться от того, что происходило. Они избрали иной путь. Начиная с малого, с того времени, когда сопротивление могло бы уничтожить все это дело в зародыше, они пропагандировали легенду о Гитлере, они помогали консолидировать нацистскую власть, создавать идеологию и направлять ее деятельность до тех пор, пока, подобно огромному осьминогу, она не распустила свои щупальца по всей Европе и не протянула их через весь мир. Разве эти люди не знали о целях, к которым стремился фюрер в период прихода к власти? Пауль Шмидт, переводчик Гитлера, свидетель, располагающий большим знанием фактов, показал (ПС‑3308):

«Общие цели нацистского руководства были ясны с самого начала – господство над европейским континентом, которое должно было быть достигнуто прежде всего включением всех говоривших по‑немецки групп населения в состав империи и, во‑вторых, территориальной экспансией под лозунгом "жизненное пространство"».

Лозунг «жизненное пространство» – это целиком фальшивая идея о том, что самое существование германского народа зависело от территориальной экспансии под нацистским флагом – с самого начала являлся открыто признанной частью нацистской доктрины; таким образом, всякий мыслящий человек должен был знать, что она не может не привести к войне.

Это было оправданием, которое Гитлер предложил своим сообщникам по заговору на тех секретных совещаниях 5 ноября 1937 г. (ПС‑386), 23 мая (Л‑79) и 23 ноября 1939 г. (ПС‑789), на которых была решена судьба столь многих стран.

Не являясь столь конкретной, эта идея, тем не менее, не была менее фальшивой, чем требование о пересмотре Версальского договора. Так называемая несправедливость Версальского договора, которой хитроумно пользовались для того, чтобы собрать народ под нацистское знамя, сумела объединить вокруг нацистов многих немцев, которые в другом случае не поддерживали бы некоторые из остальных пунктов нацистской программы.

Об эффективности этой пропаганды можно судить хотя бы по многочисленным попыткам, которые сделала здесь защита, развивать аргументацию по поводу этой предполагаемой несправедливости договора. Независимо от того, был ли он справедлив или нет, это был договор, и ни одно правительство, которое хотело жить в мире, не должно было сетовать на его положения. Даже если бы эти жалобы были справедливы, довольно скоро для них не осталось никаких оснований. Положения Версальского договора могли быть и в некотором смысле действительно были пересмотрены путем мирных переговоров. В 1935 году, за четыре года до того, как мир был брошен в пучину войны, эти люди открыто отвергли договор. Какой жалкий вздор представляют собой многословные разглагольствования по поводу договора, когда осознаешь, что к 1939 году они были не только свободны почти от всех его ограничений, на которые они сетовали, но, более того, они захватили территории, которые никогда в течение всей европейской истории не принадлежали Германии. Сетования на Версальский договор послужили средством объединения людей в достижении их порочных, агрессивных целей. Но эта уловка была не менее дьявольской, чем антисемитские вопли и требования чистоты расы, с помощью которых эти люди стремились, с одной стороны, собрать и консолидировать различные группы извращенного общественного мнения внутри страны, с другой стороны, посеять раздоры и разногласия среди народов других стран. Раушнинг приводит следующее заявление Гитлера (СССР‑378);

«Антисемитизм является удобным революционным средством. Антисемитская пропаганда во всех странах является почти необходимым условием для проведения нашей политической кампании. Вы увидите, как мало времени нам потребуется для того, чтобы перевернуть представления и критерии всего мира только и просто с помощью нападок на еврейство. Вне всякого сомнения, это самое сильное оружие в нашем пропагандистском арсенале».

В качестве примера результатов этой злонамеренной пропаганды я напоминаю Вам слова Бах‑Зелевского, который, когда его спросили, как могло случиться, что Олендорф с находившимися под его командой людьми убил 90 тысяч человек, ответил:

«Я придерживаюсь мнения, что когда в течение долгих лет, в течение десятилетий проповедуется доктрина о том, что славяне являются низшей расой, а евреи вообще не являются людьми, такой исход неизбежен».

Таким образом, с самых первых дней были ясны цели нацистского движения: экспансия, господство над Европой, уничтожение евреев, необузданная агрессия, безжалостное пренебрежение правами всех других народов, кроме их собственного.

Таково было начало. Я не буду задерживать Вашего внимания на том, чтобы рассматривать шаг за шагом приход нацистов к власти. Я не буду рассматривать, каким образом, как писал автор истории СА, они обнаружили, что «господство над улицами – ключ к власти в государстве». Я не буду рассматривать, каким образом с помощью организованного террора, который здесь описывал свидетель Зеверинг, штурмовые отряды коричневорубашечников запугивали народ, в то время как нацистская пропаганда, возглавляемая «Дер штюрмер», обливала грязью всех противников нацизма и возбуждала народ против евреев.

Я не буду рассматривать этот период, как бы ни были серьезны уроки, которые демократические народы должны извлечь из него, потому что может оказаться нелегким точно сказать, когда именно каждый из этих подсудимых должен был осознать, если фактически он не знал об этом и не гордился этим с самого начала, что, казалось бы, истерические излияния Гитлера в «Майн кампф» являлись вполне реальным выражением его намерений и первоосновой нацистского плана.

Некоторые из них, такие, как Геринг, Гесс, Риббентроп, Розенберг, Штрейхер, Фрик, Франк, Шахт, Ширах и Фриче, без сомнения, поняли это очень рано. В отношении одного‑двух других, например, Деница и Шпеера, это могло случиться несколько позднее. Немногие могли остаться в неведении после 1933 года. Все должны были быть активными участниками к 1937 году. Когда вспоминаешь озабоченность, возникшую за границей в течение этого периода, не остается никакого сомнения в том, что эти люди, почти все бывшие руководители Германии и, начиная с 1933 года, близкие сотрудники Гитлера, имевшие доступ на его секретные совещания, находившиеся полностью в курсе его планов и текущих событий, не только примирялись с тем, что творилось, но и являлись активными добровольными участниками всего происходившего. Позвольте мне несколько подробнее остановиться на периоде «наращивания сил», т.е. на позиции правительства Германии между 1933 и 1939 годами; именно события того времени, ясно указывают на преступную причастность этих людей к тому, что было сделано позднее. То, о чем я говорю сейчас, имеет особое отношение к разделу первому Обвинительного заключения; ведь именно на этом общем фоне нам следует рассматривать обвинение в том, что эти люди были участниками общего заговора для совершения преступлений (таких, как преступления против мира и преступления против человечности), что более конкретно раскрывается в последующих его разделах.

Тоталитарное правительство не терпит никакой оппозиции. Цель оправдывает любые средства, а непосредственной целью было, не считаясь ни с чем, достичь полного контроля над германским государством и ожесточить и подготовить его народ к войне. Что мешало этому в январе 1933 года? Во‑первых, члены других политических партий; во‑вторых, демократическая система выборов и общественных собраний, организация рабочих в профессиональные союзы; в‑третьих, моральные устои германского народа и церковь, которая эти устои укрепляла.

Поэтому нацисты совершенно сознательно начали уничтожать эту оппозицию: первую группу – заключая в тюрьмы и подвергая террору своих противников; вторую – объявив незаконными все элементы терпимости и либерализма, поставив вне закона профессиональные союзы и оппозиционные партии, превратив демократические выборы в фарс и взяв под свой контроль проведение выборов; третью – систематическим третированием и преследованием религии, заменой христианской этики поклонением фюреру, превращенному в кумира, культом крови и введением сурового контроля над образованием и молодежью. Молодежь систематически готовили к войне и учили ненавидеть и преследовать евреев. Для осуществления планов агрессии был нужен народ, тренированный в жестокости и обученный тому, что вторжение в страны других народов является одновременно и необходимым, и героическим.

Насколько зловредна и эффективна была их внутренняя политика, можно судить по тому, что после шести лет пребывания у власти нацисты сумели, не встретив затруднений, вовлечь свой развращенный народ в величайшее в истории преступное предприятие.

Быть может, имеет смысл выбрать из материалов дела несколько примеров, иллюстрирующих, как развивалась эта политика в течение шести лет, и рассмотреть их здесь.

Это примеры того, что происходило в каждом немецком городе и в каждой деревне. Здесь следует иметь в виду, что, стремясь по необходимости избегать кумулятивных доказательств, Вы в результате оказываетесь лишенными их общего эффекта (Д‑911).

Начнем с уничтожения политических противников. В течение шести недель после того, как нацисты пришли к власти в январе 1933 года, германские газеты, основываясь на данных из официальных источников, сообщали, что в тюрьмы было заключено 18 тысяч коммунистов; в числе 10 тысяч заключенных в тюрьмах Пруссии было много социалистов и представителей интеллигенции. Судьба многих из этих людей была описана Зеверингом, по подсчету которого по крайней мере 1500 социал‑демократов и такое же количество коммунистов было убито в концентрационных лагерях, незадолго до этого созданных Герингом как начальником гестапо.

Эти лагеря, контролируемые партийными организациями, были умышленно организованы таким образом, чтобы устрашить всю страну. Говоря словами свидетеля Зеверинга, концентрационные лагеря были в глазах народа «олицетворением всего ужасного».

Геринг заявил: «Мы считаем необходимым не допускать существования никакой оппозиции». Он также заявил, что арестовывали и подвергали превентивному заключению людей, не совершивших никакого преступления. Было бы неплохо, если бы еще в то время они прочли положение, о котором толковали вчера: nulla poena sine lege. Геринг добавил: «Если каждый будет знать, что, в случае если он будет действовать против государства, он кончит концентрационным лагерем, это нам только выгодно».

Вначале лагеря управлялись как СА, так и СС и, по словам Геринга, были созданы «в качестве орудия, которое во все времена являлось орудием власти во внутренней политике».

Гизевиус, который в то время только что поступил в гестапо, как Вы помните, дал следующее описание событий:

«Не пробыв и двух дней на своей службе, я заметил, что там царят ужасающие порядки. Это была не та полиция, которая бы боролась против нарушений, убийств, грабежей, против лишения свободы. Это была полиция, которая защищала преступников, позволяющих себе подобные эксцессы. Арестовывались не те люди, которые были виновниками этих преступлений, арестовывались те, которые обращались за помощью в полицию. Это была не полиция, которая предпринимала какие бы то ни было меры по устранению беспорядков, но полиция, которая ставила своей задачей скрывать, маскировать преступления и, более того, способствовать им. Те отряды СС и СА, которые выступали в роли полиции, все время поддерживались так называемой тайной государственной полицией, им оказывалась всевозможная помощь. Были созданы специальные концентрационные лагеря для арестованных гестапо. И названия их останутся навсегда позорным пятном в истории. Это были Ораниенбург и собственная тюрьма гестапо на Папештрассе – Колумбия‑Хауз, или, как ее еще цинично называли, "Колумбийский притон".

Я спросил одного из моих коллег (он был профессионалом, сотрудником старой полиции и перешел в новую полицию): "Скажите, что я здесь, в учреждении полиции или просто в разбойничьей пещере?" Я получил ответ: "Вы в разбойничьей пещере и будьте готовы ко всему. Вам предстоит еще очень многое пережить"».

Далее Гизевиус описывает приказ Геринга об убийстве национал‑социалиста Штрассера и то, как он дал «карт бланш» политической полиции, подписав бланки, гарантировавшие амнистию полицейскому, и оставив незаполненным место для имени человека, за убийство которого гарантировалась эта амнистия.

Если потребуется подтверждение показаний этих свидетелей защиты, то их можно найти в серии докладов прокурора Мюнхена министру юстиции в мае и июне 1933 года, находящихся в материалах Суда, в которых зафиксирован бесконечный ряд убийств, совершенных членами СС в концентрационном лагере Дахау (ПС‑641, ПС‑642, ПС‑644, ПС‑645).

В 1935 году имперский министр юстиции в письменном виде (ПС‑375) изложил Фрику свой протест против многочисленных случаев жестокого обращения в концентрационных лагерях, включая «избиение как меру дисциплинарного наказания », « жестокое обращение, главным образом с политическими заключенными, для того, чтобы заставить их говорить», и «жестокое обращение с заключенными беспричинно или по садистским мотивам».

Далее он жаловался, что:

«...избиение находящихся в заключении коммунистов рассматривается как обязательная полицейская мера, необходимая для более эффективного подавления коммунистической деятельности».

После приведения примеров пыток он заключил: «Эти несколько примеров показывают степень жестокости, которая оскорбляет чувство каждого немца».

Чувства Фрика, очевидно, были не столь нежными. Уже на следующий год, получив подобный же протест от одного из своих подчиненных, он вскоре после этого издал декрет о подчинении всех полицейских сил Гиммлеру, то есть тому самому человеку, который, как он знал, являлся ответственным за эти зверства (ПС‑775).

Эти жестокости, как мы полагаем, хорошо известные министрам, были свойственны не только концентрационным лагерям, где все происходило втайне от посторонних глаз.

Пожалуй, имеет смысл привести один случай из тысячи ему подобных, происшедших с людьми, пострадавшими от этой политики. Трибунал помнит отчет Зольмана, социал‑демократа и депутата рейхстага с 1919 по 1933 год. Он говорил об инциденте, имевшем место 9 марта 1933 г., когда, говоря его собственными словами (ПС‑3231):

«Члены СС и СА пришли в мой дом в Кельне, сломали мебель и уничтожили мои личные записи. Затем меня взяли в "коричневый дом" в Кельне, где в течение нескольких часов мучили, избивали и пинали ногами. После этого меня перевели в обычную государственную тюрьму в Кельне, где два врача оказали мне медицинскую помощь, а на следующий день меня освободили. 11 марта 1933 г. я покинул Германию».

Вторая задача – подавление всех демократических институтов – оказалась сравнительно простой. Были проведены законы, необходимые для того, чтобы поставить профессиональные союзы вне закона; деятельность рейхстага немедленно превратилась в фарс, оппозиционные партии были распущены, а члены их брошены в концентрационные лагеря. Свидетель Зеверинг говорил об обращении с членами рейхстага. В 1932 году, по приказу фон Папена, он, занимавший тогда пост министра внутренних дел Пруссии, был насильственно удален с этого поста. Через короткое время после 30 января 1933 г. коммунистическая и социал‑демократическая партии были объявлены незаконными и были запрещены все общественные выступления, кроме нацистских. Эта мера была заранее спланирована.

Фрик сказал уже в 1927 году (ПС‑2513), что:

«национал‑социалисты всегда стремились к тому дню, когда они смогут положить бесславный, но полностью заслуженный конец этой дьявольской бутафории – парламенту – и открыть дорогу для национальной диктатуры».

Сейчас, когда демократическая форма правления добивается своего восстановления во всем мире, не следует забывать об отношении нацистов к выборам. Свободные выборы, конечно, не могли быть допущены.

Геринг, пытаясь добыть от промышленности денег для партии, сказал Шахту в феврале 1933 года (Д‑203):

«Промышленности будет, несомненно, легче принести те жертвы, о которых ее просят, если вы учтете, что выборы 5 марта будут последними на следующие 10 лет, а возможно, и на следующие 100 лет».

Учитывая эти обстоятельства, не приходится удивляться тому, что после этого, как явствует из отчета СД о проведении плебисцита в Каппеле, происходившие время от времени народные выборы, которые всегда объявлялись как триумф нацистов, проводились нечестными методами (Р‑142).

Я обращаюсь к третьей группе оппозиции – к церкви.

В меморандуме Бормана, направленном в декабре 1941 года всем гаулейтерам и разосланном СС, резюмируется сущность отношения нацистов к христианству (Д‑75):

«Национал‑социалистские и христианские идеи несовместимы. Поэтому, если в будущем наша молодежь ничего не будет знать о христианстве, чьи доктрины во многом уступают нашим, оно исчезнет само собой.

Все влияния, которые могут ослабить или нанести ущерб народному руководству, которое осуществляется фюрером при помощи НСДАП, должны быть устранены: народ должен быть все более и более отделен от церкви и ее рупора – пасторов».

Печальна летопись преследования церквей.

Из обильного материала, который был представлен Трибуналу, я позволю себе процитировать отрывок из жалобы, адресованной Фрику в начале 1936 года (ПС‑775):

«За последнее время половина докладов политической полиции касается вопросов, связанных с церковью. У нас имеются бесчисленные петиции от кардиналов, епископов и других сановников церкви. Большая часть этих жалоб касается вопросов, входящих в область юрисдикции имперского министерства внутренних дел, хотя не им были изданы соответствующие правила по этому вопросу».

И затем после ссылки на хаос, создавшийся в результате разделения власти между различными полицейскими организациями, в отчете говорится о результатах борьбы с религией.

«В последнее время случаи грубых вмешательств в церковные службы очень быстро увеличиваются, это вызывает необходимость вмешательства дежурного полицейского наряда. После того, как мы отказались от резиновой дубинки, положение, в которое мы ставим наших оперативных работников, которые во время крупных беспорядков на собраниях могут быть вынуждены прибегать к холодному оружию, является нестерпимым».

Дневник министра юстиции за 1935 год изобилует многочисленными примерами такого рода поведения, которое поощрялось «гитлеровской молодежью», руководимой подсудимыми Ширахом и Розенбергом.

«Гитлеровская молодежь», число членов которой увеличилось примерно со 108 тысяч в 1932 году почти до 8 миллионов в 1939 году, была организована на военной основе (ПС‑2435). Тесное сотрудничество между Кейтелем и Ширахом в военном воспитании этой молодежи было уже описано.