Повстанцы под пепельным небом 3 page. – Джаизм был основан одним‑единственным человеком, – заговорил Сэйзед

– Расскажи.

– Джаизм был основан одним‑единственным человеком, – заговорил Сэйзед. – Его настоящее имя забыто, а последователи называли его просто «тот самый Джа». Его казнил местный король за проповедь неповиновения – у Джа отлично получались такие проповеди. Но после казни число джаистов лишь увеличилось. Джаисты полагали, что заслужат счастье благодаря своей вере и преданности, и потому постоянно проповедовали. Наверное, разговаривать с джаистами было довольно скучно, потому что они, похоже, каждую фразу заканчивали словами: «Молись тому самому Джа».

– Это интересно, Сэйз, – сказал Кельсер. – Но сила – это не только слова.

– Да, разумеется, – согласился Сэйзед. – Однако джаисты были весьма сильны в вере. Легенды гласят, что братству пришлось уничтожить их всех до единого, потому что ни один из джаистов не желал признавать своим богом лорда‑правителя. Они недолго продержались после его восшествия на трон, но лишь из‑за их собственной дерзости их оказалось так легко переловить.

Кельсер кивнул, с улыбкой глядя на Сэйзеда.

– Ты не спросил, хочу ли я обратиться в их веру.

– Прошу прощения, мастер Кельсер, – сказал Сэйзед, – но мне думается, эта религия тебе не подходит. В ней есть некая дерзость, родственная тебе, это верно, но их теологическая система покажется тебе простоватой.

– Ты слишком хорошо меня знаешь, – усмехнулся Кельсер, всматриваясь в очертания города. – Но обычно даже тогда, когда рушатся королевства и гибнут армии, религии продолжают сражаться.

– Да, верно. Некоторые из наиболее гибких религий продержались до пятого века.

– Но что дает им силу? – спросил Кельсер. – Как это удается, Сэйз? Почему теология обладает такой властью над людьми?

– Тут дело не в чем‑то одном, я думаю, – ответил Сэйзед. – Иные сильны просто искренней верой, другие – надеждой, которую дают. А некоторые действуют принуждением.

– Но все они обладают страстью, – заметил Кельсер.

– Да, мастер Кельсер, – кивнул Сэйзед. – Это хорошо сказано.

– И это как раз то, что мы потеряли, – задумчиво произнес Кельсер, глядя на город, населенный сотнями тысяч людей, из которых лишь малая горстка отваживалась на борьбу. – Они не верят в лорда‑правителя, они просто боятся его. У них не остаюсь ничего такого, во что стоило бы верить.

– А во что веришь ты, мастер Кельсер, могу я спросить?

Кельсер пожат плечами.

– Я и сам толком не понимаю, – признался он. – Но уничтожение Последней империи кажется мне недурным началом. Найдется в твоем списке религия, которая считала бы своим священным долгом уничтожение знати?

Сэйзед неодобрительно нахмурился.

– Вряд ли, мастер Кельсер.

– Ну, может, я стану ее основателем, – с кривой усмешкой сказал Кельсер. – Впрочем, неважно. Бриз и Вин не вернулись еще?

– Они пришли как раз перед тем, как я поднялся сюда.

– Хорошо. Передай им, что я спущусь с минуты на минуту.

Вин сидела в пухлом кресле в общей комнате, поджав под себя ноги и уголком глаза следя за Маршем.

Он был так похож на Кельсера. Но при этом казался слишком суровым. Он не гневался, не раздражался, как Клабс. Он даже не выглядел несчастным. Он просто сидел в кресле, и лицо его не выражало ничего.

Уже собрались все, кроме Кельсера, и люди тихонько переговаривались между собой. Вин поймала взгляд Лестиборнеса и махнула ему рукой, подзывая поближе. Юноша подошел и наклонился к Вин.

– Марш, – прошептала она, стараясь, чтобы ее голос затерялся в общем шуме. – Это что, кличка?

– Ну это, в общем, как родители его звали, похоже на то.

Вин немного помолчала, пытаясь понять, что именно он сказал.

– Значит, не кличка?

Лестиборнес покачал головой.

– Вообще‑то у него была одна.

– И какая?

– Железный Глаз. Только его перестали так кликать. Уж очень вроде как похоже на это… ну, когда правда железки в глазах. На инквизитора.

Вин снова посмотрела на Марша. Его лицо выглядело неподвижным, глаза не мигали, словно действительно были сделаны из железа. И она вполне понимала, почему людям не нравилось это прозвище: у нее самой одно упоминание о «стальных» инквизиторах вызывало дрожь.

– Спасибо.

Лестиборнес улыбнулся. Он был серьезным юношей. Немножко странным, впечатлительным и порывистым – но серьезным.

Тут наконец появился Кельсер, и Лестиборнес вернулся на свое место.

– Привет, команда, – сказал он. – Ну что у нас?

– Кроме плохих новостей? – спросил Бриз.

– Начни с них.

– Прошло уже двенадцать недель, а мы собрали всего около двух тысяч человек, – сообщил Хэм.

– Докс? Мы можем проводить больше собраний? – спросил Кельсер.

– Наверное, – откликнулся Доксон, сидевший за столом, заваленным книгами и тетрадями.

– Ты уверен, что хочешь так рискнуть, Кельсер? – спросил Йеден.

Его отношение к Кельсеру заметно улучшилось за последние недели, особенно с тех пор, как в пещеры стали прибывать люди, которых тот убедил присоединиться к мятежникам. Как сказал бы Рин, стоит чего‑то добиться – и у тебя сразу появятся друзья.

– Нам уже грозит немалая опасность, – продолжал Йеден. – По всему дну гуляют слухи. Если мы начнем проявлять чрезмерную активность, братство поймет, что затевается нечто серьезное.

– Он прав, Кел, – сказал Доксон. – Конечно, нас хотят услышать многие скаа. Лютадель, разумеется, большой город, но наши передвижения по нему ограничены.

– Ладно, – решил Кельсер, – тогда начнем работать в окрестных городах. Бриз, ты можешь разделить свою команду на две группы?

– Пожалуй, да, – не очень уверенно ответил Бриз.

– Мы можем оставить одну группу в Лютадели, а вторую отправить по городам. Я, наверное, смогу побывать на каждом собрании, при условии, что они будут проходить не в одно и то же время.

– Чем больше собраний, тем выше риск, что нас заметят, – сказал Йеден.

– И кстати, это ставит перед нами еще одну проблему, – добавил Хэм. – Разве не предполагалось, что мы должны как‑то проникнуть в ряды братства?

– Ну и?.. – Кельсер вопросительно посмотрел на Марша.

Марш покачал головой.

– Братство – трудная задача. Мне нужно еще время.

– Да ничего не выйдет, – проворчал Клабс. – Мятежники уже пытались это сделать.

Йеден кивнул.

– Да, мы раз десять пробовали заслать шпиона в братство. Это невозможно.

В комнате стало тихо.

– У меня есть идея, – шепотом произнесла Вин.

Кельсер сразу повернулся к ней.

– Камон, – пояснила она. – Он разрабатывал одно дело, когда ты забрал меня. На самом деле из‑за этого дела нас и засекли поручители. Но подготовкой той работы занимался другой вор, Ферон. Он придумал мошенничество с караванами судов, которые перевозят деньги братства в Лютадель.

– И? – спросил Бриз, когда Вин сделала паузу.

– Эти же суда доставляют в Лютадель и послушников, которые проходят в столице последнюю стадию обучения. Ферон наладил контакты вдоль всего маршрута, договорился с мелкими поручителями, которые охотно берут взятки. Может, привлечь его в качестве помощника там, в провинции?

Кельсер задумчиво кивнул.

– Об этом стоит подумать.

Доксон что‑то записал на листе бумаги.

– Я свяжусь с Фероном и выясню, жива ли до сих пор его сеть информаторов.

– Как у нас дела с ресурсами и подготовкой? – спросил Кельсер.

Доксон пожал плечами.

– Хэм нашел двух отставных военных инструкторов. Но что касается оружия… мы с Реноксом налаживаем контакты и договариваемся о покупке, но не можем действовать слишком быстро. Но к счастью, когда оружие появится, его сразу будет достаточно.

Кельсер кивнул.

– Значит, все в порядке?

Бриз осторожно откашлялся.

– Я… слышал на улицах много разного, Кельсер, – сказал он. – Люди говорят о твоем одиннадцатом металле.

– Это хорошо, – одобрил Кельсер.

– Но разве тебя не беспокоит, что слухи могут дойти до лорда‑правителя? Если его предупредят о том, что ты задумал, нам будет гораздо труднее… сопротивляться ему.

«Он не сказал „убить“, – отметила Вин. – Они вообще не верят, что Кельсер способен на это».

Но Кельсер лишь улыбнулся.

– Не беспокойся… я знаю обо всем и за всем слежу. На самом деле я намерен в ближайшие дни нанести лорду‑правителю визит.

– Визит? – сдавленным голосом переспросил Йеден. – Ты собираешься явиться к лорду‑правителю? Ты что, с ума… – Йеден умолк на полуслове и оглядел собравшихся. – Ладно. Я уже забыл.

– Похоже, ты понял, – заметил Доксон.

В коридоре послышались тяжелые шаги, и мгновение спустя вошел один из охранников. Он прошел прямиком к Хэму и что‑то прошептал ему на ухо.

Хэм нахмурился.

– Что? – резко спросил Кельсер.

– Неприятная случайность, – ответил Хэм.

– Случайность? – переспросил Доксон. – Какого рода?

– Помните притон, где мы встречались несколько недель назад? – сказал Хэм. – Тот, где Кел впервые изложил свой план?

«Это же берлога Камона», – сообразила Вин, сразу насторожившись.

– Ну вот, – пояснил Хэм. – Похоже, братство ее обнаружило.

Похоже, Рашек являет собой живой пример нарастающих несогласий в обществе Терриса. Все больше молодых начинает думать, что их необычные способности следует использовать для чего‑то большего, нежели огородные работы, хлебопашество и резьба по камню. Молодежь резка, местами жестока, она совсем не похожи на тихих, проницательных философов Терриса и тех святых, которых я знал.

За ними надо будет хорошенько присматривать, за этими террисанами. Они могут стать очень опасными, если дать им шанс.

Кельсер остановился в дверях, закрывая Вин обзор. Она встала на цыпочки, пытаясь заглянуть внутрь берлоги, но вокруг толпилось слишком много людей. Вин сумела только рассмотреть, что разбитая дверь висит на одной петле, а верхняя планка оторвана.

Кельсер довольно долго стоял на месте. Наконец он обернулся и посмотрел на Вин.

– Хэм прав, Вин. Тебе, пожалуй, ни к чему это видеть.

Вин не отступила ни на шаг, уставившись на Кельсера решительным взглядом. Наконец Кельсер вздохнул и вошел в комнату. Доксон последовал за ним, и Вин увидела то, что закрывали от нее их спины.

Пол общей комнаты был завален трупами, руки и ноги так перемешались, что в свете единственного фонаря не удавалось различить, где чьи. Тела еще не начали разлагаться – нападение на берлогу произошло утром, – но в комнате все равно стоял густой запах смерти. Запах медленно сохнущей крови, отчаяния и ужаса.

Вин замерла в дверях. Разумеется, она и прежде нередко видела смерть – на улицах столицы. Видела людей, зарезанных ножом в темном переулке. Видела забитых насмерть. Детей, умерших от голода. Однажды она видела даже, как раздраженный чем‑то лорд одним ударом сломал шею старухе. И ее труп лежал на мостовой целых три дня, пока его не подобрали уборщики.

Но никогда прежде ей не приходилось видеть результатов такой преднамеренной бойни, какая произошла в берлоге Камона. Всех этих людей не просто убили, их разорвали на куски… руки и ноги валялись отдельно от тел. Из грудных клеток торчали обломки столов и стульев. На полу осталось лишь несколько чистых островков, не залитых темной липкой кровью.

Кельсер внимательно наблюдал за Вин, но она просто стояла, глядя на пиршество смерти, чувствуя себя… онемевшей? Как она могла отреагировать? Здесь лежали люди, которые дурно с ней обращались, обворовывали ее, били. И все же они взяли ее к себе, дали ей укрытие, кормили… а ведь другие сразу бы отправили ее на панель.

Наверное, брат выругал бы Вин за ту предательскую печаль, которую она почувствовала при виде страшного зрелища. Конечно, он всегда сердился, если Вин, будучи ребенком, плакала, когда он уводил ее в другой город, – ей не хотелось расставаться с людьми, к которым она привыкла, пусть даже они были с ней неласковы или просто ее не замечали. Наверное, ей не следовало проявлять подобную слабость… Вин шагнула в комнату. Нет, она не собиралась оплакивать шайку воров, и все же ей хотелось, чтобы их конец был не таким страшным.

Вин старалась не открывать чувства перед другими, но поневоле сжалась, стараясь не смотреть на растерзанные трупы. Люди, устроившие налет на берлогу, действовали основательно.

«Как‑то это уж слишком, даже для братства, – думала Вин. – Что за существа могли сотворить такое?»

– Инквизитор, – тихо произнес Доксон, опускаясь на корточки рядом с одним из трупов.

Кельсер кивнул. В помещение вошел Сэйзед, ступая очень осторожно, чтобы не запачкать одежду кровью. Вин обернулась к террисанину, чтобы не смотреть на изуродованные трупы. Ей показалось странным, что Сэйзед явился сюда. Здесь было слишком опасно. Конечно, Кельсер – рожденный туманом, а Доксон, судя по всему, искусный воин. К тому же Хэм и его люди охраняли подходы к берлоге. И тем не менее Бриз, Йеден и Клабс остались в лавке. Да, здесь слишком опасно… Просто Кельсер не смог воспротивиться желанию Вин прийти сюда.

Но он без колебаний привел Сэйзеда. Это заставило Вин посмотреть на дворецкого по‑новому. Почему это место опасно для рожденных туманом, но безопасно для дворецкого‑террисанина? Неужели Сэйзед – могучий воин? Но где он научился сражаться? Может, у него были особые учителя?..

Ровный шаг Сэйзеда и его спокойное лицо навели Вин на новые размышления. Хранителя, похоже, совершенно не потрясала бойня.

«Ему просто интересно», – подумала Вин, осторожно пробираясь между обломками мебели и стараясь не наступать в глубокие лужи крови.

Ей хотелось очутиться поближе к Кельсеру, а тот как раз склонился над двумя трупами. Один из них, к ужасу Вин, оказался трупом Улефа. Искаженное болью лицо юноши еще осталось узнаваемым, но дальше начиналась мешанина сломанных ребер и клочьев плоти… как будто чья‑то мощная рука разорвала грудную клетку.

– Плохо, очень плохо, – тихо сказал Кельсер. – Обычно «стальные» инквизиторы не утруждают себя уничтожением воровских шаек. Для этого посылают поручителей с отрядом солдат, всех арестовывают и устраивают показательную казнь. Инквизиторы подключаются к делу лишь в особых случаях.

– Ты думаешь… – пробормотала Вин и задохнулась. – Ты думаешь, это тот самый?..

Кельсер кивнул.

– Во всей Последней империи около двадцати «стальных» инквизиторов, и половина обычно находится за пределами Лютадели. Вряд ли возможно такое совпадение: один инквизитор заметил тебя, а после того как ты сбежала, другой явился в твою берлогу.

Вин стояла, не глядя на Улефа и не позволяя горю вырваться наружу. Да, конечно, Улеф предал ее, но ведь до того они были почти друзьями…

– Значит, – тихо спросила она, – инквизитор до сих пор чует мой след?

Кельсер кивнул, выпрямляясь.

– Это я виновата, – сказала Вин. – Улеф и все остальные…

– Виноват Камон, – резко перебил ее Кельсер. – Это он додумался надуть поручителя. – Помолчав немного, Кельсер внимательно посмотрел на Вин и спросил: – Ты как, справишься?

Вин еще раз глянула на изуродованное тело Улефа, стараясь быть сильной, и пожала плечами.

– Никто из них не был мне другом.

– Звучит довольно жестоко, Вин.

– Я знаю, – согласилась она с коротким кивком.

Кельсер еще какое‑то время смотрел на нее, потом отошел и заговорил с Доксоном.

Вин покосилась на раны Улефа. Выглядели они так, словно над юношей поработала стая взбесившихся зверей, а не один‑единственный человек.

«У инквизитора должны быть помощники, – решила Вин. – Не верится, что кто‑то один, пусть даже инквизитор, мог сотворить такое».

Тела лежали кучей у задней двери, но Вин быстро прикинула, что абсолютное большинство шайки осталось в общей комнате. В одиночку никто не мог расправиться с ними так поспешно… или мог?

«Мы слишком многого не знаем об инквизиторах, – сказал ей как‑то Кельсер. – Они вообще не подчиняются привычным законам».

Вин содрогнулась всем телом.

На лестнице прозвучали шаги, и в двери показалась знакомая фигура Хэма. Он держал в руке фонарь.

– Все спокойно, – доложил Хэм. – Ни поручителей, ни городской стражи.

– Это в их духе, – вздохнул Кельсер. – Хотят, чтобы местные жители сами обнаружили бойню… а трупы здесь оставили как предупреждение.

Все замолчали, и только Сэйзед что‑то негромко бормотал в углу. Вин осторожно подошла, прислушиваясь к ритмичному звучанию его голоса. Наконец он замолчал, закрыл глаза и склонил голову.

– Что это было? – спросила Вин, когда Сэйзед снова открыл глаза.

– Молитва, – ответил террисанин. – Молитва народа каззи, специально для мертвых. Она читается, чтобы пробудить души умерших и высвободить их из тел – тогда они могут вернуться на Гору духов. – Сэйзед посмотрел на Вин. – Если хочешь, госпожа, я научу тебя этой вере. Каззи были интересным народом… они многое знали о смерти.

Вин покачала головой.

– Не сейчас. Ты говоришь, их молитва… ты и сам исповедуешь эту веру?

– Я исповедую все веры.

Вин нахмурилась.

– И что, они никогда не противоречат друг другу?

Сэйзед улыбнулся.

– О, противоречат, и очень часто! Просто я вижу истину, скрытую за всеми ними… и верю в то, что каждую религию необходимо помнить.

– Но как ты решаешь, какую именно молитву читать в определенный момент?

– Я просто вспоминаю ту, что кажется подходящей, – тихо ответил Сэйзед, окидывая взглядом страшную картину смерти.

– Кел, – позвал Доксон из глубины комнаты, – иди сюда, посмотри.

Кельсер направился туда, и Вин последовала за ним. Доксон стоял у двери, которая вела в длинную, похожую на коридор спальню. Вин заглянула внутрь, ожидая увидеть продолжение бойни.

Но в спальне оказался всего один труп, привязанный к стулу. В слабом свете Вин разглядела, что глаза у него выколоты. Кельсер некоторое время осматривал труп.

– Это тот самый человек, которому я передал руководство, – сказал он наконец.

– Да, это Милев, – подтвердила Вин. – А что с ним случилось?

– Его убивали медленно, – ответил Кельсер. – Посмотри, сколько крови на полу, как искалечены руки и ноги… Да, он долго кричал и сопротивлялся.

– Его пытали, – уточнил Доксон.

Вин похолодела и посмотрела на Кельсера.

– Не следует ли нам сменить базу? – спросил Хэм.

Кельсер медленно покачал головой.

– Когда Клабс приходил сюда, он отлично маскировался и даже скрывал свою хромоту. Он курильщик, и его профессия – заметать следы. Его не удастся найти, расспрашивая прохожих на улице. Нет, никто из шайки Милева не мог о нем рассказать… нам ничего не грозит.

Однако ни Кельсер, ни кто‑либо другой ни словом не упомянул об очевидном. Ведь как‑то же инквизитор отыскал эту берлогу…

Кельсер вернулся в общую комнату, отвел Доксона в сторону и тихо заговорил с ним о чем‑то. Вин хотела подобраться поближе, но Сэйзед остановил ее, положив руку на плечо.

– Госпожа Вин, – неодобрительно произнес он, – если бы мастер Кельсер желал, чтобы мы слышали разговор, он вполне мог бы говорить достаточно громко.

Вин бросила на террисанина злой взгляд. Потом потянулась мыслью внутрь себя и воспламенила олово.

От внезапно усилившегося запаха крови она пошатнулась. Теперь она различала дыхание Сэйзеда. В комнате уже не было темно – наоборот, от ослепительного света двух фонарей у Вин заслезились глаза. Ей стало трудно дышать в тяжелом, застоявшемся воздухе.

Зато она отчетливо услышала голос Доксона:

– …пару раз ходили проверить, как ты и просил. Ты найдешь его через три улицы к западу от перекрестка Четырех Колодцев.

Кельсер кивнул.

– Хэм, – позвал он громко, заставив Вин подпрыгнуть на месте.

Сэйзед недовольно посмотрел на нее, качая головой.

«Он что‑то знает об алломантии, – подумала Вин, правильно поняв выражение лица хранителя. – И догадался, что я сделала».

– Да, Кел? – откликнулся Хэм, выглядывая из задней комнаты.

– Забирай всех, и возвращайтесь в лавку, – приказал Кельсер. – И будьте осторожны.

– Будем, не сомневайся, – пообещал Хэм.

Вин жалобно посмотрела на Кельсера, но ей пришлось покинуть берлогу вместе с Сэйзедом и Доксоном.

«Надо было забрать экипаж, – думал Кельсер, недовольный тем, что приходится идти шагом. – Остальные вполне могли вернуться в лавку пешком».

Он бы с удовольствием воспламенил сталь и помчался гигантскими прыжками, вот только как при этом остаться незамеченным, если на улице день и толпа народа?

Кельсер поглубже надвинул шляпу. Гуляющий пешком вельможа никого не удивлял, особенно в деловом районе, где смешались удачливые скаа и неудачливые аристократы. Впрочем, и те и другие делали вид, что не замечают друг друга.

«Терпение и еще раз терпение. Скорость значения не имеет. Если они узнали о нем, он все равно уже покойник».

Кельсер вышел на большую площадь, от которой отходили четыре улицы. На каждом из углов был сооружен колодец, а в центре площади находился фонтан, украшенный массивной медной фигурой, позеленевшей от времени и почерневшей от сажи. Статуя изображала лорда‑правителя в торжественной позе, облаченного в латы и плащ. Он как бы попирал ногами Бездну, затаившуюся в воде.

Кельсер прошел мимо фонтана. На поверхности воды плавали хлопья недавно выпавшего пепла. С тротуаров вслед ему неслись жалобные голоса попрошаек… жалобные, но в то же время раздраженные. Лорд‑правитель хоть и с трудом, но все же терпел нищих. Конечно, лишь дошедшим до крайности скаа позволялось попрошайничать. Однако даже этой жалкой жизни позавидовали бы скаа, трудившиеся на плантациях.

Кельсер бросил им несколько монеток, не заботясь, что привлекает к себе излишнее внимание, и пошел дальше. Миновав три поперечные улицы, он оказался на другой площади, гораздо меньшей. На ней тоже сидели попрошайки, но тут не было ни фонтана в центре, ни колодцев.

Попрошайки здесь выглядели более плачевно: жалкие существа, которые не могли отбить для себя место на одной из центральных площадей. Бледные от недоедания дети и потрепанные годами взрослые взывали к прохожим слабыми голосами. Мужчины, у которых недоставало рук или ног, прятались по углам, и их перепачканные золой и сажей фигуры были почти неразличимы в тени.

Кельсер машинально потянулся к кошельку.

«Осторожнее, – спохватившись, мысленно предостерег он себя. – Ты не можешь спасти их всех, во всяком случае, деньгами тут не поможешь. Их время настанет, когда рухнет Последняя империя».

Не обращая внимания на жалобные призывы, он изучал грязные лица. Он лишь мельком видел Камона, но думал, что узнает его. Однако ни один из здешних попрошаек не походил на бывшего главаря, а ведь рост Камона должен был бросаться в глаза, даже несмотря на истощение.

«Здесь его нет», – разочарованно подумал Кельсер.

Кельсер в свое время приказал Милеву отправить Камона к попрошайкам, и его приказ был выполнен. Доксон сам присмотрел за этим.

Отсутствие Камона на площади могло означать и то, что он нашел себе местечко получше, и то, что его отыскало братство. Кельсер несколько мгновений стоял на месте, прислушиваясь к нытью нищих. С неба посыпались хлопья пепла.

Что‑то было не так. Кельсер обратил внимание, что на северном углу перекрестка никто не сидит. Кельсер осторожно воспламенил олово – и сразу уловил в воздухе запах крови.

Он сбросил башмаки, снял ремень. За ними последовала застежка плаща – дорогая фибула упала на камни мостовой. Теперь на теле Кельсера металла осталось немного: только монеты в кошельке. Он сгреб в ладонь несколько монет и осторожно двинулся вперед, оставив попрошайкам ненужные предметы одежды.

Запах смерти усилился, но Кельсер не слышал ничего, кроме бормотания нищих за спиной. Он повернул на северную улицу и сразу заметил слева узкий переулок. Глубоко вздохнув, Кельсер зажег свинец и нырнул в проход.

Переулок был завален отбросами и золой. Никто не ждал там Кельсера – по крайней мере, никто живой.

Камон, отставной главарь воровской шайки, спокойно висел на веревке, привязанной к чему‑то высоко наверху. Его труп медленно раскачивался на ветру, а возле него лениво кружили хлопья пепла. Камона не задушили. Нет, к веревке привязали большой крюк, а крюк вонзили сзади в шею. Окровавленный конец крюка торчал из‑под подбородка, отчего голова сильно запрокинулась назад. Руки Камона были связаны, на все еще пухлом теле виднелись следы пыток.

«Как скверно».

Сзади послышались шаги, и Кельсер резко обернулся, мгновенно поджигая сталь и швыряя на звук горсть монет.

Взвизгнув, небольшая фигурка припала к земле, а монеты разлетелись в стороны, наткнувшись на защиту.

– Вин? – изумленно воскликнул Кельсер.

Выругавшись, он бросился вперед и затащил девушку в переулок. Потом выглянул из‑за угла. Нищие насторожились, услышав звон монет.

– Что ты здесь делаешь? – резко спросил Кельсер, поворачиваясь к Вин.

На ней были все те же коричневые брюки и серая рубашка, но у нее хватило ума набросить сверху неприметный плащ с капюшоном.

– Я просто хотела посмотреть, куда ты пошел, – ответила она, потупившись.

– Здесь слишком опасно! О чем ты думала?

Вин еще сильнее смутилась. Самые храбрые из нищих подкрались к переулку собрать монеты.

Кельсер приказал себе успокоиться.

«Нет смысла ругать ее за любопытство, – подумал он. – Она просто…»

Он застыл на месте. Это было так незаметно, что он чуть не пропустил… Вин легонько надавила на его чувства. Остудила гнев.

Кельсер присмотрелся к девушке. Она явно пыталась стать незаметной, выглядела такой маленькой, робкой… однако в ее взгляде Кельсер заметил огонь решимости. Да, этот ребенок отлично умеет казаться безобидным существом…

«Ловко она, а главное, как осторожно! – подумал Кельсер. – И как она так быстро учится?»

– Тебе незачем применять алломантию, Вин, – мягко произнес Кельсер. – Я не собираюсь тебя обижать. И ты это знаешь.

Вин вспыхнула.

– Я не нарочно… просто по привычке.

– Все в порядке, – сказал Кельсер, опуская руку ей на плечо. – Только помни: что бы ни говорил Бриз, влиять на эмоции друзей – дурной тон. К тому же среди знатных людей считается оскорблением, если кто‑то использует алломантию в официальной обстановке. Такие привычки могут повлечь за собой неприятности.

Вин кивнула и выпрямилась, изучая взглядом Камона. Кельсер предполагал, что она отвернется в ужасе, но Вин смотрела на труп молча, и на ее лице светилось мрачное удовлетворение.

«Нет, слабости в ней нет и следа, – подумал Кельсер. – Какое бы впечатление она ни старалась произвести».

– Они пытали его прямо здесь? – спросила Вин. – На улице?

Кельсер кивнул, представив, как разносятся по округе вопли Камона, а нищие от ужаса забиваются в щели. Братству нравилось демонстрировать силу…

– А зачем крюк? – спросила Вин.

– Это нечто вроде ритуального убийства, для особых грешников – тех, кто злоупотребляет алломантией.

Вин нахмурилась.

– Разве Камон был алломантом?

Кельсер покачал головой.

– Нет, но он наверняка признался в чем‑то ужасном во время пытки. – Кельсер посмотрел на Вин. – Он должен был знать, что ты обладаешь силой, Вин. Он сознательно тебя использовал.

Вин заметно побледнела.

– Тогда… братству известно, что я – рожденная туманом?

– Возможно. Зависит от того, знал ли это Камон. Он мог считать тебя обычным туманщиком.

Вин немного помолчала.

– И как это повлияет на мою часть работы? – спросила она наконец.

– Будем продолжать действовать по плану. Лишь двое поручителей видели тебя в тайном доме Камона и в братстве, но редкий человек способен узнать в хорошо одетой аристократке безвестную служанку‑скаа.

– А инквизитор? – тихо проговорила Вин.

На этот вопрос Кельсер не ответил.

– Идем, – сказал он. – Мы и так уже привлекли к себе слишком много внимания.

Что было бы, если бы все народы – от жителей южных островов до горцев Терриса – оказались под властью одного правителя? Каких чудес удалось бы добиться, какого прогресса, если бы человечество забыло о своих ссорах и стало действовать как единое целое?

Но, полагаю, даже надеяться на это смешно. Единое и неделимое человечество? Такого не будет никогда.

Вин с трудом удерживалась от того, чтобы не одергивать свое роскошное платье. Она носила его уже несколько дней – по настоянию Сэйзеда, – и все равно оно казалось страшно неудобным. Платье было тесным в груди и в талии, а юбка спадала вниз широкими сборками и мешала ходить. Вин постоянно чудилось, что она вот‑вот споткнется, и еще она ощущала, как платье выставляет напоказ грудь… Такое глубокое декольте! И, несмотря на то что привычная рубашка открывала ничуть не меньше, Вин почему‑то думала, что это разные вещи.

И в то же время Вин была вынуждена признать, что платье совершенно изменило ее внешность. Девушка, которую она видела в зеркале, казалась Вин незнакомкой, почти иностранкой. Голубое платье с белым кружевом на лифе и белыми оборками на юбке сочеталось по цвету с сапфировыми заколками в волосах. Сэйзед заявлял, что не почувствует себя счастливым до тех пор, пока ее волосы не отрастут хотя бы до плеч, но все равно принес пару похожих на брошки заколок и лично прикрепил их над ушами девушки.