Организм есть вещественный предмет

Новые слова: организм, организация и проч. – Жизнь по определению Кювье. Сравнение дуба и водопада. – Жизненная сила по Кювье. – Споры о ней и действительная история этого понятие. – Организмы суть вполне вещественные предметы.

Один из моих друзей всегда приходит в край­нюю досаду, когда услышит фразу: стройное органическое целое. Действительно, нестерпимо надоело нам это выражение в устах одного велеречивого человека. Между тем, употребление таких выражений принадлежит к общим характеристическим чертам нашего времени и имеет глубокое значение. Редко можно найти новую книгу, в которой бы слово организм не было употребляемо на разные лады. Организм языка, госу­дарства; организовать общество, заведение; органическая связь частей, органическое развитие и пр., – вот выражения, которые ныне стали ходячими, общеупотре­бительными во всемирной литературе и которых прежде вовсе не употребляли. Разверните книги прошлого столетия; как бы ни были они близки по предмету и даже по самому образу мыслей к книгам нашего времени, вы не найдете там никаких сравнений с организмами.

Явление важное, любопытное. Новые слова – значить новые понятия. Вы знаете, как трудны для не вполне образованных людей иностранные слова, насильно

втесняющиеся в нашу речь. Трудность состоит не в том, чтобы их выговорить или заучить; трудно раз­вить в себе те понятия, которым они соответствуют. Новые понятия – значит новые формы, новый способ мышления. Человеческие поколения мыслят не одина­ково, и язык неминуемо отражает на себе перемены мышления.

Чему же должно приписать перемену, которая об­наруживается в беспрерывных ссылках на организмы? Казалось бы, эта честь должна принадлежать наукам об организмах: зоологии, ботанике и физиологии, но легко убедиться, что это не так. Важнейшие двигатели этих наук, знаменитые натуралисты, не останавли­вались на развитии общих понятий об организмах или, по крайней мере, смотрели на организмы не с той точки зрения, на которую указывают приведенные мною выражения. Посмотрите, например, как определяет организацию Кювье: «организациею называется особенное строение тел, сетчатая ткань, состоящая из более или менее гибких волокон и пластинок, в промежутках которых находятся жидкости в большем или меньшем количестве» *. Не правда ли, странное определение? Едва ли кто-нибудь нашел бы в нем для себя пояснение, если бы вздумал, например, вывести отсюда, что называется организацией государства?

Подобных примеров можно бы было привести много. Но лучшее доказательство того, что не естествознание развило понятия об организмах, заключается в том, что и поныне натуралисты большей частью

_______________

* Le Regne Animal. Т. I, стр. 3.

чужды этих понятий. Когда вышеупомянутый оратор говорил о стройном органическом целом, он, оче­видно, старался блеснуть особенным, глубоким значением этих звучных слов; вот это-то значение едва ли бы объяснили многие натуралисты.

На самом деле попробуйте спросить их, что такое органическая связь, связь частей организма между собою? – и вы увидите, что многие из них, кроме физического прикрепления, кроме физических и химических отношений, никакой другой связи не знают, следовательно, знают связь только механическую, но не органическую; органическое целое для них не более, как простое механическое соединение многих частей.

Итак, не натуралисты возвели понятие об орга­низме в общие понятия, не они сделали их постоян­ной принадлежностью нашего мышления. Конечно, труды их выражали собою обращение ума человеческого к природе и способствовали этому обращению, но развитие новых понятий, о которых я говорю, должно быть отнесено не к ним, а к философии. Кант, Шеллинг, Гегель – вот у кого можно найти объяснение общеупотребительных выражений об организмах. В распространении этих выражений обнаруживается незаметное, но неминуемое и всесильное влияние новой натурфилософии, той философии, на которую обыкновенно свысока и пренебрежительно смотрят натуралисты.

Вы догадываетесь, конечно, что таким образом я опять наведу вас на противоречие. Естественные науки не дают объяснения общепринятых понятий об организмах, следовательно, у них есть свои особые понятия, которые по своей односторонности не сходятся с общепринятыми.

Что такое организм? Если перевести этот вопрос на язык обыкновенно употребляемый в естественных науках, то он выразится так: чем отличаются органические тела от неорганических? Чем отличаются растения и животные от других тел природы? Еще более интересную форму получает тот же вопрос, если заметим, что органические тела рассматриваются как живые, и в этом противополагаются остальной, мертвой природе. Мы справедливо называем деревья, цветы живыми, точно так как и животных. Следо­вательно, вопрос о том, что такое организм, есть вместе вопрос – что такое жизнь?

Не правда ли, какие высокие, какие важные вопросы решаются естественными науками! Понятно то увлечение, та жажда знания, с которой многие приступают к изучению этих наук, но понятно также, что горько бывает разочарование, если надежда на приобретение глубокой мудрости бывает обманута. В моих письмах я останавливаюсь на общих и существенных вопросах отчасти потому, что желаю выставить вам эти науки в их настоящем свете. Очень не трудно было бы наполнить эти письма множеством подробностей, чис­лами, опытами, описанием инструментов и т.п. Но, мне кажется, это повело бы только к тому, что, как говорит немецкая пословица, от множества деревьев было бы лесу не видно. Есть много ученых, которые до того увлекаются этими научными приемами, что забывают вовсе о высших целях науки и, погружаясь в собирание материалов для науки, считают это единственным научным делом. Еще хуже бывает с непосвященными, слушая профессора или читая книгу, наполненную всевозможными учеными подробностями,

они постоянно воображают, что за этими мелочами таится величайшая премудрость, и готовы увлечься в самые неправильные суждения только потому, что они предложены им с ученой обстановкой. Для многих достаточно сказать: физиологи говорят то-то, и они поверять этому, а если бы они потребовали у себя отчета, почему они признают авторитет физиологов, то им представились бы бесконечные подробности анатомии, множество опытов, гальванические батареи и ты­сячи других приборов, живосечения, многовековые наблюдения и т.д. Они смотрят на науку идеально и никак не могут вообразить, чтобы при всех этих средствах и при всей строгости научных приемов, физиологи решались говорить о том, чего не знают, и в этом случае судить так же опрометчиво, так же ошибочно, как судят и простые смертные. Жизнь – какое таинственное, какое могучее слово!

Бездна звезд на небе,

Бездна жизни в мире...

Посмотрим же, как натуралисты понимают жизнь, какое толкование дают они этому многознаменательному слову.

Чтобы прямо указать на ту точку, с которой смотрят на жизнь натуралисты, я приведу вам определение Кювье, величайшего из натуралистов нашего века и большого мастера на строгость и ясность выражения. «Жизнь, – говорит он, –есть круговорот более или менее быстрый, более или менее сложный, направление которого постоянно одно и тоже и который увлекает в себя постоянно частицы того же рода; эти частицы беспрерывно входят в круговорот и выходят из него, так что форма живых тел для них более существенна, чем их вещество».

И только, и больше ничего? Да, ничего больше. Круговорот частиц – вот вам глубочайшая сущ­ность жизни. «До тех пор, – продолжает Кювье, – пока это движение продолжается, тело, в котором оно проис­ходит, есть живое тело; оно живет. Когда движение невозвратно останавливается, тело умирает»*.

Таков действительно взгляд натуралистов. Рассматривая органические тела с их вещественной, с их внешней стороны, они не нашли и не могли найти в этих телах более важного, более резкого признака, чем это беспрерывное движение, беспрерывная смена вещества при сохранении той же формы. Понятно, что, последовательно развивая этот взгляд, необходимо должно прийти к совершенно материали­стическому взгляду на жизнь, то есть взгляду, по которому жизнь состоит из таких же явлений веще­ства, какие происходят в мертвой природе, какие свойственны веществу вообще. Если сущность жизни заключается в движении, в круговороте, то, очевидно, жизнь невозможно строго отличать от движений неорга­нической природы.

Представьте себе, например, водопад и рядом с ним какое-нибудь дерево, положим дуб. С точки зрения многих натуралистов, например, знаменитого ботаника Шлейдена, между этими двумя предметами нет существенной разницы. Дуб есть тот же водо­пад, только несравненно более сложный, более раз­дробленный и запутанный, до того запутанный, что разо­брать его мельчайшие струйки есть дело, требующее больших усилий для ума человеческого, тогда как явление водопада легко понять.

______________

* Там же

Водопад образуется только водою и воздухом, по­стоянно в него втекает вода сверху, принимает известную форму под влиянием формы обрыва и под действием силы тяжести, образует в прикосновении с воздухом пузыри и брызги и наконец уходит далее вниз или улетает в виде паров.

В дубе те же явление, только в большей слож­ности. Он образуется многими веществами, которые его окружают, частями воздуха, воды и почвы, в ко­торую погружены его корни. Эти вещества вступают в него при действии многих сил, химического сродства, волосности, эндосмоса и т.д. Многоразлично двигаясь и соединяясь между собою внутри дуба, они принимают постоянно те же, но очень сложные формы, например, форму листьев, желудей и т.д. Но они не остаются в этих формах, под продолжающимся влиянием тех же сил, они улетают в воздух в виде различных газов, выходят из корней, как негодные части, падают на землю в виде отсохшей коры и поблекших листьев.

Не правда ли, что сходство полное, несомненное? Как образуются пузыри в пене водопада, так листья являются на дереве: пузырек лопается, лист падает и, сгнивая, разлетается на газы. Вся разница в большей или меньшей продолжительности, в большей или меньшей сложности процессов.

Так и понимает это дело современная наука; она не полагает никакого существенного различие между круговоротами того и другого рода. В телах животных и в человеке существует то же беспрерывное движение, даже более быстрое и напряженное, чем в растениях. Одна из главных задач современной

физиологии состоит именно в том, чтобы разложить это движение на его составные элементы, то есть на механические, физические и химические явления, из которых оно слагается. Задача эта постепенно разрушается; сюда относится много блистательных исследований и открытий, и преимущественно открытий нашего времени. Материалисты, то есть ученые, полагающие, что сущ­ность жизни заключается в этом движении, встречают с торжеством каждое такое открытие. С каждым днем, говорят они, явления, совершающиеся в живых телах, приводятся к законам мертвой природы, к явлениям вещества вообще; в организмах нет другой деятельности, кроме деятельности вещества.

Такое заключение было бы совершенно справедливо, если бы только сущность жизни состояла действительно в том движении, о котором мы говорим. А доказать это постоянно забывают материалисты.

В самом деле, неужели это так? Неужели животные и растения на земле то же самое, что облака на небесном своде, и жизнь, не только в поэтическом сравнении, но и в действительности, подобна ручью или водопаду?

Оставляя в стороне разумную и нравственную жизнь человека, не говоря также о жизни животных и рассматривая только вообще органическую жизнь, все-таки нельзя не чувствовать, что сущность ее заключает в себе больше, чем простой круговорот частиц. В прошлом письме я говорил, что и человек, прежде всего, есть существо органическое, он не может не видеть глубокой связи, которая соединяет с ним все орга­ническое.

Вот причина, по которой сами натуралисты постоян­но старались уйти от последовательного развития своих собственных взглядов на жизнь, старались так или иначе отыскать более важное и глубокое различие между организмами и мертвой природой. Но, как я сказал, они были непоследовательны в этом случае, и этим всего лучше объясняется, как мог так долго тянуться спор о так называемой жизненной силе, той силе, которая, по мнению многих, должна была отличать собою живые существа. Уже больше полустолетия, как толки об этой силе занимают физиологов; прения то затихают, то разгораются, а между тем, при точном рассмотрении дела, можно вполне убедиться, что она есть призрак, созданный учеными предубеждениями.

В чем же дело? Позвольте мне объяснить его вам словами Кювье. «Рассмотрим, – говорит он, – тело женщины в цвете молодости и здоровья: округленные и сладострастный формы, грациозная гибкость движений, живая теплота, щеки покрытие румянцем наслаждение, глаза блестящие пламенем любви или огнем ума, лицо озаренное искрами мысли или одушевленное огнем стра­стей, – кажется в этом теле соединено все, что может очаровывать. Довольно мгновения, чтобы разрушить это дивное существо, часто без всякой видимой причины вдруг прекращается движение и исчезает чувстви­тельность, тело теряет свою теплоту, мускулы опадают и обнаруживают угловатые выступы костей, глаза тускнут, щеки и губы бледнеют. Но все это только предвестие более страшных перемен: тело становится синим, зеленым, черным, оно втягивает в себя влажность, и между тем как одна часть его разле­тается в зловонных испарениях, другая вытекает в

виде гнойной жидкости, которая тоже скоро исчезает; одним словом, немного дней спустя остаются только некоторые землистые начала; другие элементы рассеялись по воздуху и водам и вступают в новые соединения.

Очевидно, что это постепенное отделение веществ есть естественное следствие действие воздуха, влажности, теплоты, словом, – действия внешних тел на мертвое тело, и что причина его заключается в избирательном сродстве этих различных деятелей с элементами, составляющими тело. Между тем, это тело было точно также окружено ими во время своей жизни; сродство их с его частицами было то же самое, и частицы его точно также повиновались бы этому сродству, если бы они не были удерживаемы вместе силою, превозмогавшею это сродство и переставшею действовать на них только в мгновение смерти».

Эту-то силу и называли жизненною силою. После яркой картины жизни, которую с таким старанием начертил Кювье, как-то странно читать его заключение. «Вот, – продолжает он, – то явление (т.е. удерживание частиц), которое, как кажется, составляет сущность жизни...» * Как? Неужели оно составляет сущность и ума, и страстей, и всего, что одушевляло это прекрасное тело?

Как бы то ни было, слова Кювье представляют нам точный вывод того понятия, которое составляли себе ученые о жизненной силе. Почти в то же время, когда Кювье писал эти строки, Биша определял жизнь как совокупность отправлений противостоящих смерти, и Александр Гумбольдт писал аллегорию под

_________________

* G.Guvier Lecns d' Anatomie Comparee. An. VIII. Т. I. стр. 2, 3.

заглавием: «Родосский гений»*, аллегорию, в которой Гений представлял жизненную силу, а другие силы природы изображались в виде женщин и юношей.

Вообще, жизненную силу понимали как силу, противостоящую другим силам природы, предполагали, что в организмах происходят многие естественные явления, которые никак не могут быть произведены другими силами, и что эти явление производятся жиз­ненною силою. Самое ясное, самое убедительное дока­зательство этому видели именно в химических явлениях, на которые указывает Кювье. Находили, что организмы состоят из сложных веществ, которых не умела составить химия. Химия, которая успела со­ставить воду из водорода и кислорода, которая могла составлять множество других веществ, встречающихся в неорганической природе, не могла в то время со­ставить никакого органического вещества, например, сахара, крахмала, белка и т.п. Кроме того, с особенной на­стойчивостью указывали на то, что организация вещества сохраняется только в живых телах, и что смерть, то есть отсутствие жизненной силы, тотчас ведет к разрушению их. Все это было, однако же, очень слабо, очень нестройно, так что действительно должно ди­виться, как такие шаткие мнения могли долго дер­жаться и увлекать собою лучшие, даже гениальные умы. Химия не могла составить органических веществ, но разве доказывало это хоть что-нибудь, кроме слабости

______________

* Статья Гумбольдта была переведена у нас в «Вестнике естественных наук» 1856 года. Многие, без сомнения, могли принять поэтому Гумбольдта за постоянного защитника жизненной силы, но он вовсе не был им, и вообще не имел самостоятельных и ясных теоретических взглядов; в примечаниях к новым изданиям Ansichten der Natur (где помещен и «Родосский гений») он давно уже прямо отказался от жизненной силы.

самой химии? И действительно, ныне уже химия умеет делать то, что считали для нее невозможным; она может, например, приготовить сахар, и нет сомнения, что рано или поздно будет приготовлять какое угодно органическое вещество. Далее, разве можно было дока­зать что-нибудь гниением или порчею органических тел после смерти? Страшная картина, которую представил Кювье, объясняется самым простым образом. Сообразите только, что тело живое и тело мертвое на­ходятся в различных условиях, и вам будет все понятно. Например, первое явление в мертвом человеке есть прекращение всех движений: перестает кровь бежать по жилам, прекращается дыхание, прекращаются и многие другие процессы, о которых может быть еще и не снилось физиологии. В живом теле все вещества, его составляющие, находились под непрестанным влиянием этих процессов; в мертвом – процессы оста­новились; что же удивительного, что оно гниет? Возьмите, наконец, случай более простой и более ясный. Вы отрезали ветку от дерева – она начинает вянуть и сох­нуть, может быть, вы думаете, что улетела жизненная сила? Нисколько; поставьте вашу ветку в воду, воткните ее в землю, и вы увидите, что она снова освежится; все дело, следовательно, в недостатке влаги.

Не раз мы возвратимся к этому предмету, но и теперь, как мне кажется, можно убедиться, что жиз­ненная сила, как я сказал, есть произведение ученых предубеждений. Чтобы найти путеводную нить в той путанице понятий, на которой она держалась, нужно именно разобрать эти предубеждения.

Во-первых, замечу, что жизненная сила есть создание материализма, создание, принадлежащее концу

прошлого века. Видя всюду, во всем существующем только вещество и его силы, материализм старался решить загадку, представляемую организмами, также посредством вещества и его сил. Организмы очевидно суть что-то особенное, что-то неподходящее под механизм остальной природы. Что ж они такое? То же вещество, смело отвечал материализм, но только ода­ренное особенной силой, как, например, магнит одарен магнетизмом. Такое подведение понятий об организме под понятие силы имело сверх того совершенно науч­ный вид. Со времен Ньютона, который так счастливо подвел все явления неба под понятие силы тяготения, испытатели природы только о том и мечтали, чтобы свести какие-нибудь многообразные явление на столь же простое понятие, как тяготение. Таким образом, приемы, которые Ньютон приложил к чисто механическим явлениям, хотели во что бы то ни стало при­ложить к явлениям жизни.

В «Физике» Ленца* так именно и сказано: «все явления природы удалось отнести к простейшим явлениям или силам; они суть следующие: тяготение, частичное притяжение, химическое сродство, теплота, электричество и жизненная сила».

Итак, вот побуждения, вследствие которых была создана и проповедуема жизненная сила. Само собою, разумеется, что, не будучи согласна с сущностью дела, она не могла удержаться. Между всеми другими силами это была самая странная; она не имела ни определенного закона, ни определенного круга явлений. Когда натуралисты мало-помалу убедились, как мало

______________

*) Гимназический обязательный учебник, бывший у нас двадцать или тридцать лет в употреблении.

помогает им пустое слово, не имеющее никакого отношения к самому делу, они воздвигли гонение на жиз­ненную силу. Здесь начинается самый интересный эпизод ее истории. Гонение было воздвигнуто по пре­имуществу новыми материалистами; рассматривая жизнь с вещественной стороны, они прямо приняли резуль­таты успехов науки и увидели, что жизненной силе нет более места. Но за нее заступились теперь спи­ритуалисты, то есть те, которым по сущности дела всего менее годилось бы вступаться за нее. Им по­казалось, что жизненная сила есть что-то полудуховное, и они упрямо стали ее отстаивать. Ошибка самая страш­ная! Преимущественно от нее произошел тот страш­ный шум, которым недавно была полна ученая Германия и который отчасти продолжается и до сих пор. Вы, вероятно, слышали также о философских спорах против материализма, которые происходили у нас в Петербурге. Профессор (А.А. Фишер) начал именно с защиты жизненной силы; совершенно понятно, что он не мог убедить своих слушателей натуралистов.

В таких спорах и та и другая сторона не пра­вы в своих опасениях и ожиданиях. Материалисты думают, что, уничтоживши жизненную силу, они сведут все на физические и химические явление; они оши­баются: органическая природа останется для них со­вершенно также непонятною. Спиритуалисты думают, что, отстоявши жизненную силу, они внесут что-то живое в тот мертвый механизм, которым все объясняют материалисты. И это ошибка; вы видели, что жизненная сила поставлена наряду с электричеством, теплотою и т.п. Следовательно, она понимается именно как механическая, мертвая сила.

Как бы то ни было, материалисты в этом слу­чае правы; они согласны с тем взглядом, который постепенно укрепляется в науке, к которому ведут ее успехи.

Этот взгляд есть истина очень простая, очевид­ная для всякого, кто смотрит на дело без предубеж­дений. Она состоит в том, что организмы, все орга­низмы с включением царя природы – человека, суть вещественные предметы в полном смысле этого слова. Все, что мы приписываем веществу, все правила и приемы, которые употребляются нами при рассмотрении вещественных предметов, все это вполне применяется к организмам; и это понятно, потому что они тоже вещественные предметы.

Возьмем для примера прекраснейшее, благороднейшее из всех тел природы, тело человека, и рассмотрим его именно как тело.

Во-первых, все вещественные силы и влияния дей­ствуют на него точно также, как и на другие тела. Попробуйте его резать – оно режется, и не более, как с таким сопротивлением, какое свойственно твердости его тканей; попробуйте нагреть его – оно нагреется, охо­лодить – оно замерзнет. Зарядите его электричеством – оно будет издавать искры; капните на него едкою кислотою – оно будет проедено; жгите его – оно обуглится; бросьте, наконец, его на воздух, и вы увидите, что оно опишет такую же линию, ту же параболу, ка­кую описывает брошенный камень. Физики, физиологи знают до мельчайших подробностей, как строго со­блюдаются здесь законы действия сил. Свет входит в глаз человека, в совершеннейший из всех на­ружных органов; но, проходя внутри его, разве он

уклоняется хоть на одну йоту от тех законов, ко­торым следует вне тела человеческого? Он идет в глазу точно так же, как в какой-нибудь зри­тельной трубке. Где же присутствие особенной силы, которая изменяла бы действие других сил?

Пойдем далее. В теле человека совершается мно­жество материальных явлений, но все они суть обык­новенные вещественные процессы. Грудь вбирает и выпускает воздух точно так, как мех; сердце разгоняет и собирает в себя кровь не особенной силой, а точно так, как насос; словом, всякое ве­щественное явление тела человеческого, как скоро оно исследовано с точностью, оказывается процессом, стро­го повинующимся всем законам вещества.

Даже те вещественные явление, с которыми, по-видимому, так близко связана духовная наша жизнь, например, голос – выражение наших мыслей и чувств, движение – выражения нашей воли, даже они ничем не отличаются от других вещественных явлений. Не забудьте только, что в самом голосе не заключается ни мысль, ни чувство, в движениях не заключается их произвол.

Голос, как известно, происходит от дрожания гортанных тяжей, движения – от сокращения муску­лов; в этих процессах нет ничего духовного и нет никакого отступления от механических законов природы.

Чтобы яснее выразить эту мысль, я должен был бы пуститься в механические соображения, и это по­вело бы нас слишком далеко; поэтому, я лучше оста­новлюсь на частном примере.

Знаменитый Барон Брамбеус в одном из

веселых фельетонов, которые он помещал в «Сыне Отечества», заговорил о воздухоплавании. Очень жалею, что не могу привести его подлинных остроумных речей, но вот в чем состояла его мысль.

«Воздухоплавание едва ли возможно. Напрасно люди соблазняются тем, что птицы так удобно и привольно летают по воздуху; они забывают при этом, что птица существо живое, одушевленное. Представим, что человек устроил машину даже совершенно подобную птичьему телу, с теми же размерами, с теми же силами, и привел бы ее в движение, – вы думаете, она бы полетела? Я очень сомневаюсь в этом; в ней не доставало бы главного – жизни».

Вот мнение Барона. Известно, что знаменитый Барон очень любил парадоксы, но на этот раз он вероятно не шутил с читателями, а сам был обма­нут темным понятием жизни, одушевленного существа. В самом деле, разница между машиной и живой птицей явная; одна одушевлена, другая нет. Эта раз­ница, по-видимому, должна непременно отразиться на самых действиях той или другой, на движениях; вот это-то и неверно. В движениях просто, как в вещественном явлении, не может непосредственно участвовать душа; душа не может ни на золотник умень­шить вес тела, не может ни на секунду удержать его на воздухе. Птица летает только вследствие действия крыльев; крылья движутся от сокращения мускулов; мускулы сокращаются от влияния на них нервов и т.д. Переходя от одного вещественного явления к другому, мы нигде не встретим непосредственного вме­шательства души. Другими словами: душа сама не толкает птицы кверху, птицу подымают только крылья,

следовательно, машина, в которой точно также дей­ствовали бы крылья, точно также бы летала.

Итак, все вещественные явления в организмах со­вершаются вещественным же порядком; физиология до сих пор не нашла ни одного случая, где бы она должна была отступить от этого положения.

Но что же все это доказывает? Не более, как ту простую истину, что организмы суть вещественные предметы, что они – вещество. Истина очевидная, на которую странно бы и приискивать доказательства. Сам человек при всех своих высоких дарах духа, разве он не видит, не испытывает ежеминутно, что между вещественными предметами, его окружающими, он такой же предмет, как и они, что тело его, как вещество, ничем не выше других тел? Падает стакан и разбивается, падает человек и тоже раз­бивается; нужно затопить печку, иначе комната будет холодна, нужно наполнить желудок пищей, иначе силы ослабеют и т.д. Летит осколок бомбы и разбивает голову героя, исполненного доблестей и великих намерений. «Как ничтожна жизнь человеческая! – восклицает зритель, – этого осколка довольно было, чтобы разрушить столько величия!» Но ведь осколок попал не в величие, не в ум и доблести, – он попал просто в вещественный предмет и разбил челове­ческую голову точно так, как он разбил бы голову какой-нибудь мраморной статуи.

Надеюсь, что я успел вполне ясно выразить мои мысли. Вот ступени, через которые мы перешли:

Человек есть животное.

Животные суть организмы.

Организмы суть вещественные предметы.

Эти положения должны быть принимаемы вполне без всяких ограничений; так, я старался показать, что напрасно натуралисты хотели отличить человека различными признаками, свойственными животными же. Потом я указывал на то, как бесплодно они ста­рались отличить животных от растений органическими признаками; наконец, теперь я доказывал, что невоз­можно отличить организмы от других тел веществен­ными признаками.

Человек отличается от животных своей духовной природой; животные от других организмов отличаются, как существа одушевленные; наконец, – чем отли­чаются организмы? Что значит «органическая связь», «органическое развитие»? Что значит стройное органи­ческое целое?

ПИСЬМО IV

Date: 2015-07-25; view: 334; Нарушение авторских прав