Пузыри профессора Корешка

В этот день первым уроком у меченосцев должна была быть тайнопись. Ребята были уверены, что урок отменят по причине отсутствия профессора Чёрка. Но, заглянув утром в расписание, они обнаружили, что в нем ничего не изменили. Очень скоро все прояснилось. Оказалось, что им поставили замену, и, пока нет Чёрка, тайнопись будет вести профессор Многолик.

Зайдя в кабинет, они увидели его за длинным письменным столом Чёрка. Обычного беспорядка на столе не было – вокруг чисто и аккуратно. Солонки с разными колдовскими порошками ко всеобщему изумлению сыпали содержимое точно на шуршащее по столу полотно пергамента, а не мимо, как обычно.

Когда ребята расселись по своим местам, профессор Многолик встал и, обойдя стол, вышел вперед.

– Как вы все знаете, ваш преподаватель тайнописи, профессор Чёрк, не может сейчас исполнять свои обязанности педагога. Мы все желаем ему скорейшего выздоровления, но школа должна думать в первую очередь о своих учениках, и поэтому уроки будут продолжаться. До возвращения профессора Чёрка преподавать вам тайнопись буду я.

Многолик вернулся на платформу, а полотно с волшебными надписями поднялось над его головой. Класс притих. Заметив это, Многолик обернулся и окинул взглядом учеников.

– Профессор, – вдруг раздался голос Мишки.

– Да, господин Мокронос? – отозвался Многолик.

– Скажите, это правда, что Гильдия возродилась?

Некоторые в классе беспокойно заерзали на стульях.

Многолик глубоко вздохнул и сложил руки на груди. Наклонив голову, он чуть заметно кивнул и ответил:

– Гильдия – это люди, не обладающие чародейскими способностями, которые из страха перед магами убивали их. Пока существует этот страх, Гильдия может возрождаться снова и снова. Прошлая война была не первой и, увы, не последней. Такова, к сожалению, правда.

– Но почему они сейчас не убивают? – опять спросил Мишка.

– А, по‑вашему, на что это похоже? – негромко произнес Многолик, глядя на ребят.

У Милы сложилось впечатление, что Многолик вообще предпочел бы не говорить на эту тему, но так как они начали спрашивать сами, то и выводы должны делать сами.

Но ребята молчали. Были слышны глухие покашливания то тут, то там. Некоторые переглядывались друг с другом, а другие неотрывно смотрели на учителя, все‑таки надеясь, что он сам все объяснит.

Но вместо него ответил Иларий.

– Это похоже на дурацкое запугивание, – сказал он. – Нас всех пытаются запугать, чтобы потом легче было с нами справиться.

Многие, включая Милу, с интересом уставились на Илария, словно видели его впервые в жизни.

Но Многолик согласно кивнул.

– Скорее, они выжидают. Во времена преследований со стороны Гильдии волшебники не отвечали войной на войну. Мы избегали решительных действий, боясь навредить невиновным, потому что найти тех, кто состоял в Гильдии, было трудно. Они имели среди нас своих шпионов, а мы среди них – нет. Думаю, они хотят узнать изменились ли мы теперь. И когда они убедятся, что мы по‑прежнему способны только прятаться, тогда нам, возможно, уже не придется задаваться вопросом: «почему они не убивают?» – серьезным тоном сказал он. – Охота когда‑то была, и это были не самые лучшие времена. А то, что было однажды, может повториться. Гильдия для волшебного мира – злейший враг, и нужно быть готовыми противостоять им.

Многолик с тяжелым вздохом повернулся к ним в профиль, устремив задумчивый и сосредоточенный взгляд в окно, и, как будто разговаривая с самим собой, вдруг произнес:

– Как же долго нам следует покорно и безропотно ожидать, когда на нас снова начнут охоту?

Последние слова, похоже, вырвались у него случайно, и учитель посмотрел на ребят с таким выражением лица, как будто решил, что ему не стоило этого говорить. Но слова Многолика на многих произвели впечатление.

– Но самое лучшее, что мы сейчас с вами можем сделать, – поспешно добавил он, – это набираться знаний и опыта, чтобы суметь себя защитить. Поэтому давайте отложим эту тему и займемся уроком.

Испуганные словами «нужно быть готовыми» и «на нас начнут охоту», практически все задышали свободнее, когда урок вошел в привычную колею и по заданию Многолика началась работа.

* * *

За следующий месяц меченосцы так привыкли встречать на тайнописи профессора Многолика, что в итоге им казалось, будто и раньше вел этот предмет он, а не профессор Чёрк. О Чёрке вообще старались не вспоминать по вполне понятным причинам.

И тем не менее все это время он, как и старый Думгротский сторож, находился в Доме Знахарей. Никто не знал, насколько лучше их состояние, но то, что оба они все еще не пришли в себя, всем было известно.

Постепенно страсти вокруг второй Черной Метки поутихли. Многие просто отмахивались от этой темы, утверждая, что гадать что к чему, бесполезно, и все станет ясно лишь тогда, когда знахари смогут избавить Чёрка и сторожа от чар, а те скажут, кто наложил на них проклятия. Но так как этого пока не произошло, оставалось только беспомощно разводить руками. В Троллинбурге стало принято без улыбок говорить друг другу, прощаясь: «Увидимся завтра, если не обзаведусь Черной Меткой».

Конечно, далеко не всем была присуща такая выдержка и спокойствие.

Как‑то раз Мила и Белка видели, как плачет Алюмина. Кристина и Анжела потом по секрету рассказали, что отец Алюмины был жертвой Гильдии, и Мила вспомнила имя из списка – Ликург Мендель. Она тогда подумала, что это, вероятно, родственник Алюмины, но ей не пришло в голову, что речь идет о ее отце. Тогда Мила впервые почувствовала к Алюмине жалость, несмотря на их взаимную неприязнь друг к другу.

Правда, когда на следующее утро Алюмина привязала к лапе Пипы Суринамской свой тяжеленный рюкзак, чтобы повеселиться над тем, как та конвульсивно дергается, пытаясь освободиться, от сочувствия Милы не осталось и следа. А Белка, наблюдая за этим представлением, с яростью процедила сквозь зубы:

– Никогда не думала, что это скажу… но… если бы я умела колдовать так же хорошо, как Ромка, то Алюмина у меня всю жизнь ревела бы!

Потом Белка достала из сумки клипоскоп и с силой вдавила в глаз. По ее поджатым губам Мила поняла, что Белка впервые любуется не Лирохвостом, а ревом Алюмины, запечатленным в клипоскопе вместе с отрывком концерта.

Но больше всего почему‑то приключившаяся с Чёрком трагедия подействовала на профессора Корешка. Мила заметила, что за последние недели он стал выглядеть просто ужасно. По бледности он теперь мог запросто соперничать с Альбиной, обладавшей белой, как мел, кожей. На любое обращение к нему, будь то ученик или учитель, он реагировал очень нервно: вздрагивал и шарахался в сторону, как будто боялся, что на него нападут. Было совершенно ясно, что он очень напуган.

Когда Мила поделилась своими наблюдениями с друзьями, Белка сказала, что прекрасно понимает профессора Корешка, потому что и сама очень боится, и считает, что это вполне естественно – бояться, когда в городе происходят такие страшные события.

Однажды, направляясь в Дубовый зал после урока антропософии, они опять были свидетелями того, как профессор Корешок выходил из лаборатории Амальгамы.

Ромка как раз показывал Миле, как нужно взмахнуть рукой, чтобы молния, вылетая из палочки, выглядела эффектнее, как Белка возмущенно воскликнула:

– Что это, интересно, профессор Корешок делает в лаборатории? Ему же запретили эксперименты!

У Белки выражение лица было очень сердитое и решительное. Мила с Ромкой обернулись и увидели в дверях лаборатории алхимии озирающегося по сторонам профессора Корешка. Судя по тому, что он стоял спиной к двери и придерживал металлическую ручку судорожно трясущимися руками, он не намеревался войти, а наоборот – только что вышел. И вид у него был такой, будто мгновение назад он увидел такую эффектную молнию, о которой Ромка мог только мечтать: его глаза нервно оглядывали коридор и были просто огромными от страха.

– А что это с ним? – вслух спросила Мила, когда профессор нервно оглянувшись, отпрянул от двери, словно его обожгло огнем, и очень быстро двинулся по коридору им навстречу.

По дороге он сбил парочку первокурсников в черных формах, которые наградили его недовольными взглядами. Не переставая озираться на дверь лаборатории с таким видом, как будто кто‑то за ним гонится, он прошел мимо троих друзей, даже не заметив, что они с интересом за ним наблюдают.

– Ему что, плохо? – спросила Белка, и сразу после ее слов профессор, спина которого мелькала между стайками учеников, споткнулся обо что‑то (предположительно наступил на собственный фартук) и чуть не упал. С трудом удержавшись на ногах, он еще раз обернулся, и, ускорив шаг, исчез в глубине коридора.

– Что‑то он не в себе, – сказал Ромка. – Если он что‑то устроил в лаборатории алхимички, то она разгромит ему все котлы и превратит все его корешки в пыль. Мне его искренне жаль.

Мила оглянулась на дверь лаборатории. Ей почему‑то казалось, что оттуда непременно кто‑то должен выйти вслед за профессором Корешком. Она не знала, откуда в ней такая уверенность, но мысль, что профессор Корешок был в лаборатории не один, была очень навязчивой.

– Ну что, пошли? – раздался голос Ромки. – Я так голоден, что готов съесть даже Пипу Суринамскую, как бы уродливо она не выглядела.

Белка сначала возмущенно ахнула, а потом не выдержала и отпустила короткий смешок, а Мила даже не пошевелилась, пристально глядя на дверь.

– Мила! – позвала теперь уже Белка.

– А? – Мила посмотрела на друзей. – Да, иду.

По дороге в обеденный зал Миле вдруг пришла в голову мысль, что профессор Корешок, возможно, боится не только Черной Метки и Гильдии. Судя по тому, что после второй Метки его страх не уменьшается, а с каждым днем только растет, дело здесь явно в чем‑то другом. Вопрос только – в чем?

* * *

На следующее утро, когда Мила, Ромка и Белка зашли в Думгрот, они столкнулись в Главном холле с Яшкой Берманом, Мишкой Мокроносом, Костей Мамонтом и Иларием Крохой. Ребята что‑то оживленно обсуждали и все без исключения улыбались.

Мила рассеянно слушала их голоса, пока Ромка заглядывал в расписание (Белка сегодня осталась чуть позади них, и Ромке пришлось взять на себя ее обязанности). В непрерывном жужжании кучки ребят вокруг Мила услышала слова «напортачил» и «летучая угроза». Но Мила с самого утра чувствовала себя невероятно рассеянной, поэтому даже не смогла себя заставить получше прислушаться к разговору и разобраться, в чем же дело, хотя и чувствовала подспудно, что происходит что‑то любопытное.

– Все в порядке, – сказал Ромка, отрываясь от доски, – расписание не изменили. Первая пара – антропософия.

– А я надеялась, что заменят музыкальными инструментами, – пожаловалась Белка. – Последнее время редко ставят.

– Сочувствуют, наверное, – иронично бросил Ромка. – Потому и редко.

Белка явно не находила в этом ничего смешного и, поджав губы, сердито покачала головой, давая этим понять, что считает Ромку безнадежным. Но уже через секунду она об этом забыла: Мила уловила, как Белка рыщет взглядом по галерее портретов. Ищет любимого учителя, подумала Мила и, проследив за взглядом Белки, наткнулась на портрет профессора Лирохвоста. Учитель магических инструментов на картине между Орионом и Мнемозиной не обращал никакого внимания на толпу студентов, заполонивших просторный холл. Он вдохновенно играл на арфе, медленно перебирая пальцами струны и словно прислушиваясь к тем звукам, которые рождали его руки и волшебный инструмент. На лице у него было выражение абсолютного счастья, а над его головой, на ветвях деревьев, свесив крылья вниз, дремали птицы, сонно посапывая в унисон звучанию эоловых струн.

Под действием усыпляющей магии Лирохвоста Мила вслед за друзьями двинулась вверх по лестнице на урок антропософии. Впереди шли Ромкины соседи по комнате и, оторвав взгляд от ступенек, Мила вдруг поняла, что все они почему‑то то и дело задирают головы вверх и пялятся на потолок. Подчиняясь всеобщему порыву, Мила тоже закинула голову вверх и прежде чем осознать это, выдала:

– Ого! Это еще что такое?

– Ты о чем? – спросил идущий рядом с Милой Ромка, тоже вслед за ней задирая голову вверх, и тут же у него вырвалось: – О‑о‑ого! Это еще что такое?

Высоко над ними, под самым потолком, кружили, как огромные воздушные шары, грязно‑зеленые пузыри. Они были идеально круглые и блестящие, словно лакированные, а внутри что‑то подрагивало и шевелилось, какая‑то мутная и, похоже, живая жидкость. Пузырей было настолько много, что они закрывали собой почти весь расписанный волшебниками и сказочными существами потолок.

– Летучие пузыри профессора Корешка, – ответил Иларий Кроха, услышав их возгласы. – Вы что, не слышали еще ничего?

– Не‑е‑ет, – протянул заинтересованный Ромка. – А что?

– Да все учителя с самого утра на головах ходят, – бодро сообщил Иларий. – Наш профессор зельеварения что‑то нахимичил со своим варевом. Полагают, что вчера вечером. Говорят, что‑то там не то подмешал, и вся его стряпня взлетела в воздух. Теперь вся школа забита этими вот шариками.

Мила с Ромкой переглянулись, и Мила была уверена, что они подумали об одном и том же – о профессоре Корешке, выходящем из лаборатории алхимии.

– Я же говорила, что он доиграется со своими экспериментами, – подала позади них голос Белка. – Вот чем угодно клянусь, что, несмотря на запрет, он продолжает чем‑то таким заниматься.

Мила обернулась к Белке и приложила палец к губам, давая понять, чтобы больше ничего не говорила. Белка с удивлением вытаращилась на Милу, но сказать все равно ничего не успела, потому что снова заговорил Иларий.

– Ничего подобного. Говорят, что он варил какой‑то до ужаса простенький настой. Но кто не знает профессора Корешка? Он же немного того… – Иларий запнулся, таращась на стену, и Мила заметила предосудительный взгляд, который бросила на него с портрета Альбина, – … рассеянный, – неловко закончил Иларий и замолчал.

– Да какой там рассеянный!? – не замечая взгляда своего декана, вступил в разговор Мишка Мокронос. – Да все знают, что он просто чокнутый!

Мила заметила, как Иларий опустил голову и закрыл лицо ладонью. Она шла следом за ним и видела, что его спина начала подрагивать от беззвучного смеха, а Мишка Мокронос тем временем продолжал:

– То у него ящеры с крыльями в землю головой зарываются, как страусы, теперь какая‑то гадость летает, того и гляди, рухнет нам на головы. И вы это называете рассеянностью? Была бы моя воля, я бы его и на сотню миль к половнику не подпустил. Нет, у моего папаши бывают, конечно, и не такие сюжеты, но одно дело фантастические истории, а другое…

Переговариваясь таким образом, ребята дошли до кабинета антропософии.

Альбина уже ждала их за своим массивным дубовым столом, а листы лежащей перед ней книги, самостоятельно перелистывались то на пару страниц вперед, то обратно, как будто профессор сверялась с предыдущими главами.

Ребята ввалились в класс и расселись по местам. Как всегда на уроке антропософии Мила с Ромкой сели вместе, а позади них приземлились Белка с Яшкой.

– Сегодня у нас новая тема, – без предисловий начала Альбина. – Начинаем работать с огнем.

Она сделала несколько движений волшебной палочкой, тихо что‑то прошептав и вместо учительского возвышения, доски и дубового стола в стене напротив ученических парт возник большой камин. Внутри непослушно полыхал огонь, рассыпая оранжевый жар, и потрескивали дрова.

– Огонь! – громко и грозно произнесла Альбина, и позади Милы Белка икнула от испуга. – Огонь – безудержное и безжалостное существо. Его трудно подчинить и, подчинив, легко выпустить из своей власти. Его главная задача – пожирать все сущее. Но, приручив огонь, мы приучили себя к мысли, что его обязанность давать нам тепло.

Альбина обвела класс взглядом. Мила невольно сделала то же самое, украдкой посмотрев вокруг себя. Она поразилась тому, как ловко Альбине удавалось контролировать тех, кого контролировать больше не удавалось никому. Ни на одном уроке, кроме антропософии и еще, пожалуй, искусства метаморфоз, ребята не следили за своим учителем с таким зачарованным видом. Но Мила подозревала, что, скорее всего, это происходило из‑за того, что Альбину почти все побаивались.

– Но на самом ли деле приручили? – сощурив глаза, произнесла Альбина. – Редкому волшебнику это удается в полной мере. Огонь – это настоящий плут, который стремится только к одному – к полной, безграничной свободе. Иначе говоря, к абсолютному разрушению. И в тот момент, когда вам кажется, что горячее пламя находится в вашей власти, – нужен только крохотный толчок, чтобы оно вырвалось на волю. Этот толчок мы подчас даем сами…

Альбина подошла к камину. Она взяла небольшое полено и, став вплотную к решетке, огораживающей костер, повернулась так, что и ее, и огонь было очень хорошо видно всем. Левой рукой она кинула в камин полено, и тут же струя огня бросилась на ее платье. Класс ахнул, но профессор молниеносно выбросила руку в сторону огня, и пламя отступило.

Класс восхищенно и облегченно выдохнул. Альбина отошла от камина и сказала:

– Но иногда такой толчок дает кто‑то другой, и тогда усмирить огонь и удержать власть над ним уже не так легко. А значит, когда имеешь дело с огнем, не помешает осторожность и… – она сделала короткую паузу, чтобы привлечь внимание тех, кто после выдоха успел расслабиться слишком сильно, – и, конечно, знание.

Профессор подняла руку вверх и сильным, но изящным жестом вскинула волшебную палочку. Вспыхнул сноп искр, и в воздухе появились оранжево‑желтые слова:

«Агитацио Вулканус!»

Потом еще раз повторила этот же жест, и чуть в стороне от первой загорелась вторая оранжево‑красная полыхающая надпись:

«Тоталус Вулканус!»

– Первое заклинание, которое вы видите перед собой, всего лишь пробуждает огонь. Но помните, что разбуженная стихия может выйти из‑под контроля. Второе заклинание очень опасно. Произнося его, вы отдаете что‑то в полную власть огня. Иначе говоря, даете ему ту свободу, к которой он стремится. Для начала мы поработаем с первым заклинанием.

Альбина подошла к камину и взмахом руки потушила играющее пламя. Мила обернулась к Ромке, и ее глаза сами собой округлились: он уже тянул вверх руку. Стремление все попробовать первым, что ни говори, было одним из основных его качеств.

– Да, господин Лапшин, – откликнулась на его поднятую руку профессор. – Вы, конечно же, хотите попробовать первым. Прошу.

Ромка вскочил со стула и быстро, с нетерпением в каждом шаге, подошел к камину.

Как всегда он был неподражаем: сосредоточился, ни капли рассеянности или неуверенности на его лице не отразилось, точно повторил жест преподавателя, произнес «Агитацио Вулканус», и сию же секунду за железной решеткой заплясал веселый огонек, разбрасывающий вверх яркие ленты. И почему‑то эти ленты ужасно напомнили Миле ее первое видение – жуткого монстра в огне. Ей подумалось, что ее видение оказалось не обманом, и ей все‑таки «повезло» наткнуться на монстра, правда, не в огне, а в воде. А если быть еще более точной – в болоте. Сейчас она думала об этом почти спокойно, все‑таки после ее путешествия на болота Черной Пади прошло немало времени. Но тут она вспомнила о Рогатом Буле. Интересно, как поживает ее друг – наполовину призрак, наполовину лось? Она гадала, увидит ли она его еще когда‑нибудь, когда перед глазами предстала картина: Яшка перелетает через призрачное тело Буля, а потом от ужаса хлопается в обморок.

– Чему ты улыбаешься? – спросил вернувшийся за парту Ромка. Мила даже не знала, что улыбается своим мыслям.

– Да так, кое‑что вспомнила, – покачала она головой и, важно кивнув, похвалила: – У тебя отлично получилось с этим заклинанием. Просто блеск!

Ромка довольно ухмыльнулся и снисходительно бросил:

– Легче легкого! Даже палец о палец не ударил.

Тем временем Альбина вызвала к камину следующего ученика. Мила не очень внимательно следила за работой своих товарищей. Когда все тренировались, было единственно подходящее время на уроке Альбины, чтобы немножко ослабить внимание и отвлечься на посторонние темы. В этот раз Мила подумала о Корешке. Что же все‑таки с ним происходит? Вчера этот странный ужас в глазах, а сегодня не заставили себя ждать последствия. С чем это, интересно, связано? Не может быть, чтобы с Черной Меткой. Ведь другие не ходят по замку, дрожа от страха, и не химичат невесть что со своим зельем.

Когда у Милы начала болеть от мысленных потуг голова, она решила, что с нее хватит, а то в точности, как Берти, может заработать травму головы. Подняв глаза, Мила увидела возле камина Мишку Мокроноса.

– Прошу вас, господин Мокронос, – раздался голос учителя. – У вас есть палочка, заклинание и пустой камин. Давайте теперь узнаем, на что вы способны.

Мишка выглядел вовсе не так уверенно, как Ромка. Он глубоко вдохнул, потом шумно выдохнул и нетвердыми шажками приблизился к камину. Было непонятно, чего он побаивается больше: предстоящей неудачи или безжалостного взгляда Альбины.

Направив палочку на темный островок за решеткой, Мишка нечетко пробормотал:

– А‑а‑ажитатиус Ву‑у‑улканус.

Огонь в камине вспыхнул, а Мишка Мокронос облегченно ухнул и заулыбался, как человек, который благополучно справился со своей задачей. Не успел он и шагу ступить в сторону, как пламя в камине зашипело и задымилось. Мишка, теперь уже испуганно, ахнул, а профессор сочла благоразумным отступить на несколько шагов назад. Камин, угрожающе шумя, наполнился черным дымом так, что от огня не осталось и следа.

– Мамочки, – раздался позади Милы знакомый голос Белки, и она снова икнула.

Мишка оторопело смотрел на свой труд и, казалось, не мог сойти с места, как бы ему того не хотелось. Альбина стояла, спокойно скрестив руки на груди. Она с интересом наблюдала за тем, как черные тучи из камина начали лезть наружу, расщепляясь над решеткой и превращаясь в неровные комки смога.

– Что сейчас будет… – тихо прошептал Ромка, во взгляде которого было скорее любопытство, чем испуг.

Дым в камине становился все гуще и чернее.

– Ай, – почему‑то вдруг произнес Мишка, и в ту же секунду раздался громкий звук, похожий на чих здоровенного великана, а пространство возле камина наполнилось дымом, поглотив съежившуюся фигуру ученика. Никто не сказал бы иначе, чем подумала Мила, – камин Альбины чихнул. И сделано это было не без удовольствия.

Когда дым осел на полу все увидели с ног до головы черного Мишку Мокроноса, с руками, опущенными по швам, и поникшей головой.

– Грандиозный чих, – задорно пробормотал Ромка, еле сдерживая смех. – Ригель бы лопнула от зависти.

Мила на всякий случай прикрыла рот ладонью.

– Агитацио Вулканус, господин Мокронос, – сурово произнесла профессор. – Я надеюсь, вы записали это заклинание в свою тетрадь и в следующий раз произнесете его правильно.

Альбина повернулась к классу, а незадачливый Мокронос уже рванулся подальше от камина, когда профессор, словно что‑то вспомнив, остановила его.

– И еще, господин Мокронос, – холодно сказала она, – советую вам не тратить много времени на обсуждение того, что летает под потолком и кого не стоит подпускать к половнику, – я надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду, – а больше времени уделять работе с заклинаниями. Это в ваших же интересах…

Она окинула его неодобрительным взглядом и как бы между прочим добавила, небрежно указывая палочкой на его одежду:

– …судя по вашему виду.

Никто в классе не понял, к чему были сказаны слова Альбины, хотя «то, что летает под потолком» кое о чем им все‑таки говорило. Но большинство не понимало, как это связано с Мишкой. И только Иларий Кроха, который сидел недалеко от Милы, в соседнем ряду, склонив голову на парту, негромко всхлипывал. Но Мила была уверена, что он тихо давится от смеха, а не от слез.

Мила покидала урок с ощущением того, что сделала для себя неожиданное открытие: картины учителей Думгрота в холле – не просто картины. Или, иначе говоря, везде есть не только уши, но и глаза.

Следующей парой у меченосцев была теория метаморфоз, и уже не в первый раз Мила почувствовала, что ей хочется идти на этот урок немножко больше, чем на все остальные. А может, даже и больше, чем немножко. Она уже не задумывалась об «особенном отношении к ней Многолика», о котором говорила Белка. К этому, как и положено ко всему хорошему, она успела быстро привыкнуть.

Когда Мила, Ромка, Белка и Яшка уже были на площадке между третьим и четвертым этажом северного крыла Думгрота, их догнали соседки Милы и Белки по комнате – Анжела Несмеян и Кристина Зудина. Они где‑то потеряли свою закадычную подругу Алюмину, но Мила по этому поводу сокрушаться не стала.

– Вы слышали последние новости о Летающих бомбах? – сквозь непрерывное хихиканье спросила Анжела.

«Как только их не окрестили», – подумала Мила, а Анжела, не дожидаясь ответа, продолжала:

– Всем ученикам строго‑настрого запрещено взрывать бомбы. Вот увидите, об этом скажут уже на следующем уроке.

– Даже преподаватели боятся их вскрывать, – поддержала подругу Кристина, которая хихикала чуть меньше.

– Да‑да, – снова зачирикала Анжела. – Если бы вы слышали, что они говорят!

Ее глаза изобразили театральный ужас, а Мила тем временем пыталась понять: кто – «они»?

– Есть мнение, – поспешила объяснить Кристина, – что внутри этих пузырей вполне может оказаться какая‑нибудь разъедающая смесь.

– Вы представляете, что будет, если это прольется кому‑нибудь на голову? – ужас на лице Анжелы увеличился вдвое.

Больше подружкам сообщить было нечего, и они вприпрыжку побежали вверх по лестнице, что‑то обговаривая между собой и взрываясь частыми, короткими вспышками смеха.

– Балаболки, – ворчливо осудила подружек Белка, а Мила с Ромкой снова многозначительно переглянулись.

– Кислота? – задумчиво нахмурил лоб Ромка и тут же отрицательно покачал головой. – Вряд ли. Конечно, по рассеянности может всякое случиться, но когда волшебник варит какое‑то безобидное зелье, он не будет ставить возле себя какой‑то ингредиент опасного действия, – тут его брови вновь сошлись на переносице, и Ромка взвешенно уточнил: – Если, конечно, речь идет о действительно безобидном зелье.

– Ты что, думаешь… – начала было Мила, но тут их компания снова пополнилась.

Подбежали Иларий Кроха и Костя Мамонт.

– Там такое зрелище на втором этаже, – воскликнул Костя, задыхаясь на бегу. – Двое старшекурсников из Золотого глаза устроили поединок на пузырях.

– Но их же запрещено взрывать! – ужаснулась Белка.

– А они их не взрывают, – объяснил Иларий. – Они их метают друг в друга. Пинг‑понг местного масштаба. Поболеть не хотите?

Ромка обернулся к Миле и уже на ходу спросил:

– Ты идешь?

Мила отрицательно качнула головой: не было настроения.

– Я наверх, – коротко сказала Мила, когда Ромка махнул ей рукой и вместе с Белкой и мальчишками помчался вниз по лестнице.

На четвертом этаже было пусто. Далеко не все стремились в классы на следующий урок: перерыв между парами длился достаточно долго, а многие к тому же побежали смотреть, как двое удальцов‑златоделов воображают себя катапультами.

Когда Мила услышала знакомый голос за своей спиной, у нее что‑то кольнуло в боку, как от долгой пробежки.

– И что же делает самая уродливая нищенка в Думгроте одна на совсем‑совсем пустом этаже? – прозвучало с холодной злобой всего в нескольких шагах позади нее.

Мила обернулась. Конечно, никого другого она после этих слов не ожидала увидеть, но от устремленного на нее взгляда, полного злобной ненависти, в боку кольнуло еще сильнее. Лютов был один. Мила заметила, что это являлось его привычкой. Обычно он был окружен своими друзьями‑златоделами, и часто где‑то поблизости потявкивала Алюмина. Но когда он хотел напасть – он всегда делал это без свидетелей. Миле было интересно, кто научил его этому правилу – рассчитывать только на себя и никому не доверять – приезжающие раз в год родители или заботливая тетка?

– И где твоя компания? – спросил он. – Где этот провинциальный детский садик, малыши‑карандаши, а?

– Это тебя не касается, – отрезала Мила.

Он сделал несколько шагов в ее сторону и выдвинул вперед руку, согнутую в локте. Мила опустила глаза и заметила небрежно раскачивающуюся в его пальцах волшебную палочку – тонкую, как шило, и черную, как обгоревший уголь. Эта была точно такой же, как и та, что хранилась в чемодане Милы, в спальне, под кроватью, вполне возможно – та самая, которая отправила ее на Черную Падь. Мила, честно говоря, была не до конца уверена в том, что это сделал Лютов. И Барбарис говорил, что он не мог… А вот Ромка с Белкой в этом не сомневались. А такое редкое единодушие между ними о чем‑то да говорило.

– С тех пор как ты раскрыла свой грязный рот по поводу моих родителей, – сказал Лютов, – меня касается все, что касается тебя. Запомни это, конопатая уродина.

– Оставь меня в покое, Лютов, – уравновешенно посоветовала Мила. – У меня нет желания с тобой разговаривать.

Она круто развернулась и сделала несколько шагов, но Лютов не собирался оставлять ее в покое.

– Потому что тебя ждут чудовища и монстры? – спросил он ей вслед. – Или потому что за поворотом должна явиться очередная твоя галлюцинация?

Мила резко затормозила. Ее как будто ударили по коленкам – по ногам пробежала волна слабости.

– Что? – поворачиваясь, переспросила она, но не дождалась ответа, как что‑то сбило ее с ног и опрокинуло навзничь.

Она ударилась затылком об пол и, пытаясь подняться, поняла, что у нее кружится голова. Чуть‑чуть приподнявшись на локтях, Мила посмотрела на Лютова. Он смеялся, глядя на нее, но в глазах по‑прежнему была злоба.

– Вот и валяйся на полу! – воскликнул он. – Там тебе самое место, ты же не забыла, что ты всего лишь приживалка?

Мила даже не знала, откуда в ней взялось столько ярости, но ее просто распирало. Позволить, чтоб этот самоуверенный кретин ее поносил? Или опять с позором сбежать?

Ну уж нет! Мила собралась с силами и, глядя на него снизу вверх, стала подниматься, как вдруг заметила прямо над головой Лютова огромный и идеально ровный грязно‑зеленый пузырь.

Она сама не поняла, как это ей пришло в голову, и откуда в считанные секунды в ее руке взялась палочка, но, вытянув руку, сжимающую красное дерево, по направлению к пузырю, внутри которого что‑то клокотало, Мила громко воскликнула:

– Коллапсо!

Взрыва, которого ожидала Мила, не последовало. Пузырь аккуратно лопнул, и все его содержимое (а Мила в сердцах надеялась, что это все‑таки будет разъедающая смесь), как струя водопада, обрушилось прямо на голову Лютова.

Мила сама была так ошарашена произошедшим, что даже забыла про свою ярость. Глядя на растекающиеся с головы и плеч Нила струйки мутной, да к тому же, судя по запаху, забивающемуся в ноздри Милы, зловонной жижи, ей до ужаса хотелось рассмеяться. И как бы она не старалась сдерживаться, но все‑таки издала звук, похожий на короткий смешок.

– Ты… – подавился злостью Нил и прошипел: – Тебе же хуже…

Он поднял руку с палочкой и, кинув на нее взгляд, Мила перестала улыбаться. Кончик палочки светился угнетающим иссиня‑черным светом. Внутри у Милы как будто кто‑то сжал сердце со всей силы, а в ушах громко застучало.

Мила отступила. Острие черной палочки смотрело прямо ей в лицо. Голос Лютова показался Миле то ли покашливанием, то ли кряхтением в каком‑то далеком сне:

– Тх‑ха‑а‑ра…

– Стоп!

Прозвучавший голос вернул Милу к действительности. Она тряхнула головой – как будто в какой‑то омут провалилась.

– Что здесь происходит? – спокойно и осторожно спросил профессор Многолик.

Он подошел ближе и встал между Милой и Лютовым. Лютов поспешно спрятал под одежду свою палочку. Мила не спеша убрала свою.

– Ничего, – ответила Мила, не глядя на своего соперника. – Пузырь…

Она запнулась. Врать было не так легко, как она полагала. А особенно Многолику.

– Лопнул? – подсказал профессор, глядя на нее в ожидании.

Мила кивнула.

– Господин Лютов, – серьезным голосом сказал Многолик, – я вам настоятельно рекомендую смыть с себя эту… это… вещество как можно скорее. Судя по тому, что с вами все в порядке, – оно все‑таки не содержит ничего разъедающего. Но не стоит сильно полагаться на везение.

Лютов коротко кивнул и в тот самый момент, когда с лестницы послышались голоса учеников, развернулся и пошел прочь. Мила видела, как пробегающие мимо него девочки покосились на зеленую в жиже голову и захохотали. Мила представила себе, как ему сейчас должно быть не по себе из‑за того, что все на него пялятся, когда он в таком виде. Но она совсем не собиралась ему сочувствовать.

Многолик тем временем посмотрел на потолок, где покачивалось еще штук пять здоровенных пузырей, потом взгляд его пробежался по полу, по вязким зеленым лужам. Не глядя на Милу, он сказал:

– А меня как раз чрезвычайно занимал вопрос – что у них внутри?

Направляясь вслед за ним в кабинет теории метаморфоз, Мила заметила, как профессор Многолик украдкой улыбнулся. Низко наклонив голову, Мила тоже скрыла улыбку.

* * *

– Иссиня‑черное свечение? – задумчиво бормотал вечером Ромка, когда они втроем сидели в читальном зале Львиного зева. – Не нравится мне это…

– Ты можешь просто сказать, что это значит? – попросила Мила. – Я такого еще не видела ни разу.

Ромка бросил на нее мрачный взгляд.

– Ты этого не видела, Мила, потому что это запрещено.

– В смысле? – не поняла Мила.

– Иссиня‑черный свет появляется только тогда, когда используют черную магию. Проще говоря, это ряд заклинаний, которые несут в себе злое начало, – словно цитируя из учебника, пояснил Ромка.

– Он знает черную магию? – испуганно прошептала Белка. – Мне это тоже совсем не нравится. Но ведь это… – Ее лицо приняло решительное выражение. – Об этом нужно рассказать Альбине! В Думгроте не преподают черную магию – откуда он знает? И к тому же… он же пытался применить ее на тебе!

– Жаловаться на него я не буду, – категорично заявила Мила.

– Да при чем же тут «жаловаться»? – воскликнула Белка. – Я считаю, что мы должны об этом рассказать!

– Я думаю, что ты преувеличиваешь, – сказала Мила. – Сомневаюсь, что он знает что‑то действительно опасное.

– В конце концов, – добавил Ромка, – возраст тоже имеет значение. Чтобы быть хорошо осведомленным в черной магии, он еще не дорос. Насколько я знаю, тринадцатилетнему волшебнику какие‑то серьезные заклинания не под силу. Для этого нужны годы тренировки.

– Ну не знаю, – засомневалась Белка. – Но это все очень плохо. Ты знаешь, что теперь будет, после того… ну, после того, как ты его…

– После того как она его накрыла потоком зловонной эссенции? – закончил за нее Ромка, придав при этом своему лицу очень умное выражение.

Судя по тому, с каким старанием он поддерживал хмурый вид при помощи сведенных у переносицы бровей, а еще по судорожному подергиванию уголков его рта, было понятно, что он не может избавиться от наваждения в образе залитого мерзкой слизью Лютова. К тому же это наваждение, похоже, приносило ему удовольствие.

– Совсем не смешно! – с жаром заявила Белка. – Тебе не стоило с ним связываться!

– Это не я начала, – напомнила ей Мила.

– Нужно было не поддаваться на его провокации, – не отступалась Белка.

Теперь нахмурилась Мила, но не так, как Ромка, а по‑настоящему.

– Это были не провокации, – отрезала она. – Он стоял там и осыпал меня такими словечками, что было не до сдержанности. К тому же…

Она замялась и нахмурилась еще сильнее, вспоминая, какую почувствовала злость к Лютову, когда лежала перед ним на полу.

– Мне кажется, это было невозможно сдержать. Вырвалось…

Белка вздохнула и задумчиво уставилась на камин, как будто что‑то припоминала.

– Тебе с самого начала не следовало с ним задираться, еще там, в «Перевернутой ступе».

Мила холодно покосилась на нее.

– Ты, правда, так думаешь?

Она не забыла, как он поносил их всех по очереди – Яшку, Ромку с Белкой и их родителей. Но, честно говоря, не поэтому Мила с такой неприязнью относилась к Лютову. Подумаешь! Ну повздорили… Между ребятами это часто случается. Больше всего Милу задело, что она перед ним извинилась, а он только посмеялся над этим. Наверное, его это здорово развеселило. В другой раз она такую глупость не сделает. Враги – так враги.

Белка опять вздохнула и посмотрела на Милу.

– Да нет. Нет, наверное, – сказала она. – Но Лютов теперь еще больше будет тебя ненавидеть.

– К тому же он уж как‑то слишком много знает, – сосредоточенно потирая лоб, добавил Ромка. – Хотел бы я знать – откуда. Говоришь, о твоих видениях что‑то намекал?

– Я думаю, это Амальгама догадалась о моих способностях, – предположила Мила, – когда у меня было последнее видение. Она все спрашивала: что это я там увидела?

– Похоже, – хмыкнул Ромка, – заботливая тетушка от своего любимого племянничка ничего не скрывает, так?

– Похоже на то, – задумчиво согласилась Мила.

Эта мысль не казалась ей слишком приятной. Было не очень весело знать, что кто‑то ее ненавидит и только и ждет удобного случая, чтобы навредить.

Это угнетало Милу весь вечер. Возможно, от таких размышлений ей стало бы совсем паршиво, но, уже засыпая, Мила вспомнила одобрительную улыбку Многолика, вызванную зеленой гнилью на голове Лютова, и настроение у нее заметно улучшилось.