На поляне Асфодела

Крепко сжимая в руке ключ‑пентаграмму, Мила шла следом за Ромкой к Большим Ангарам. Последней почти бежала Белка, еле поспевая за друзьями.

Темные ночные улицы освещала большая круглая луна, зависшая высоко в небе, как всевидящее око. До Ангаров добрались быстро, хоть и пришлось пару раз нырять в кусты, когда в небе дважды проносились ступы, – нельзя было, чтоб их заметили.

Наконец они были на месте – возле ангара под номером пять. Горангеля не было видно, и Белка с хорошо различимой надеждой в голосе, спросила:

– А может быть, он не придет, а? Как вы думаете, такое возможно? Ну… не смог выбраться из «Конской головы» или передумал…

– Я бы на это не рассчитывал, – раздался в нескольких шагах негромкий голос, и от ангара отделилась высокая, стройная фигура Горангеля. – Если боишься что‑то сделать – неразумно надеяться, что кто‑то другой откажется от задуманного прежде, чем это сделаешь ты. Это может не сработать.

Горангель выглядел обеспокоенным, явно не уверенным до конца в своем решении. Он оглядел их, переводя взгляд с одного на другого.

– Еще не поздно вернуться. Это важно для меня, но вам совсем не обязательно так рисковать. Вы уверены, что не хотите передумать?

Его взгляд остановился на Миле.

Конечно, было о чем задуматься. Все‑таки путешествие в чащу леса – это не летная прогулка к замку, как в прошлый раз. Но с другой стороны, как сказал Горангель, кроме нее, некому показать дорогу к Эльфийской Чаше, а значит, раньше или позже ей все равно придется это сделать. И к тому же ведь это именно она рассказала Горангелю, что нашлась Чаша, и, наверное, должна довести дело до конца. Поэтому в ответ на его вопрос Мила твердо кивнула головой.

– А вы что решили? – Горангель посмотрел на друзей Милы.

Ромка без лишних слов дал понять, что передумывать не собирается, а Белка выглядела так, как будто на этом самом месте прощается со всем хорошим, что было в ее жизни, но все же выдавила из себя неуверенный, с трудом различимый кивок.

Мила подошла к стене ангара, где темным пятном выделялось углубление в виде пятиугольной звезды. Она вложила ключ в углубление, и железные ворота с тревожным тихим скрежетом опустились под землю.

– Я даже не буду спрашивать, как ключ оказался у тебя, – улыбнувшись, сказал Горангель. – Думаю, мне этого лучше не знать.

Все без промедления забрались внутрь «Навигатора». Теперь их было четверо, и все места оказались заняты.

– Можем лететь, – сказал Горангель.

Но Ромка, который опять сел у весел, явно пребывал в растерянности.

– Наверное, профессор алхимии ничего не знает об Эльфийском Асфоделе, потому что подходящего сочетания букв на компасе я не нахожу. А «Навигатор» с места не сдвинется, если ему не задать направление.

Мила подалась вперед, перегибаясь через Ромкино плечо и заглядывая в компас. Буквы тесно жались друг к другу на циферблате компаса. Направлений здесь было предостаточно. Но Ромка был прав – нужной им буквы просто не существовало, что было неудивительно – Эльфийский Асфодел был тайным местом. Среди прочих, Мила заметила сочетание «ЧП». Она сразу догадалась, что это могло означать только одно – Черная Падь. В тот день, когда она побывала там, она и видела эльфийский камень. И тут Мила поняла, что нужно делать.

– Я думаю нам нужно настроить «Навигатор» на Черную Падь, – сказала она.

– Ты с ума сошла! – воскликнула Белка; в ее глазах был панический ужас. – Лететь на Черную Падь? Ты хочешь, чтобы нас съел Чер‑Мерсский монстр?

– Не съест, – возразила Мила. – Просто ложбина, где мы видели камень, находится недалеко от болот. Мы двинемся в ту сторону, но, когда доберемся, приземляться не будем, а полетим дальше. Я попробую найти дорогу по воздуху.

– Значит, отправляемся, – подытожил Горангель. – И лучше поспешить.

Белка больше не спорила, но было видно, что она очень напугана. Она сидела с широко раскрытыми от страха глазами и даже не моргала. Ромка же решительно взялся за весла, и через пару мгновений «Навигатор» покинул свой ангар.

Корабль набрал высоту, и совершенно беззвучно из бортов начали появляться темные крылья. Они распрямились, широко раскинувшись по бокам корабля.

Мила представила, как смотрится с земли летящий в небе на фоне сияющего лунного диска корабль‑дракон. Наверное, он выглядел как настоящее крылатое чудовище, парящее в высоте и внушающее ужас – черная тень дракона, окутанная серебристым лунным сиянием…

Какое‑то время корабль летел над городом, но очень скоро вылетел за его пределы и скрылся из вида…

* * *

«Навигатор» завис над темным и зловещим зигзагом Черной Пади. При свете луны казалось, что над болотом стоит густой зеленовато‑сизый пар. Где‑то под толщей болотной жижи обитало заколдованное много веков назад чудовище – дракон‑амфибия. Но встретиться с ним сейчас не хотелось никому. Только Ромка с интересом вглядывался в зеленое туманное покрывало над болотом, но и тот, судя по выражению его лица, не горел желанием познакомиться с Чер‑Мерсским монстром – уж слишком здесь было жутко, вряд ли Миле удалось передать весь ужас, какой она тогда испытала, словами. Увидеть – это не то же самое.

– И куда дальше? – с нервными нотками в голосе спросила Белка.

Мила смотрела вниз, пытаясь вспомнить тот день, когда они с Яшкой здесь оказались впервые.

– Туда, – спустя несколько секунд сказала она, указывая рукой в сторону густой лесной чащи.

Ромка взялся за весла и направил «Навигатор» в нужном направлении.

Они медленно летели над лесом. Никто не проронил ни слова, пока корабль неторопливо продвигался вперед с широко раскинутыми крыльями и невозмутимо глядящей в темноту головой дракона. Луна, освещающая верхушки деревьев, плыла над ними тихо и величественно, словно сопровождала их ночной полет.

Через какое‑то время Мила увидела тусклое светлое пятно впереди, но оно тут же исчезло, и Мила подумала, что ей это только померещилось. Тем не менее она продолжала пристально смотреть в ту сторону, пока пятно не появилось снова – странный, еле различимый серебристый свет просачивался сквозь высокие и густые заросли деревьев.

Тогда Мила обрадованно воскликнула:

– Это оно! Это свет от серебряного дерева!

* * *

Мила не ошиблась. Это было то самое место: тихая ложбина, серебряное дерево, в жилах которого словно разливалось что‑то живое, и камень…

Ромка опустил «Навигатор» прямо в ложбину, и ребята друг за другом выбрались из лодки.

Ложбина была освещена тихим спокойным светом – холодным и загадочным, исходящим от тонких ветвей и редкой, словно бы никогда не опадающей листвы цвета серебра.

Какое‑то время они не могли даже пошевелиться: неведомое им обволакивающее волшебство исходило от дерева и от камня и растекалось по всей ложбине. Горангель не говорил ни слова. Он странно преобразился: сейчас он казался Миле каким‑то незнакомым, как будто по‑настоящему она его не знала раньше, – высоким, светлым, величественным и очень сосредоточенным. Он первым молча шагнул вперед – медленно, но уверенно направляясь к камню.

– А можно до него дотронуться? – зачарованно глядя туда же, произнес Ромка и уже шагнул за Горангелем, но Мила ухватила его за руку и остановила.

– Нам – нельзя, – тихо сказала она.

– Здесь так красиво, – восхищенно пробормотала Белка позади Милы. – Это настоящее волшебство.

– Это эльфийское волшебство, – добавила Мила, которая, как и ее друзья, чувствовала странное оцепенение и в то же время сильное желание подойти ближе и коснуться рукой камня или хотя бы удивительного дерева.

Она видела, как Горангель приблизился к камню и опустился перед ним на одно колено. Трое друзей, стоя в стороне, завороженно наблюдали, как он медленно протянул руку к камню. Рука неуверенно замерла возле исчерченной тонкими ручейками темной поверхности, но в следующий миг решительно подалась вперед, и пальцы Горангеля коснулись каменного цветка – Эльфийского Асфодела.

И в этот миг волшебство древних эльфов пробудилось ото сна – ложбину наполнили голоса.

Это были голоса, эхом доносящиеся из глубин забытых времен: торжественные, далекие и прекрасные. Их было много и они, словно нараспев, рождали слова:

День великий настал,

День, когда лунный свет рассечет своды туч

И прольется рекой

На бескрайние земли. Фиал,

Что хранил небывалые силы в веках, опрокинется в ночь,

И надежда взрастет над землей.

Громко зашумела листва серебряного дерева. Тонкие прорези в камне наполнились ярким светом, и на глазах онемевших ребят камень, словно расколовшееся на осколки стекло, разделился на части. Они застыли в воздухе и, погаснув, упали к ногам Горангеля. От камня осталось только небольшое возвышение, на гладкой вершине которого стояла Чаша Лунного Света.

Это была большая каменная чаша с хрустальным переплетением на стенках. На каменной поверхности были вырезаны какие‑то символы, а хрусталь был испещрен бороздами и впадинами, похожими на лунные кратеры. А внутри Чаши, поднимаясь над краями ослепительным сияющим шаром, находилась луна, которую как будто сняли с неба.

Горангель взволнованно взял Чашу с возвышения. Он поднял одну руку, чтобы коснуться сияющего шара, но ладонь мягко прошла сквозь светящееся вещество, и ложбина Асфодела вновь наполнилась голосами, но в этот раз они говорили тихим шепотом и вразнобой, так что разобрать можно было только отдельные слова:

– Великий… хранит небывалые силы… лунный свет… над землей…

Горангель развернулся и, не отрывая взгляда от Чаши, направился в сторону ребят. Когда он подошел ближе, лицо его было озарено неровным сияющим светом. Но сияло оно не только из‑за огня Чаши – Миле показалось, что оно словно светилось изнутри.

Все были настолько зачарованы происходящим, что даже дышать не решались. Мила чувствовала, что в этот самый миг происходит что‑то такое, что мало кому из людей дано пережить, что‑то такое, что она не совсем понимает, но точно никогда в своей жизни не забудет.

– Нам нужно поспешить обратно, – сказал Горангель, сделав шаг в сторону «Навигатора». На ходу он обернулся и посмотрел на Милу. – Ты была права – здесь нет ничего опасного, – он приподнял чуть выше каменную Чашу и восторженно улыбнулся; в его изумрудных глазах сияли две луны. – Ради этого стоило рискнуть. Я не должен был сомневаться. Теперь остается только надеяться, что никто не обнаружил нашего исчезновения.

Но не успел он поравняться с кораблем, как поляну наполнили звуки… Не голоса древних эльфов и не шелест серебряной листвы – это были совсем другие звуки. И эти звуки заставили их всех замереть на месте.

Играла музыка. Все четверо посмотрели друг на друга с растерянностью – эта музыка здесь, в чаще леса, казалась абсолютной нелепостью, как будто ночью в лесу кому‑то вздумалось устроить им урок магических инструментов.

– Откуда это? – спросил Горангель, беспокойно озираясь. – Кто здесь?

Мила тоже посмотрела по сторонам, но деревья вдруг поплыли у нее перед глазами. Огранно. С чего это они? В поле зрения попало удивленное лицо Ромки.

– Что со мной? – спросил он, и ноги у него подкосились. Он упал на колени и затряс головой, как будто пытался отогнать от себя стаю назойливых мух.

Что‑то было не так с этой музыкой. Мила прикрыла уши руками, но звуки, разливающиеся по лесу, даже не заметили этого препятствия. Она почувствовала, что ужасно хочет спать. Спать и больше ничего… Нет, ей совсем не нравится эта музыка. Нисколечко не нравится. И спать она не хочет… В расплывчатом тумане заиграло красивыми бликами большое серебристое пятно… Не хочет, но глаза просто слипаются.

– Свирель… – пробормотала рядом Белка, и Миле показалось, что она машет ей своей волшебной палочкой.

Вздор, подумала Мила, зачем Белке махать ей волшебной палочкой?

Музыка проникала ей в уши и уже внутри головы становилась все громче. Мила отняла руки от ушей и, упав на корточки, куда‑то поползла, не разбирая дороги.

Когда она проползала мимо Ромки, он застонал и упал лицом в землю. Смутно Мила услышала сонный голос Белки, и ей показалось, что сквозь зевоту та пробормотала заклинание.

Поздно, подумала Мила, и тут же в ее левом ухе прозвучал негромкий хлопок, как будто лопнула барабанная перепонка. Почувствовав, как всю ее словно окутала липкая сонливость, и не в силах больше даже шевельнуться, Мила растянулась ничком. Последнее, что она видела, прежде чем окончательно отключиться – как светлая голова Горангеля коснулась земли, а от его рук оторвался большой сияющий шар и покатился куда‑то в сторону…

* * *

Мила открыла глаза. Ощущение была такое, как будто она проснулась в мире, который спит крепким сном. Было тихо. Так тихо не бывает, подумалось ей, даже если крепко зажать уши руками. Что же произошло?

Мила сделала попытку приподняться. Она оглянулась по сторонам: Ромка лежал в двух шагах от нее и спал; чуть дальше спала Белка, сжимая в руке свою волшебную палочку; с Горангелем было то же самое.

Мила попробовала собраться с мыслями. Значит, так: заиграла музыка. Что же это было? Такой звук она уже слышала. Похоже на… Белка что‑то бормотала про свирель…

Украденная свирель Лирохвоста!

Но как это понимать!?

Перед тем как ее одолел сон, Мила видела, как покатилась по земле Чаша. Но где же она? Мила посмотрела по сторонам и растерялась – Чаши не было.

В ту же секунду, как она это поняла, между деревьями мелькнул рассыпающийся в ночном мраке свет. Мила нерешительно встала и, переступив через Ромку, пошла на этот мерцающий огонек. Чаша ведь не могла откатиться так далеко, на ходу думала она, это глупость просто. Но Мила почему‑то была уверена в том, что этот свет исходит от Эльфийской Чаши. Ступая по сырой земле, Мила пробиралась между громадными корявыми деревьями. Место, где находился источник света, было уже близко. Деревья расступились, и Мила вышла на широкую поляну.

Она не ошиблась. Свет действительно исходил от Чаши. Он заливал всю поляну и был уже не такой серебристо‑белый, как прежде. Сияние пульсировало и наливалось красноватым цветом, бросая багряные блики на руки того, кто ее держал – таинственного человека в капюшоне. Похожего на того, которого Мила видела в Архиве, а потом выходящим из дома Чёрка. Он повернул к ней свое лицо и снял с головы капюшон. Свет от Чаши упал на его волосы…

Это был человек, которого Мила всегда очень рада была видеть. Всегда. Но не теперь.

– Профессор Многолик? – удивленным шепотом произнесла она.

Ее учитель оценивающе оглядел ее с головы до ног и произнес:

– Видимо, свирель нашего утонченного профессора нотных искусств не так хороша, как я думал, когда решил ее позаимствовать. Судя по тому, что ты не спишь сном младенца, как и все остальные.

– Это вы… вы усыпили нас? – воскликнула она. – Но зачем?

– Затем, чтобы забрать вот это, конечно, – улыбнулся Многолик, указывая на Чашу. – Досадно, что ты не уснула, как твои друзья.

Мила вспомнила Белкино «Тимпанум Параакузия». Значит, Миле не показалось – заклинание угодило ей прямо в левое ухо. Вот почему она не спит.

– Я не понимаю… – пробормотала Мила, но Многолик, не дав ей договорить, многозначительно покачал головой.

– Не думаю, – сказал он. – Я абсолютно убежден, что ты понимаешь. Просто не хочешь верить. А ты поверь, и все станет предельно ясно.

Он еле заметно склонил голову набок, не отрывая от Милы пристального взгляда, и тихо добавил:

– Думай.

Думать? Мила смотрела на него во все глаза, пытаясь понять, о чем он говорит…

И, кажется, понимала…

Если он сейчас здесь – значит, он знал дорогу сюда. Он не мог следить за ними – они бы заметили. Но он мог знать, что они собираются сюда сегодня ночью и ждать их здесь. Зачем? Потому что он знал о Чаше. Откуда он знал дорогу сюда? Очень просто – у него была карта. А значит… Значит, человек, похитивший монету из дома Чёрка, – не кто иной, как Многолик. И как бы это не казалось абсурдным и невероятным, но и тот, кого они видели в Архиве, тоже был он. То, что сначала Миле только показалось, теперь становилось очевидным.

– Неужели… там… в Архиве… это были вы? – неуверенно произнесла она.

– Это был я, – подтвердил Многолик. – И, к сожалению, я был там не один. Но я, возможно, и не узнал бы о том, кто именно был там одновременно со мной, если бы не одна случайность…

– Случайность?

– Разговор на Заброшенной террасе. Я уверен, что ты помнишь его. Мы говорили о твоей прабабке. После этого разговора у меня возникло желание узнать о ней побольше. Ведь она погибла от рук Гильдии. О Гильдии мне интересно все – ты поймешь почему. Позже.

В Архиве я нашел то самое воспоминание, которое так занимало твои мысли, – улыбающаяся девушка с черной косой. Все бы ничего, но в этом образе имелась одна маленькая неувязка – роза. Образ девушки с розой. Я видел это воспоминание в сфере, но и ты могла видеть его только там. А значит, ты побывала в Архиве. И я знал, что, когда я впервые проник туда, там был кто‑то еще. Сложив одно с другим, я предположил, что в ту ночь это могла быть именно ты. Драгоценный племянник Амальгамы Мендель не отправлял тебя на Черную Падь, как ты, вероятно, решила. Я наблюдал вашу маленькую стычку в «Перевернутой ступе» и решил: если тебя съест этот прожорливый Чер‑Мерсский монстр, а потом на месте твоего исчезновения найдут палочку Лютова, то все подумают на него. Я взял у него эту палочку и подбросил в нужное место.

– Вы хотели меня убить?

– Я не мог рисковать. Если бы ты узнала меня – это могло бы расстроить все мои планы. Кроме того, в твоих руках оказался список. Я даже не заметил, как выронил его из‑за этого идиота – сторожа. И я видел, как ты его подняла. Нужно было что‑то предпринять – избавиться от тебя. Но ты вернулась. Ты оказалась не так слаба, как я думал. И тогда я понял, что лучше сделать тебя своим другом, а не врагом. Это было нетрудно – тебе так нужен был друг.

Эти слова отозвались внутри Милы неприятным ноющим отзвуком. Друг, который хотел ее убить? Это было похоже на плохой и несуразный сон, в котором нет и не может быть никакого смысла. Она уже давно была уверена, что Гильдия завербовала двоих волшебников. Корешка и… Нет. Этого просто не может быть.

– Но… Я не понимаю… Вы и Гильдия? Это невозможно…

– Гильдия? – искренне изумился Многолик. – Я считал тебя более сообразительной. Гильдии нет. Давно уже не существует. И я не позволю, чтобы она возродилась. Тринадцать лет назад я был в плену и никогда не забуду, как никчемные, слабые людишки убивали магов, обладающих такой силой, которая им и не снилась. Но мне удалось сбежать. Никому этого не удавалось. Я всегда презирал простых людей, но после того как они чуть не убили меня, я решил, что в этом мире все нужно поставить на свои места. Волшебники прячутся по своим норам, боятся и позволяют простым смертным править этим миром. А я всегда считал, что должно быть наоборот. Власть – вот чего не хватает могуществу магов.

– Гильдии нет? – Мила ничего не могла понять; то, что говорил Многолик, не укладывалось в ее голове. – Но… А как же Метка?

– Очень удачный способ напомнить волшебникам об их страхе и разбудить в них ненависть к людям. Волшебники могущественны, они могут исцелять и ум, и тело. Но Гильдия убивала их. А от смерти нельзя исцелиться. Ее нельзя расколдовать. Мне нужны были сторонники. А разве в борьбе против простых смертных могут быть лучшие сторонники, чем те, чьих близких уничтожила Гильдия? Для этого я и побывал в Архиве – мне нужно было знать имена наследников. – Лицо Многолика расплылось в довольном оскале. – Скоро многие присоединятся ко мне, и все могущество, которым обладает волшебный мир, наконец выйдет из подполья. И ничтожества превратятся в рабов, как это и должно быть.

Мила лихорадочно затрясла головой.

– Нет, никто не станет… никто не станет вам помогать. Как же заповедь? Сила волшебников должна охранять, а не…

Многолик тихо засмеялся и посмотрел на нее с сочувствием.

– Охранять, но не править, – закончил он вместо нее. – Как благородно. Сколько глупых ограничений в этой голове. Ошибаешься – мне станут помогать. Желающих перейти на мою сторону будет немало. Многие ждут этого давно. Многие устали прятаться.

Мила тяжело дышала. В голове все перепуталось: мысли скакали, мешая друг другу. Конечно, все понятно – она спит и просто бредит во сне.

Красное сияние в Чаше сжималось и вспыхивало, словно что‑то там внутри хотело освободиться, но не могло. Видимо, она все‑таки не спит.

– А как же профессор Чёрк? Зачем вы заколдовали его? – спросила она, озвучив первую попавшуюся мысль.

– Вот тут мы и подходим к самому неожиданному во всей истории. К тому, что я не планировал. Как‑то раз ко мне подошел профессор Чёрк. За советом. Он знал, что я разбираюсь в тайнописи ничуть не хуже него…

– Он однажды говорил об одном очень хорошем криптографе. Значит, он имел в виду вас?

– Именно меня.

Мила кляла себя на чем свет стоит – ведь должна же была она обратить внимание на эти слова: «Хочу посоветоваться с одним очень хорошим криптографом. Почти таким же хорошим, как я». А кто заменил профессора Чёрка на тайнописи, после того, что с ним случилось? Это был Многолик. Уже тогда она должна была догадаться, куда пропала монета и чем это может грозить. Но ведь она и подумать не могла на Многолика. Она была уверена, что лучше него нет никого во всем Думгроте.

– Он показал мне монету. Я думаю, что расшифровал эльфийскую загадку даже быстрее самого Чёрка. И разгадка меня очень заинтересовала. Я понял, что в мои руки попало настоящее сокровище. Древняя Чаша эльфов, которая может сделать волшебника всемогущим, и место, где она спрятана, – это могло значительно облегчить мою задачу. Да и кто отказался бы сделаться всемогущим? Когда я спросил профессора, откуда у него эта монета, он назвал мне твое имя. Еще одно совпадение, подумал я? Мне нужна была эта монета, поэтому профессору Чёрку пришлось примерять Черную Метку.

Мила почувствовала укол вины – не принеси она Чёрку эту монету, он был бы сейчас здоров, вместо того чтобы находиться под заклятием, отобравшим у него не один месяц жизни.

– Но что сталось с профессором Корешком? Ведь он помогал вам, я знаю. Это он украл для вас сферу!

– Конечно, он. Им было очень легко управлять – он ничтожен и труслив.

– Я видела, как он выходил из лаборатории очень напуганный.

– У него сдали нервы. После случившегося с нашим любезным Чёрком, профессор Корешок совсем лишился покоя. У него хватило глупости проболтаться мне о своих намерениях. Он собирался все рассказать Велемиру. Я припугнул его, и Корешок вмиг невероятно поглупел от страха. В тот же вечер он напортачил – его летающие пузыри вызывали много вопросов. И я решил, что еще одна Черная Метка для острастки не помешает. Теперь от него было больше вреда, чем пользы. А я не мог упустить Чашу. Я был слишком близок к цели.

И все же кое‑чего не хватало. Я неплохо знаю легенды и конечно осведомлен, что достать Чашу из камня может только эльф. Монету Чёрку принесла ты. Но ты не эльфийка. И тем не менее ты очень настырно совала свой нос в эту историю. Нет, я вовсе не хочу сейчас тебя оскорбить. Наоборот. Если бы не твоя настойчивость, у меня бы ничего не вышло. Я подумал, что для начала было бы неплохо проверить, что тебе известно об Эльфийском Асфоделе, и я дал вам задание по тайнописи. К моему удивлению, это дало неожиданно богатые результаты. Твой вопрос о том, что такое асфодел, мне многое пояснил – ты слышала это слово прежде, и оно что‑то означало для тебя. Ты знала об Эльфийском Асфоделе. И, скорее всего – от эльфа, твоего куратора и друга. Я решил следить за тобой, потому что рано или поздно ты должна была приблизить меня к моей цели. Ты должна была сама привести своего друга‑эльфа к камню. И ты привела. Даже раньше, чем я мог надеяться.

Мила почувствовала себя самым глупым человеком на свете – так легко пойти на поводу у Многолика. Наверное, для него она действительно выглядела как глупая девчонка, настолько глупая, что этим грех не воспользоваться.

– А почему вы не убивали тех, кого… – Мила запнулась; она вообще не знала, зачем спросила. Может, просто не хотелось до конца верить, что Многолик такой плохой, каким она его теперь увидела?

– На кого надевал Черную Метку? – подсказал он ей. – Но зачем? Мне нужны сторонники, а не враги. В первый раз идея подбросить Метку мне пришла в голову случайно. И та, которую ты видела на стороже – а ты ведь видела? – это моя собственная. Мне ее повесили на шею, собираясь убить меня. Как оказалось, они поторопились. А зря. Теперь я не успокоюсь, пока слабые не станут рабами тех, кто обладает силой.

– Но вы не можете забрать Чашу. Нет… – Мила никогда еще не чувствовала себя такой беспомощной; она все еще не могла поверить, что это происходит на самом деле, но упрямо покачав головой, повторила: – Не можете…

– И кто же помешает мне? – спросил Многолик, демонстративно вытягивая Чашу перед собой. – Не ты ли, Мила?

Он сделал шаг вперед, тяжелый плащ прошуршал по траве. Сияющие алые блики от Чаши брызгали отблесками на его рыжие волосы, которые казались теперь кроваво‑красными.

– И ты думаешь – ты сможешь? – его серые глаза теперь не походили на глаза Милы. Они были похожи на почерневшее от времени серебро.

– Может быть, я попробую? – раздался голос позади Милы и, обернувшись, она увидела Горангеля.

– Еще один бродит без сна, – усмехнулся Многолик. – Профессор Лирохвост огорчится: его эксперимент вышел хуже некуда.

– Эльфа не так просто околдовать, – ответил Горангель.

Многолик спокойным взглядом посмотрел на Горангеля. На его лице ясно читалось, что он не видит в светловолосом юноше, стоящем напротив него, никакой опасности для себя. Лукой Многолик обладал большой силой, и ему даже не нужно было говорить об этом. Это было в его потемневших глазах. Это было в его руках, горящих алым огнем Чаши. Это было во всем его облике – высоком и исполненном темной угрозы. Мила смотрела на своего учителя и не узнавала его.

Многолик легким движением рук указал на Чашу и сказал, не отводя глаз от лица Горангеля:

– Ты можешь попробовать, если твоя жизнь так мало для тебя значит.

Горангель выпрямился и, не моргнув; выдержал взгляд Многолика. В его лице не было страха, и оно тоже было спокойно. Удивительно спокойно. Его светлые волосы хлестнуло порывом ветра, и Горангель шагнул навстречу Многолику…

И в этот самый момент в небе ударила молния. Все небо раскололось на части. Как фарфоровая посуда, оно покрылось жуткими трещинами. Но это была бы самая обычная молния… если бы только она не была черной – черной молнией, окаймленной сверкающей, искрящейся паутиной.

Раздался смех, эхом ударяющий в небо, словно раскаты грома. Это смеялся Многолик.

– Надо же! Сбываются предсказания, – сквозь смех произнес он голосом, в котором звенело торжество. – Одно за другим, словно открыли ящик Пандоры.

Мила не понимала, о чем он говорит, но, мельком глянув на Горангеля, она увидела, что тот понимает. Он смотрел в небо, словно ждал чего‑то. Мила тоже вдруг почувствовала, что сейчас появится нечто страшное, нечто неподвластное никаким силам: ни силе времени, ни силе самого могущественного из волшебников.

Небо снова разрезала молния, рассыпаясь черными трещинами по синему полотну, и из черной тучи, возникшей ниоткуда, появилось создание, которое, казалось, было рождено самой ночью. Но Мила его узнала. Она представляла его себе именно таким: налитым сияющей чернотой, с крыльями, одетыми в острые, как лезвия, перья, и глазами, источающими ядовито‑зеленый свет. Черный пегас вскинул голову, и его пронзительное ржание унеслось в густую синь неба.

Мила увидела, что на лбу и груди Черного пегаса блестели металлические доспехи. Они сверкнули яркой вспышкой, когда конь молнией рванулся вниз, к Многолику. В этот момент Мила поняла, что конь признал в нем своего хозяина – Горангель что‑то говорил об этом, но Мила сейчас плохо помнила.

Когда, запрыгнув на Черного пегаса, Многолик взлетел над землей, он развернул коня и крикнул вниз:

– Твоя жизнь пока останется с тобой, юный эльф. Видимо, сегодня не твой день, чтобы умереть.

Мила стояла, в растерянности глядя в небо. Она ничего не понимала и не знала, что делать, но решила, что должна попробовать сделать хоть что‑нибудь, осознавая в то же время, что совершенно бессильна против своего учителя. Рука сама вынула волшебную палочку из кармана. Ей казалось, что этот жест был совсем незаметным, но Многолик увидел и разгадал ее намерения.

Рывком он выбросил руку в ее сторону, и из каждого пальца вырвались красные, словно раскаленные, цепи. Видя, как на нее несется огненная сеть, Мила не могла даже пошевелиться от ужаса. В следующий миг ее подхватила невидимая волна, откинула далеко назад и пристолбила к толстому высокому дереву. Мила больно ударилась затылком и застонала от боли. Она пыталась пошевелиться, но цепи – теперь просто темные кольца металла – держали ее крепко. Она была привязана к дереву намертво.

– Глупо! – выкрикнул Многолик, с разочарованием глядя на Милу. – Это безрассудно – давать мне повод причинить тебе боль.

Он повернулся к Горангелю, который, казалось, был разочарован собственной беспомощностью. Он с сожалением смотрел на Милу, но при взгляде на Многолика в его глазах пробуждалась ненависть. Мила почувствовала, как кольнуло у нее внутри обидой и злостью – в глазах Горангеля всегда был только мир.

– Когда‑то эльфы умели летать, – крикнул Многолик с издевкой, снисходительно при этом усмехаясь. – Им даже крылья не нужны были для этого. Может, тебе стоит попробовать?

Мила внезапно забыла о боли и о цепях, сдавливающих ее тело. Она увидела на лице Горангеля радостную улыбку и, проследив за его взглядом, поняла, чему он улыбался.

Существо, которое она когда‑то приняла за большую белую птицу, стремительно летело к ним, наполняя светом темное ночное небо. Белые лебединые крылья стрельнули над телом летящего коня ослепительной вспышкой.

– Беллатрикс… – прошептала радостно Мила.

Горангель рванулся к приближающемуся коню и словно взлетел, оказавшись на спине Беллатрикс в считанные секунды.

Мила зачарованно смотрела, как на фоне неба застыли друг против друга два всадника. Беллатрикс воинственно мотнула головой, а Черный пегас свирепо фыркнул, и из его ноздрей вырвался густой, похожий на смог, пар, осев на металлической поверхности налобной пластины.

– Верните Чашу, – крикнул Горангель. – Она вам не принадлежит!

– Но ведь это я держу ее в руках, глупый мальчишка, – ответил Многолик. – Неужели ты не заметил, каким светом она горит? Сила Чаши уже в моей власти.

– Нет, – сказал Горангель. – Еще нет.

Беллатрикс несколько раз взмахнула крыльями, приближаясь к Черному пегасу.

– Вы ничего не получите! – воскликнул Горангель и, взмахнув рукой, метнул в Многолика шаровую молнию, возникшую из воздуха буквально в одно мгновенье. Мила уже видела такую однажды.

Многолик ловко поймал сверкающий шар, остановив его в дюйме от своей ладони, и с яростью отбросил обратно, но Горангель успел увернуться, и молния угодила в большое дерево за его спиной. Толстый ствол с трескучим грохотом развалился на две половины, и голые верхушки ветвей потянулись к земле, словно их разорвали огромные невидимые руки.

– Жалкая попытка! – искривив рот, воскликнул Многолик. – Неужели ты и впрямь думаешь, что у тебя есть какие‑то шансы?

– Забрать Чашу? – спросил Горангель. – Я рискну. Или вы хотите, чтобы я просто дал вам ее украсть? Не выйдет! Я не отступлюсь.

Многолик вновь засмеялся.

– Глупец! Я говорил не об этом. Я имел в виду, что у тебя нет никаких шансов выжить.

С последними словами улыбка исчезла с его лица, в нем появилось что‑то зловещее и неотвратимое. В следующую секунду Мила увидела, как Черный пегас яростно взметнулся на дыбы, и раздалось его отчаянное ржание, оглушившее Милу.

Что‑то произошло…

Одиночный порыв ветра шевельнул верхушки деревьев, и тут же воздух застыл без движения. Цепи Милы словно натянула чья‑то невидимая рука: они впились в ее руки и ноги, причиняя невероятную боль. В воздухе замелькали черные тени, сначала размытые, – они кружили в небе с тихим свистом. Мила не могла понять, что это. Но, устремив взгляд на Горангеля, поняла и в тот же миг захлебнулась от ужаса…

Черные тени окружали его, именно к нему они слетались, и их было все больше и больше. Одна тень промелькнула прямо перед ним: Беллатрикс вскинулась и подалась назад. Горангель растерянно оглянулся по сторонам, а следующая тень мелькнула позади него, кинувшись на Беллатрикс. Белоснежный конь закружил в воздухе, пытаясь увидеть, что на него нападает. Но тени раз за разом мелькали позади: тени, десятки теней вороного пегаса. Словно туман, они опутывали Беллатрикс, один в один похожие на голову черного коня со шлейфообразным, как у кометы, хвостом. Только вместо зеленых светящихся в темноте глаз у них была пустота. Снежногривая Беллатрикс словно сумасшедшая металась из стороны в сторону, уворачиваясь от теней‑призраков, а Горангель не мог успокоить своего коня. Он не мог сделать ничего.

Милу охватила паника и злость. Она рвалась из цепей, но они держали ее слишком крепко. Да и чем бы она могла помочь Горангелю?

Крикнув что‑то несвязное в бессильной ярости, Мила подняла голову и вдруг заметила, что Многолик поднялся выше в воздухе. Ужас, словно камень, застрял у нее в горле, когда он с неприкрытой злостью посмотрел на Горангеля, который не видел его, опутанный призраками Черного пегаса. На Горангеля надвигалась очередная лошадиная голова с пустыми глазницами, и в тот же момент Многолик протянул вперед руку.

– Горангель! – что было сил закричала Мила. – Горангель!

Мила кричала во весь голос: она должна была предупредить его, сделать все, чтоб он ее услышал.

– ГОРАНГЕЛЬ!!!

И он услышал. Она так и не поняла, что случилось, но, встретившись глазами с Горангелем, увидела, как он беззвучно что‑то прошептал. Будто по его приказу Беллатрикс как вихрь взметнулась в небе, и черные тени бросились от нее врассыпную. И в тот же миг возле Многолика из воздуха возникла целая лавина белых перьев. С невиданной скоростью они ринулись ему в лицо, облепив его глаза мертвой хваткой.

Многолик закричал и беспомощно замотал головой. Чаша выскользнула из его рук и каким‑то чудом не разбилась, упав на землю. Многолик ослеп. Пытаясь сорвать со своего лица маску из белых перьев, он хватался за него руками, но все было бесполезно. Конь под ним потерянно рвался сразу во все стороны, как будто тоже ничего не видел, и Мила поняла, что теперь Горангель может забрать Чашу, хотя это и казалось ей невероятным. Горангель всегда был для нее загадкой, слишком совершенной, чтобы можно было разгадать. Мила даже подумала, что победа досталась ему так легко, как не досталась бы никому другому.

Она чувствовала, что цепи, приковавшие ее к дереву, начали ослабевать, однако все еще не отпускали.

Беллатрикс опустилась на землю. Горангель спешился и поторопился на помощь Миле.

– Ты как? – спросил он, приближаясь.

– Ничего, – отозвалась Мила, хотя это и было не совсем так – голова кружилась, и все тело ныло от впивающихся в него цепей.

– Сейчас придумаю, как тебя освободить, – заверил Горангель, окидывая цепи беглым взглядом.

В глазах у Милы все заплясало и показалось, что поляна позади Горангеля шевелится. На секунду ослепила короткая вспышка, а в ушах зашумел странный звук, похожий на свист. Не очень хорошо соображая, Мила решила, что у нее не все в порядке со зрением. Или это ее измученное событиями сознание морочит ее. Но, как бы там ни было, она не была настроена задумываться над причудами собственного воображения. Тем более, что Горангель в этот момент весело улыбнулся, как может улыбаться только победитель, и сказал:

– А он совсем не добрый – наш Многолик, – он освободил от цепей шею и плечи Милы; дышать стало легче. – Вот страху‑то нагнал. Был момент, я даже заволновался. Но, в конце концов, не так уж это было и…

Горангель вдруг вздрогнул и замолчал, как будто услышал какой‑то звук. Но Мила ничего не слышала, даже свист в ушах замолк. Горангель посмотрел на нее как‑то удивленно и с недоумением, словно видел ее впервые и раздумывал над тем, кто она такая.

– Горангель… – тихо позвала Мила, силясь понять, что его так заинтересовало.

Он коротко моргнул, и его губы дрогнули в странной полуулыбке. Так улыбаются беззаботные люди, когда споткнутся и, поднимаясь, не конфузятся. А их улыбка, это что‑то вроде беспечного: «подумаешь, споткнулся».

Мила с удивительной ясностью вдруг поняла, что не только свист в ушах прекратился, но и в глазах больше не мерцает. И вообще почему‑то стало удивительно тихо. Горангель отступил на шаг назад, и Мила краем глаза уловила короткую вспышку где‑то на уровне его груди. Она медленно, нехотя, опустила глаза вниз – туда, где из груди Горангеля, переливаясь золотым блеском, торчало толстое копье с острым наконечником…

Мила почти физически почувствовала, что в этот момент время остановилось. Она смотрела на Горангеля, не отрываясь. Видела, как он опустил глаза вниз и коснулся руками копья. Его плечи поникли, а зеленые глаза вернулись к лицу Милы…

За спиной Горангеля мелькнула фигура всадника на Черном пегасе, но Миле почему‑то было все равно. Не доверяя больше своим глазам, но тяжело дыша от предчувствия чего‑то необратимого, она увидела, как копье в груди Горангеля растаяло, а его тело засияло ярким светом. Он откинул голову назад, и тут же алый огонь Чаши, лежащей в нескольких шагах на земле, наполнился лунным светом. Тело Горангеля потерялось в ослепительном сиянии, вспыхнули звездные искры, как будто загорелась и взорвалась целая галактика, и он… исчез…

– Так умирают только эльфы, – раздался холодный голос Многолика. – Не оставляя своего следа на земле.

Мила подняла на него глаза. Наверное, он теперь и ее убьет. Мила даже не знала, страшно ей или нет. Она была не в силах об этом думать. Зеленые глаза, напоминающие мириады звезд, все еще смотрели на нее, хотя их уже даже не существовало.

– И все‑таки я ошибался, – сказал Многолик, глядя в пустоту, которая только что была Горангелем. – Сегодня именно тот день, когда он должен был умереть.

Он повернулся к Миле. Чаша Лунного Света наливалась красным сиянием, подчиняясь злой воле того, кто так стремился владеть ею. Мила все ждала, что сейчас она тоже умрет. Но этого не произошло.

Многолик направил руку в сторону Чаши и воскликнул:

– Аннексио!

Эльфийская Чаша медленно поднялась в воздух и послушно легла в руки Многолика.

Бывший учитель холодно и безразлично посмотрел на Милу, когда она заметила, что вокруг Черного пегаса разрастаются темные клубы дыма. Вороной конь метнулся в воздухе и в один миг потонул в черном облаке вместе со своим хозяином. Когда дым рассеялся, осталась только ночная синева неба перед глазами Милы.

Цепь шевельнулась, звонко ударяясь о ствол дерева, и в следующее мгновение Мила упала на землю. Придя в себя, она поднялась на ноги и, вытирая руками мокрое лицо, шаткой походкой направилась к спящим у камня Асфодела друзьям.

Date: 2015-07-25; view: 288; Нарушение авторских прав