ГЛАВА 29. У Шурочки из глаз полились слёзы

У Шурочки из глаз полились слёзы. Сами собой по­лились...

«Юрка-Юрка... Где ты, Юрка? Жив ли? Надо бы свекро­ви позвонить», — подумала Шурочка.

Страшновато было Юриной матери звонить. А вдруг... Вдруг Юрка так же, как Настя, уже ушёл? Ушёл туда, ку­да она, Шурочка, всё никак уйти не решится?

И Шурочка сначала приготовила себе поесть, потом по­ела, посмотрела телевизор. Потом она просто лежала и смо­трела в свой потолок, любуясь его трещинками.

Юриной матери она решилась позвонить только к вечеру.

— Шурочка! — обрадовались, явно обрадовались на том

конце провода.

— Здравствуйте, Наталья Леонидовна. Как Юра?

— Почему ты раньше не звонила? Я уже думала, что ты пропала. Думала, что тебя уже и на свете нет.

— Вы почти угадали. Как Юра? А муж ваш как?

— Нет больше Юриного отца, девочка. Умер. Схорони­ла я его, Царство ему Небесное. Но я ему слова твои пере­дала. А потом Юрка сумел записку передать. Прощения про­сил у нас.

— Где Юрка-то? — сердце Шурочки стучало гулко, ча­сто, и готово было выскочить из груди.

— Суд был уже. Полтора года ему дали. Сидит наш

Юрка.

— Вы его видели? На суде были?

— Была, Шурочка, была. После нашего разговора тог­да и пошла к Юрочке-то. Пошла сначала в церковь. Там пла­кала... А потом пошла к Юрке. У него ломка была, тяжё­лая ломка. Он чуть не умер.

— Боже мой...

Он всё время о тебе спрашивал... Я тебе адрес коло­нии дам, ты напиши ему... — тут Наталья Леонидовна осе­клась, и сказала, после паузы, — если хочешь...

— Давайте. Напишу, конечно, — и Шурочка записала адрес.

— А ты-то как? Колешься, небось... Деньги-то где бе­рёшь? — спросила «свекровь».

Шурочка могла бы соврать. Но голос этой женщины был таким... родным, что ли... И она знала всё... Главное — она Юрку знала, и Юрку не бросила... Чего было Шурочке бо­яться? Что скрывать?

— Я в борделе живу. За дозу. Два раза в день уже ко­люсь. Тоже чуть не умерла, а потом туда попала. Вот такие дела... со мной.

— Шурочка... А мама твоя знает?

— Нет. И не надо об этом.

— Понятно. Бедные вы дети наши... За наши грехи... — «свекровь» помолчала, а потом сказала Шурочке. — Послу­шай, дочка. Ты только сразу не отказывайся. Подумай там... Тут есть центр один, при церкви... Там вытягивают нарко­манов. Я про этот центр узнала, когда уже за Юрку ходи­ла молиться. Уже когда он сел. Может, тебе попробовать?

— Там, наверно, денег надо кучу?

— Нет. Денег не надо. Вернее, сколько кто может.

— Я больше ломку не перенесу. А потом — даже если ломку перенести, то и после неё — всё равно не бросишь. Все кто где ни лечился — все снова начинают. Вы же знаете. Если начал — это уже всё, конец... Мне Вадик... мне тут один... из нашей группы рассказывал, про Арса. Его заграницей, в крутой клинике лечили. А сюда вернулся, и снова подсел. Из дома убежал. Родители искали его с милицией.

— Нашли?

— Не знаю. Бесполезное это дело — лечение. Все го­ворят.

— Юра пишет, что он там завязал... После ломки...

— А желание? Как только возможность появится — удержаться невозможно!

— Ну так все равно, ты ведь не теряешь ничего. Попро­буй.

— Я подумаю. Нет, я, скорее всего, не пойду никуда. Тем более, что я неверующая... почти... — сказала Шуроч­ка. — Но всё равно — спасибо. Я Юрке напишу.

И когда Шурочка положила трубку, она повторила снова:

— Спасибо.

Потом Шурочка выдвинула нижний ящику комода и до­стала из него икону.

— Хоть я и неверующая, — сказала Шурочка иконе, — но я хочу тебя реабилитировать. Вставай снова сюда, наверх. И прости меня, что я такая непутёвая оказалась.

Но даже взглянуть на икону не было сил у Шурочки. Не пускало что-то.

Шурочка вытащила из сумки чек, взятый с собой, уко­лолась вскоре и уснула — без галлюцинаций и сновидений.