Потерянный рай

30 января 2009 – 17 мая 2009

Филиппины

На земле нас было шесть миллиардов в тот день, когда началось это путешествие.

Миллиардом станет меньше в день, когда я вернусь. Что мы творим?

Прежде чем познакомиться с этим регионом Юго‑Восточной Азии, где огромное количество жителей и еще больше вооруженных конфликтов, я изучал такие понятия, как перенаселенность, загрязнение окружающей среды, нищета… Но одно дело изучать, и совсем другое – в этом жить. В Манилу я прибыл в феврале 2009 года. Если посчитать население города и всех его пригородов, то получится ужасающих размеров агломерация – двадцать миллионов жителей, точка наибольшей концентрации населения на один квадратный метр земли во всем мире! Бесконечная вереница ослов, грузовиков, груженных покупками мопедов движется по улицам, где сотни сирот выпрашивают милостыню и роются в мусорных баках в надежде найти хоть что‑то, что можно съесть, надеть или перепродать. Слева от себя я вижу городскую бухту – гигантская мутная черная лужа, в которой плещется мусор, а вода здесь больше напоминает грязную жижу, разлившуюся на многие километры. Отвратительно до тошноты. Тем же вечером мой новый знакомый, француз Доминик Лемэ, подробно рассказывает, с чем ему доводилось сталкиваться за годы жизни в столице Филиппин. В этом городе, кажется, загрязнено абсолютно все: воздух, вода – кругом только мусор и сточные канавы. К системе канализации здесь подключено не более десяти процентов зданий, а прочие сточные воды и отходы преспокойно сбрасываются прямо в залив.

– Треть местных жителей живет в трущобах, – с горечью замечает Доминик. Неправительственная организация Virlanie[108], в которой он работает, на сегодняшний день едва ли не единственная действительно помогает детишкам, оказавшимся на улице. Она устраивает их в семьи, дает им новую среду обитания, обеспечивает нормальное будущее… Но эта задача не из простых! Передвижная школа, основанная этой организацией, собирает очень много детей, но после занятий они вынуждены расходиться, прихватив продуктовый паек. Один мальчишка лет пяти‑шести, грязнющий, но с живым добрым взглядом приходит сюда так часто, что волонтеры даже завели для него персональную зубную щетку. Однако никто из детей здесь никогда не остается. Где они ночуют? На какой куче хлама, в каких подворотнях?

Двигаясь от Филиппин к Индонезии, самой дальней точке Юго‑Восточной Азии, я должен за семь месяцев преодолеть множество отдаленных островов – густонаселенных, демонстрирующих рекордные уровни загрязнения, поражающих воображение своими контрастами и пугающих вооруженными конфликтами. Этот архипелаг делится на три островные группы: на самом севере – Лусон, где и располагается столица государства Манила, затем Висайи с массой крошечных островов и, наконец, на юге – остров Минданао, имеющий репутацию самого опасного места на Филиппинах. Именно здесь проживает мусульманское население, находящееся в непримиримом конфликте с властями. Отправляясь с густонаселенного севера страны в сторону Висайи – куда держу путь через острова Самар и Лейте, – я с трудом представляю, что увижу. Говорят, здесь люди самые нищие среди самых бедных. Здесь не найдешь не то что гостиниц – даже электричества. И тем не менее… Я пересекаю эти вулканические земли, заросшие кокосовыми пальмами, пребывая в полном восхищении. Любуюсь, как в море тарахтят банка – лодки, до краев заполненные свежим уловом и кокосовыми орехами. Островитяне продадут их, добравшись до Большой земли. Эти юркие лодки с крыльями‑аутригерами[109]развивают скорость катамарана, а работают от небольших бензиновых двигателей. В длину они достигают тридцати метров и фланируют между островками с удивительной легкостью. Еще раз мне удается воочию убедиться, что международные организации, ведущие свою статистику, никогда не сталкивались со здешними реалиями. Нищета в этих краях с лихвой компенсируется искренним смехом. Смехом рыбаков, возвращающихся с хорошим уловом. Смехом их жен, сплетничающих на солнышке под кокосовыми пальмами. Смехом их детей, плещущихся в морском прибое… Радостью наполнен каждый бесхитростный день этих простодушных людей.

Я выхожу на дорогу, огибающую великолепный пляж с белым песком, и рядом притормаживает какой‑то мотоциклист. Он американо‑голландец – сложная история! – и уже почти филиппинец, с тех пор как живет здесь на острове вместе с подружкой Пиной.

– Почему ты не хочешь после Минданао перебраться на Борнео[110]? – недоумевает он. – Это несложно, я на мотоцикле уже сто раз так ездил.

21 апреля 2009 года я просыпаюсь еще до восхода солнца на рабочем столе в полицейском участке, где провел минувшую ночь. Отсюда недалеко до пристани, где меня подберет деревянный тримаран[111], чтобы отвезти на остров Минданао, самую обездоленную местность во всей стране, которая по размерам втрое превосходит Бельгию. Под шум прибоя, бьющего о прибрежные камни, я тащу свою коляску по узким мосткам, и вот лодка в розоватых предрассветных отблесках медленно покидает уже знакомые мне берега. Стоя на палубе этого утлого суденышка, я стараюсь не думать о возможных предстоящих опасностях и сосредоточенно разглядываю буйки, расставленные в море с равномерными интервалами. С тех пор как я объявил о своем решении пересечь этот остров, меня старались переубедить порядком напуганные знакомые: «Минданао! Пешком! А ты не боишься ребят из Движения за независимость Минданао[112]? А из Национально‑освободительного фронта моро? Или из Исламского фронта освобождения моро? А вдруг ты встретишься с Абу Сайяф?» Этот остров приютил у себя одну из самых опасных вооруженных исламистских группировок в стране, которая ответственна за множество терактов и взрывов, убийств и похищений людей. Ее главная цель – создать в этих краях большое исламское государство, что, согласитесь, совсем не пустячное дело. Оно требует огромных финансовых вливаний. А потому организация добывает нужные ей деньги, похищая всех, кто имеет неосторожность показаться в поле ее зрения. Однако их истерические высказывания меня мало впечатляют, их войны меня тоже не касаются, так что я решаюсь дерзнуть. Утром 24 апреля я наконец‑то попадаю на дорогу, которая приведет меня в Замбоанга – город, расположенный в семистах километрах отсюда, в юго‑западной части острова. Сквозь листья банановых деревьев то и дело проглядывают крытые ржавым листовым железом дома городка Бутуан. Вооруженные люди в камуфляже ходят по центру города и своим присутствием вносят в привычную атмосферу городка тревожную нотку, нарушая суетливый бег джипни[113]и мототакси. Я стараюсь не придавать этому никакого значения, да и никто вокруг меня, кажется, не замечает присутствия парней в форме. По сути дела, семьдесят процентов вооруженных сил страны

базируются именно на острове Минданао, защищая его природные ресурсы и сельхозугодья – основное достояние Филиппин. Но делят это достояние очень не по‑братски, как подсказывают банальные подсчеты: вклад данного региона в экономику страны составляет шестьдесят процентов национального ВВП, тогда как из государственного бюджета он получает всего лишь двадцать процентов средств. Нищета доводит до отчаяния и без того расколотое политической ситуацией общество, в котором тринадцать миллионов христиан, потомков испанских колонизаторов, проживают рядом с четырьмя миллионами мусульман, иммигрировавших из соседней Индонезии, и двумя миллионами аборигенов‑полукочевников, которые испокон веков обитали в местных лесах. Этих аборигенов называют лумадами, в свое время их выселили с родных земель и до сих пор воспринимают как диких неотесанных туземцев. В таком многонациональном «винегрете» каждый считает себя – нужное подчеркнуть – обворованным, угнетенным, эксплуатируемым, гонимым, ограниченным в правах. На этой взрывоопасной территории пышным цветом произрастают социальная несправедливость, кризис исполнительной власти и превышение полномочий. Минданао мог бы процветать, но превратился в пороховую бочку.

^{Филиппины}

В первые дни пути по острову, преодолевая километр за километром по дороге в Кагаян‑де‑Оро, я попадаю в деревеньки, где жизнь течет вполне мирно. Местный торговец предлагает мне дао, местный подогретый йогурт, смешанный со сладкой лягушачьей икрой и кактусовым джемом. Чуть поодаль дремлет мотоциклист, облокотившись на руль своего стального друга. Рядом с ним спутница, которая терпеливо ждет окончания этой сиесты, чтобы снова продолжить путь. Еще чуть дальше несколько крестьян пытаются взвесить жирного хряка – ему связали копытца, чтобы не брыкался. А в кокосовой рощице сборщики плодов готовятся отпраздновать сегодняшний богатый урожай, за который они выручат кругленькую сумму Я бреду вдоль бамбуковых и тростниковых хижин с соломенными крышами

– там какая‑то парочка прогуливается в тени крытой веранды. Неуверенный голос молодой певички доносится из караоке‑бара, стоящего неподалеку от палатки со свежими ананасами… В Одионгане я впервые пробую засахаренные авокадо в лавочке, которую держит очаровательная семья, а глава местного муниципалитета, капитан Барангей[114], приглашает меня переночевать у него дома. Я засыпаю с мыслью, что жизнь порой бывает к нам ласкова, как ветерок в голубой лагуне…

Еще через несколько дней на моем пути выплывает из тумана остров Камигуин. Захожу в ресторан с надписью «халяль» неподалеку от мечети. С моим появлением атмосфера в заведении становится натянутой – но стоит мне произнести по‑арабски несколько заготовленных вежливых фраз, как лица кругом оживляются. «Ты мусульманин?» – доносятся со всех сторон расспросы. Нет, но ведь я прошел множество мусульманских государств, и везде меня принимали как дорогого гостя. Тут же передо мной на столе появляется тарелка, на ней рис и рыба. А на прощание молодая официантка тихонько предупреждает меня: «Пожалуйста, в Замбоанге веди себя поосторожней!»

И вот я уже покидаю город Илиган, не переставая думать о преступлениях, взрывах и похищениях, которыми меня запугивали. Обстановка кругом резко меняется. Военные разворачивают весь транспорт, движущийся вдоль реки, в сторону временного моста: всего пару недель назад здесь взрывом была разрушена одна из переправ. В полицейском участке, куда меня отправляют переночевать, я сразу же оказываюсь под присмотром бдительных спецслужб. Наутро двое «борцов за мир», Хун Энрикес и его подружка Джайшри, присоединяются ко мне, чтобы пойти дальше вместе. От их комментариев мне становится не по себе… По дороге Хун показывает развалины местного банка и взорванные жилые дома, на которых видны следы снарядов, выпущенных мятежниками из MILF, Национально‑освободительного фронта моро. Моро – так называют себя коренные народы Южных Филиппин

– исповедуют ислам. Они пришли из горной местности восемь месяцев тому назад. После того жуткого налета выжившие укрылись в других провинциях… Голос Хуна предательски дрожит, он не может сдержать эмоций, когда показывает мне место неподалеку от заводика по переработке копры[115], где жила его мать. Теперь вся дорога здесь усеяна контрольно‑пропускными пунктами – через каждые три‑пять километров мы натыкаемся на них. Вот это парадокс! В недалеком прошлом мне, помнится, уже случалось идти «во имя мира» в сопровождении полицейского эскорта. На сей раз к моему маршу мира присоединились армия и спецслужбы… В районе Коламбугана один из солдат рассказывает мне, что несет с собой боезапас – четыреста патронов, а его напарник тащит гранатомет и снаряды к нему, только я в этом совсем ничего не понимаю. Такие игрушки больших мальчиков всегда были и остаются для меня диковиной. Осматриваясь, я насчитываю вокруг себя тридцать вооруженных людей! С другой стороны, сейчас в горах сидят сепаратисты, которым разведка уже донесла, что я здесь.

– Не волнуйтесь, – говорят мне солдаты. – Эти мятежники сейчас из своего логова носа не высунут!

А мне кажется, что я марионетка и оба враждующих лагеря по очереди стараются подергать меня за ниточки. Достает это колоссально!

Военный марш‑бросок протяженностью в четыреста километров – до окраин Замбоанга – превращается в кошмар. Машина запущена! Приказ ясен: путешественника надо доставить целым и невредимым до парома, который перевезет его в Малайзию. Все надо провернуть без сучка и задоринки, иначе беды не миновать. И я вынужден приспосабливаться – шагать, делать привалы, есть и спать вместе с военными. Они так заботятся обо мне! Может, это отвлекает их от повседневного армейского быта. Но ведь и со мной непросто!.. Как‑то утром толпа любопытных ребятишек окружает меня со всех сторон – они собрались идти вместе с нами! Конвой из солдат и оборванных сопливых детишек превращает нашу процессию в цирковую! Я давлюсь от смеха и учу их повторять слова: «Мы хотим мира! Миру – мир!» Пока мы с малышней весело скандируем эти фразы, я замечаю, что некоторые солдаты, забыв о формальностях, охотно присоединяются к нашему нестройному хору…

Неподалеку от города Пагадиан на дорогу внезапно выскакивает внедорожник с машиной сопровождения. Оттуда вылезает мэр города, а его здоровенный охранник в темных очках пристально вглядывается в окрестности, прижав к пузу пистолет.

– Вы приближаетесь к зоне повышенной опасности, – заявляет мэр. – В наших краях участились атаки мятежников, они приходят со стороны реки. Говорю вам, идти здесь – чистое безумие!

Я набираю побольше воздуха в легкие, собираясь парировать, что иду в сопровождении военизированной охраны, – и, обернувшись, вижу пустую дорогу. Все мои молодчики как сквозь землю провалились! Никого! Эта территория не относится к их юрисдикции, они попросту молча ушли. Мэр со своим Шварценеггером преспокойно забираются во внедорожник и уезжают, поднимая облако пыли, а я остаюсь один в чистом поле. От всего моего внушительного эскорта остался только один пухленький полицейский на мотоцикле, и он поторапливает меня: «Давай, Жан, давай же, пошли быстрее!» Я прикусываю губу, чтобы не рассмеяться.

Пару дней назад я разговорился с одним из приставленных ко мне спецагентов в штатском. В семидесятых, рассказал он, в этих краях действительно было весьма опасно, до тех пор пока не вмешалась регулярная армия. Теперь стало поспокойнее. Только десять‑пятнадцать процентов территорий еще остались в запретной зоне. Ведется разработка угольных месторождений, местные жители снова выращивают рис, собирают кокосы, добывают каучук. Но война разорила эти земли, поэтому людям особо выбирать не приходится. По‑прежнему самым доходным здесь остается бизнес по похищению людей: одна из группировок, базирующаяся в этих местах, держит в заложниках троих филиппинских учителей из самых обычных семей и требует за них миллион песо[116].

Неужели в этом неспокойном краю все стали смотреть на человеческую жизнь и смерть как на нечто обычное, самой собой разумеющееся? Мое внимание привлекает странная вывеска «Игорный дом на костях»[117]на фасаде одного из зданий. Мне объясняют, что азартные игры здесь находятся под строжайшим запретом. Однако на время траура людям позволено испытывать фортуну! Так что стоит кому‑то отправиться в мир иной, как его родственнички могут отправиться сюда бросать кости. Похороны как повод развлечься! Поэтому зачастую здесь тела покойных до поры до времени сохраняют в формалине, откладывая погребальный обряд (как только усопший похоронен, в казино его родных уже не пустят), а кое‑кто не гнушается брать трупы в аренду и на несколько недель зависает в подпольных притонах.

На подступах к Замбоанге, в самой опасной части одноименного полуострова, на котором он расположен, меры безопасности вокруг моей колясочки заметно усиливаются. Мы получаем подкрепление: двадцать полицейских, два автомобиля сопровождения и пятеро офицеров спецслужб, постоянно находящихся на связи с главным командным пунктом. «Не беспокойтесь», – говорят мне. Было бы глупо беспокоиться…

С борта судна, везущего меня к острову Борнео, я разглядываю берега Замбоанга, который мало‑помалу скрывается за узкой полоской пляжей, и прощаюсь с его армией, его мятежниками, его брошенными на произвол судьбы аборигенами, его завоевателями – маврами и испанцами. Всего за какую‑то пригоршню специй, за клочок земель, за ваших выдуманных божков… Что же вы сотворили с этим островом?

Date: 2015-07-22; view: 415; Нарушение авторских прав