Кассета 2. Сторона б

В память о Ханне мне следовало бы заказать горячий шоколад. В «Моне» его подают с плавающим зефиром. И это единственное место из тех, что я знаю, где так делают. Но когда официантка принимает у меня заказ, я говорю, что буду кофе, потому что он на целый доллар дешевле шоколада. Она дает мне кружку и показывает на стойку самообслуживания. Наливаю полужирные сливки так, чтобы они закрыли дно кружки, а затем добавляю кофе.

Может, стоит посидеть здесь подольше и послушать записи? Мне кажется, нужно закончить с этим как можно быстрее. Лучше всего сегодня же. Интересно, получится ли у меня? Должен ли я дослушать до моей истории и отправить кассеты дальше? Или же стоит узнать, чем все закончится?

– Что слушаешь? – спрашивает девушка‑официантка. Она стоит рядом со мной, проверяя, не нужно ли долить в контейнеры сливки – полужирные, обезжиренные и соевые. Тату в виде пары черных линий тянется по ее шее и исчезает за воротничком блузки.

– Так, ерунда, кое‑какие записи на кассетах. – Бросаю взгляд на желтые наушники, болтающиеся у меня на шее.

– На кассетах? – Она берет контейнер с соевым молоком и держит его, прижав к животу. – Очень интересно. Это кто‑то из известных исполнителей?

Качаю головой и кладу в кофе три кусочка сахара.

– Мы вместе ходили в школу, два года назад. Ты ведь Клэй, да?

Я ставлю кружку и пожимаю ей руку – она теплая и мягкая.

– У нас был один общий урок, – говорит она. – Но мы особо не общались.

Что‑то припоминаю, но ничего конкретного. Может, она подстриглась?

– Ты меня не узнаешь, – говорит она. – Это нормально. Я сильно изменилась после школы. – Она закатывает ярко подведенные глаза. – И слава богу.

– Так на что мы вместе ходили? – Беру деревянную палочку и помешиваю кофе.

– Работа по дереву.

Но я все равно не могу ее вспомнить.

– Все, что у меня осталось после занятий, – это какие‑то обломки, – говорит она. – Ах, да, еще я сделала такую специальную скамейку, на которой сидят, когда играют на пианино. Пианино у меня до сих пор нет, а вот скамейка сохранилась. А ты помнишь, что делал?

– Набор для приправ, – отвечаю я.

Продолжаю помешивать кофе, пока он не становится светло‑коричневым от сливок, а на поверхности начинают плавать коричневые вкрапления кофейной гущи.

– Ты мне всегда казался очень милым, – говорит она. – Все в школе так думали. Немного тихий, но хороший. Тогда все считали, что я очень много болтаю.

Клиент около стойки кашляет – мы одновременно оборачиваемся, но он ни на кого не обращает внимания, даже не оторвался от меню с напитками.

– Что ж, увидимся, когда у меня будет свободное время. – Она смотрит на меня. Мы снова пожимаем друг другу руки, и она возвращается за стойку.

Да, это я. Милый парень Клэй.

Будет ли она думать так же, если услышит эти записи?

Направляюсь в конец зала, к дверям, ведущим на веранду. Мне приходится переступать через вытянутые ноги посетителей, обходить выставленные стулья, пытаясь не разлить кофе. Но капля горячего напитка все‑таки проливается на пальцы. И сейчас я смотрю, как она стекает и падает на пол. А затем тру носком ботинка образовавшееся пятно, пока оно не исчезнет.

Это напоминает мне, как сегодня днем я видел листок бумаги, оторвавшийся от двери обувного магазина и упавший к моим ногам.

После самоубийства Ханны, но до того, как появилась коробка с кассетами, я часто оказывался рядом с обувным магазином ее родителей. Благодаря этому магазину они переехали в наш город. Его бывший владелец после тридцати лет работы собирался продать магазин и выйти на пенсию, а ее родители как раз хотели переехать и подыскивали себе бизнес.

Не знаю, почему я приходил в это место, возможно, мне хотелось быть ближе к Ханне, почувствовать какую‑то связь с ней, а это было единственное место, которое пришло мне в голову. Здесь я искал ответы на вопросы, которые никогда бы не задал вслух. О ее жизни. О смерти. Обо всем, что с ней происходило. Я и понятия не имел, что кассеты уже начали путешествие и что в них многое объясняется.

Впервые я пришел к обувному магазину в первый день после ее самоубийства. Свет не горел, а на листке, приклеенном к витрине, черным толстым маркером было написано: «Скоро открытие». Очевидно, писалось в спешке: почерк был очень неряшливым, словно у кого‑то не было времени. На стеклянной двери представитель службы доставки оставил записку на самоклеящемся листке: «Попробую завтра». Через несколько дней, когда я вернулся к магазину, на двери появились новые записки.

Сегодня, возвращаясь из школы домой, я тоже проходил мимо обувного магазина. Когда я читал даты и записки на листочках, приклеенных к двери, самая старая записка оторвалась и приземлилась на землю, прямо рядом с моим ботинком. Я ее поднял, посмотрел на дату и приклеил под более позднее послание.

Думаю, они должны скоро вернуться. Они уехали, чтобы похоронить Ханну в городе, где жили раньше. В отличие от стариков или больных раком, самоубийц никто не любит и не жалеет, поэтому они просто собрали вещи и уехали.

Открываю дверь на веранду «Моне», стараясь не расплескать кофе. Свет приглушен, все столики, включая тот, за которым любила сидеть Ханна, заняты. Трое парней в бейсболках баскетбольной команды молча сидят, склонившись над тетрадями и учебниками. Я возвращаюсь внутрь и сажусь за маленький столик у окна, через которое видно веранду, но столик Ханны скрыт за колонной, оплетенной плющом. Делаю глубоких вдох.

Ханна все продолжает свое повествование. И каждый раз, когда я слышу, что сейчас речь пойдет не обо мне, я успокаиваюсь, но ненадолго, потому что внутри меня уже поселилось чувство страха от того, что я должен услышать. Знаю, моя очередь рано или поздно наступит. И я только хочу, чтобы это все побыстрее закончилось. Что же я тебе сделал, Ханна?

* * *

Ожидая, пока она начнет говорить, смотрю в окно. На улице темнее, чем в кафе. Напрягаю зрение и вот уже могу различить свое отражение в стекле. Перевожу взгляд на плеер, лежащий на столе, – все еще тишина, хотя кнопка проигрывания нажата. Может, плохой контакт? Чтобы проверить, нажимаю «Стоп».

* * *

Затем снова «Проигрывать».

* * *

Тишина. Делаю погромче, шум в наушниках усиливается, и я снова уворачиваю громкость и жду.

Ш‑ш‑ш!.. в библиотеке нужно вести себя тихо.

Ее голос. Шепот.

Ш‑ш‑ш!.. в кинотеатре или церкви.

Внимательно прислушиваюсь.

Иногда рядом нет никого, кто бы попросил вас не шуметь… вести себя тихо‑тихо. Иногда нужна тишина, даже если ты один. Как мне сейчас.

Ш‑ш‑ш!

Посетители кафе громко болтают, но я слышу только голос Ханны.

Например, вам стоит быть тихим – очень тихим, – если вы собираетесь стать Подглядывающим Томом. [4] Потому что вдруг вас услышат?

Перевожу дыхание. Речь точно не обо мне. Пока не обо мне…

Что, если она… или я… обнаружат тебя?

Да‑да, тебя, Тайлер Даун.

Откидываюсь на спинку стула и закрываю глаза.

Прости меня, Тайлер. Мне действительно очень жаль. Все, кто уже был упомянут в записях, должны чувствовать небольшое облегчение. Они показали себя обманщиками, сопляками или ненадежными людьми, но ты, Тайлер, оказался по‑настоящему гадким.

Делаю первый глоток кофе. Подглядывающий Том? Тайлер? Никогда не знал.

Мне и самой немного гадко. Почему? Потому что я пытаюсь быть ближе к тебе, Тайлер. Я пытаюсь понять, какое возбуждение ты должен был испытывать, подсматривая в окно чьей‑то спальни, наблюдая за кем‑то, кто об этом даже не догадывается. Пытаясь поймать его на чем‑то… А что ты, собственно, хотел увидеть, Тайлер? Ты был разочарован? Или приятно удивлен? Ну, хорошо, сейчас самое время провести голосование. Кто из вас знает, где я сейчас?

Где же она?

Кто догадается, где я стою?

Кажется, я понял. Даже как‑то неловко.

Если вы сказали, что перед окном Тайлера, то вы угадали. И это место отмечено звездочкой – А‑4 на ваших картах.

Сейчас Тайлера нет дома, только его родители, и я надеюсь, они не заметят меня. К счастью, рядом с окном комнаты Тайлера растет большой высокий куст, за него всегда можно спрятаться. Кстати, около моего дома есть такой же.

Все нормально, Тайлер?

Не могу представить, как он себя чувствовал, когда отправлял эти кассеты дальше по списку, ведь он фактически отправлял свой секрет.

Сегодня встреча активистов, которые делают школьный фотоальбом. И там будет куча пиццы и сплетен. Поэтому я знаю, что ты вернешься затемно, что, безусловно, хорошо для подсматривающего новичка. Так что спасибо тебе, Тайлер. Спасибо, что благодаря тебе все получилось так просто.

Когда Тайлер слушал эту запись, сидел ли он, как и я, в «Моне», пытаясь успокоиться? Или он лежал дома на кровати и с недоумением смотрел за окно?

Прежде чем ты вернешься домой, я, пожалуй, загляну внутрь. Свет в коридоре включен, поэтому мне все хорошо видно. И да, я вижу то, что ожидала увидеть, – это фотоаппарат и куча разных объективов и приспособлений. Да у тебя целая коллекция, Тайлер! На все случаи жизни.

В том числе прибор ночного видения. С этим объективом Тайлер выиграл соревнование штата по фотоискусству в номинации «Юмористический снимок». Он запечатлел старика, выгуливающего ночью собаку. Тайлер заснял момент, когда собака остановилась около дерева пописать. У него получилось, как будто из собаки вырывается зеленый лазерный луч.

Знаю, что ты сейчас хочешь мне сказать: «Это все для школьного фотоальбома, Ханна. Я школьный фотограф». Уверена, что это же ты говорил родителям, когда просил денег на новую аппаратуру. Но только ли для этого ты использовал свою камеру?

Может, для откровенных фотографий школьниц? Точно. Именно для этого. Прежде чем прийти к тебе, я посмотрела, что означает слово «откровенный». У него множество значений, но в нашем случае подходит только одно: «Определение процесса фотосъемки, при котором субъекты введут себя естественно, непосредственно, не позируют».

Скажи мне, Тайлер, теми ночами, когда ты стоял за моим окном, вела ли я себя достаточно непосредственно? Ты смог сделать кадр, когда я была естественна, не позировала…

Стоп. Вы слышите это?

Выпрямляюсь и опираюсь локтями о стол.

По дороге едет машина. Это ты, Тайлер?

Вот уже видны фары.

Слышу звук приближающегося автомобиля.

Сердце подсказывает, что это ты. Боже, как оно стучит. Машина сворачивает на подъездную аллею.

На заднем фоне слышу, как колеса шуршат по мостовой.

Это ты, Тайлер. Определенно. Ты не глушишь двигатель, поэтому я пока могу говорить. И да, это действительно возбуждает. Меня прямо‑таки охватила нервная дрожь.

Каково ему слушать это, понимая, что кассеты ходят по рукам.

Ну, хорошо, все готовы? Открывается дверка… и… ш‑ш‑ш!

Долгая пауза. Слышно ее тихое дыхание. Очевидно, ей приходится его контролировать. Хлопает дверь. Звенят ключи. Шаги. Открывается другая дверь.

Тайлер, я веду репортаж с места событий. Ты в доме, двери закрыты. Разговариваешь с родителями, рассказываешь им, что все хорошо, что это будет самый лучший фотоальбом в истории школы. А может, ты остался недоволен встречей, потому что было мало пиццы, и теперь ты идешь на кухню посмотреть, не осталось ли чего с ужина?

А пока мы ждем Тайлера перед окном его комнаты, я расскажу, как все начиналось. И если я ошибусь с последовательностью изложения, прошу тебя, Тайлер, найди всех людей, которые упомянуты в моих записях, и просвети их, когда ты на самом деле начал подсматривать. Ты ведь сделаешь это? Восполнишь пробелы? Потому что в каждой истории, которую я рассказываю, остается так много вопросов.

Вопросов? Я мог бы помочь тебе найти ответы на все вопросы, Ханна. Но ты никогда меня об этом не просила.

Например, как долго ты следил за мной, Тайлер? Как ты узнал, что на той неделе моих родителей не будет дома?

Вместо того чтобы задавать вопросы на той вечеринке, ты начала на меня кричать.

О'кей, время исповеди. В моей семье есть правило: когда родители куда‑либо уезжают, я не хожу на свидания. Они боятся, что если мне очень понравится какой‑нибудь мальчик, то я приглашу его домой.

В предыдущих историях я рассказала вам, что все слухи, которые ходили обо мне, были выдуманными. Это действительно так, но я никогда не была паинькой. Я не сидела все время дома, но я могла себя контролировать. С этого все и началось. Как ты знаешь, Тайлер, тем вечером я ходила на свидание и мальчик проводил меня до дома. Он стоял и ждал, пока я найду ключи и открою дверь, а затем… он ушел.

Боюсь даже посмотреть вокруг, вдруг посетители «Моне» уже поняли по моей реакции, что я слушаю не музыку, а что‑то другое, и теперь смотрят на меня. А может, никто не заметил? Какая им разница, что играет у меня в наушниках?

В комнате Тайлера по‑прежнему темно, что означает – либо разговаривает с родителями, либо ест. А у меня есть время рассказать о тебе.

Ты надеялся, что я приглашу парня домой? Заставило бы это тебя взревновать?

Помешиваю кофе деревянной палочкой.

В любом случае, я вошла в дом – одна! – умылась, почистила зубы, и в тот момент, когда я вошла в комнату…

Клик.

Вы знаете, какой звук издает фотоаппарат, когда снимает. В этом даже современные цифровые фотоаппараты не отличаются от предшественников. Окно в моей комнате всегда немного приоткрыто, чтобы был свежий воздух. Благодаря этому я догадалась, что за окном кто‑то есть.

Но я сомневалась, вдруг мне показалось. Уж очень неприятно узнать, что кто‑то караулит тебя за окном в то время, когда в доме никого нет. Я испугалась, но сказала себе, что нужно привыкать жить одной.

Однако я решила не рисковать и не стала переодеваться перед окном. Поэтому я села на кровать. Клик.

Ну ты и тупица, Тайлер. Когда мы были в средней школе, кое‑кто говорил, что ты умственно отсталый, но нет, ты не такой. Ты просто самый настоящий идиот.

Может быть, это был не «клик», сказала я себе. Может, это просто скрип: у меня деревянная кровать, и она иногда немного поскрипывает. Точно. Все дело в кровати.

И все‑таки я накинула на себя простыни и под ними разделась. Затем я надела пижаму, делая все как можно медленнее, опасаясь, что кто‑нибудь может меня сфотографировать. В конце концов, я не была уверена, чем именно наслаждался Подсматривающий Том.

Хотя подождите – еще одна фотография докажет, что за окном кто‑то есть, так? Тогда я смогу позвонить в полицию и…

Но правда была в том, что я не знала, чего ожидать. Родители уехали, и я была дома совершенно одна. Я решила, что лучше всего игнорировать человека за окном. Я боялась того, что может случиться, если он увидит, что я беру телефонную трубку.

Глупо? Да. Но что я должна была делать?

Ты должна была позвонить копам, Ханна. Это могло бы остановить снежный шар, катящийся с горы и набирающий скорость. Тот, о котором ты постоянно говоришь. Тот, который прокатился по всем нам.

Так почему же Тайлеру было так просто заглянуть в мою комнату? Это вы хотите спросить? Всегда ли я сплю с открытыми шторами? Хороший вопрос. Жалюзи были повернуты под таким углом, чтобы в безоблачную погоду, лежа на кровати, я могла смотреть на звезды, а в грозу любоваться молниями, озаряющими небо.

Я тоже так делаю – смотрю на небо перед сном. Только я, в отличие от Ханны, живу на втором этаже, поэтому мне можно не переживать, что кто‑нибудь меня увидит.

Когда папа узнал, что я сплю с открытыми жалюзи – пусть и не полностью, – он вышел на улицу, чтобы убедиться, что меня не видно. И это действительно так. Тогда папа пересек лужайку и подошел прямо к моему окну. И что он увидел? Несмотря на то что он был достаточно высоким и стоял прямо перед окном, я для него была невидима. И он успокоился.

Сколько ты стоял там, Тайлер? Как ты смог найти ту точку, из которой меня было видно? Наверное, ушло немало времени. Представляю, как ты намучался. Кстати, ты хоть добился, чего хотел? Сделал нужные тебе кадры?

Добился. Только не того, чего хотел. Вместо этого он получил публичное унижение.

Если бы я знала тогда, что это был Тайлер, если бы я аккуратно отодвинула жалюзи, чтобы увидеть его лицо, я бы выбежала на улицу и ты бы у меня поплясал. На самом деле это приводит нас к самой интересной части…

Стоп! Вот и он. Мы оставим эту историю на будущее.

Отодвигаю наполовину полную кружку с кофе на дальний конец стола.

Давайте я расскажу вам, как выглядит окно Тайлера. Шторы закрыты, но так как они сделаны из бамбука или чего‑то очень похожего, то между палочками остается небольшое расстояние. Мне достаточно встать на цыпочки, как когда‑то делал Тайлер, и я смогу дотянуться до довольно большой дырки, через которую отлично видно происходящее внутри. Вот он включает свет… закрывает дверь. Он… он сидит на кровати. Снимает ботинки… а теперь носки.

Тяжело вздыхаю: Тайлер, пожалуйста, не делай ничего глупого. Это, конечно, твоя комната, и ты можешь делать что тебе заблагорассудится, но не смущай себя еще больше.

Может, я должна предупредить его? Дать ему шанс спрятаться? Раздеться под прикрытием? Может, мне нужно постучать в окно? Или ударить по стене? Может, заставить его понервничать, как он меня?

Ее голос становится громче. Она хочет, чтобы ее поймали?

В конце концов, я ведь здесь именно для этого.

Месть? Нет, месть – это было бы слишком забавно. Месть дала бы мне чувство удовлетворения. Но мне нужно не это. Я уже все для себя решила. Так почему же я здесь? Что я говорила? Я сказала, что я здесь не ради себя.

Скажи нам. Ну пожалуйста, Ханна. Объясни мне, зачем я все это слушаю. Почему я?

Я здесь не для того, чтобы смотреть на тебя, Тайлер. Можешь успокоиться. Мне все равно, что ты делаешь. На самом деле я даже сейчас не смотрю на тебя. Я повернулась спиной к дому и смотрю на дорогу.

Это одна из тех улиц, где деревья растут с обеих сторон, смыкая ветви наверху наподобие арки. Звучит поэтично, не так ли? Однажды я даже написала стихотворение: Вот церковь, вот колокольня, открывайте скорее двери… там, та‑дам, та‑дам.

Один из вас его даже читал. Но мы поговорим об этом позже.

Слава богу, это не я. Я даже не знал, что Ханна пишет стихи.

Сейчас речь идет о Тайлере. И я все еще около его дома, на темной пустынной улице. И он не знает, что я здесь… пока не знает. Что ж, давайте покончим с этим, пока он не лег спать.

На следующий день после того, как Тайлер следил за мной под окном, я рассказала о происшествии девочке, которая сидела за партой передо мной. Все знали, что она умеет выслушать, посочувствовать, а мне нужно было, чтобы кто‑то переживал за меня, разделил мои страхи.

Оказалось, что эта девочка не такая. Она скрывала свое истинное лицо.

– Подглядывающий Том? – спросила она. – Ты говоришь о настоящем Томе?

– Думаю, да, – ответила я.

– Мне всегда было интересно, каково это. Ну, это… я не знаю… сексуально…

Определенно двулична. Но кто она? И почему мне не все равно?

Она улыбнулась и подняла бровь:

– Думаешь, он вернется?

Честно, мысль о том, что он может вернуться, не приходила мне в голову. Но сейчас я испугалась:

– Что, если вернется?

– Тогда ты должна будешь рассказать об этом мне. – На этих словах она отвернулась, давая понять, что разговор окончен.

Больше мы с этой девочкой не общались. У нас было много общих уроков, мы были милы друг с другом, иногда говорили о том, что стоит встретиться после занятий и поболтать, но так никогда этого не сделали. Пока однажды я не сказала ей, что мои родители уехали из города, и предложила ей прийти ко мне, чтобы поймать Подглядывающего Тома.

После школы мы зашли к ней домой, взяли ее вещи и пошли ко мне. Так как это был будний день, она объяснила родителям свой поздний визит ко мне работой над школьным проектом.

Неужели не только я оправдываюсь «школьными проектами»?

Ожидая, пока стемнеет, мы делали домашнее задание, сидя в гостиной. Ее машина была припаркована прямо перед домом в качестве приманки. Две девушки в пустом доме. Это же даже лучше, чем одна!

Я поеживаюсь, удобнее усаживаясь на стуле.

Мы перебрались в спальню, сели друг напротив друга на кровати и стали разговаривать обо всем подряд. Мы знали, что если хотим поймать Подсматривающего Тома, то должны вести себя как можно тише, чтобы услышать… Клик.

У нее отвисла челюсть. Ее глаза – я никогда не видела в них столько счастья.

Она прошептала мне, что мы должны продолжать разговаривать.

– Притворись, что ничего не слышала. Подыграй мне.

Я кивнула. После чего она прикрыла рот и заговорчески спросила:

– О боже! Ты позволила ему трогать тебя?

Мы «посплетничали» еще пару минут, пытаясь сдержать смех, который мог бы нас выдать. Но мы больше не слышали кликов, а темы для разговоров закончились.

– Знаешь, что мы можем попробовать? – спросила она. – Приятный, глубокий массаж спины.

– Да ты настоящая бестия, – прошептала я.

Она подмигнула мне, опустилась на колени, вытянула руки и начала тянуться, как кошка. Клик.

Искренне надеюсь, что ты уничтожил эти фотографии, Тайлер. Потому что если они обнаружатся, даже если ты не виноват, боюсь подумать, что с тобой будет.

Сажусь верхом на ее спину. Клик.

Откидываю ее волосы. Клик.

И начинаю массировать плечи. Клик. Клик.

Она отвернулась от окна и прошептала:

– Знаешь, что означает, если он перестает фотографировать?

Я ответила, что не знаю.

– Это значит, что он делает кое‑что другое.

Клик.

Продолжаю массировать ей плечи. На самом деле я думала, что у меня хорошо получается, потому что она перестала разговаривать, а ее губы расплылись в улыбке. Но затем она выдала новую идею – способ поймать этого извращенца. Один из нас должен просто выйти из комнаты, сказав, что пойдет набрать в ванну воды, и позвонить копам. Вот и все. Но затем она передумала.

– Хотя нет, – сказала она. – Не хочу уходить, пока не выясню, вдруг я его знаю. Что, если он ходит в нашу школу?

– И что тогда?

Она велела мне действовать, когда она скажет, и вылезла из‑под меня. По ее плану, когда она скажет «три», я должна была подойти к окну. Но я думала, что Подсматривающий Том уже наверное ушел – испугался, потому что с тех пор, как я с нее слезла, нас никто не фотографировал.

– Время молочка для тела, – сказала она. Клик.

Этот звук разозлил меня еще сильнее. Все, пора заканчивать эту игру.

– Посмотри в верхнем ящике стола.

Она вопросительно показала на стол около окна – я кивнула.

Я немного вспотел, даже футболка намокла. Снова пытаюсь устроиться на стуле поудобнее. Но, боже, я не могу перестать слушать.

Она открыла ящик, заглянула внутрь и прикрыла рукой рот, который открылся от удивления.

Что? В моем столе нет ничего, что могло бы вызвать такую реакцию. Во всей моей комнате нет ничего подобного.

– Не знала, что ты такая, – громко сказала она. – Мы должны попробовать это… вместе.

– Э‑э‑э… хорошо.

Она начала что‑то перебирать в ящиках и снова приоткрыла рот:

– Ханна? Сколько их у тебя? Ну ты и испорченная девчонка.

Клик. Клик.

Умно, подумала я.

– Почему бы тебе не посчитать?

– Сейчас попробую. Один… и два…

Я спустила одну ногу с кровати.

– …три!

Я подбежала к окну и потянула за шнур – жалюзи взлетели вверх. Я хотела увидеть твое лицо, но ты убегал очень быстро. Вторая девушка смотрела не на твое лицо, Тайлер.

– О боже! – закричала она. – Он засовывает свой член в штаны.

Тайлер, где бы ты ни был, мне очень жаль. Ты это заслужил, но я тебе сочувствую.

Так кто же ты? Я успела заметить, какого ты роста, цвет волос, но не смогла рассмотреть лицо. Но ты все равно себя выдал, Тайлер. На следующий день в школе я задавала всем один и тот же вопрос:

«Где ты был вчера вечером?» Кто‑то говорил, что был дома или в гостях. Или в кино. Или не мое дело. Но у тебя, Тайлер, был самый оборонительный – и в то же время интересный – ответ:

– Кто? Я? Нигде.

И по каким‑то причинам у тебя бегали глаза, а на лбу выступили капли пота.

Ты такой тупица, Тайлер.

Эй, по крайней мере ты оригинал. И ты перестал ходить к моему дому. Но я всегда ощущала твое присутствие, Тайлер. После твоих визитов я всегда проверяла, насколько хорошо закрыты жалюзи. Я больше не смотрела на звезды и никогда не видела молнию. Каждый вечер я просто выключала свет и ложилась спать. Почему ты не мог оставить меня, Тайлер? Мой дом. Мою спальню. Предполагалась, что там я буду чувствовать себя в безопасности. Но ты все разрушил. Хотя… не совсем все.

Ее голос дрожит.

Ты разрушил все, что осталось.

Она делает паузу. И в этот момент я понимаю, что пристально всматриваюсь в пустоту. Я смотрю одновременно на чашку и мимо нее. Я слишком напуган, чтобы смотреть на людей, мне кажется, что они уже давно за мной наблюдают, пытаясь понять, что отражается на моем лице и кто этот бедный парень, который слушает старомодные кассеты.

Насколько для тебя важна личная безопасность, Тайлер? Частная жизнь? Может, это все не так важно для тебя, как для меня. Но не тебе решать.

Смотрю в окно, сквозь свое отражение, на залитую светом веранду. Не уверен, сидит ли еще кто‑то за столиком Ханны, который прежде был еще одним местом, где она чувствовала себя в безопасности.

Кто же эта загадочная девушка, упомянутая в рассказе, Тайлер? Кто так загадочно улыбался, когда я массировала ей спину? Кто помог мне разоблачить тебя? Мне сказать? Я подумаю. Что она мне сделала? Ответы на эти и другие вопросы ищите на третьей кассете.

Но я готов к тому, что речь пойдет обо мне, Ханна. Я готов к тому, чтобы пройти через все это.

Ах да, Тайлер. Я снова стою перед твоим окном. Я немного прогулялась, чтобы закончить историю, но у тебя в комнате по‑прежнему горит свет, поэтому не могу удержаться, чтобы не сделать этого.

Долгая пауза. Шелест листьев.

Тук‑тук, Тайлер.

Я слышу это. Она дважды стучит в окно.

Не переживай. Скоро ты все поймешь.

* * *

Вытаскиваю наушники, аккуратно обматываю желтый провод вокруг плеера и складываю его в карман куртки. Напротив меня стеллаж, заставленный старыми книгами. В основном потрепанными вестернами, научной фантастикой, новинками в мягкой обложке.

Лавируя между столиками, подхожу к стеллажу. Большая энциклопедия стоит рядом со словарем, у которого оторван корешок, на его месте кто‑то черной ручкой написал «СЛОВАРЬ». Рядом на полке пять альбомов в разноцветных обложках, по одному на каждый год. В «Моне» их называют «Каракули». В этих альбомах посетители записывают свои отзывы, идеи, стихи, оставляют рисунки. На корешке каждого альбома написан год, в который были сделаны заметки.

Возможно, Ханна тоже что‑то в них писала. Например, свои стихи. Вдруг у нее были таланты, о которых я и не догадывался. Может, она умела рисовать. Мне нужно узнать о ней что‑то еще, отличное от того, о чем рассказывается в записях. Мне просто необходимо посмотреть на нее с другой стороны.

Так как большинство посетителей указывают даты своих записей, мне проще сориентироваться в альбоме и найти заметки, относящиеся к сентябрю. Вот и они. Придерживая разворот пальцем, возвращаюсь с альбомом к своему столику и открываю книгу.

На самом верху страницы красной ручкой написано: «Всем нужны палы‑выры». А внизу подпись – три пары инициалов Д. Д., А. С., Х. Б. Джессика Дэвис, Алекс Стендал, Ханна Бейкер. Под инициалами кто‑то согнул угол листа, сделав что‑то наподобие конверта, и вложил в него фотографию. Достаю ее и переворачиваю – это Ханна.

О боже, как мне нравится ее улыбка… ее волосы… на этом снимке они еще длинные. На фотографии она обнимает Кортни Кримсен. За ними толпа школьников, у каждого в руке бутылка, банка или красный пластиковый стакан. Кортни не выглядит счастливой. Похоже, она нервничает. Но почему?

Date: 2015-07-22; view: 274; Нарушение авторских прав