Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Кассета 1. Сторона а





 

 

* * *

 

Привет всем. Это Ханна Бейкер. Живая. [1]

В вашем магнитофоне.

Не может быть.

Никаких обещаний вернуться. Никаких повторений. И в этот раз совершенно никаких просьб.

Нет, это какой‑то бред: Ханна Бейкер покончила с собой.

Надеюсь, вы готовы к тому, что я сейчас расскажу. Это будет история моей жизни, точнее, история о том, почему эта жизнь неожиданно оборвалась. И если вы слушаете эти записи, значит, вы – одна из причин произошедшего.

Что? Нет‑нет‑нет.

Не скажу, на какой именно кассете будет упомянуто ваше имя, но будьте уверены: если вы получили мою посылку, я о вас рано или поздно вспомню… Обещаю. Все, что вы услышите, чистая правда. Задумайтесь, зачем мертвой девушке лгать? Все это смахивает на глупую шутку? Как бы не так, я уже не могу спорить или защищаться, поэтому сейчас говорю только правду.

Это что, извращенная предсмертная записка?

А вот теперь давайте смейтесь! Не знаю, как вам, мне кажется, что это было смешно.

Получается, что прежде, чем умереть, Ханна записала серию кассет. Непонятно только: зачем?

Сыграем в мою игру. Правила очень просты, их всего два: первое – вы слушаете кассеты от начала до конца; второе – передаете их дальше. Надеюсь, что выполнить их будет не так‑то просто.

– Что ты там слушаешь?

– Мама?!

Тянусь к магнитофону и нажимаю все кнопки сразу.

 

 

* * *

 

– Мам, ты меня напугала, – говорю я. – Так, ничего особенного, делаю школьный проект.

Уже вошло в привычку так отвечать на любые вопросы. Задержался? – Школьный проект. Нужны дополнительные деньги? – Школьный проект. И сейчас, записи девушки, которая две недели назад наглоталась таблеток, я тоже назвал «школьным проектом».

– Можно мне послушать? – спрашивает мама.

– Это не мое, – отвечаю, шаркая носком туфли по бетонному полу. – Я помогаю другу… с историей… такая скукотища.

– Что ж, молодец, – говорит она, наклоняясь через мое плечо, чтобы убрать рулетку, которая лежит под одной из моих старых пеленок, а затем целует меня в лоб. – Оставлю тебя в покое.

Я жду, пока за ней закроется дверь, кладу палец на кнопку «Проигрывать» и в этот момент чувствую невероятную слабость, которая разливается по моим пальцам, рукам, шее, и понимаю, что у меня нет сил, чтобы нажать одну‑единственную кнопку. Чтобы как‑то отвлечься, бросаю пеленку на коробку с кассетами – так она будет меньше мозолить глаза. Вот бы еще сделать так, чтобы вообще ничего не знать об этой коробке и семи кассетах, лежащих в ней. Когда я первый раз нажимал «Проигрывать», все было очень просто, я ведь понятия не имел, что услышу. А сейчас, когда я знаю, что на этих пленках, то боюсь услышать продолжение истории. Но пути назад нет, поэтому делаю звук потише и нажимаю‑таки «Проигрывать».

 

 

* * *

 

…первое – вы слушаете кассеты от начала до конца; второе – передаете их дальше. Надеюсь, что выполнить их будет не так‑то просто.

Итак, когда вы прослушаете все тринадцать сторон – именно столько историй я хочу вам рассказать, – перемотайте пленки на начало, сложите кассеты в коробку и передайте их тому, кто следует в повествовании за вами. А вы, счастливый тринадцатый номер, можете забрать их с собой в ад или куда‑нибудь там еще, в зависимости от вашей религии. Кстати, кто знает, глядишь, мы там встретимся.

В том случае, если кто‑то из вас захочет нарушить правила, знайте: я сделала копии всех записей, и если посылка не обойдет всех вас, то их услышат все жители нашего города. Поверьте, я все тщательно продумала. Хотя если задуматься, то вы мне ничего не должны. Так что решайте сами.

Нет. Не может быть, чтобы она на самом деле так думала.

Но помните: за вами следят.

 

 

* * *

 

У меня скрутило живот, стоит только расслабиться, как меня стошнит. Рядом на скамейке, всего в паре шагов, пластиковое ведро, если что, смогу до него дотянуться.

Я едва знал Ханну Бейкер. Несмотря на то, что летом мы вместе работали в кинотеатре, а недавно на вечеринке целовались, у нас никогда не было возможности по‑настоящему сблизиться, хотя мне не раз этого хотелось. Мне кажется, я не имею никакого отношения к ее смерти, непонятно, почему ко мне попали эти кассеты. Это, должно быть, ошибка… или дурацкая шутка.

Все‑таки мусорное ведро надо пододвинуть поближе. Нужно еще раз проверить упаковку, должен же где‑то быть написан обратный адрес. Может, я его просто не заметил? Если предсмертные записи Ханны Бейкер переходят из рук в руки, то, наверное, кто‑нибудь сделал с них копию и отправил ее мне, шутки ради. Ну, ничего, завтра в школе я во всем разберусь: он либо будет смеяться надо мной, либо самодовольно ухмыльнется и отведет взгляд. И что? Что я ему сделаю? Даже не знаю.


 

 

* * *

 

Чуть не забыла. Если вы в моем списке, вы должны были получить карту.

Я замер в руках с упаковочной бумагой, которую собирался выбросить в мусорное ведро.

Получается, что ошибки быть не может. Я определенно в списке: пару недель назад, за несколько дней до того, как Ханна наглоталась таблеток, в мой школьный шкафчик кто‑то просунул конверт. На оборотной стороне красным маркером было написано: «Сохрани его – он тебе понадобится». Внутри лежала сложенная карта города с десятком красных звездочек, которыми были отмечены разные места. В начальной школе мы использовали подобные карты, чтобы учиться определять север, юг, запад и восток. Я хранил, как выясняется, карту Ханны в рюкзаке, намереваясь показать ее в школе, вдруг кто‑нибудь еще получил такую же и знает, что это все значит. Но прошло время, она затерялась где‑то между тетрадями и учебниками, и я совсем о ней забыл. До этого момента.

В записях я буду упоминать некоторые места в нашем любимом городе, которые вам следует посетить. Конечно, не в моих силах заставлять вас, но если захотите получше разобраться в моей истории, то направляйтесь, куда я вам скажу. Или можете просто выкинуть карты, я все равно этого никогда не узнаю.

Рюкзак тяжестью давит на ногу: где‑то на самом дне, под тетрадями, лежит карта.

А может быть, и узнаю. Я еще точно не знаю, что бывает после смерти, возможно, сейчас я стою прямо позади вас.

Наклоняюсь вперед, упираюсь локтями в верстак и кладу лицо на руки. Проводя рукой по волосам, замечаю, что они неожиданно стали влажными.

О, прошу прощения. Это было нечестно.

Что ж, пожалуй, начнем. Фоли, ты готов?

Джастин Фоли… старшеклассник. Первый поцелуй Ханны. Откуда я это знаю?

Джастин, лапочка, с тобой я впервые поцеловалась. Мы гуляли, держась за руки, ты был моим первым парнем. Я это говорю вовсе не для того, чтобы казаться подлой – совсем нет. Думаешь, наше первое свидание произошло, потому, что ты этого захотел? Не совсем так: я все тщательно продумала и спланировала. Ты не знаешь, но за два года до того, когда я только перешла в старшую школу, а ты учился на год старше, я начала следить за тобой. Работая в отделе, где отслеживали посещаемость учеников, я узнала твое расписание. У меня до сих пор где‑то валяется его копия, ее наверняка найдут, когда будут разбирать мои вещи, и выкинут, решив, что это была пылкая любовь к старшекласснику, которая не имела последствий. Но так ли это?

Для меня нет. Я не случайно об этом вспомнила, все началось с нашей первой встречи.

Так где же я в этом списке? Второй? Третий? Чем дальше, тем хуже? Похоже на то. Не случайно она сказала, что счастливый тринадцатый номер может забрать эти пленки в ад.

Надеюсь, когда ты, Джастин, дослушаешь записи до конца, ты поймешь, что натворил. Это только сейчас кажется, что вроде ничего особенного не произошло, но предательство – это один из самых ужасных и непростительных поступков.


Знаю, вы не желали мне ничего дурного, уверена, что большинство из вас, скорее всего, пребывают в недоумении, почему они попали в мой список, но скоро все встанет на свои места.

Что я тебе сделал, Ханна? Потому что я сам, если честно, даже не догадываюсь, что произошло. Та ночь, если речь все‑таки о ней, была такой же странной для меня, как и для тебя. Может быть, именно поэтому я вообще не понимаю, что за чертовщина творится.

Первая красная звездочка находится в квадрате В‑4. Все просто: как в морском бое! В – по горизонтали и 4 – по вертикали. Когда вы дослушаете эту кассету до конца, отправляйтесь в указанное место: там стоит дом, в котором мы прожили совсем недолго, лето после нашего переезда в этот город, перед моим поступлением в старшую школу. Здесь я впервые увидела тебя, Джастин. Может, ты вспомнишь. Ты тогда был влюблен в мою подругу Кэт.

Если честно, она была моей единственной подругой, я тогда больше никого в городе не знала, а она жила по соседству, вот мы и подружились. До начала занятий было еще два месяца, и мы с Кэт много времени проводили вместе. Она рассказывала, что весь год ты не отходил от нее ни на шаг, ей даже казалось, что ты ее преследовал, случайно сталкиваясь в школьных коридорах, постоянно находясь где‑то рядом. Это что, действительно было случайно?

На дискотеке в конце учебного года ты наконец нашел в себе силы пригласить Кэт танцевать. Вы протанцевали вместе все медленные танцы, и она сказала, что собирается разрешить тебе поцеловать себя. Первый поцелуй в ее жизни. Какая честь!

Истории, должно быть, будут изобличать людей. Это единственная причина, по которой кассеты переходят из рук в руки, а не оказываются в помойке. Все боятся разоблачения. Ханна зачем‑то хотела, чтобы мы все услышали, что она хочет нам сказать. И мы сделаем то, что она говорит, передадим записи дальше, только чтобы их не увидели те, кого нет в ее списке. «Список». Звучит как закрытый тайный клуб. И по какой‑то причине я стал его членом.

Мне хотелось узнать, как ты выглядишь, Джастин, поэтому мы позвонили тебе и попросили зайти. Мы звонили от меня, потому что Кэт не хотела, чтобы ты знал, где она живет… по крайней мере, пока не хотела…

У тебя была тренировка – не помню, то ли баскетбол, то ли бейсбол, сейчас уже неважно, – поэтому ты мог зайти, только когда она закончится. Нам ничего не оставалось, как ждать.

Баскетбол! Тем летом многие тренировались, чтобы, перейдя в старшую школу, сразу попасть в запасные школьной команды. Джастин уже прошел этот этап и сейчас, на второй год обучения, рассчитывал на место в основном составе. Поэтому многие из нас играли с ним, надеясь чему‑нибудь научиться. И кое‑кто научился. В то время как другие, к сожалению, нет.


Мы сидели около окна и болтали, когда вдруг на улице появился ты с другом – привет, Зак!

Зак? Зак Дэмпси? Единственный раз, когда я видел Зака с Ханной, это ночь, когда мы с ней познакомились.

Перед моим прежним домом был перекресток в виде перевернутой буквы «Т». Так вот, вы шли прямо по центру дороги, перпендикулярно моему дому.

 

 

* * *

 

Так‑так… Подождите, мне нужно подумать. Чтобы сосредоточиться, ковыряю засохшее пятно оранжевой краски на верстаке. Интересно, почему я вообще это слушаю? Зачем я в это ввязался? Почему просто не вытащить кассету из магнитофона и не выкинуть всю коробку в мусорное ведро? С трудом сглатываю, в уголках глаз собираются слезы. Это все из‑за голоса Ханны, который, я думал, уже никогда не услышу. Не могу просто взять все и выбросить. И еще из‑за этих дурацких правил. Ханна говорит, что сделала копии всех пленок, а может, нет? Вдруг, если я не передам их дальше, то все закончится и никаких последствий не будет? Но что, если в этих записях есть что‑то, что может мне повредить? Что, если это все не шутка? Тогда появится второй комплект кассет, и все услышат, что на них записано… Пятно краски отслаивается как корка… Кто рискнет проверить слова Ханны на подлинность?

 

 

* * *

 

Ты перешагнул через сточную канаву и ступил на газон. Мой отец все утро усердно его поливал, поэтому трава была мокрой. Ты поскользнулся и упал. Зак шел, уставившись в окно, пытаясь получше рассмотреть новую подругу Кэт – вашу покорную слугу, – и споткнулся о тебя, упав рядом. Ты оттолкнул его и встал, после чего он тоже поднялся. На долю секунды вы замерли в недоумении, что делать дальше, после чего бросились бежать прочь от дома. Кто из вас решил, что это будет лучшим выходом из ситуации? Мы с Кэт смеялись как сумасшедшие, стоя около окна.

Я помню этот случай, Кэт рассказала мне о нем тем летом на вечеринке по поводу ее предстоящего отъезда. Ей произошедшее казалось очень забавным. На той вечеринке я впервые увидел Ханну Бейкер. О боже! Я думал, что она такая милая, и к тому же только переехала в наш город. У меня не очень хорошо складывались отношения с противоположным полом, но рядом с ней, мне казалось, я смогу стать другим, улучшенным Клэем Дженсеном, старшеклассником Клэем Дженсеном.

Кэт переехала до того, как мы пошли в школу, а я влюбилась в парня, который остался после нее. Прошло немного времени, как этот парень начал проявлять ко мне интерес, не исключено, из‑за того, что я все время была поблизости. У нас не было общих уроков, но первый, четвертый и пятый уроки проходили в соседних кабинетах. Пятый урок у меня был плавающим, но даже когда его не было, я всегда дожидалась тебя в коридоре.

На вечеринке Кэт, несмотря на то что было довольно холодно, все тусовались во внутреннем дворике. И конечно, я забыл куртку дома.

Через какое‑то время я смогла сказать тебе «привет», и вскоре ты начал отвечать на мое приветствие. Затем однажды я молча прошла мимо тебя. Я знала, что ты не сможешь этого стерпеть – так мы впервые заговорили.

Хотя нет, все было не совсем так. Я нарочно оставил куртку дома, потому что хотел, чтобы все увидели мою новую рубашку. Каким же я был идиотом!

– Привет! – сказал ты. – Ты не хочешь со мной поздороваться?

Я улыбнулась, перевела дыхание и обернулась:

– А что, я должна?

– Ну, ты же всегда здороваешься.

Я спросила, почему ты думаешь, что так хорошо меня знаешь.

На вечеринке Кэт во время моего первого разговора с Ханной я наклонился, чтобы зашнуровать ботинок, но у меня никак не получалось: пальцы онемели от холода, и я не мог справиться со шнурком. Ханна, что делает ей честь, предложила мне помочь, но я, конечно, ей не позволил. Вместо этого я ждал, пока Зак включится в нашу неловкую беседу, а я смогу сбежать в дом, чтобы отогреть пальцы в воде. Я был очень смущен.

Когда я спрашивала маму, как привлечь внимание мальчиков, она мне всегда говорила: «Притворяйся, что тебя сложно добиться». Так я и поступала, уверена, это сработало. Теперь ты дожидался меня после занятий, но все никак не мог решиться попросить мой телефон, хотя я знала, что рано или поздно это произойдет, поэтому тренировалась, как произнесу заветные цифры – со спокойствием и уверенностью в себе, как будто мне действительно все равно, как если бы я давала телефон по сто раз на дню. Да, мальчики в моей прежней школе спрашивали мой номер, но здесь, в новой школе, ты был первым. Вернее, нет, не совсем так. Ты бы первым, кто в результате получил телефон. Не то чтобы я не хотела его никому говорить раньше. Просто была осторожной: новый город, новая школа – на этот раз я собиралась следить за тем, какое впечатление произвожу на людей. В конце концов, как часто вам выпадает второй шанс? Когда меня прежде спрашивали номер, я называла правильно все цифры, кроме последней. Я пугалась и все портила… как бы невзначай.

Кладу рюкзак на колени и расстегиваю большой карман.

Когда ты записывал мой телефон, я очень сильно разволновалась, но к счастью, ты тоже нервничал, поэтому ничего не заметил. Когда я наконец произнесла последнюю цифру – правильную цифру! – я улыбнулась так широко и лучезарно, как только могла. У тебя так тряслись руки, что я испугалась, что ты сейчас сомнешь листочек, а это в мои планы не входило.

Вот уже карта Ханны на верстаке.

Я показала на цифру, которую ты написал:

– Тут должно быть «семь».

– Это и есть «семь».

С помощью деревянной линейки разглаживаю на карте замятины.

– А‑а‑а. Ну, хорошо, если у тебя это «семь».

– Это «семь», – сказал ты, но все‑таки подправил цифру, чтобы она стала четче.

Я все теребила манжет блузки и была практически готова промокнуть им выступивший у тебя на лбу пот… как сделала бы моя мама. Но слава богу, я удержалась. Ты бы тогда больше никогда не спросил ни у одной девочки телефонный номер.

Из‑за боковой двери мама крикнула мое имя. Я сделал звук тише, готовый в любой момент нажать на кнопку «Стоп».

– Да?

К тому времени, когда я добралась домой, ты мне уже звонил. Дважды.

– Не хочу тебя отвлекать, – говорит мама, – но мне нужно знать, будешь ли ты с нами ужинать.

Мама спросила, кто ты такой, я ответила, что одноклассник, скорее всего, звонил по поводу домашней работы. И она сказала, что ты сообщил ей то же самое.

Смотрю на первую красную звездочку. В‑4. Я знаю, где это. Но нужно ли мне туда идти?

Я не могла в это поверить. Джастин, ты обманул мою маму. Так почему же это меня так развеселило?

– Нет, – говорю я. – Пойду к другу. Помогу с его проектом.

Так как наша ложь совпала, это стало знаком.

– Хорошо, – говорит мама. – Оставлю твою долю в холодильнике, сможешь разогреть позже.

Мама спросила, какой у нас общий предмет, я сказала, что математика, в чем в общем‑то было немного правды. У нас обоих была математика. Только не вместе. И разные направления.

– Понятно, – согласилась мама. – Он мне так и сказал.

Я обвинила ее в том, что она не доверяет собственной дочери, забрала листочек бумаги, на котором она записала твой телефон, и побежала наверх.

Я пойду туда. К месту, отмеченному первой звездочкой. Но прежде чем я дослушаю до конца эту сторону первой кассеты, мне нужно зайти к Тони.

Тони никогда не менял автомагнитолу, у него до сих пор стоит кассетная. Это, утверждает он, позволяет ему решать, какая музыка будет играть в его машине. Когда он одалживает машину и в магнитолу пытаются поставить диски, то он всегда говорит: «Формат не тот». Так что в его машине, что бы ни случилось, всегда звучит только та музыка, которая ему нравится.

Когда ты подошел к телефону, я сказала:

– Джастин? Это Ханна. Мама говорит, ты звонил, у тебя какие‑то вопросы по математике.

Тони водит старый «Мустанг», который достался ему от старшего брата, тот получил машину от отца, которому, вероятно, она перешла от деда. В школе мало таких парочек, чьи чувства сравнимы с чувствами Тони к его машине.

Я тебя озадачила, но в конце концов ты вспомнил, что наврал моей маме, и, как хороший мальчик, извинился.

Мы с Тони не близкие друзья, однако не раз вместе делали школьные проекты, поэтому я знаю, где он живет. И что самое важное, у него есть плеер, который проигрывает кассеты. Желтенький, с маленькими пластиковыми наушниками. Уверен, он сможет мне его одолжить. Я возьму с собой несколько пленок и послушаю их, пока буду идти к старому дому Ханны, который находится всего в квартале от дома Тони.

– Итак, Джастин, что у тебя там с математикой? – спросила я. Ты так просто не отделаешься, решила я для себя.

Или, может быть, я пойду куда‑нибудь еще. Туда, где никого не будет. Слушать кассеты здесь просто невозможно. Не то чтобы я боюсь, что мама или папа узнают голос в динамиках, дело в том, что мне нужно пространство. Пространство, чтобы я смог свободно дышать.

Но ты не пропустил удар. Ты сказал, что поезд А отходит от твоего дома в 15.45. Поезд Б отходит от моего дома на десять минут позже.

Ты не мог этого видеть, Джастин, но я подняла руку, как будто была в школе на уроке, а не у себя дома.

– Вызовите меня, мистер Фоли, – сказала я. – Я знаю ответ.

Когда ты произнес мое имя – «Да, мисс Бейкер?» – я выкинула мамино правило о недоступности в окно. Я сказала, что два поезда встретятся в парке Эйзенхауэра у подножия горки, построенной в виде ракеты.

Что Ханна в нем нашла? Я никогда этого не понимал. Даже она признавалась, что не может дать ответ на этот вопрос. Но для среднестатистического парня слишком много девочек были влюблены в Джастина. Конечно, он достаточно высокий. И возможно, они находят его интересным. Он все время выглядывает из окон, что‑то пристально рассматривая.

Длинная пауза на твоем конце провода, Джастин. И я говорю об о‑о‑очень длинной паузе.

– Так когда поезда встретятся? – спросил ты.

– Через 15 минут, – ответила я.

Ты сказал, что 15 минут – это невероятно долго для двух поездов, идущих на полной скорости.

Вау. Притормози, Ханна.

Я знаю, что вы все думаете. Ханна Бейкер – шлюха. Уппс. Вы слышали это. Я сказала: «Ханна Бейкер…» Не могу произнести это снова.

Она замолчала.

Я пододвинул табурет ближе к верстаку. Из динамиков раздавался какой‑то шелест. Потом шипение, мягкий равномерный шум.

О чем она сейчас думает? Ее глаза закрыты? Она плачет? Ее пальцы на кнопке «Стоп» в надежде, что у нее хватит сил нажать ее? Что она делает? Я не могу услышать!

Это неправда.

Ее голос стал злым. Даже пугающим.

Ханна Бейкер никогда не была и не будет шлюхой. Я просто мечтала о первом поцелуе. Я уже начала учиться в старшей школе, но никогда не целовалась. Никогда. Но мне нравился мальчик, и я нравилась ему, так почему же мы не могли поцеловаться? Вот и вся история.

Мне кажется, я слышал какую‑то другую версию произошедшего.

В течение нескольких ночей до нашей встречи в парке мне снился один и тот же сон. Совершенно одинаковый. С начала до конца. И чтобы развлечь вас, я его сейчас перескажу.

В городе, где я жила раньше, был парк, чем‑то похожий на парк Эйзенхауэра. Там тоже была горка в виде ракеты. Уверена, их делали на одном заводе, потому что они были похожи, как братья‑близнецы. Красный нос указывает в небо. Между носом и килем три платформы, связанные тремя лестницами. На верхнем уровне штурвал. На среднем – горка, которая ведет вниз к игровой площадке.

Часто вечерами, перед моим первым днем в новой школе, я поднималась наверх ракеты в парке Эйзенхауэра и клала голову на штурвал. Ночной ветер сквозил через арматуру, охлаждая меня. Я закрывала глаза и думала о доме.

Я поднимался на эту ракету всего один раз. Мне тогда было пять лет. Просунув голову через железки, я кричал, плакал и ни в какую не соглашался спуститься вниз. Отец был слишком большим, чтобы пролезть ко мне, поэтому ему пришлось вызвать пожарных. Должно быть, их часто туда вызывали, потому что несколько недель назад городские власти объявили, что собираются закрыть горку.

Наверное, поэтому в моих мечтах мой первый поцелуй должен был состояться на ракете. Это напоминало мне о моем детстве, невинности. И я хотела, чтобы мой первый поцелуй был именно таким. Невинным.

Возможно, поэтому она не отметила звездочкой парк. К тому моменту, когда кассеты дойдут до последнего адресата, ракеты уже, скорее всего, не будет.

Итак, вернемся к моим снам, которые начались в ночь после того, как ты в первый раз дождался меня после окончания уроков. Тогда я узнала, что нравлюсь тебе.

Ханна сняла блузку и разрешила Джастину залезть ей в лифчик. Точно. Вот что, насколько мне было известно, произошло в парке.

Хотя стоп. Зачем ей делать это в центре парка?

Сон начинается с того, что я стою наверху ракеты, держась за штурвал. Это все та же игрушечная ракета на детской площадке, но каждый раз, когда я поворачиваю штурвал налево, деревья в парке вытаскивают из‑под земли свои корни и делают шаг влево. Когда я поворачиваю направо, они отступают вправо.

Затем я слышу твой голос, зовущий меня снизу:

– Ханна! Ханна! Прекращай играть с деревьями и спускайся ко мне.

Я оставляю штурвал и спускаюсь с верхней платформы на среднюю. Но когда я оказываюсь на ней, мои ноги неожиданно вырастают, и я уже не могу пролезть вниз, на землю.

Ноги вырастают? Серьезно? Я не специалист по толкованию сновидений, но, может, ей было интересно, насколько большой у Джастина…

Я просовываю голову в отверстие, откуда начинается горка, и кричу:

– У меня слишком большие ноги. Ты все еще хочешь, чтобы я спустилась вниз?

– Я люблю большие ноги, – отвечаешь ты. – Спускайся по горке. Я тебя поймаю.

Поэтому я сажусь на горку и отталкиваюсь. Ветер дует мне в лицо, а ноги создают сопротивление, поэтому я качусь очень медленно. В тот момент, когда я подъезжаю к земле, я замечаю, что у тебя невероятно маленькие ноги. Совершенно неправдоподобные.

Я знал!

Ты подходишь к концу горки. И, когда я спрыгиваю, мои ножищи не наступают на твои маленькие ножки.

– Видишь? Мы созданы друг для друга, – говоришь ты.

Затем ты наклоняешься, чтобы поцеловать меня. Твои губы все ближе и ближе… и… я просыпаюсь.

Каждую ночь в течение недели я просыпалась в один и то же момент – прямо перед поцелуем. Но сейчас, Джастин, я собиралась наконец встретиться с тобой. В парке. Внизу горки. И черт побери, ты меня поцелуешь, хочешь ты этого или нет. И неважно, понравится ли это тебе.

Ханна, если ты целовалась тогда так же, как на вечеринке, поверь мне, ему должно было понравиться.

Я велела тебе ждать меня там через 15 минут. Конечно, я специально назначила такое время, чтобы быть уверенной, что успею добраться до ракеты быстрее тебя. К тому моменту, когда ты только войдешь в парк, я хотела уже быть внутри ракеты и спускаться вниз, как в моем сне. И все было именно так, как мне представлялось… кроме танцующих деревьев и странных ног.

С моего наблюдательного пункта у штурвала наверху ракеты я увидела тебя в дальнем конце парка. Ты сверялся с часами каждые несколько секунд и шел в направлении горки, осматриваясь по сторонам. Я «крутила» штурвал так сильно, как могла, чтобы он затрещал. Ты сделал шаг назад, посмотрел наверх и позвал меня. Не переживай, несмотря на то что я хотела пережить свой сон, я не ожидала, что ты будешь знать все до мелочей и попросишь меня перестать играть с деревьями и спускаться вниз.

– Сейчас буду, – сказала я.

Но ты велел мне оставаться на месте. Ты хотел сам подняться ко мне. Поэтому я закричала в ответ:

– Не надо! Я хочу скатиться с горки.

Тогда ты повторил эти магические слова, как во сне:

– Я ловлю тебя.

Это определенно круче, чем мой первый поцелуй. Это было в седьмом классе, с Андреа Уильямс, за спортзалом, после окончания занятий. Она подошла к моему столику во время ланча, прошептала на ухо предложение встретиться после уроков, и весь оставшийся день я был сильно возбужден.

Когда мы закончили целоваться, она отвернулась и убежала, оставив у меня на губах клубничный блеск. Я обошел спортивный зал и увидел двух ее подружек, каждая давала ей по пять долларов. Я не мог в это поверить! Мой первый поцелуй оказался всего‑навсего десятидолларовым спором.

Хорошо она со мной поступила или плохо? Тогда я решил, что плохо. Но ее клубничный блеск для губ остался у меня в памяти.

Я все продолжала улыбаться, пока спускалась по лестнице вниз, на вторую платформу. Когда я села на горку, мое сердце колотилось как сумасшедшее. Все было именно так, как я себе представляла. Все мои прежние друзья впервые поцеловались в средней школе. А мой поцелуй ждал меня внизу горки. Все, что мне нужно было сделать, – спуститься.

И я это сделала.

Знаю, это было не совсем так, но в моих воспоминаниях все сохранилось в замедленном действии. Толчок. Скольжение. Мои волосы, летящие за мной. Ты раскрываешь руки, чтобы поймать меня.

Я раскрываю свои, чтобы попасть тебе в объятия.

Так когда ты решил поцеловать меня, Джастин? Это произошло, когда ты шел по парку? Или когда я соскользнула тебе в руки?

О'кей, кто хочет узнать, что я подумала во время своего первого поцелуя? Итак, слушайте: «Кто‑то ел хот‑дог».

Неплохо, Джастин.

Прошу прощения. Все было не так плохо, но такой была моя первая мысль.

Мне все‑таки кажется, что клубничный блеск для губ приятнее, чем хот‑дог.

Я так переживала, как все пройдет, каким будет мой первый поцелуй, потому что мои прежние подруги рассказывали, что поцелуи бывают разных видов – мой оказался прекрасным. Ты не совал мне в рот язык. Не хватал меня за попу.

Мы просто соединили губы… и поцеловались.

Вот и все.

Подождите. Постойте. Не перематывайте назад. Не стоит слушать все сначала, потому что вы ничего не пропустили.

Все было в точности так, как я рассказала. Давайте я повторю. Вот… и… все… что случилось.

Что? Вы слышали о чем‑то еще?

Меня прошиб озноб.

Да, я слышал. Мы все слышали.

Хорошо, вы правы. Кое‑что еще произошло. Джастин взял меня за руку, мы гуляли, наслаждаясь друг другом. Затем он снова меня поцеловал. Точно так же.

А затем? Затем, Ханна? Что случилось после?

После… мы разошлись. Он пошел в одну сторону. А я – в другую.

Ох. Прошу прощения. Вы ожидали чего‑то более сексуального, не так ли? Вы хотели услышать, как мои маленькие шаловливые пальчики начали играть с его ширинкой. Вы хотели услышать…

Хорошо, так что вы хотели услышать? Потому что я слышала так много историй, что даже не знаю, какая из них самая популярная.

Правда.

Сейчас правда – это единственное, что вы не забудете.

Я и сейчас помню, как Джастин болтал в школе с друзьями. Как Ханна прошла мимо и вся группа замолкла. Они отвели глаза. А когда она удалилась, они начали смеяться.

Почему я это запомнил?

Потому что я столько раз хотел поговорить с Ханной после вечеринки по поводу отъезда Кэт, но слишком стеснялся. Слишком всего боялся.

В тот день я подумал, что эта компания знает о Ханне что‑то еще, чего я не знаю. Позже я услышал, что она позволила парню лапать ее прямо в центре парка, около детской горки. А так как она была новенькой, то эти слухи стали основой ее имиджа.

Я рассудил, что Ханна круче меня, что она слишком опытная в сравнении со мной. И испугался подойти к ней.

В любом случае, спасибо тебе, Джастин. Это я говорю совершенно искренне. Мой первый поцелуй был прекрасным. И в течение месяца или около того, что мы встречались, ты замечательно целовался. Ты вообще был чудесным.

Но затем ты начал хвастаться.

Прошла неделя, я ничего не слышала. Но неожиданно, как это всегда бывает со слухами, они дошли до меня. Все в школе знали, что ты не будешь болтать без повода. Знаю, что ты думаешь. Пока я рассказывала историю, я все время думала только об одном. О поцелуе. Ты же решил извлечь из ситуации выгоду для улучшения своей репутации среди друзей. Так и появился этот слух, основанный на невинном поцелуе.

Ты думал, что никакого вреда от этого не будет. Но нет. Этот слух разрушил воспоминания, которые, я надеялась, будут особенными. Из‑за него у меня сложился такой имидж, с которым я уже ничего не могла поделать. И так получилось, что этот слух стал основой для снежка, который вырастет до снежного кома. Это было только началом.

Поменяйте кассету, чтобы узнать больше.

Я дошел до магнитофона, чтобы нажать на «Стоп».

И, Джастин, лапочка, не уходи. Ты не поверишь, но твое имя всплывет еще раз.

Я потянулся к кнопке, слушая мягкий шум из динамиков и слабое попискивание валиков, крутящих пленку, ожидая, что ее голос вернется. Но этого не произошло. Конец истории.

 

 

* * *

 

Вот я и у Тони. Его «Мустанг» припаркован на тротуаре около дома. Капот открыт, а они с отцом склонились над двигателем. Тони держит маленький фонарик, а отец что‑то подтягивает гаечным ключом.

– Что‑то сломалось? – спрашиваю я. – Или просто развлекаетесь, осматривая свою лошадку?

Тони оборачивается, видит меня и роняет фонарик:

– Черт!

Его отец выпрямляется, вытирает масляные руки об испачканную футболку.

– Шутишь? Для нас это всегда развлечение. – Он смотрит на Тони и подмигивает. – А если происходит что‑то серьезное, то это развлечение вдвойне.

Нахмурившись, Тони лезет за фонариком.

– Пап, помнишь Клэя?

– Конечно, – отвечает отец. – Рад видеть тебя снова.

Он не спешит пожать мне руку, а я, глядя на масло на его ладонях, тоже не протягиваю ему свою.

– Ты как‑то ужинал у нас, – говорит отец Тони. – Еще постоянно говорил «пожалуйста» и «спасибо».

Я улыбаюсь.

– После того как ты ушел, жена целую неделю твердила нам с сыном, что нужно быть более вежливыми.

Ну, что я говорил, все взрослые меня любят.

– Угу, это он, – говорит Тони. Он вытирает руки тряпочкой. – Так что случилось, Клэй?

Повторяю про себя его слова. Что случилось?

Ах да, если уж ты спросил, сегодня по почте я получил коробку с кассетами от девочки, которая совершила самоубийство. Вероятно, я должен их послушать, поэтому мне хотелось бы одолжить у тебя плеер.

– Ничего особенного.

Его отец спрашивает, не мог бы я сесть в машину и завести ее, пока они будут смотреть, как работает двигатель.

– Ключи в стартере.

Бросаю рюкзак на пассажирское сиденье и залезаю на место водителя.

Тони стоит рядом, наблюдая за мной. Когда наши взгляды пересекаются, он как‑то странно смотрит на меня. Он что, знает?

– Тони, – обращается к нему отец. – Посвети сюда.

Тони прекращает таращиться на меня и наклоняется к двигателю. Но я вижу, что он постоянно косится в мою сторону.

Что, если он тоже упомянут в записях? Вдруг он идет в списке Ханны прямо передо мной? Может, это он отправил мне посылку?

О боже, я теряю самообладание. Может быть, он вообще ничего не знает. Скорее всего, я просто выгляжу виноватым или что‑то типа того, поэтому он так на меня и смотрит.

Рядом со мной, за пассажирским сиденьем, на полу валяется плеер. Вокруг него аккуратно обмотаны провода от наушников. Что же придумать? Как объяснить, зачем он мог мне понадобиться?

– Тони, возьми гаечный ключ и отдай мне фонарик, – говорит его отец. – Ты его сильно трясешь, я не могу ничего рассмотреть.

Они обмениваются фонариком и гаечным ключом, и в этот момент я хватаю плеер. Вот так просто. Без лишних мыслей и объяснений. Средний карман моего рюкзака открыт, поэтому я засовываю в него плеер и застегиваю на молнию.

– Клэй, заводи! – кричит отец Тони.

Поворачиваю ключ, и двигатель заводится. Отец Тони улыбается, как человек, который получает удовольствие от того, что сделал.

– Немного подтянул – и как она заурчала, – говорит он, склонившись над двигателем. – Можешь глушить, Клэй.

Тони захлопывает капот.

– Увидимся дома, пап.

Отец кивает, поднимает металлическую коробочку с инструментами и идет в гараж. Надеваю рюкзак на одно плечо и вылезаю из машины.

– Спасибо, – говорит Тони. – Если бы не ты, я бы застрял тут на всю ночь.

Я просовываю руку во вторую лямку рюкзака и надеваю его как следует.

– Мне нужно было выбраться из дома, – говорю я. – Мать совсем достала.

– Понимаю. – Тони смотрит в сторону гаража. – Мне вот тоже нужно делать домашнее задание, а отец хочет, чтобы мы покопались под капотом.

Свет в уличном фонаре гаснет.

– Так зачем ты пришел, Клэй?

Всем телом ощущаю тяжесть плеера в рюкзаке.

– Просто шел мимо, увидел тебя и заглянул поздороваться.

Его взгляд как‑то странно застыл на мне, словно он не верит тому, что я говорю, поэтому я отворачиваюсь.

– Я собираюсь в кафе «У Рози». Тебя подвести?

– Спасибо, мне тут недалеко.

Он засовывает руки в карманы.

– Куда идешь?

Боже, надеюсь, его нет в списке. Но что, если есть? Что, если он уже прослушал пленки и знает, о чем я сейчас думаю? Что, если он знает, куда я иду? А вдруг он должен будет получить посылку после меня? В этом случае он наверняка потом вспомнит этот наш разговор и мое нежелание что‑либо ему говорить.

– Так, никуда, – отвечаю и тоже засовываю руки в карманы. – Ну, хорошо, тогда до завтра.

Он молчит, просто смотрит, как я ухожу. А я все жду, как он воскликнет: «Эй, где мой плеер?» Но нет. Что ж, мне удалось совершить идеальный побег с места преступления.

На первом же перекрестке сворачиваю направо и слышу, как заводится «Мустанг» и как Тони отъезжает от дома и проезжает позади меня. Я снимаю рюкзак, ставлю его на землю, достаю плеер, аккуратно разматываю провод и засовываю желтые наушники в уши. В рюкзаке первые четыре кассеты, это на одну или две больше, чем я успею послушать до вечера. Остальные я оставил дома. Открываю маленький карман, достаю первую кассету и засовываю ее в плеер на сторону Б.

 







Date: 2015-07-22; view: 302; Нарушение авторских прав



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.084 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию