Глава 6. Что есть фундаменталистского в адвентизме?

Что есть фундаменталистского в адвентизме? (1919—1950)

К 1919 году Церковь адвентистов седьмого дня прошла че­рез два кризиса идентичности. Во время первого — великого разочарования октября 1844 года — встал ребром вопрос: «Что есть адвентистского в адвентизме?» Во время второго, достигшего кульминации в 1888 году на миннеаполисской конференции, решался вопрос: «Что есть христианского в ад­вентизме?» и каким образом наша Церковь должна сочетать отличительные адвентистские доктрины с теми учениями, ко­торые она разделяет с другими евангелическими конфессия­ми.

Если по первому великому вопросу в истории их богослов­ского развития адвентистам удалось в целом достичь едино­мыслия, то по второму до согласия было еще очень далеко. В течение 1890-х годов в адвентистской среде то и дело вспы­хивали разного рода споры и выдвигались разного рода кон­цепции, связанные с вопросом: «Что есть христианского в ад­вентизме?», но события, сопровождавшие кризис, вызванный идеями Келлога и Джоунса и первой мировой войной, не­сколько приглушили споры вокруг 1888 года в первые два де­сятилетия двадцатого века. В 1920-х годах дебаты по христи­анским аспектам адвентизма возобновились с новой силой, и в то же время перед Церковью встал третий великий вопрос идентичности: «Что есть фундаменталистского в адвентиз­ме?»

Раскол в протестантском стане

20-е годы двадцатого столетия были особенно болезненны­ми для американского протестантизма. За предшествовавшие этому десятилетию полвека протестантские церкви постепен­но разделились на два крыла — консервативное (фундамента­листское) и либеральное (модернистское).

Ключевым вопросом, определившим такое размежевание, стало отношение к современным интеллектуальным тенден­циям. Модернисты решили приспосабливаться к новым вея­ниям. Поэтому либеральные церкви восприняли такие кон­цепции, как дарвиновский эволюционизм, и встроили их в свою систему убеждений как «Божий способ осуществле­ния Его замыслов».

Либералы вскоре применили теорию эволюции к религии, и богословы, такие, как Джеймс Фриман Кларк, стали изобра­жать религию как процесс развития от простого к сложному, на вершине которого оказалось христианство как самая раз­витая из великих мировых религий. В их представлениях хри­стианство не стоит особняком, но находится в авангарде эво­люционного пути, которым следуют все религии. От эволю­ционной концепции религии до эволюционного понимания самой Библии оставался лишь один шаг, и очень скоро он был сделан. Многие богословы более не рассматривали Библию как результат сверхъестественного воздействия Святого Духа. Для них она превратилась в собрание мифов и прими­тивных идей, которые свойственны другим недоразвитым культурам. Таким образом, Библия стала рассматриваться не столько как Божье откровение человечеству, сколько как попытка человечества постичь Бога.

Появление этих эволюционных концепций сопровожда­лось научным, или критическим, изучением Библии. Отринув традиционные представления об ее богодухновенности, мо­дернисты стали рассматривать Библию как плод человеческих усилий, чуждый какому-либо сверхъестественному водитель­ству. В исследовании Священного Писания они стали приме­нять те же современные философские подходы, что и в изуче­нии литературы в целом.

Основная предпосылка, которой руководствовался модер­низм, состояла в авторитете разума и современных научных открытий. Либеральная система верований отбрасывала все, что, по мнению модернистов, было в Библии неразумно, не­обоснованно и «ненаучно». Среди «выбывших из строя» были такие учения, как воскресение Христа, Его рождение от девы, Второе пришествие, чудеса и заместительная жертва. В конце концов, вопрошали либералы по поводу этой послед­ней доктрины, в чем тут справедливость, когда один умирает за другого? Подобная концепция не имеет смысла. Гораздо разумнее, утверждали здравомыслящие модернисты, считать, что Иисус подал нам добрый пример, которому могут следо­вать все люди. Если та или иная идея представляется неразум­ной, ей нужно дать объяснение, удовлетворяющее требовани­ям мыслящих людей двадцатого века.

Помимо твердой веры в Иисуса как пример высокой мора­ли для всех людей, либералы придерживались таких идей, как сущностная благость человеческой природы. Кроме того, они считали, что грех — это не восстание против Бога, но неведе­ние и/или рудимент «звериного» прошлого, который можно исправить воспитанием и преобразованием социальной сре­ды, и что царство Божье проникает в мир через непрекращаю­щийся эволюционный процесс. Таким образом, Церковь мо­жет способствовать его наступлению, продвигая социальные реформы.

Впрочем, то, что они называли «новой теологией», увлек­ло далеко не всех протестантов. Первые два десятилетия но­вого века стали свидетелями возникновения консервативной реакции на либерализм, которая в 1920-х годах получила из­вестность как фундаментализм. Фундаменталисты делали осо­бый упор на те доктрины и вопросы, которые были отвергну­ты модернистами. И хотя разные группы фундаменталистов могли придерживаться разных взглядов на те или иные уче­ния, тем не менее все они были единодушно уверены в непо­грешимости и вербальной инспирации Библии, в рождении Иисуса от девы, в Его заместительной жертве, в Его телесном воскресении и в подлинности Его чудес. Некоторые фунда­менталисты, такие, как диспенсационалисты, прибавляли к этому списку ключевых верований возвращение Христа до наступления тысячелетнего царства и подчеркивали значи­мость недели творения.

Борьба между модернизмом и фундаментализмом шла во­круг множества вопросов, однако определяющим среди них был вопрос религиозного авторитета. В конце концов, рассу­ждали консерваторы, разве либералы не уклонились с «хри­стианского» пути, отвергнув авторитет Библии в пользу чело­веческого разума? Таким образом, во главе угла в этом проти­востоянии, по мнению фундаменталистов, была концепция Библии как достоверного во всех отношениях источника.

Во времена кризиса реакция на ту или иную проблему за­частую оказывается чрезмерной. И это для людей вполне ес­тественно. Фундаменталистская реакция на либерализм нашла отражение в акценте на вербальной инспирации и непогре­шимости Библии. Так, фундаменталистский лагерь пришел к заключению, что рукописные оригиналы Библии, выходив­шие из-под пророческого пера, были слово в слово вдохновле­ны Богом и потому не могут содержать фактических ошибок. Эти учения существовали и на заре протестантизма, однако в течение 1920-х годов им стали уделять больше внимания, их стали развивать, и они получили более широкое распростра­нение, особенно в наиболее консервативном протестантском секторе. Причем этот сегмент протестантизма быстро рос в накаленной атмосфере 20-х годов.

Адвентизм оказался между двух полюсов в этой борьбе мо­дернистов с фундаменталистами. Подобно фундаментали­стам, адвентисты придавали этим вопросам очень большое значение. Отражение их восприятия этого кризиса можно найти на обложках двух книг, вышедших в адвентистских из­дательствах в 1924 году. Первая носит название The Battle of the Churches: Modernism or Fundamentalism, Which? (Битва церквей: модернизм или фундаментализм, чья возьмет?). На ее обложке изображен либерал, выбивающий краеугольный ка­мень христоцентризма из здания церкви, чтобы вставить на его место новый камень под названием «эволюция». «Битва в самом разгаре, — гласит первое предложение этой кни­ги. — Христианству придется решать: принимать Священное Писание за критерий веры или идти по пути, проложенном рационализмом, теориями и измышлениями человечески­ми... Нейтралитета в этом противостоянии быть не может» (с. 7; курсив мой).

На второй книге, под названием Christianity at the Crossroads (Христианство на перепутье), нарисован человек, идущий в святой город. Остановившись на развилке, он дума­ет, какой дорогой идти дальше — путем модернизма или пу­тем фундаментализма. И здесь первое же предложение задает тон всей книге. «Христианская церковь сегодня, — читаем мы, — переживает ужасные потрясения. Самое время как следует изучить ее основания, дабы понять, насколько они прочны» (с. S). Далее на той же странице говорится, что вра­ги христианства уже не вне стен Церкви, они внутри нее, «в личине ее защитников».

Идея, которую хотели передать авторы этих книжных об­ложек, лежит на поверхности. Они считали, что у тех, кто оказался в гуще этой борьбы, есть только два выбора — либо фундаментализм, либо модернизм. Третьего не дано, только две эти крайности, два полюса в центральном вопросе о биб­лейском авторитете и в прочих доктринальных проблемах. Столь упрощенный взгляд несет в себе определенный пере­кос и искажает общую картину, поскольку сильно ограничи­вает свободу выбора. Увы, в ходе жарких богословских про­тивостояний люди нередко впадают в подобные крайности. Церковная история пестрит примерами, когда христиане расходились в противоположные углы теологической плат­формы, превращая вероучение в главное орудие борьбы с оппонентом. Адвентизм столкнулся с подобным явлением во время кризиса 1888 года. Примерно то же самое произо­шло и в 1920-х годах, когда адвентисты двинулись в ту сторо­ну богословского спектра, где царили вербальная инспира­ция и непогрешимость Библии.

Здесь нельзя не отметить, что как такового соблазна свер­нуть в сторону либерализма у адвентистской Церкви не было. С самого возникновения своего движения адвентисты едино­душно придерживались тех же основополагающих концеп­ций, за которые так ратовали и фундаменталисты, за исключе нием разве что их строгих взглядов на богодухновение. В этой области, как мы увидим ниже, адвентизм вошел в 1920-е годы довольно разобщенным, а вышел из этого десятилетия гораз­до более сплоченным.

В течение 1920-х годов руководители Церкви адвентистов седьмого дня относились в основном с сочувствием к борьбе, которую вели фундаменталисты, но считали при этом, что у них есть серьезный изъян — они не придерживаются таких основополагающих принципов, как седьмой день суббота. Поэтому адвентисты постоянно заявляли, что они и есть единственные настоящие фундаменталисты.