Действующие лица 18 page. – Чем хотел?.. – отозвался я эхом

– Чем хотел?.. – отозвался я эхом. – Я собирался кое‑кого разыскать и отчалить.

– Ну да, разумеется. – Она не сводила глаз со стойки.

– Черт подери, женщина, говорю же тебе…

Рука поднялась. Убайд напрягся. Я застыл.

– Не держи меня за дуру, – заговорила она. – Не может быть, чтобы при твоем ремесле в империи ты вдруг случайно оказался в Эль‑Куаддисе. Байка про наемника сгодится для улицы, но я слишком хорошо знаю изнанку вещей, чтобы купиться на это. – Она опустила руку. – Если ты хочешь подгрести под себя имперское дно, я не стану мешать. На самом деле могу даже помочь. Я могу приструнить клан, снять цену с твоей головы и представить тебя как лучшую альтернативу Щуру. Даже обеспечить бесперебойные поставки. – Старуха снова посмотрела на меня. – При том условии, конечно, что ты разберешься с моим племянником.

Я начал открывать рот, чтобы сказать… Не знаю что. Мне было ясно, что нужно как‑то ответить: согласиться, или сделать встречное предложение, или обговорить условия – что угодно, только бы скрыть удивление от ее слов и того, что за ними скрывалось. Отреагировать на версию, согласно которой я замочил в Баррабе Щура ради его связей в Эль‑Куаддисе. Прикинуться, будто я знал о договоре покойного Серого Принца с Закуром и Жирным Креслом. И да, утаить тот факт, что лишь слепое везение привело меня в эти края и усадило на задницу в самую гущу дел ее клана, – изобразить, будто я действовал осознанно, как и положено Принцу. Ибо в противном случае моя ценность, не говоря о надежности, немедленно снизится до ничтожной величины.

Так или иначе, горе мне за то, что много был Носом и мало – Принцем.

– Итак? – осведомилась закурейская матрона.

Я снял с шеи кисет и вытряхнул на ладонь два зерна. Предложил Мамаше, но она отказалась.

– Меня не слишком возбуждает идея о вмешательстве в клановую политику, – заявил я, катая зерна в ладонях. – Но есть ощущение, что выбор не слишком богатый.

– Так оно и есть. И не волнуйся, ты далек от того, что я называю «вмешательством». Ты в лучшем случае инструмент и в худшем – мелкая помеха.

– Ну что же, коль скоро ты так любезна…

Мамаша Левая Рука подала знак, и Убайд почти бесшумно выдвинул из‑за стола ее стул. Она поднялась крайне медленно, однако отвергла помощь Руки. Было очевидно, что движения причиняли ей боль, как и то, что плевать она на это хотела.

– Мы обсудим детали, когда ты выполнишь свою часть сделки, – просипела она. – Тем временем я начну готовить клан к падению Жирного Кресла.

– Как раз об этом. – Я встал – тоже медленно, чтобы Убайд остался доволен, – и сунул зерна в рот. – «Выставить дураком» звучит чересчур обтекаемо. Неплохо бы уточнить.

– Если мое участие обозначится, я рискую лишиться всякой выгоды. – Мамаша помотала головой. – Сама эта встреча – достаточный риск; если я намекну, то следы приведут к Закуру, а потом и ко мне. Действуй самостоятельно, имперец.

Она поворотилась. Убайд вручил ей прочную трость, и Мамаша похромала к двери. На эту помощь она согласилась.

Подстава, даже мне было ясно. Если я каким‑то образом преуспею, то она окажется на коне, не шевельнув и пальцем; если проиграю, то она ничем не рискует. Так или иначе, когда придет время расплаты, я буду целиком зависеть от ее милости. Она легко могла рассмеяться мне в лицо насчет своего честного слова, и я ни черта не смогу поделать.

Мне нужно было нечто большее: не только сохранить лицо, но и почувствовать, что я не прогнулся, – пусть вопреки действительности. Мне тоже полагалось что‑то извлечь.

– Меня это не вполне устраивает, – сообщил я вдогонку.

– Ничего, стерпится.

– А если я вместо этого пойду к твоему племяннику? И договорюсь с ним?

Мамаша остановилась. Она выворачивала шею, пока не уставилась на меня полузакрытым глазом.

– Даже ты не настолько глуп.

– Я меченый имперец в Джане – что мне терять?

– Помимо очевидного?

Я не ответил.

– Чего ты хочешь? – Мамаша скривилась так, что я подумал о лимонах.

– Помощи на улице.

– Я же сказала, что мое участие не должно быть заметным…

– Это не касается Жирного Кресла, – перебил я. – Мне нужно содействие в моем, и только моем, деле. Оно совершенно не затронет ни тебя, ни Жирное Кресло, ни вообще Закур.

– Что это за дело?

Я нацепил победную, как я надеялся, улыбку:

– Помоги мне найти кое‑какие старые книги.

Следующим вечером я покинул «Тень Ангела» и устремился к выходу из Имперского квартала. На облака, собравшиеся на западе, легли оранжевые и пурпурные мазки.

Моя походка была не настолько легкой и быстрой, как мне хотелось бы. Большую часть минувшей ночи и значительную часть утра я обходил улицы в обществе человека Мамаши Левая Рука – субъекта по имени Дирар, который имел слабость до листьев рашари и нюх на артефакты. Мы рыскали по писчим и книжным лавкам, забалтывали владельцев частных библиотек и бдительных контрабандистов, промышлявших редкими документами. Мы беседовали с наемниками в тавернах, священнослужителями в храмах, историками в садах и ворами в закоулках. Дирара знали все, и повсюду ответ был один: не видели, не слышали, не ведаем, однако для верности посмотрим, послушаем и вникнем.

Ближе к полудню я наконец расстался с ним, получив заверения в удачном начале предприятия. Мне было трудно разделить его энтузиазм, но я кивнул и улыбнулся и поковылял к постели с наказом не тревожить. Не прошло и шести часов, как меня разбудила Птицеловка. Она пинала кровать и твердила, что пора поднять задницу и идти к Хирону.

Мне захотелось послать ее к дьяволу, но мы нуждались в его пособии, и надо было выяснить, сколько дней он выторговал у визиря по нашему поручению. Мелькнула мысль отправить вместо себя ее, но я решил, что лучше не связываться и выпить кофе, который она принесла.

Перед уходом я наскоро заглянул на конюшню проверить меч Дегана. Тот был на месте, и я, поколебавшись малость, закинул его за спину. Наверное, среди балок он пребывал в не меньшей безопасности, чем при мне, – да к черту, в большей, после того что я пережил за минувшие дни, но в моей комнате побывал Волк, а в гостинице – Мамаша Левая Рука, и мне уже не хотелось выпускать его из виду. Ко мне проявляло пристальный интерес слишком много людей, и если они найдут меч Дегана, то получат хороший козырь. Лучше мне знать, где он находится, чем снова удивляться, как это вышло со Щуром.

Вдобавок было приятно вновь ощутить его за плечами.

На сей раз я не пошел к главному входу в падишахский дворец и прямиком направился к Собачьим воротам. Все тот же знакомый страж стоял на посту и перегавкивался с шавками в сумерках.

Я улыбнулся ему сквозь железные прутья. Его глаза расширились, затем быстро сощурились. На нем был новый кушак. Молодец. Не хотелось думать, каких трудов стоило бы отстирать старый.

– Он ждет меня, – сообщил я. – Опять.

Пальцы стражника потянулись к копью. Он зыркнул туда‑сюда, выясняя, нет ли кого поблизости, не увидит ли и не услышит ли кто‑нибудь того, что случится дальше. Он стиснул зубы в предвкушении.

Я вздохнул. Он что, всерьез подумывает меня убить?

– В прошлый раз ты затруднился объяснить, каким образом очутились в твоем кармане мои деньги и ахрами, – заметил я, кладя в рот последнее зерно. – Как по‑твоему, что произойдет, когда здесь найдут мой труп – исколотый копьем и истерзанный собаками?

Он снова пошевелил пальцами и облизнул губы.

– Или ты надеешься достаточно надолго покинуть пост, чтобы избавиться от тела? Позволь доложить, что тащить такой мертвый груз куда‑то, где его не найдут, намного труднее, чем тебе кажется. Тем более когда под ногами путаются лающие собаки.

Я проследил, как он оценил площадь позади меня, а также тени, собак и место возможного захоронения.

Гребаный дилетант. Хочешь убить – убивай; размышлениями лишь перехитришь самого себя.

– А ну открой чертовы ворота! – Я потряс решетку.

Он поволынил еще чуток, затем переложил копье в другую руку и вытащил связку ключей. Ворота отворились с негромким скрежетом. Я вошел, прикинувшись, что не заметил глупого выражения на его роже, когда он демонстративно отвел глаза.

Может, сообщить Хирону об этой бреши в охране падишаха? Пожалуй, не стоит. Неизвестно, когда пригодится слабое звено.

Страж отступил к своей будке и позвонил в колокольчик. Вскоре примчался мальчик с факелом, разодетый в серебро и шелка так, что куртизанка лопнула бы от зависти. Он поклонился мне и посмотрел на стража.

– К его превосходительству секретарю визиря Садов Муз, – буркнул тот.

Когда я отбыл, он на меня даже не взглянул.

В день выдворения из падишахских угодий мы с труппой следовали широкой мощеной дорогой, которая тянулась от актерского анклава до главных ворот. Сопровождаемый стражей, да сквозь деревья, стоявшие на обочинах, я разглядел парк только урывками: безмятежный пруд там, ухоженная опушка тут, каменный павильон на холме с обтянутой шелком крышей, из которого доносился девичий смех. Впечатление возникало яркое, но оценить общую картину было трудно.

Однако нынче я оказался в самой гуще паркового великолепия. С обеих сторон уходили во тьму подстриженные газоны, выхваченные светом факела; дорожка под ногами была выложена броским полированным мрамором. Мы миновали купу деревьев, которые, как я мог только догадываться, были призваны напоминать южные джунгли Бакшара, а еще дальше другая роща вызвала в памяти высокие сосновые леса Вассальных Западных Королевств империи. Дорожку пересекал ручей, густой от ленивой рыбы, и через него был перекинут горбатый мостик из кедра и меди. Поток питал маленький пруд, окруженный ивами и высокими травами. Я заметил на воде легкую зыбь, быстро исчезнувшую: разъевшаяся рыба только жирела от ночных жуков, бороздивших водную гладь.

Факел мешал моему ночному зрению, но его света хватало, чтобы я различил очертания зданий, которые находились на удалении от дорожки. Одни были достаточно велики, чтобы служить жилыми домами или конюшнями; другие оказались поменьше, их расположение и формы выдавали назначение делового характера: чайные павильоны, художественные мастерские и укромные помещения, идеально подходившие для свиданий… или убийств. Большинство стояло темными, но в некоторых проблескивал свет. Из одного доносилась тихая музыка, а из другого – приглушенные, заполошные стоны. Время от времени тропу пересекали люди – придворные чиновники, слуги, гуляющие пары, но ни единого охранника или дозорного.

Я спросил об этом у моего проводника.

– Это владения падишаха, – ответил он. – Сюда не приходят незваными. Это известно.

– Но почему?

Он посмотрел меня, как будто не понял вопроса.

– Это известно, – повторил он просто.

Я оставил эту тему. У меня не было сомнений в существовании историй о стражниках, глиммере, падишахе и его родителе, которые превращали в наглядный и жуткий пример людей, перелезавших через стену, но сейчас было никак не время их выслушивать. Нет, этот мальчик был полон баек – а как иначе мальчишке или слуге? – но его явно приучили не делиться сплетнями с незнакомцами, особенно если тех вели на встречу с кем‑то, кто мог отлупить его за разговоры без спросу.

Смышленый малый.

Через два поворота мы свернули на деревянные мостки и приблизились к невысокому бревенчатому строению у подножия холма. В городе, где ценились камень, кирпич и черепица, это место выделялось своей дремучей приземленностью. В узких стеклянных окнах мерцали огни, и где‑то из трубы шел дым, которого я не видел, но чуял. Мальчик поставил факел в железный штатив неподалеку от здания, проводил меня до двери и постучал.

Нам отворил крупный мужчина со сверкающей лысиной и намасленными усами и бородой. Избавив меня от рапиры и меча Дегана, не говоря о поясном кинжале, он закрыл дверь у мальчика перед носом и провел меня в дом.

Внутри было во многом так же, как снаружи: просто, изящно и слегка не в струю. Простые деревянные полы были застланы толстыми коврами, которым мог до смерти позавидовать пустынный шейх. Стены выглядели по‑имперски: крашеная штукатурка с вкраплениями мозаики из обработанного камня, стекла и мрамора, которая сплошь изображала Ангелов и исторические события (но, как обратил я внимание, не императора), тогда как потолки были откровенно джанийскими, с расписными поперечными балками, густо покрытыми резьбой. На стенах горели серебряные светильники, и дым обволакивал медные диски, установленные над пламенем: сажеулавливатели для изготовления черной краски и чернил. Хирон, похоже, был чинушей до мозга костей.

Мы миновали один коридор, свернули в следующий и вошли в уже распахнутые двойные двери. Я переступил порог и замер в благоговении.

От стены к стене, от пола до потолка громоздились полки. Полки, забитые книгами, списками, свитками, каменными скрижалями, о пресвятые Ангелы! Бумаги как бы стекали с них, свисали оттуда, где лопнули обвязки и переплеты; в другом же месте свиток дразнил соседа загнутым уголком, а рядом выступала пачка документов, перехваченная и державшаяся одной лишь бечевкой. Здесь пахло сушью, пылью и было без счета тайн.

Я облизнул губы. К чертям Балдезара – я сам хотел устроить с Хироном обмен, чтобы рыться, листать и одолеть хотя бы малый участок одной стены.

– А! – произнес Хирон. – Вовремя. Очень приятно. Чаю?

Он стоял за большим и простым рабочим столом в дальнем конце комнаты. Столешница была безукоризненно чиста и блестела, но не от воска, а от многолетнего перекладывания пергаментов и книг в кожаных переплетах. На одном краю стоял небольшой железный чайный сервиз, на другом – узорные канделябры. Позади единственный свободный участок стены был занят длинным старинным клинком, нефритовой вазой с засохшими цветами и большим шелковым веером, завернутым в черный газ. Я знал, что веер украшен сложными сценами, расписанными чернилами, – от свадьбы до погребального костра или похорон, в зависимости от секты, к которой принадлежал Хирон. Когда‑то он был попроще и являлся достоянием жены Хирона, теперь же стал веером вдовца.

Сквозь газовую ткань виднелись силуэты и золотые листья. Но я отвернулся, не успев усвоить избыточные подробности их ныне миниатюрной совместной жизни.

– Нет, благодарю, – ответил я и снялся с порога.

Взамен я употребил ахрами. Хирон заметил и кивнул.

– Я не забыл, что должен тебе еще, – произнес он, наполняя чашку светло‑зеленой жидкостью.

– Я тоже.

Мы тонко улыбнулись на пару. Я обратил внимание, что в комнате было всего одно кресло. Харон уселся в него и пытливо воззрился на меня поверх дымившейся чашки.

– Как принимает тебя Эль‑Куаддис? – осведомился он, оценив мой измученный вид.

Мне оставалось догадываться о своей наружности, поскольку умышленно уклонился от предложения Тобина взглянуть, «как замечательно кошмарно» я выглядел в его латунном зеркале. Когда я шел к выходу, Езак остановил меня, желая изучить побои для усовершенствования гримерного мастерства.

– Мы с городом еще присматриваемся друг к другу.

– Это видно. А наши актеры? Как продвигается дело?

– Трудятся не покладая рук.

– К сроку поспеют? – Хирон отпил из чашки, наблюдая за мной сквозь пар.

– Ты знаешь, что нет.

– Знаю. – Очередной глоток.

– Ты выпросил лишнее время? – поинтересовался я.

Глоток.

– Выпросил или нет?

– Один день. – Его взгляд метнулся в сторону.

– Что? – Это вырвалось громче, чем я хотел, и прозвучало неуместно в этих стенах. Мне было наплевать. – Один день? Какой в этом толк, черт возьми?

– Вы получаете на день больше, чем было. – Хирон обратил ко мне посуровевший взгляд.

– Один день – ничто!

Для труппы Тобина, а для меня в особенности.

– Один день – это больше, чем я надеялся: примите как дар и воспользуйтесь к вящему благу.

– Ты хочешь сказать – к смирению перед тем, что нас вышвырнут из Старого Города.

– Это и не имело отношения к успеху прослушивания. – Хирон пожал плечами. – Речь шла сугубо о том, как долго вам разрешат оставаться, пока не заставят уйти.

– Из Старого Города?

– Из Джана.

Я лишился дара речи. Шагнув вперед, я уперся ладонями в стол и уставился на чиновника. Хирон выдержал мой взгляд и невозмутимо отхлебнул чаю.

– Проклятье, с чего вдруг кому‑то понадобилось выдворять нас из Деспотии?

– С того, что вы кое‑кого опозорили.

– Что? – спросил я обескураженно. – Кого?

– Подумай сам. – Хирон вздохнул. – Твоя труппа прибывает в Эль‑Куаддис. Она продвигается в очереди на первые места, и никто не возражает. Не успевают твои люди отыграть сцену, как им уже даруют условный патронаж и пропускают в Старый Город для выступления перед падишахом. Совершенно очевидно, что кто‑то за вас хлопочет, и не менее ясно, что ваш успех выставит бестолочью то лицо, которое обязано проверять новых актеров.

– Ты имеешь в виду визиря?

– Я имею в виду визиря, – подтвердил Хирон. – Который, могу добавить, предоставил вам лишний день исключительно потому, что по знамениям следующий будет самым неблагоприятным в этом месяце.

– Постой, – произнес я, выпрямившись. – Ты хочешь сказать, что дополнительное время дано нам только из‑за того, что нам же, по мнению твоего начальника, и будет хуже?

– Похоже, что астролог ошибся в расчетах. – Хирон допил свою чашку.

Я чуть не рассмеялся, но вместо того размеренным шагом отошел от стола.

Придворные интриги? Неудивительно, что нам вручили новую пьесу и почти не оставили времени на репетиции: провал был предрешен. И не просто провал, а эффектный – с показом чего‑то настолько скверного и оскорбительного, что падишах сочтет нужным изгнать нас из Деспотии.

О чем, однако, эта пьеса, черт ее подери?

Я буквально слышал, как потешается Кристиана. Она бы учуяла это за версту, но я? Нет, только не придворные интриги, и тем более в Джане.

Один день сверху. Проклятье!

Я развернулся и снова подошел к Хирону. Встал рядом, привалился спиной к столу и уставился в его стену.

– Какие у нас варианты? – спросил я.

В засохших цветах я признал душицу и шпорник, имперские пурпур и глубокий индиго. Привез с собой или нарвал и засушил уже здесь? Может, букет собирала жена?

Сведения, в которых я не нуждался, но любопытствовать привык.

– Варианты? – повторил Хирон. – Я предлагаю поскорее уехать.

– Все настолько плохо?

– Может оказаться, что да. – Хирон поерзал в кресле. – Послушай, если вы останетесь, я раздобуду для вас другой перевод пьесы, хотя не думаю, что это поможет.

– Она запрещена?

– Уже годы. Самим деспотом.

Я кивнул. Не самая изящная подстава, но незачем и мудрить – речь шла о кучке имперских актеров. Никто не произнес ни реплики, а карты уже покрапили не в нашу пользу.

Это привело меня в бешенство.

– Я вывезу труппу, – пообещал я.

Нравилось мне это или нет, я оставался их патроном и отвечал за них.

– Но не себя?

Я глянул на клинок. Старый, но в отличном состоянии, в потертых кожаных ножнах, щедро смазанных маслом.

– Я не закончил дела.

– Моего господина прогневали не актеры, – заметил Хирон. – Ты их патрон, и твое имя нашептали кому нужно. Как только визирь обнаружит, что тебя нет в труппе, он прикажет найти. И он тебя найдет.

– Все равно получится пара лишних дней, – возразил я, глазея на длинный меч.

Рукоять выглядела костяной и была обвита цепью, другое дело – крестовина. В обе планки, которые были немного загнуты в направлении острия, было встроено по три пересекавшихся кружка. Что до навершия, оно было выковано в форме тюльпана с тремя сомкнутыми лепестками.

Меч явно имел имперские корни. Я задумался, принадлежал ли он в свое время Хирону или остался от стародавних войн.

– Для чего? – поинтересовался Хирон.

– Много для чего, – ответил я, шагнул вперед и почти машинально провел пальцами по крестовине.

– Что за дела? – повторил Хирон уже раздраженно. – И будь любезен не трогать руками.

– Найти товарища, – сказал я, остановив руку, но не убрав ее. – И вернуть кое‑что…

Я оцепенел. Мой взгляд перешел с гарды на рукоять. Слишком гладкая для кости, слишком изысканная. И с тиснением неладно. Это больше напоминало…

– Ах чтоб тебя!.. – проговорил я почти шепотом.

– В чем дело? – осведомился Хирон.

Он оставался позади, но встал, как я понял по голосу.

То, что я принял за прошивку в крестовине, не было ею. Белая субстанция, выступавшая над сталью, предстала не сквозной гипсовой прокладкой, а тщательно выделанными и глубоко внедренными в металл кусочками другого материала. Я так и видел, как при правильном освещении они обретут молочную прозрачность. Точно слоновая кость.

– В чем дело? – повторил Хирон.

Я переводил взгляд с костяных вкраплений на длинную рукоять слоновой кости, после чего потянулся и быстро сдернул ножны. Штырьки под крестовиной удерживали меч на месте, давая коже соскользнуть и обнажить бледную сталь в серо‑белых узорах. А также одинокую вытравленную слезу.

– Эй!

Я увернулся от руки, которую Хирон попытался положить мне на плечо, и выронил в ладонь запястный нож. Быстро отступив, я одновременно показал лезвие и уклонился от прикосновений.

– Объясни, – произнес я, – на кой тебе черт понадобился деганский меч, которому больше двух веков. Искренне советую быть убедительным.

Хирон какое‑то время таращился на меня. Затем его брови поползли вверх.

– Тебе известно о Деганах? – осведомился он.

– Вопрос звучал иначе.

Хирон перевел взгляд с меня на нож, затем посмотрел на меч и поскреб подбородок.

– Я… коллекционирую предметы, связанные с Деганами.

– Коллекционируешь? – Теперь была моя очередь недоумевать.

– Приобретаю. Ищу. Изучаю. Называй как хочешь. Я испытал великий интерес к ордену Деганов, как только услышал о нем. Вот это, – указал он на меч, – представь, я нашел на Большом Базаре. Это ярмарка, которую проводят два раза в год за городом по случаю открытия и закрытия летнего двора деспота в Эль‑Куаддисе. Через девять дней после его прибытия из зимнего дворца в Сайюне, а после снова, за девять дней до его возвращения с придворными, половина города и часть, наверное, шестая Деспотии собираются на Равнинах Акры – торгуют, обмениваются, играют, устраивают скачки… короче говоря, ты понял.

– И ты нашел там это?

– Не верится, правда? – Хирон подошел к мечу и аккуратно вернул ножны на место.

Совершенно немыслимо, подумал я. Но вслух спросил:

– Откуда ты знал, что он настоящий?

– По‑моему, ты сам и ответил.

– Слеза, вытравленная у гарды.

– Ты хочешь сказать – капля крови.

– Это означает кровь? – Я оторвал взгляд от меча и посмотрел на Хирона.

– Одни говорят, что слеза, другие – кровь, третьи – святая вода, – пожал плечами Хирон. – Я всегда предпочитал версию крови, в основном из эстетических соображений. Тебе не кажется, что она больше подобает ордену? Впрочем, мне так и не выпало спросить у Дегана лично. – Он покосился на меня. – А тебе?

– Не приходилось. – Я вернул нож в рукав.

– Жаль.

Какое‑то время мы продолжали созерцать меч – клинок Дегана Слоновая Кость.

– Итак, ты… знаком с Деганом? – спросил наконец Хирон.

– Было дело. Откуда ты узнал об ордене?

– Это не такая уж тайна – их, видишь ли, время от времени нанимают из империи.

– Вижу. Но тем не менее…

Я показал на меч, предлагая Хирону порассказать о своем хобби. Тот клюнул.

– Откуда возник такой пристальный интерес?

– Да.

– Разумеется, благодаря книге. – Хирон обвел рукой комнату.

– Книге? – Я задержал дыхание, чтобы не выпалить новый вопрос. – Что за книга?

– Историческая.

– О Деганах?

– Нет, не с ходу. – Хирон подошел к полке и вытянул тонкую книжку. – «Комментарии Симонис», – пояснил он. – Она была историком в правление Люсиена, а после – Теодуа, два века назад. Это не главный ее труд, но здесь она говорит о зарождении ордена. – Он начал было открывать книгу, но передумал и поставил обратно. – Она была замечательным историком. Именно благодаря ей я впервые увлекся идеей Деганства.

Я оглядел помещение – стены книг и бумаг, меч Слоновой Кости – и вспомнил слова Волка, а также Дегана. Насчет бумаг и сводов законов, которые Слоновая Кость забрал с собой, когда покинул орден Деганов.

Слишком удачно, чтобы оказаться правдой. Или нет?

– И что же дальше? – спросил я, отходя от меча к следующей полке. – Ты начал собирать все, что имело отношение к Деганам?

– А также исторические труды вообще, но да, за этим всегда стояли Деганы.

Я вытащил наугад книгу и открыл на фронтисписе. Это была сложная гравировка по дереву, изображавшая морской бой: галеры и волны, тела и кровь; там фигурировал лысый человек в короткой пелерине, удерживавший полубак ближайшего корабля от яростной атаки рейдеров. За кораблями вдалеке виднелся замок на утесе. Адмирал Нифинос Байзезес в битве при Куэтаносе: не лучший день для империи, так как Байзезес сдался и после проводил рейдеров в тайную гавань в Аргносси. Империя потратила десять лет на восстановление той части флота, которой лишилась только в двух этих сражениях. Что касалось Аргносси, мы так и не вернули этот порт, а рейдеры, его захватившие, превратили его в вольный город, специализировавшийся на наемном пиратстве.

– Это морская секция, – заметил Хирон.

– Понятно. – Я закрыл книгу и поставил на место. Затем оглядел помещение. – У тебя впечатляющая коллекция.

– На нее ушло много времени. – Хирон не сдержал улыбки и приосанился. – Добрая часть того, что ты видишь, если не уникальна, то абсолютно раритетна.

Я прошел вдоль стены чуть дальше, пока не достиг четырех каменных плит, каждая из которых стояла в отдельном гнезде на полке.

– А эти уникальные?

– О да. Тебе известен Хут Йо?

– Нет.

– О, – хмыкнул Хирон, – в таком случае ты вряд ли поймешь их ценность.

– Наверное, нет.

Я извлек очередное зерно ахрами и начал медленно раскатывать в ладонях. Если имелся «морской отдел», то должен быть и «Деганский». Наиболее вероятным местом казалось то, откуда Хирон извлек труд Симонис, но гарантии не было, простого упоминания Деганов могло быть мало.

В свое время я познакомился – и ограбил их – с несколькими библиофилами и усвоил, что каждый из них имел привычку классифицировать свои коллекции на собственный манер. Например, один мог поставить «Пять подходов к гравировальному искусству» Доссаниуса (труд, неизменно ценившийся среди илдрекканских Подложников, ибо, как только фальшивомонетчики раздобывали экземпляр, они прятали его подальше от глаз конкурентов) с книгами по ремеслам; другой – с трудами по металлургии; третий – с трактатами о финансовой политике, а четвертый – с историческими. Однажды, еще будучи Домушником, я потратил полночи на обыск стен и укромных местечек в задней комнате переплетчика, охотясь за экземпляром «Стихотворений и прений» Синода, который мне заказали и оплатили. Наконец, когда уже занимался рассвет, а в мансарде зашевелились подмастерья, я обнаружил его затолкнутым меж двух книг по математике. Мне так и осталось неведомо, что он там делал.

Положив в рот зерно, я продолжил кружить по комнате, стараясь не сильно задерживаться у интересных корешков и отделов, дабы не навлечь подозрений. По ходу я одобрительно восклицал и бурчал.

Я как раз подходил к Хирону, когда тот кашлянул.

– Ты сказал, что знал Дегана, – напомнил он, стараясь говорить небрежно. – Можно полюбопытствовать, какого именно?

Нелегкий выбор: я не собирался оглашать присутствие в Эль‑Куаддисе Бронзового Дегана и в той же мере не считал, что упоминание Серебряного добавит мне очков со стороны азаарийца. Меня не сильно волновало, что́ вдруг понравится или не понравится Серебру в личине Волка, но я не хотел рисковать неведомо чем, открыв его пребывание в городе секретарю при дворе деспота.

Я предпочел безопасный вариант: покойника.

– Железного Дегана, – сказал я.

– Понятно. – Короткая пауза, во время которой Хирон выдвинул ящик стола и тоже угостился ахрами. – Полагаю, его нет в Эль‑Куаддисе? Мне бы очень хотелось увидеться…

– Он мертв.

Зерно во рту Хирона хрустнуло.

– Вот как! – Он прожевал, проглотил. – Тебе известно, когда это случилось? Или как?

– Четыре месяца назад. Что касается того, как…

Я обошел Хирона и завершил круг, вновь очутившись перед маленьким проемом в экспозиции. Настало время кинуть ему кость – разжечь интерес и одновременно отвлечь.

– Точно не знаю. Поговаривают, будто это сделал другой Деган.

– Что? – произнес он тоном выше, не веря ушам. – Деган убил Дегана? Этого не бывало со времени, дай вспомнить…

– С его времени? – показал я на меч Слоновой Кости.

Хирон свел брови.

– Сдается мне, что ты слишком много знаешь о Деганах для… – Он помедлил.

– Для кого? – подстегнул я. – Для патрона труппы?

– Нет, – возразил Хирон. – Для Серого Принца.

Если он ожидал удивления, то я его разочаровал. Вместо этого я сунул пальцы за поясной ремень и улыбнулся.

– Кто у тебя в гостинице стукач? Хозяин?

– Его жена. И старший сын. По‑твоему, я случайно поселил вас там?