Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Действующие лица 14 page. Я повернулся обратно, порылся в дублете и выложил на полированную напольную плитку пакет Джелема





Я повернулся обратно, порылся в дублете и выложил на полированную напольную плитку пакет Джелема.

Рааз смотрел то на него, то на меня. Я отметил, что на шее у него сохранился серый рубец; он оставался в перчатке на левой руке, где нейяджинка подсекла его тень, и все еще говорил с хрипотцой.

Его рука потянулась к сложенной пачке бумаг.

– Рад видеть, что…

– Не спеши, – возразил я, наклонился и прижал уголок пальцем. – Цена возросла.

– Возросла? – Рааз нахмурился, но руки не убрал. – Почему?

– Я не вьючный мул. Тем более не Джелемов.

– И все же ты здесь, с бумагами.

– Я только хотел показать, что не шутил.

– Насколько я помню, наш договор подразумевал помощь в обмен на доставку посланий. И вот ты сидишь в городе, а у меня в руках по‑прежнему пусто. Мало того – ты просишь о большем. – Рааз покачал головой. – Я был лучшего мнения о Серых Принцах и думал, что они верны своему слову.

– Я исправно держу мое слово, – возразил я. – Когда меня не кидают и не используют.

– Ах вот в чем дело? Задета твоя королевская гордость и ты утешаешься угрозами и требованиями? Я ждал от тебя большего – исходя из того, что писал Джелем, но теперь вижу, что ты обычный имперский мордоворот, как и весь твой так называемый Круг.

Моя рука метнулась вниз и выхватила из сапога аррибский кинжал с дымной кромкой. Глаза Рааза расширились, и он издал горлом слабый прерывистый звук. Я был готов поклясться, что увидел, как сдулись его пальцы в перчатке.

– «Имперский мордоворот» сразился ради вас в темноте с гребаной ассасинкой, – проговорил я, держа клинок низко, но так, чтобы Рааз видел застывшую тенистую субстанцию. – Я спас жизнь не только тебе, но и твоему господину. Птицеловка заработала по голове, а меня подрезали и заодно отравили. Поэтому да, твой господин потратил на меня силы и средства, но я пролил за него кровь. И если кому‑то задолжали, то исключительно мне.

Рааз сел прямо, взирая на нож, как на готовую ужалить змею.

– Ты не единственный пострадал в том зале, – возразил он медленно. – И опасность грозила не только нам. Твоей жизни тоже угрожала нейяджинка.

– Верно, – согласился я. – Но смылась‑то она не твоими стараниями?

– Я говорил тебе, что стряслось с моим господином? – Рааз надолго уставился на меня, сжав кулак и скрипнув кожаной перчаткой. – Почему с тобой разговаривает не он? Потому что он умирает. Что бы ни сделал с ним хешех, оно пожирает его. Тьма провела черту… – Рааз показал на своем кулаке под костяшками и выше запястья. – Он говорит, что все еще чувствует пальцы, что они находятся за чертой и что‑то их гложет. Поглощая его. Медленно.

– Поглощая? – Мне стало вдруг неуютно держать этот нож.

– Исходный разрез пришелся на основание пальцев. Черта поднимается по руке. Мы не знаем, сведет ли его с ума боль до того, как это нечто убьет, или мы сами убьем его из сострадания.

– А кисть нельзя отрезать? Я понимаю, что это не лучший выход, но с учетом других…

Рааз помотал головой.

– Другие волхвы говорят, что тень пребывает в его крови и поедает его изнутри, только медленно. Они пытаются изгнать ее, но… – Он разжал кулак в перчатке, чтобы видеть пальцы, и потер след на шее. – Похоже, что мне по сравнению с ним повезло.

Я сглотнул. Вряд ли было разумно напоминать сейчас о том, что половину глиммера в погребе навел Рааз со своей теневой магией, равно как и о том, что моя собственная рана не разрасталась и заживала неплохо. И то и другое было в данный момент бесполезно.

– И ты считаешь, что за этим нападением стоит тот самый Тал Нариш? – спросил я.

– Это представляется наиболее осмысленным, – согласился Рааз. – Они уже выиграли от нашего провала. Почему бы не вырыть могилу и не наполнить ее нашими костями? Одной заботой меньше.

Я хмыкнул. Кому еще, как не сборищу Ртов, найти и нанять невидимую убийцу, разящую тенями.

– Ты понимаешь, что в твоей организации завелся стукач?

– Либо это, – Рааз кивнул, – либо Тал Наришу удалось, несмотря на наши меры предосторожности, подослать к нам для слежки духа. Так или иначе, поверь, мы этим занимаемся. А сейчас, если не трудно, убери эту штуку с моих глаз.

Я спрятал клинок нейяджинки, заметив, что Рааз чуть подвинулся, когда я шевельнулся. До меня не сразу дошло, что он сделал это, чтобы держать свою тень подальше от лезвия.

Я убрал кинжал осторожнее, чем вынимал, и снова сел.

– Итак, чего ты хочешь после всего сказанного? – осведомился Рааз.

– Для начала? Ответа на кое‑какие вопросы.


– Например?

– Зачем вам этот пакет? – Я постучал пальцем по бумагам.

– Потому что он наш! – Пожалуй, впервые за все время знакомства Рааз пришел в искреннее недоумение.

– Нет. Это объясняет, зачем вам нужна посылка Джелема; я хочу знать, зачем вам нужно ее содержимое. Мне надо выяснить, на что вам понадобилась имперская магия.

– Это шутка? – Рааз даже не потрудился отрицать. – Тебе известно, на что способны Эталоны, – как же не хотеть их секретов?

– Так и не хотеть – мне, например. Как и моим многочисленным знакомым Ртам. – Я указал на бумаги. – Ты знаешь, что это такое? Там смерть, мучительная и медленная, – само обладание этим, одно лишь знание об этом. Секрет, которого империя не выдаст ни в коем случае; вещи, которых никто не мог сделать, кроме императора и его магов. Имперские Эталоны превращали человеческие кости в железо и нагревали их, пока металл не прожигал плоть, за одни только вопросы об этой магии. Но обладать ею? Хранить записи о ее тонкостях и открытии?

Я нахмурился. У меня не было сомнений насчет содержимого пакета – не после того, как четырьмя месяцами раньше Джелем штудировал для меня старинный дневник Эталона; не после того, как он удержал кое‑что в награду за свой труд. И уж наверняка не после того, как Рааз практически подтвердил факт контрабандного ввоза имперского глиммера.

– Нет, – сказал я. – Мне известно множество людей, которым не захочется ни прикоснуться к этому пакету, ни ознакомиться с содержимым. Слишком опасно, черт побери.

– Так почему ты не уничтожил его, раз понял?

Хороший вопрос, на который я сам искал ответ. Проще всего было бы сжечь… и все‑таки я не смог это сделать.

– По трем причинам, – ответил я. – Во‑первых, потому что пообещал доставить. Я не люблю нарушать слово, пусть даже его выманили хитростью. Но если буду вынужден, то нарушу.

– А что тебя вынудит?

– Вторая причина, – я постучал по бумагам, – это не первый груз Джелема, не может такого быть. У Джелема были месяцы на пересылку этих бумаг по частям, и я не могу поверить, что он дожидался, пока я вдруг сорвусь и поеду сюда. Из этого следует, что я не добился бы ничего, если бы уничтожил посылку. Вред уже был нанесен: империя рано или поздно узнает, что один из ее важнейших секретов получает огласку, и приступит к поискам, даже если придется отправиться в Джан. А это означает, что выйдут и на меня.

– Пусть приходят. Это Эль‑Куаддис. Их волхвам не пройти.

– Ты правда думаешь, что их, если дело дойдет до этого, остановят законы и стены? Это оплот гребаной Дорминиканской империи – она сровняет Эль‑Куаддис с землей, если унюхает, какую вы возите контрабанду!

– А третья причина?

– Я имперец, – напомнил я. – Императору, может быть, до меня дела нет, но это не означает, что я хочу поражения империи в войне против Джана. И передать вам ключ от секретов, которые веками вас сдерживали? – Я покачал головой. – Падение империй дурно сказывается на бизнесе.

– Хорошие доводы. – Рааз побарабанил пальцами по каменной плитке. – И мне понятна твоя озабоченность. Но что, если мне удастся убедить тебя, что ничего подобного не случится? Этого хватит?

– Это станет началом.

– Ну что же, отлично.

Рааз сел прямее, задержал левую руку над полом и оттянул рукав, обнажив железный браслет мага. Края были закруглены и протравлены так, чтобы напоминать сгустившиеся тучи – или, скорее, тени. Одним проворным движением он отомкнул тайный замок и произнес некий слог. Символ служения йазани деспоту, задуманный как постоянный и неснимаемый, расстегнулся и звякнул о пол.


Я моргнул, пытаясь уразуметь увиденное.

– В этом случае я не работаю на деспота, – молвил Рааз. – Это личное дело тала и племени. Джелема изгнали за… «политику», скажем так, хотя это не совсем правильно. Не мне об этом говорить. Но суть в том, что есть люди, которые не согласны с таким решением и хотят исправить положение. Твоя имперская магия может в этом помочь. Секреты Джелема не обладают и толикой мощи, необходимой, чтобы повергнуть твою империю или привлечь ее внимание. Ты знаешь это, ибо именно ты выделил Джелему его часть записок. Но! – Рааз воздел палец. – Эта магия достаточно сильна, чтобы друзья стремились отомстить за него, а то и обеспечить его возвращение в Джан. Поверь, я не хочу, чтобы твой груз попал в руки другого тала, не говоря о деспоте, – мне хочется только превратить в железо кости моих врагов и посмотреть, как те запылают.

Загвоздка была в том, что я не знал этого – не знал наверняка. Когда я сговаривался с Джелемом, рядом не оказалось Рта, у которого можно было бы справиться о записках и глиммере. Мне осталось положиться на посильную собственную оценку бумаг и реакции Джелема на мои условия, а также на здоровый гонор. Слова Рааза о том, что мой груз не предназначался для сокрушения ни империи, ни даже ее уголка, явились подлинным утешением. Но это не означало, что мне улыбалась перспектива перехода этих тайн в руки йазани, единственная характеристика коих исходила от человека, который и втянул меня в контрабандный провоз магии в Джан.

Не лучшая рекомендация, однако – Ангелы свидетели – бывало и хуже. К черту, я сам был хуже. И все говорило за то, что мне не дождаться предложений получше. Вдобавок я не хотел расхаживать с этим пакетом бесконечно – это грозило все большим риском и худшими результатами.

Однако не прозвучало ни единого довода в пользу того, чтобы просто отдать его.

– Добро, – сказал я. – Это уже что‑то. Но я говорил, как только сел, что мне нужно больше. Цена все‑таки возросла.

– О чем же шла речь? – Рааз провел рукой в перчатке по подбородку. Его пальцы уже успели пополнеть.

– Пока не знаю, – ответил я и наконец подтолкнул к нему бумаги. – Но что‑нибудь придумаю.

– Не сомневаюсь, – кивнул Рааз, хватая пакет. Он повертел его и застыл. – Печать была сломана!

– Да неужто? – Я подался вперед. – Ха! Так и есть.

Он развернул конвертный лист и начал перебирать письма. Я видел их и не нашел ни черта, кроме нудных отчетов Джелема об илдрекканской обыденности. Я подозревал либо шифр, либо, что вероятнее, тайную магическую пропись.


Поднявшись, я отряхнулся, тогда как Рааз перебрал бумаги, перевернул, перебрал снова и уставился на меня:

– Здесь только половина страниц!

– Никак уже прочел? Я впечатлен.

– Я знаю, потому что Джелем написал, чего ждать. Это не то, вернее, не все. – Он взмахнул листами. – Где остальное?

– В надежном месте, – отозвался я, подавив желание погладить шов. – Там и останется, пока я не получу всего, что мне причитается.

– Мы так не договаривались.

– О том, когда и сколько страниц ты получишь, речи не было. И я не дурак. Я понимаю, что, если у меня останется что‑то нужное тебе, ты живее откликнешься, когда я позову. Но если бы уже получил все бумаги Джелема? – Я помотал головой. – Нет. Когда я нуждаюсь в людях, дело бывает срочным. Мне так удобнее.

– А как насчет того, что удобнее нам? – спросил Рааз, вставая. – Вдруг с тобой что‑то случится, прежде чем мы получим остальное?

– Это не моя забота, – парировал я, снимаясь с места. – Скорее, ваша. Надеюсь, вы подумаете, как этого избежать?

Я послал взгляд Птицеловке и направился к выходу, замедлив шаг достаточно, чтобы кивнуть на ходу Изгнанному божеству. Почему‑то показалось уместным.

 

 

Я проснулся от тяжелого стука в дверь и поразился тому, что спал. Помнил я только, как сидел на краю постели и расшнуровывал сапоги. Они так и были на мне.

Стук продолжился.

– Чего надо? – взвыл я.

– Г‑г‑господин Дрот? – донесся ломающийся голос хозяйского сынка. Того, что был с прыщами, судя по тембру. – Г‑г‑госпожа распорядилась разбудить вас, когда, то есть…

– Смелее, малыш.

– То есть чтобы вы встали и шли на встречу. Сударь. С секретарем, правильно?

Черт!

Я глянул на оконце. За ним изрядно стемнело, и час, назначенный Хироном, наверняка давно миновал. Должно быть, из последних тридцати часов я проспал добрых четыре.

– Почему не разбудил раньше? – крикнул я, вставая.

Не может быть, чтобы Птицеловка пустила все на самотек и довела до крайности.

– Я пытался, сударь, да только вы не отвечали. А сударыня строго‑настрого запретила входить.

По дрожащему голосу паренька мне стало ясно, насколько строго выразилась Птицеловка. Не то чтобы я заготовил сюрпризы для визитеров, но немного здоровых сомнений с их стороны не помешает.

– А где сама госпожа? – спросил я, подтягивая свои шмотки. – Почему она меня не разбудила?

– Она почивает, сударь. – Пауза. – Она и про себя, объяснила очень подробно, почему не надо будить.

Кто бы сомневался! Когда мы вернулись из храма, Птицеловка пребывала в форме не лучшей, чем я.

– Кружку налей мне внизу, – велел я и положил в рот последнее ахрами. – Спущусь и заберу на выходе.

Я задержался ровно настолько, чтобы надеть рубашку почище, налить воды в таз и смочить лицо и волосы, после чего выскользнул за дверь. Местным баням придется немного подождать.

Когда я спустился, общий зал заполнялся – не только актерами, но и отдельными жителями квартала. Илдрекканцы привлекли в «Тень Ангела» любопытных, и Тобин с компанией оправдывали свой звездный статус байками, песнями и безудержным поглощением дармовой выпивки. Местные были счастливы расплатиться спиртным за вести из дома, и я отметил, что хозяин гостиницы уже ничуть не хмурился, – не то что в день нашего прибытия.

Едва я вошел, Тобин перехватил мой взгляд и начал вставать. Я состроил гримасу и помотал головой. У меня не было времени на цветистые жалобы. Руководитель труппы ответил такой же миной, выпрямился и стал проталкиваться через комнату.

Я первым достиг двери. Мальчишка – прыщавый, точно – ждал меня там с вытаращенными глазами и дымящейся кружкой в руке. Я забрал ее и продолжил путь.

Позади зарокотал Тобин, окликнул меня. Я не остановился.

Наперерез моей левой лодыжке сунулся посох Езака. Ни удара, ни подсечки, просто небольшая задержка стопы самым кончиком, чтобы нога пошла назад и вверх. Я не успел оглянуться, как уже растянулся в грязи.

Я перекатился, готовый разразиться бранью и уже потянувшись к клинку, когда посох Езака уперся мне в грудь.

– Не спеши, – сказал Езак. – Ничего страшного не случилось.

– Не спешить? – взвился я, отпихнув ясеневую палку и сев. – Последнее, черт побери, чего я хочу, так это…

Толстый конец посоха замаячил перед моим лицом, и я умолк.

– Не надо спешить, – повторил Езак. – Тобин всего‑навсего хочет перемолвиться словом. Еще спозаранку.

– Тобин может подождать, пока я не вернусь.

– Вот тут ты ошибаешься, – подошел Тобин. – Это не ждет, особенно если ты собрался туда, куда я думаю.

– Куда бы это? – осведомился я.

– К человеку, который ведает нашей кассой.

– К Хирону, – вздохнул я и встал.

Езак не препятствовал, но и посох не опустил.

– Ладно, – произнес я, отряхиваясь. – Что такое срочное, если понадобилось валить меня в этом чертовом дворе?

– Пьеса, – многозначительно отозвался Тобин.

– А что с ней?

– Она никуда не годится, – сказал Езак.

– Не годится? – подхватил Тобин. – Если бы только это! Катастрофа, иначе не назовешь. Диалоги деревянные, персонажи безжизненные, действие плетется, как похоронная процессия. Любая труппа в своем праве либо бросит такой кошмар, либо перепишет.

– Значит, она вам не нравится?

– Не нра… – Тобин побагровел быстрее, чем поспел с репликами. – Мы… я…

– Нет, – пришел на помощь Езак, – она нам не нравится.

– И что вы от меня хотите?

– Воззвать к Хирону! – воскликнул Тобин. – Описать ему положение дел! Скажи, что мы не можем это поставить. Это не наш стиль. – Руководитель подступил ближе. – Наше дело трагедии и комедии. Добродетели и порок. А это больше… Я не знаю, как и назвать. Езак?

– Дикость?

– Еще хуже.

– Хм. Историческая?

– То‑то и оно, что более чем историческая. Сказать по правде, это скорее похоже на комментарии или примечания. О Деспотии, обо всем на свете! Пассаж за пассажем, и сплошь объяснения, описания, восклицания насчет характера какого‑то древнего деспота, и политики, и…

– И так без конца, – договорил Езак.

– Именно, – зыркнул на него Тобин и поманил меня к себе. Я не тронулся с места; тогда он пригнул голову и подался ко мне с заговорщицким видом. – Вот что я подумал. Если скажешь Хирону, что нам это не подходит, – ни слова о том, что я тут наговорил, ибо нам понятно, что писака, состряпавший эту вещь, может быть государственным достоянием, да помогут нам Ангелы; скажи вместо этого, что мы опасаемся не уловить должной ноты, поскольку не являемся джанийцами. Что не сумеем отдать этой вещи должное. Или, может быть…

– Он вручил ее в вашем присутствии, – напомнил я, скрестив руки. – Вы слышали, что он сказал. Визирь выбрал пьесу сам. Неужели ты думаешь, что им есть какое‑то дело до ее соответствия вашему стилю?

– Я надеюсь, что он уважит желание труппы не ударить в грязь лицом перед падишахом. – Тобин расправил плечи.

– Он сочтет, что вы скулите, ноете и пытаетесь сделать по‑своему. И если повезет, пошлет меня к чертовой матери. А если не повезет, то велит выметаться отсюда.

– Я не…

– Послушай, – перебил я. – Мне и самому ясно, что с нами обошлись паскудно. И я знаю, что вам это не по душе. Я иду к Хирону прямо сейчас и, насколько понимаю, могу попросить об одном из двух: либо о дополнительном времени, либо о новой пьесе. С учетом того, что до выступления остались считаные дни, мне не кажется, что будет правильнее просить о совершенно новой вещи, которая может быть даже хуже, или потребует времени на разбор, или то и другое.

Горе Тобина достигло поистине эпического размаха. Я понимал, почему он пошел на сцену.

– Итак, ты говоришь, что даже не попытаешься?

– Я говорю, что добьюсь чего сумею, но не собираюсь просить невозможного.

Тобин развел пары, исполнился мрачности и приготовился спорить дальше, но между нами проворно встал Езак. Я с невольным удовлетворением отметил, что посох обозначился перед физиономией Тобина.

– Тогда мы ограничимся тем, что получится, – проговорил Езак, пристально глядя на брата. – И будем благодарны за это.

Тобин еще немного поворчал, после чего потопал обратно к гостинице. Езак повернулся ко мне.

– Прости за подножку, но Тобин так хотел с тобой поговорить, что стал невыносим.

– Понимаю, – кивнул я.

– Отлично. – Он оглянулся на остальных актеров с посохами. – Что ж, в таком случае я…

– Езак?

– Да?

– «Понимаю» не означает «прощаю». Ты же знаешь это?

– Но…

– Пока обошлось. – Я поднял палец. – Попробуй еще раз полезть на меня с деревяшкой или чем‑то другим, и к концу беседы тебе захочется уже не понимания. Ясно?

– Я понял. – Губы Езака сжались в тонкую плотную линию.

– Хорошо. Позаботься, чтобы и твой кузен осознал. Условия известны: я ваш патрон, но у меня есть и другие дела в Эль‑Куаддисе, которые важнее вашей пьесы. Поверь, я не шучу, когда говорю, что вашим интересам не след пересекаться с моими.

– Я не забуду.

Повернувшись, я двинулся прочь, а он остался в сгущавшихся сумерках. Направляясь к выходу из квартала, я услышал позади перестук дерева о дерево. Он звучал быстрее и ожесточеннее, чем прежде.

 

Едва я очутился за воротами квартала, как до меня дошло, что если я и запоминал маршрут, пока мы шли из падишаховых угодий, то ход обратный, да в незнакомый город и с недосыпа, когда на тебя посматривают, а то и откровенно тормозят на предмет патронажного жетона, – дело совсем иного толка. Через пятнадцать минут и после трех ошибочных поворотов я сдался и бросил пару медных суппов оборванцу лет четырнадцати, который, похоже, был на пороге превращения в туга.

Дневные толпы почти рассосались, но я знал, что стоит жаре покинуть улицы, как базары, парки и питейные заведения наполнятся вновь. Сейчас джанийцы пили кофе или принимали ванну, расслабляясь и готовясь ко второму выходу в город. С первыми звездами начнутся поздние обеды, за которыми последуют встречи и любовные свидания. Ритм жизни Эль‑Куаддиса совпадал с моим личным, по крайней мере частично, – это я находил приятным и досадным одновременно.

Мы шли кружным путем, особенно после того, как я отказался «срезать углы» вопреки настояниям оборванца. Может, вышло бы и скорее, но с тем же успехом мне могли затолкать кляп, связать и умыкнуть в глухие катакомбы. Илдрекканская шпана не брезговала сделками с разными бандами, и я сомневался, что здесь было иначе. Какими бы ни были его намерения, после четвертого отказа мой проводник прекратил навязывать обходные пути.

Дорога стала шире, народу было раз‑два и обчелся, но я невольно заметил, что собирал больше косых взглядов, чем обычно. Я спросил у оборванца, в чем дело.

– Ты имперец, – ответил он просто.

– Ваши люди настолько нас ненавидят?

– Ненавидят? – глянул он. – Это не ненависть, а жадность. Не будь на тебе этой штуковины, – показал он, – ты стал бы законной добычей для любого, кто сумел бы тебя задержать или натравить стражу.

Я опустил глаза и сообразил, что он указывал не на рапиру и нож, а на латунный ромб, который висел на шее, – знак визирева покровительства.

– Прямо так и высматривают? – удивился я.

Мне казалось, что дело ограничится задержкой в воротах меж городскими кольцами или спросит случайный торговец да еще местный Крушак – лишь потому, что могли, но чтобы его выглядывали прохожие Светляки?

– Какова же награда за такого, как я, но без жетона?

– Не будь у тебя его и приведи я к тебе зеленых жакетов, катался бы как сыр в масле месяц, а то и больше, – улыбнулся оборванец.

Я осторожно проверил цепочку на прочность. Оборванец осклабился еще шире и зашагал вперед.

Когда мы достигли падишахских владений, пала черная ночь, но это не замечалось из‑за множества факелов и фонарей впереди.

Огромные железные ворота, разукрашенные финифтью, перекрывали проем, который был больше всей гостиницы «Тень Ангела» с конюшнями заодно. С обеих сторон высились витые башенки, покрытые замысловатой резьбой. В пространство перед воротами выдавалось массивное наземное полукольцо из расцвеченного глазурованного кирпича, и красочные фрагменты складывались в изображение огромной птицы феникс – символа падишахского хозяйства. Блистательная стража в шелковых мундирах и тюрбанах с длинными перьями патрулировала ворота и башни, и факельный свет одинаково отражался от травленных кислотой наконечников копий и самоцветов в тюрбанных брошах.

Я избавился от оборванца, дав ему еще монету, и подошел к воротам. Скучавший начальник стражи – по крайней мере, я принял его за главного по серебряному кушаку и опалу с палец величиной в брошке – неспешно приблизился и изучил меня из‑за расписного железного колибри.

– Я прибыл к секретарю Хирону.

– Поэт? – спросил он, оценив мой медальон.

– Актерская труппа.

Начальник указал подбородком через плечо:

– Кроме поэтов, все подопечные визиря идут через Собачьи ворота на западной стороне имения.

Мы, разумеется, находились на стороне восточной.

Он собрался уйти.

– Что, если бы я назвался поэтом? – спросил я.

Он повернулся, имея вид смиренный.

– Тогда я попросил бы тебя доказать это и что‑нибудь сочинить прямо здесь. – Он взглянул на ворота. – Что‑то об этом изображении. Замысловатое.

– А если бы мой стих не оправдал твоих ожиданий?

– Мы каждое утро смываем кровь с кирпичей.

Поход к Собачьим воротам занял еще полчаса. Я обнаружил, что они были названы в честь падишахских псарен, расположенных по соседству; еще потому, что собачники имели привычку бросать через стену объедки, из‑за чего перед воротами образовался пятачок, который изобиловал уличными собаками, не говоря об их экскрементах.

Здешний страж без всякого повода держался чопорнее тех, что охраняли главные ворота. Впрочем, надзирая за собаками с их дерьмом, уцепишься за любое достоинство.

– Ты опоздал, – заявил он, взирая на меня сверху вниз. – Мне было велено ждать тебя в сумерках.

– А чем не сумерки? Просто приоделись потемнее.

Ни тени улыбки. Ладно. Можно и всерьез.

– Смотри, – произнес я, брыкаясь правым сапогом в попытке избавиться от особо упрямого куска собачьего дерьма. – Хирон желает меня видеть, так? Он велел мне явиться. Недвусмысленно. Если тебе охота доложить, что ты‑то меня и завернул…

– Славный секретарь уже распорядился тебя не пускать.

– Что, правда? – Я оставил сапог в покое.

– Он не выносит опозданий. – Теперь страж решил‑таки улыбнуться. – И нечистоплотности, – добавил он, взглянув на мою обувь.

Я оценил часового, ворота, высоту стены. Пожалуй, могло получиться: он стоял достаточно близко, чтобы я сунул руку меж прутьев, схватил его и познакомил с моим кинжалом. Затем наверх через решетку. Рядом псарни, и шум, наверное, никого не привлечет. Дальше я двинусь в тени, захвачу слугу, приставлю клинок и велю показать логово Хирона.

Правда, я передумал. Соблазн выместить усталость и злость на Хироне и стражнике, вторгнуться в парк падишаха да еще замочить его человека был велик, но это только осложнило бы мою жизнь в Джане.

Хотя было бы здорово, черт возьми.

Я покачал головой. Ангелы свидетели, мне нужно было поспать.

– Ладно, – сдался я. – Тогда отдай то, что он передал, и я исчезну.

Опоздал я или нет, мне было трудно представить, чтобы Хирон бросил нас в гостинице на произвол судьбы: он сам сказал, что визирь отвечает за нас, покуда мы носим его жетоны. К тому же он обещал прислать ахрами.

Страж нахмурился и стронулся с места.

– Ты опаздываешь и хочешь подарков от секретаря? – Он крепче взялся за копье. – Убирайся отсюда.

Я ухватился за незатейливую металлоконструкцию Собачьих ворот и демонстративно почистил сапог о решетку. Страж потемнел лицом.

– В таком случае, передай секретарю мои извинения, – сказал я. – Доложи, что завтра я постараюсь быть вовремя.

– Я тебе не гонец, – окрысился страж. – Будь я проклят, если…

На сей раз я просунул руку, схватил его и подтянул достаточно близко, чтобы кинжал ткнулся в бок, – но не пронзил.

Я подался ближе, упершись острием ему в ребра сквозь хлопковый мундир и отметив, что охрану Собачьих ворот не одевали в шелка. В его дыхании улавливался запах ахрами – моего ахрами.

– Ты редкостная гнида и гад, – сообщил я сквозь прутья. – А ну‑ка, где пакет, который Хирон передал вместе с сообщением для меня?

– Пакет? – произнес он с излишней поспешностью. – Я же сказал…

– Давай я тебе объясню, что будет дальше, – предложил я. – Либо ты отдаешь мне мое, либо я зову твоего командира. Тот роется в твоих пожитках. Находит деньги и что там еще передал Хирон. Может быть, он поверит тебе, а может быть – мне; плевать я хотел. Потому что в любом случае, когда кто‑нибудь наконец приведет сюда секретаря – а так и будет, поскольку я буду орать, пока не сорву голос, и напомню о покровительстве визиря, – тебе уже станет не до меня, ты будешь отчитываться перед секретарем. – Я слегка надавил кинжалом. – Нравится?

В фонарном свете было видно, как краска сошла с его лица.

– Так я и думал, – сказал я и дернул за мундир, так что страж впечатался лбом в ограду. Железо глухо звякнуло, он хрюкнул. – Гони передачку от Хирона. – Я глянул на мои сапоги. – А пока ищешь, давай сюда кушак, мне было велено соблюдать чистоплотность.

 

 

Я покинул Собачьи ворота в час, когда ночь уже окутывала Старый Город. Светились фонари, пылали факелы, а джанийские Рты жонглировали крохотными радугами и предлагали свои чары прохожим, чтобы освещать дорогу.

Все это паршиво сказывалось на моем ночном зрении, и я, невзирая на риск, пошел задворками. Это немного помогло, но даже здесь горели огни и вопили гуляки, что не особенно облегчало тупой ломоты в затылке. Я знал, что виной тому отчасти была простая усталость, но ровно столько же приходилось на долю заряда бодрости от ахрами.

Как я и надеялся, Хирон оставил стражу не только наши суточные, но и первую партию обещанного ахрами. В письме он мягко пожурил меня за неявку, но мне показалось, что Хирон этого ждал – либо я заблужусь, либо отвлекусь, либо что‑то еще. Он написал, что следующая встреча назначена через два дня и на сей раз я должен явиться.

Что касалось испрошенной отсрочки дня выступления, то он не обмолвился об этом ни словом. Я предпочел расценить молчание как уловку с целью потомить меня, нежели стремление скрыть дурные известия. Впрочем, это означало, что нам придется придерживаться старого расписания, пока нам не прикажут иначе.







Date: 2015-07-11; view: 306; Нарушение авторских прав



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.047 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию