Глава 37. На следующий день, в пятницу, меня уже проверяла наша куратор из СЭС

На следующий день, в пятницу, меня уже проверяла наша куратор из СЭС. Проверяла – это не то слово. Крушила!

Нарушения дезрежима были налицо. У меня были просрочены числа на емкости с хлоркой. У меня не было ёмкости для замачивания градусников. У меня не было дистиллированной воды для промывания этих самых градусников, после замачивания. Были не промаркированы два ведра, для мытья спален, на первом этаже. Вёдра были новенькие, только что выданные новым завхозом, и маркировку на них ещё не успели нанести.

В изоляторе не был замочен в хлорке ершик для туалета. И хотя в изоляторе, к счастью, не было детей, это не было принято в расчёт. И ещё много, много всего.

– А почему это у вас, Наталья Петровна, нет ангин?

– Не заболели.

– А, может, вы просто не хотите мазки брать? И анализы делать?

Это было правдой. Ещё когда была Надя, можно было это сделать, в тяжёлом случае. А с тётей Верой – невозможно, по определению.

А делать, мне самой – это значило оставить интернат без врача, и часа на два, если не больше. Вот в чём была причина.

– Безобразие! Ужас! – возмущалась куратор. – Я буду писать акт и буду вас штрафовать! И вообще, я и не думала, что здесь у вас столько нарушений. На месте директора я бы объявила вам выговор! Строгий! Очень строгий! Я вначале пыталась противостоять и что‑то объяснить куратору. Затем я просто молча слушала её, затем – молча сопроводила её в кабинет директора. Писать акт.

В кабинете директора куратор продолжала возмущаться, а директор кивала ей с удивлённым видом, и сокрушённо качала головой.

Вторая комиссия пришла в понедельник, прямо с утра, с девяти часов. Это были два фельдшера из СЭС, обычно проверяющие на педикулёз.

Едва‑ли они пришли по сговору с директором, просто их послали так вовремя. Тут мне можно было бы помочь, если бы…

– Надежда, помоги! Ты же детей принимала ещё со мной,'– позвонила я новому завхозу – по старой дружбе. – Пока я СЭС придержу, пробегись, высади тех, кто с гнидами. А то моей тёте Вере это не под силу.

– Извини, Наталья, – ответили мне на другом конце провода. – Я занята, и этого сделать не смогу.

Комиссия, конечно, почти всех вшивых «клиентов» нашла.

– Как это так, Наталья Петровна? Уже года три у вас ничего не было, и вдруг… Вы уж извините, но мы вынуждены всё в акте указать.

– Делайте, как положено, – сказала я. – Я исправлюсь.

Снова написали акт, и снова возмущалась директор. Комиссия по педикулёзу ушла. Директор вызвала меня к себе в кабинет, примерно через полчаса..

– Наталья Петровна, я хочу вам сказать, что, как врач, вы меня устраиваете. В нашем интернате – вы на месте, и мне спокойно за медицинскую часть нашего учреждения. Но вы должны знать, что у вас – уже два выговора и штраф. В среду, после пятиминутки, это пойдёт в приказ. А в четверг к вам придут проверять прививки. И, я уверена, найдут там у вас немало нарушений. Я думаю, что это будет третий ваш выговор, и я просто уволю вас, уволю по статье. Если только вы мне не скажете в среду, что вы, наконец, будете жить нормально, как все люди. Так что, вы подумайте об этом хорошенько. И сделайте правильные выводы.

– Я ведь думала, прежде чем прийти к вам, Галина Николаевна. Я думала, прежде чем начать проверять кухню, – сказала я.

– Вы решили предпринять попытку изменить мир?

Я не замахиваюсь на мир, – сказала я. – Но я живу так, как я могу жить.

– В любом случае, у вас есть время. Подумайте ещё немного.

– Галина Николаевна! Но ведь и у вас оно есть, это время!

– До свидания, Наталия Петровна. У меня ещё много дел, – сказала директор.

И на этом разговор был закончен.

Не могу сказать, что я не ожидала чего‑то подобного. Но чтобы так сразу, и с таким напором…

Значит, я попала в точку. В самое больное их место я попала. И, теперь уже, не было мне пути назад.

Как ни странно, сильнее всего мне было обидно за Надю. Как же ты могла, Надюша. Купили тебя, купили с потрохами. Вот оно, предательство. Вот она, свобода выбора. И моя Надюша выбрала.

Да, выбрала. Прости, Господи…

И за директора мне тоже было обидно.

Я ведь не могла не видеть её сильных сторон. Крепкий, целеустремлённый характер. Ум, проницательность. Умение управлять людьми. И ведь она справляется с интернатом, умеет вести дела. Что есть, то есть. И если бы эта сила… Если бы эта сила действовала бы по Божьим законам – я первая пошла бы в подчинение такому директору. А она бы могла… Как бы могла она! Но нет! И эта сильная женщина – тоже сделала свой выбор.

Так что же мне делать? Как быть?

Во вторник утром я пошла в церковь. И когда молебен закончился, я подошла священнику. Видимо, что‑то такое было написано у меня на лице, что священник остановился.

– Батюшка, мне надо поговорить с вами. Священник постоял немного и сказал:

– Пойдём со мной, в трапезную.

И там, в церковной трапезной, за широким столом, я рассказала пожилому и усталому батюшке всё, что случилась со мной. Всё, что случилось на интернатской кухне.

– Как поступить мне, батюшка? Как сделать, чтобы это было – по‑Божески?

– Да, положение твоё нелёгкое. И доказательств – действительно, нет. Хотя заявление в прокуратуру можно было бы написать.

– Они выиграют все суды. У них там покровители и защитники.

– Пожалуй, что так. Значит, директору ты уже говорила… Ну что же, пусть будет, как в Библии сказано. Сказала наедине, а теперь – скажи в собрании. Всё скажи, на своей пятиминутке. Перед всеми, вслух.

– Тогда мне придётся уволиться. Или ждать, пока по статье уволят.

– Это так.

– Да я бы уволилась. Но мне детей жалко. Я к детям привязана. Там – и сироты у нас. Хочу помогать…

– Эх, милая! – сказал священник. – Помнишь ли, что Господь сказал: «нищие – всегда будут средь вас. Меня, меня сохраните в своём сердце», – вот что он сказал. И всё, что нужно, будет у вас. Кому – сироты, чтобы им помогать, кому – нищие. Кому – служить, кому – книги писать. Будут тебе сироты, если будет воля Божья на то. Иди, иди с миром.

Иди, Господь с тобою.

И батюшка благословил меня.

Потом я позвонила Васе, на объект. Вася всё понял, с полуслова.

– Давай, давай, – сказал он. – Хватит тебе, вытаскивай вторую ногу. Хорошо, что жива, и хорошо, что не тюрьма. И не психушка. А со всем остальным – справимся, я думаю. Давай.