Глава 38. Господь со мной, чего устрашуся?

Господь со мной, чего устрашуся?

Я сказала всё, вслух, в среду на пятиминутке.

И про двойную бухгалтерию, и про кости в холодильнике, и про запуганных, «ручных» кухонных. Про то, как кладовщик – не додаёт, или забирает часть продуктов. И про «ручного» завхоза. И про молчащих воспитателей, не имеющих сил поднять головы – из‑за своей нищеты.

С видом хитрым и злорадным сидела «старшая». Теперь она знает все механизмы воровства и, возможно, попытается использовать эти знания в своих целях. А может, и нет. Может, просто будет теперь в доле, как и все, здесь сидящие. Кроме завуча.

Так, как будто её не касается, сидела завуч. Завуч довольствуется тем, чем ей разрешено быть. Хоть бы и директорским эхом…

Опустив голову, сидела Надя, новый завхоз.

Нервничала бухгалтер.

Постоянно хотела прервать меня «шефа», наступая довольно нагло, но я продолжала говорить, и она замолчала.

Тогда вступила в бой кладовщица – злобно, круто прерывая меня. Но я остановила её, когда сказала и о машине гуманитарной помощи. Что из того, что пришло к нам, в этой большой машине, получили дети?

Почему никакая комиссия не может подобраться к нашей кладовой? Кто же стоит за всем этим, как стена?

– И напоследок… Галина Николаевна, я хочу сказать вам – нельзя воровать у сирот. Честное слово, вы же крещённая. Будет и над вами Божий суд, и тогда не помогут вам ни знакомые в прокуратуре, ни свои люди в СЭС.

И всё. И я положила на стол заявление об уходе, с дополнительным пунктом. Просьбой – не отрабатывать две недели, необходимые по закону.

Все молчали. Да и что было говорить, после всего сказанного. Директор сидела за своим столом с видом задумчивым и постукивала карандашом по столу. Заявление моё она взяла, как будто нехотя, и довольно долго читала его. А потом подписала. Размашисто, чётко.

Всё, это было всё. Я закончила свою работу в интернате.

Там, в глубине души, нет‑нет, да и всплывала мысль о прокуратуре, о суде и справедливом возмездии, о наказании виновных…

О том, как я их наказываю… или о том, как с ними что‑то плохое происходит, а я говорю им: «Вот, вы сирот обижали, меня прогнали, и за это вам… и вашим детям… за это…»

Как бы я порадовалась, видя их поражение! Их наказание! Их унижение! Какой бы сильной, какой правильной и справедливой я бы себя почувствовала! Я!

Несколько раз прокрутилась эта мысль в моей голове. Может, я бы и приняла её, но она была слишком навязчива, и я, мало помалу, начала её узнавать.

«А, это ты! – мысленно сказала я ей. – Укради селёдку, да?»

Да, это была она. Она приняла совершенно другие очертания. Она грела моё самолюбие, моё тщеславие и мою гордыню.

«Укради селёдку! Накажи их… Ты ведь лучше их… Укради селёдку! Возгордись собой!» Эх, ты…

«Мне отмщение, и Аз воздам».

Забыла, забыла. Вот в чём мудрость. Опять, опять – точно так, как и Тоха, я не знаю всего, а только – маленькую, маленькую часть.

Итак, во всём происходящем – только маленькую, маленькую часть.

Поэтому и говорят мне, чтобы я не забывала: «Мне отмщение, и Аз воздам». Тебе, Господи. Ты воздашь всем нам – и мне, и им.

Эх, ты! Тоха великовозрастная. Маленькая, голая, но с претензиями…

На следующий день я пришла в интернат чтобы собрать вещи, и попрощаться с людьми. Я обошла всех воспитателей, выслушав в свой адрес массу сожалений и добрых пожеланий.

– Может, не надо? – говорили мне. – Всё ещё устроится… Не торопись, ты же детей любишь…

Я зашла к директору ещё раз, придумав смешной предлог. Я думала: может, директор скажет мне – оставайся, Наталья! Мы сделаем всё, как надо. Мы будем честны. Здесь, на своей кухне. Мы перестанем «брать» и вести двойную бухгалтерию. Да, да. Святой кладовщик…

Нет, этого не случилось. Я вышла из кабинета, на этот раз, уже насовсем.

Нельзя быть – и нашим, и вашим. Нельзя одновременно служить и Богу, и Маммоне. Нельзя врать…

Но как же тяжело покидать то, что любишь… Тяжело уходить, видя, что всё остаётся на своих местах. «Мне отмщение, и Аз воздам». Тебе, Господи! Тебе! Верую, Господи, и помоги моему неверию…

Сейчас, ещё чуть‑чуть. Как трудно уйти… Я сидела в своей, практически пустой, «келье». Сверху, на сложенные вещи, я положила в сумку «Умиление».

Прости меня, Матушка Богородица, если я сделала что‑то не так… И ты, отче Серафиме, прости. Эта школа – не для умных…

Не для умных, и не для праведных. А как раз для тех, кого пришёл Ты, Господи, призвать к покаянию. К обучению, к размышлению. Моя школа – не для умных, и не для праведных. Школа для грешных…

И тут в дверь постучали, и заглянула «шефа». Она не вошла, а просочилась бочком и присела за пустой стол.

Наталья, прости. Я не думала, что всё так закончится. Что тебе уходить придётся… Прости, за журнал‑то… – сказала она. – Но я ведь – лицо подневольное, ты пойми…

Да я знаю. Мы все всё понимаем, и сами выбираем, что нам делать. Я, в общем‑то, стараюсь ни на кого обиды не держать. Только пока ещё рана такая свежая, что лучше не теребить.

– Я тоже увольняться хочу, – сказала «шефа». – Не держи на меня зла… Я тебе всего хорошего желаю. Прости.

И «шефа» вышла, так же, бочком, как и вошла.

«Старшая» простилась со мной официально, уже в дверях, сказав пару казённых, положенных по случаю слов.

Уже когда я выходила за территорию, у самых ворот меня догнал запыхавшийся Тоха.

– Наталья Петровна, Наталья Петровна! Вы что, уволились?

– Ты же знаешь.

– Но почему?

– А за масло, в вашу кашу. Помнишь, мы говорили о воровстве? Вот за это и убрали меня.

– Я знаю! Вы когда проверяли – они не могли воровать! Это все знали!

– Вроде того. Да ладно, это тебя почти не касается. Ты – лицо самостоятельное, будешь учиться, и девятый заканчивать, без проблем. На зимние каникулы – остаётся сборная группа. Так что, всё будет в порядке. Ну, ладно, иди сюда, чудушко моё! – сказала я и обняла своего блудного сына, Тоху.

Обняла крепко, как могла.

– Иди, Тоха! Да не забывай, о чём мы с тобой говорили. Пытайся по заповедям жить и Богу молись, если в чём сомневаешься.

– Я помню. Только не получается.

– Получится. Ну, всё, иди с Богом, иди скорее.

И я быстро пошла из своего родного интерната, по направлению к дому.

Date: 2015-07-11; view: 330; Нарушение авторских прав