Доброжелатели» в шоке

Вообще, конкурсы, показы и выступления для меня были тихим ужасом. Каждый раз наутро после финала и очередной победы я начинал жить с начала, потому что отдавал себя полностью.

После каждого финала я думал, что это последний, и больше конкурсов в моей жизни не будет. Хватит! Параллельно рос Серега, а творческая жизнь весь быт перекрывала. Уезжаешь: весна, черемуха, яблони цветут, хочется дома побыть, порадоваться весне. Приезжаешь туда, а там все уже отцвело. Домой после победы возвращается, и здесь весна кончилась. Я очень уставал, а ведь надо было успевать еще и воспитывать ребенка, и развиваться. Но на это катастрофически не хватало времени. Я смотрю, сейчас люди постоянно в каких‑то клубах носятся, не развиваются и не парятся. Я так не мог и не могу.

Между тем помимо подготовок к конкурсу силы выматывали и интриги жуткие, которые конкуренты плели против меня. Я в принципе сейчас в своей профессии король, а в то время было очень сложно придумать персонаж ярче. И это не давало покоя моим коллегам. Они у меня делились всегда на две части: те, которые желали добра, и те, которые завидовали ужасно. И, зная, что я побеждаю, вторая часть пыталась убрать меня всеми доступными способами.

В одной стране у меня взорвался под ногами фен. Я испугался, пока в себя пришел, пока второй фен достал, пока розетку нашел (весь стояк отключился), потерял минуты четыре времени, а нам всего минут 25 давали. Но даже с такими потерями времени я победил. После этого случая фены у меня взрывались еще несколько раз. Были и другие попытки убрать меня. Как‑то раз мою аппаратуру просто вырубали из розеток во время выступления: тройники были вмонтированы в пол, и, проходя мимо, председатель жюри ногой выбивал вилки из розеток. Мне приходилось подключать все и начинать сначала. Так повторялось три раза, пока охранник просто не начал отталкивать его от моих тройников. Спустя какое‑то время этот человек стал нашим тренером, но здесь, в Париже, он мне мешал, ведь я был его конкурентом.

Посадили передо мной на одном конкурсе экстрасенса, и он усыплял меня. Помню, как ужасно хотел спать, присел на чемодан металлический и уже почти вырубился, но модель Инна Крицкая начала меня подбадривать, будить, и я кое‑как поднялся. Тогда Виданова Саша, моя подруга, догадалась, что это работа опытного экстрасенса, увидела, на каком ряду он сидит, поднялась и загородила его собой.

Один раз на стадионе выступали, «доброжелатели» так рассчитали мой номер, мое кресло, что после того, как я причесал модель, на нас тут же должно было вылиться ведро воды. Но когда я работал, на меня упала капля; чтобы не рисковать, я отодвинул модель, и, как только я это сделал, рухнула вода. Они не смогли замочить мою работу, и все равно я победил.

Раз от раза способы устранения меня были все хуже и хуже. Дошло до того, что отравили модель. Мы много тренировались, и даже не было времени пойти поесть, поэтому заказали еду в номер. И вот в одну из тарелок или чашек подсыпали какую‑то гадость. Расчет был прост, если отраву съем я, то не выступлю. Если гадость достается модели, то я тем более не выступлю, ведь мне не на ком будет работать.

Когда перед финалом чемпионата Европы осталось два конкурса, ко мне пришли в гримерку немцы и попросили, чтобы я не выходил выступать. Эта просьба прозвучала в таком тоне, что было ясно: если я не соглашусь по‑хорошему, меня будут убирать. Немец, тренер мой, сам меня просил, говорил, что не может отказать немецкой команде, он оправдывал это тем, что по сумме баллов я уже был абсолютным чемпионом Европы. И все равно, даже если б не вышел, я бы стал абсолютным чемпионом, меня по баллам никто бы не догнал. Но я сказал себе, что буду выступать, чего бы это ни стоило, потому что вся жизнь ушла на подготовку, я потерял столько сил, здоровья и нервов. Я шил костюмы, тратил безумные деньги на подготовку. На пике техники я не мог себе объяснить, как можно по доброй воле взять и не выйти.

В тот момент со мной было наше телевидение, и я им сказал, что, возможно, меня будут убирать. Они согласились заснять мое выступление, и меня впервые в жизни не тронули.

«Доброжелатели», когда увидели, что за моей спиной стоят камеры советские, побоялись меня трогать. Но я твердо знал, что если б не было этих камер, мне бы был на этом чемпионате конец. На тот момент меня уже пытались убрать практически всеми существующими средствами, оставалась только какая‑то крайняя мера. После этого конкурса я стал вице‑чемпионом Европы, потом абсолютным чемпионом Европы и чемпионом мира.

* * *

Я очень благодарен тем людям, которые мне помогали на конкурсах. В основном это были иностранцы. И я нереально признателен им за то, что они всегда шли навстречу. Иностранцы меня поддерживали морально, относились ко мне очень тепло. Наверное, это происходило оттого, что они понимали, как не ценятся мои заслуги в России. А может, они видели, как меня убирают на этих конкурсах и что вообще происходит за моей спиной.

Вовсе не все иностранцы были благосклонны ко мне. На конкурсах обычно было четкое разделение на тех, кто меня ненавидел, и тех, кто поддерживал меня. К счастью, основные самые лучшие мастера и люди, с мнениями которых считались, меня очень любили, трепетно ко мне относились, уважали мое творчество и, где могли, прикрывали меня от постоянных нападок своих же «доброжелателей». Причем делали этот так тонко, что иногда я даже не понимал, что происходит.

В плане этой помощи иностранцы оказались очень бескорыстными людьми, они не требовали благодарности и рассказывали мне о том, что происходило лишь несколько лет спустя.

* * *

Зависть – это составляющая любого чемпионата, любого конкурса, любого события. Что касается меня, так я вообще предмет зависти – всю мою звездную жизнь поперек горла кому‑нибудь да стою. Но я к этому привык и считаю, что свое преимущество и профессионализм надо доказывать не интригами, а своим творчеством, своим делом. Как я всегда и делал.

Если рассуждать глобально, то можно сказать, что моя профессия пропитана интригами. В ней много женщин, и поэтому много интриг. Зайди в любую парикмахерскую, так там одни женщины. Даже ребята, которые в салонах работают, уже как женщины в основном устроены.