Беседа шестнадцатая

Несмотря на то, что проту предстояло долгое и, очевидно, нелегкое путешествие, он выглядел, как всегда, раскованно. Он вошел ко мне в кабинет и стал оглядываться в поисках корзины с фруктами. А я в это время включил магнитофон и удостоверился, что он работает как следует.

– Фрукты принесут в конце беседы, если вы не возражаете.

– О, что вы! Это замечательно.

– Садись, садитесь.

– Покорнейше благодарю, сэр.

– Как подвигается ваш доклад?

– К отъезду я его закончу.

– Можно мне будет взглянуть на него до вашего отъезда?

– Когда я его закончу. Хотя сомневаюсь, что вам он будет интересен.

– Поверьте, мне хотелось бы его увидеть как можно скорее. А как насчет вопросов доктора Флинна?

– В дне всего двадцать четыре часа, джино, даже для КАПЭКСиан.

– Вы по‑прежнему собираетесь вернуться на вашу родную планету семнадцатого?

– Я обязан.

– Но остается всего тридцать восемь часов.

– Вы сегодня в хорошей форме, доктор.

– И Роберт летит с вами?

– Не знаю.

– Как это?

– Он до сих пор со мной не разговаривает.

– А если он не захочет лететь с вами?

– Тогда я смогу взять кого‑то другого. Хотите полететь, доктор?

– Пожалуй, я бы не отказался, но как‑нибудь в другой раз. В данное время у меня дел тут по горло.

– Я так и думал, что вы это скажете.

– А как вы узнали, что Роберт хочет полететь с вами на КА‑ПЭКС, когда вы прибыли на Землю пять лет назад?

– Интуиция. У меня было чувство, что он хочет покинуть этот мир.

– А что именно случится, если ни один из вас не полетит в назначенный срок?

– Ничего. Просто, если мы не вернемся на КА‑ПЭКС в назначенный день, мы больше никогда не сможем туда вернуться.

– И это будет ужасно?

– А вы бы захотели остаться здесь, если бы могли вернуться на КА‑ПЭКС?

– А вы не можете сообщить им, что ненадолго задерживаетесь?

– У нас это так не работает. Благодаря природе света… Ну, это все долго объяснять.

– Есть немало причин, по которым вам надо остаться.

– Вы зря теряете время, – сказал прот, зевая. Мне уже доложили, что последние три дня он не спал, работая над своим докладом.

Настала минута предпринять последний, отчаянный шаг. Интересно, пробовал ли такое Фрейд?

– Тогда, может быть, вы не против выпить со мной по рюмочке?

– Что ж, если у вас такой обычай, – произнес прот с загадочной улыбкой.

– Я полагаю, вы хотите что‑нибудь фруктовое?

– Вы намекаете на то, что я – фрукт?

– Вовсе даже нет.

– Шучу, док. Я буду то же, что и вы.

– Тогда сидите на месте. Никуда не уходите.

Я удалился в свою заднюю комнату, где меня уже ждала миссис Трекслер – с сардонической улыбкой на лице и лабораторной тележкой, набитой льдом и спиртными напитками: шотландским виски, джином, водкой, а также всем традиционно прилагающимся к ним аккомпанементом.

– Я буду тут поблизости, если вдруг понадоблюсь, – проворчала она.

Я поблагодарил ее и вкатил тележку в свой кабинет.

– Я, пожалуй, выпью шотландского виски, – сказал я как можно небрежнее. – Обычно перед обедом я предпочитаю мартини, но в особых случаях, вроде этого, мне бы хотелось чего‑нибудь другого. – И тут же – будто меня интервьюировали на должность директора – добавил: – Не то чтобы этих особых случаев было так уж много. А что вы будете?

– Шотландское годится.

Я бросил в рюмки лед, налил виски, и протянул одну из рюмок проту.

– Удачного путешествия, – сказал я, поднимая рюмку. – Добирайтесь до дома целым и невредимым!

– Спасибо, – сказал прот, поднимая свою рюмку. – Жду не дождусь возвращения.

Я понятия не имел, сколько прошло времени с тех пор, как прот в последний раз пил спиртное и вообще пил ли он его хоть когда‑нибудь, но похоже, что первый глоток доставил ему удовольствие.

– Откровенно говоря, – признался я, – КА‑ПЭКС, судя по всему, замечательное место.

– Я думаю, вам там понравится.

– Знаете, я ведь был за границей всего два‑три раза.

– Вам надо побольше повидать в вашем собственном МИРЕ. У вас очень интересная ПЛАНЕТА.

Прот потянул губами виски и сделал большой глоток, но, видно, поторопился и, поперхнувшись, закашлялся. Наблюдая, как прот пытается откашляться и прийти в себя, я вспомнил тот день, когда отец учил меня пить вино. Вино мне показалось мерзостью, но, зная, что оно знаменует наступление взрослости, я зажал нос и проглотил его. Видно, я тоже поторопился и, поперхнувшись, заплевал красным вином весь ковер в гостиной, на котором до сих пор красуется это загробное пятно. Я не уверен, что отец хоть когда‑нибудь простил мне это…

– У вас нет ненависти к отцу, – сказал вдруг прот.

– Что?

– Вы всегда винили отца во всех замечаемых у себя недостатках. Такое обычно приводит к ненависти. Но вы никогда не испытывали к нему ненависти. Вы его любили.

– Не знаю, кто вам все это рассказал, но вы понятия не имеете, о чем вы говорите.

Прот пожал плечами и замолчал. Но, сделав еще несколько глотков (он уже больше ни разу не поперхнулся), продолжил:

– Именно в этом вы нашли оправдание тому, что так мало времени уделяли своим детям, хотя на самом деле вы просто выкраивали себе больше времени для работы. Вы уговорили себя, что не хотите повторять ошибок вашего отца.

– Я своим детям не уделял внимания?!

– А почему тогда вы не знаете, что ваш сын балуется кокаином?

– Что? Какой сын?

– Младший. Вы зовете его Фишкой.

А ведь признаки этого были налицо: явное изменение характера, постоянная нехватка денег; только я предпочитал их не замечать, ждал, когда у меня появится время во всем этом разобраться. Как и большинство родителей в подобных случаях, я просто не хотел знать, что мой сын наркоман, стараясь как можно дольше оттянуть тот день, когда узнаю правду. Но уж чего я точно не хотел, так это услышать эту правду от моего пациента.

– Ну, хотите еще чем‑нибудь поделиться?

– Хочу. Пожалейте вашу жену: перестаньте петь в душе.

– Почему же это?

– Потому что вам слон на ухо наступил.

– Хорошо, я подумаю. Что еще?

– У Рассела злокачественная опухоль толстой кишки.

– Что? Откуда вы это взяли?

– Я это чувствую по его дыханию.

– Что‑нибудь еще?

– Нет, это все. Пока что.

В полной тишине – если не считать грохота мыслей у меня в голове – мы выпили еще пару рюмок. И тут раздался тихий стук в дверь. Я крикнул: «Войдите!» И появилась Жизель – она только что вернулась из библиотеки.

Прот кивнул ей и нежно улыбнулся. Она взяла его за руку, поцеловала в щеку, а потом метнулась ко мне и прошептала на ухо:

– Его зовут Роберт Портер. Это все, что мы пока узнали.

И тут же плюхнулась в стоявшее в углу кресло. Я предложил ей выпить что‑нибудь вместе с нами, и она охотно согласилась.

Мы немного поболтали о том о сем. Прот явно был в прекрасном настроении. После четвертой рюмки виски, когда он уже хихикал над всем, что мы говорили, я вдруг выкрикнул:

– Роберт Портер! Вы меня слышите? Мы знаем, кто вы такой!

Прот поначалу оторопел, но, тут же сообразив, что я делаю, тоскливо заворчал:

– Я же говоил вам, говоил. Оне не хочут выходить.

– Попроси его еще раз!

– Я пробовал. Я осень, осень стаялся. Что еще я могу сделать?

– Ты можешь остаться! – выкрикнула Жизель. Прот медленно повернулся к ней лицом.

– Я не могу, – сказал он грустно. – Или сейчас, или никогда.

– Почему?

– Как я узе обяснял дохтору бюэ… бюэ… доктору брю‑эру, меня… там… жд… жд… ждут. Окно окрыто. Я могу венуться только семнацатого агуста. В 3:31 утва.

Я решил дать Жизель возможность поговорить с ним. Больше, чем я, она уже не напортит.

– Здесь ведь не так уж и плохо, правда? – с мольбой спросила она.

Прот ничего не ответил. На лице его появилось знакомое мне выражение – смесь изумления и отвращения, – означавшее, что он подбирает такие слова, которые она в состоянии будет понять. Наконец он сказал:

– Плохо.

Жизель понуро опустила голову. Я налил проту еще одну рюмку. Пора было идти ва‑банк.

– Прот, я хочу, чтобы вы тоже остались.

– Зачем?

– Затем, что вы здесь очень нужны.

– Для чего?

– Вы считаете, что жизнь на Земле плохая. Вы могли бы помочь нам ее улучшить.

– Как же, черт побери, я могу помочь?

– Ну, например, у нас в больнице есть немало людей, которым вы уже необычайно помогли. И есть еще очень многие, которым вы смогли бы помочь, если бы остались. У нас на Земле масса проблем. Мы в вас очень нуждаемся.

– Вы и сами моли бы помочь, если бы заотели. Вам посто нужно заотеть, и это се, шо нужно.

– Вы нужны Роберту. Вы нужны вашему другу.

– Я ему не нужен. Он на меня тепей и нимания не обащает.

– Это потому, что он существо независимое, самостоятельно мыслящее. Но он наверняка хотел бы, чтобы вы остались. Я это точно знаю.

– Откуда вы знаете?

– Спроси его!

Прот казался озадаченным. И усталым. Он закрыл глаза. Рюмка его наклонилась, и часть спиртного вылилась на ковер. Прошла минута, другая, и прот снова открыл глаза. Он теперь казался совершенно трезвым.

– Что он вам сказал?

– Он сказал, что я и так здесь потерял кучу времени. Он хочет, чтобы я уехал и оставил его в покое.

– А что с ним будет, когда вы уедете? Вы об этом подумали?

– Это уже по вашей части. – На лице его появилась знакомая «чеширская» улыбка.

– Прот, пожалуйста, – вмешалась Жизель. – Я тоже хочу, чтобы ты остался.

В глазах у нее были слезы.

– Я в любое время могу вернуться.

– Когда?

– Очень скоро. Лет через пять – по вашему исчислению. Это время промелькнет как миг.

– Пять лет? – выпалил я в изумлении. – Почему так долго? Я думал, вы вернетесь намного раньше.

Прот посмотрел на меня с глубокой грустью.

– Согласно природе времени… – начал он. – За путешествие в оба конца надо расплачиваться. Я бы попытался вам это объяснить, но я жутко устал.

– Возьми меня с собой, – с мольбой попросила Жизель.

Прот посмотрел на нее с глубоким сочувствием:

– Очень жаль, но не могу. В следующий раз…

Жизель подошла к нему и обняла его.

– Прот, – заговорил я, опорожняя бутылку в их рюмки, – а что, если я скажу вам, что КА‑ПЭКСа вообще не существует?

– И кто же теперь у нас ненормальный? – ответил прот.

Когда Дженсен и Ковальский увели прота в его палату, где он проспал рекордные пять часов, Жизель рассказала мне о том, что узнала о Роберте Портере. Узнала она немного, но то, что ей удалось узнать, объясняло, почему нам так долго не удавалось напасть на его след. Потратив сотни часов на чтение старых газет, она вместе со своим другом из библиотеки нашла некролог отца Роберта, Джеральда Портера. А из некролога она узнала название городка, где они жили, – Гелф, штат Монтана. И тут она вспомнила, что ей уже попадалось упоминание о случившемся там в августе 1985 года убийстве‑самоубийстве. Она позвонила в офис районного шерифа в западной Монтане, туда, где случилось происшествие. Оказалось, что тело жертвы самоубийства так никогда и не нашли, но из‑за чьей‑то ошибки Роберта зачислили не в пропавшие без вести, а в утопленники.

Человек, которого убил Роберт, был убийцей его жены и дочери. Через несколько недель после трагедии мать Роберта переехала на Аляску к его сестре. У полиции не было ее адреса. Жизель собиралась полететь в Монтану и попытаться ее разыскать, а также раздобыть фотографии жены Роберта и его дочери и всякие другие документы, которые смогут мне помочь «пробиться» к Роберту. Я немедленно одобрил ее план и пообещал оплатить все расходы.

– Мне хотелось бы повидаться с ним до отъезда, – сказала Жизель.

– Он, наверное, спит.

– Я только взгляну на него.

Мне такое желание было вполне понятно. Я тоже люблю смотреть на спящую Карен: рот у нее слегка приоткрыт, а в горле что‑то тихонько булькает.

– Пожалуйста, не отпускайте его до моего возвращения, – взмолилась перед уходом Жизель.

Я почти не помню, что еще случилось в тот день, хотя в анналах значится, что я заснул во время заседания комиссии. Но точно помню, что я проворочался всю ночь, размышляя о проте, о Фишке и об отце. Мне казалось, что я попался в ловушку времени и беспомощно жду там нескончаемого повторения ошибок прошлого.

На следующее утро Жизель позвонила мне из Гелфа и доложила, что одна из сестер Роберта действительно живет на Аляске, а другая – на Гавайях. У родных Сары не было их адреса, но Жизель уже пыталась с помощью своего приятеля в авиакомпании «Нордуэст эйрлайнз» узнать, куда улетела мать Роберта из Монтаны. И еще она раздобыла фотографии и разные вещи, относящиеся к тому времени, когда Роберт и его будущая жена учились в школе. И все это благодаря матери Сары и директору школы, который потратил почти всю прошлую ночь на поиск нужных ей материалов.

– Найдите его мать, – попросил я ее. – И если сможете, привезите ее к нам. А все остальные материалы пошлите прямо сейчас по факсу.

– Они уже, наверное, лежат на вашем столе.

Я отменил свое интервью с комиссией по поиску нового директора, и Виллерс был этим недоволен, так как я остался их последним кандидатом.

Передо мной лежали фотографии Роберта, начиная с его первого класса и кончая фотографией на выпускной церемонии, помещенной в Книге выпускников с сопровождавшей ее надписью «Все великие люди умерли, и я себя плохо чувствую». Были еще фотографии команд борцов и несколько любительских фотографий возле фонтанчиков с газированной водой и в пиццерии. Было свидетельство о рождении Роберта, свидетельство о прививках, его табели с оценками (хорошими и отличными), награда за лучшие оценки в окружной олимпиаде по латыни и диплом об окончании школы. Были и фотографии его сестер, окончивших школу за несколько лет до него, и кое‑какая информация о них. И одна фотография Сары, блондинки с оживленным лицом, во главе группы девочек‑болельщиц на баскетбольной игре. И наконец, фотография всей семьи перед ее новым домом в сельской местности – все улыбаются. Судя по возрасту их дочери, фотография была сделана незадолго до трагедии. Я внимательно ее рассматривал, когда миссис Трекслер принесла мне кофе. Я показал ей фотографию.

– Это его жена и дочь, – сказал я. – Кто‑то их убил.

И тут она, без всякого предупреждения, разразилась слезами и выбежала из комнаты. И я подумал тогда, что она, должно быть, сочувствует несчастьям пациентов намного сильнее, чем я предполагал. И только много позднее, когда она уходила на пенсию, я прочел в ее личном деле, что почти сорок лет назад ее собственную дочь изнасиловали и убили.

Я обедал во втором отделении и установил там правило: кошек на стол не пускать. Я сел напротив миссис Арчер, которая теперь ела только в столовой. По бокам от нее сидели прот и Чак. И оба оживленно ей что‑то говорили. Она неуверенно переводила взгляд с одного на другого, а потом стала медленно подносить ко рту ложку с супом. И вдруг с шумным хлюпаньем, которое, наверное, было слышно в четвертом отделении, втянула его в рот. А затем схватила пригоршню сухариков и с хрустом стала крошить их в миску с супом. Когда она наконец покончила с едой, ее суровое лицо было все перемазано супом.

– Бог мой! – весело выдохнула она. – Мне так давно хотелось это сделать!

– А в следующий раз, – сказал Чак, – рыгни!

Мне показалось, что при этих словах Бэсс улыбнулась, хотя, может быть, мне это только привиделось.

После обеда я вернулся к себе в кабинет и попросил миссис Трекслер, которая к тому времени уже пришла в себя, отменить на сегодня все мои визиты и встречи. Она пробормотала что‑то нечленораздельное насчет врачей, но, тем не менее, согласилась это сделать. А я отправился на поиски прота.

Он сидел в комнате отдыха, окруженный всеми пациентами и персоналом первого и второго отделений. Пришел даже Рассел, который испытал некое откровение, узнав, что именно прот подвел Марию к решению стать монахиней. Когда я вошел в комнату, он воскликнул:

– И сказал Учитель: «Время мое на исходе»! – В уголках рта у него видна была засохшая слюна.

– Еще не время, Рас, – сказал я. – Сначала мне надо с ним поговорить. Извините нас, пожалуйста.

Послышались возгласы протеста, но я уверил всех, что прот скоро вернется.

По дороге к его палате я заметил:

– Они все готовы сделать все, что вы ни попросите. Как вы думаете, почему это?

– Потому что я говорю с ними как с равными. У вас, докторов, это, судя по всему, не очень‑то получается. И слушаю внимательно, что они говорят.

– Я тоже их слушаю!

– Вы слушаете их по‑другому. Вы не столько озабочены ими самими или их проблемами, сколько тем, что вы сможете извлечь из бесед с ними для ваших книг и статей. Я уж не говорю о вашем непомерно высоком окладе.

Тут он как раз ошибался, но спорить об этом сейчас было неуместно.

– То, что вы говорите, разумно, – начал я. – Но моя профессиональная манера поведения направлена на то, чтобы им помочь.

– Что ж, раз вы в это верите – значит, это правда. Так?

– Именно об этом я и хотел с вами поговорить.

Мы вошли к нему в палату, в первый раз с тех пор, как он исчез. В комнате было совершенно пусто, если не считать лежавших у него на письменном столе блокнотов.

– Я хочу показать вам кое‑какие фотографии и документы, – сказал я, раскладывая их на столе, осторожно сдвинув в сторону его доклад. Несколько фотографий я, правда, решил пока попридержать.

Он принялся разглядывать свои фотографии, потом свидетельство о рождении и об окончании школы.

– Где вы это взяли?

– Жизель прислала. Она нашла их в Гелфе, в штате Монтана. Вы узнаете этого мальчика?

– Да. Это роберт.

– Нет. Это вы.

– Вам не кажется, что мы это уже не раз проходили?

– Да, но в то время у меня не было никаких доказательств, что вы и Роберт – это одно и то же лицо.

– Но мы не одно и то же лицо.

– Как же вы объясните то, что он так на вас похож?

– А почему мыльный пузырь круглый?

– Да нет же, почему он похож на вас как две капли воды?

– Это не так – он худее и светлее меня. У меня глаза чувствительны к свету, а у него – нет. У нас с ним тысяча различий, точно так же как у вас с вашим другом биллом сигелом.

– Нет. Роберт – это вы. Вы – это Роберт. Каждый из вас часть одного и того же существа.

– Вы ошибаетесь. Я вообще не человек. Мы просто близкие друзья. Без меня его бы сейчас не было в живых.

– И вас бы тоже. Все, что происходит с ним, происходит с вами. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Это интересная гипотеза. – Прот записал что‑то в одном из своих блокнотов.

– Послушайте. Помните, как вы рассказывали мне, что Вселенная будет без конца расширяться и сокращаться.

– Естественно.

– А потом вы сказали, что когда мы попадем в фазу сокращения, время начнет двигаться вспять, но мы этого совершенно не почувствуем, потому единственное, что у нас останется, – это воспоминания о прошлом и отсутствие какого‑либо знания о будущем. Помните?

– Конечно.

– Прекрасно. И тут такой же случай. С вашей точки зрения, Роберт – независимый индивидуум. С моей же точки зрения, истина очевидна и абсолютно логична. Вы и Роберт – одно и то же лицо.

– Вы неправильно понимаете поворот времени вспять. Не важно, движется ли время вперед или назад, восприятие неизменно.

– И что же тогда?

– А тогда это совершенно не важно, правы вы или нет.

– Но вы признаете вероятность того, что я могу быть прав?

Лицо его расплылось в широченной улыбке.

– Я признаю такую вероятность, если вы признаете вероятность того, что я прибыл с КА‑ПЭКСа.

С точки зрения прота, то, что он родом с КА‑ПЭКСа, ни у кого не должно было вызывать никаких сомнений. Будь у нас впереди несколько месяцев, а то и лет, мне бы, скорее всего, удалось убедить его в противном. Но время наше было на исходе. Я достал из кармана фотографии Сары и Ребекки.

– Узнаете?

Прот, казалось, был потрясен. Но потрясение это длилось не более секунды.

– Это его жена и дочь.

– А это?

– А это его мать и отец.

– Жизель пытается разыскать на Аляске вашу мать и вашу сестру. Она постарается привезти вашу мать к нам сюда. Прошу вас, прот, не покидайте нас, пока вы с ней не поговорите.

Прот в отчаянии всплеснул руками:

– Сколько же раз мне вам повторять: я должен улететь в 3.31 утра! Ничто не может это изменить!

– Мы постараемся привезти ее сюда как можно скорее.

– Что ж, у вас остается на это ровно двенадцать часов и восемь минут, – сказал он, не глядя на часы.

В тот вечер в комнате отдыха Хауи и Эрни устроили проту прощальный вечер. Подаркам для друга‑инопланетянина на память о его визите на Землю не было числа: пластинки, цветы, всевозможные фрукты и овощи. Миссис Арчер наигрывала на пианино популярные мелодии, а Хауи ей аккомпанировал на скрипке. И повсюду сновали кошки.

Чак подарил проту книгу «Путешествия Гулливера», которую он снял с полки в «тихой» комнате. Я помнил, что любимой «земной» историей прота была «Новое платье короля». А любимыми фильмами, между прочим, были: «День, когда Земля остановилась», «2001 год: космическая одиссея», «Инопланетянин», «Звездный человек» и, конечно же, «Бэмби».

Все вокруг обнимались и целовались, но, тем не менее, чувствовалось и некое напряжение. Все, казалось, были одновременно возбуждены и взволнованы. Наконец Чак потребовал, чтобы прот объявил, кого он все‑таки берет с собой. Из‑за его косоглазия трудно было понять, на кого он при этом смотрел – на прота или на меня.

– Я возьму того, кто сегодня первым уснет, – ответил прот.

Тут же все они, со слезами на глазах, выстроились в очередь для прощального объятия, а потом опрометью ринулись к своим постелям, оставив его одного – закончить доклад и подготовиться к его (а желательно их совместному) путешествию, – и отчаянно пытались заснуть под снующие в голове видения танцующих йортов.

Я сказал проту, что мне надо заняться кое‑какими делами, но что я обязательно приду с ним попрощаться перед его отъездом, и ушел к себе в кабинет.

Около одиннадцати позвонила Жизель. Он нашла адрес сестры Роберта на Аляске. К сожалению, в сентябре прошлого года эта женщина умерла, и мать Роберта переехала к своей другой дочери на Гавайи. Жизель пыталась связаться с ней, но безуспешно.

– Привезти ее в Нью‑Йорк мы уже не успеем, – сказала Жизель. – Но если мы ее разыщем, она сможет ему позвонить.

– Поторопитесь, – попросил я.

В последующие три часа я пытался работать под магнитофонную запись «Манон Леско». И когда зазвучал третий акт оперы, где Манон и Де Грие отправляются в Новый Свет, я вдруг понял, почему так люблю оперу – в ней можно найти все присущее роду человеческому: людские радости и трагедии, весь спектр человеческих эмоций и любые жизненные ситуации.

Наверное, мой отец тоже все это чувствовал. Я вдруг снова представил его, лежащего на диване в гостиной в субботу после полудня, с закрытыми глазами, внимательно слушающего радиотрансляцию Метрополитен‑опера. Как мне захотелось, чтобы он сейчас был жив: мы поговорили бы о музыке, о наших внуках и вообще обо всем том, что делает жизнь увлекательной и прекрасной! Я попытался вообразить себе иную Вселенную, где он остался жив, а я стал оперной звездой, а потом представил себе, как я пою ему его любимые арии, а мама в это время вносит большой воскресный обед.

Наверное, я задремал. Мне снилось, что я в совершенно незнакомом месте: в безоблачном сиреневом небе сияют бесчисленные луны и скользят птицы, а земля вся покрыта балдахином из деревьев и крохотных зеленых цветов. У ног моих расположилась пара огромных жуков с человеческими глазами, а за ними ползла маленькая бурая змея, – а может быть, огромный червяк. Вдалеке я видел поля в красных и желтых колосках, а на них низкорослых слонов и каких‑то других блуждающих животных. В лесу же по соседству и на его опушке гонялись друг за другом какие‑то обезьянообразные существа. У меня от умиления по щекам покатились слезы. Но прекраснее всего была окружавшая меня необыкновенная тишина. Ни дуновения ветерка, ни шума – только где‑то далеко‑далеко звонили колокола. Казалось, они звонили по всему миру: «джин, джин, джин…»

Я вдруг очнулся ото сна. Часы били три. Я кинулся в комнату к проту: он сидел за письменным столом и лихорадочно дописывал свой доклад о Земле и ее обитателях, пытаясь закончить его в последнюю минуту перед отлетом на КА‑ПЭКС, в точности как это делают люди. Рядом с ним я увидел фрукты, пару кочанов брокколи, баночку с ореховым маслом, пачку эссе и прочие сувениры – все тщательно упакованное в небольшую картонную коробку. На столе, рядом с блокнотами, лежали карманный фонарик, ручное зеркало и список вопросов профессора Флинна. А на постели спали все шесть кошек первого и второго отделений.

Я спросил прота, можно ли мне взглянуть на его ответы доктору Флинну. Прот, не прерываясь, утвердительно кивнул и жестом указал мне на свободный стул.

На некоторые из вопросов, а именно на те, что касались ядерной энергии, прот не ответил по причинам, которые он объяснил мне ранее во время наших совместных бесед. Рядом с последним пунктом, содержавшим просьбу перечислить все планеты Вселенной, которые прот успел посетить, стояло: «Смотри приложение», а в приложении уже значились шестьдесят четыре планеты. Этот реестр содержал описание небесных тел и их обитателей, а также звездные карты. Там, наверное, было далеко не все, на что рассчитывали профессор Флинн и его коллеги, включая Стива, но, несомненно, пищи для размышлений должно было им хватить надолго.

Примерно в 3.10 прот отбросил карандаш, зевнул и с шумом потянулся так, словно закончил повседневную работу.

– Можно посмотреть?

– Почему бы и нет? Но если вы хотите прочесть его, сделайте себе копию не откладывая – эта у меня единственная.

Я вызвал одного из дежурных медбратьев и попросил его, взяв себе кого‑то на подмогу, использовать все работающие копировальные машины. Он поспешил наверх, прижимая к себе блокноты так, будто нес не листы бумаги, а яйца. На минуту я подумал: может быть, стоит проволынить копировку? Но тут же решил, что скорее всего это только ухудшит положение, и мгновенно отбросил эту идею.

У меня было предчувствие, что доклад прота о его «визите» на Землю будет довольно‑таки нелестным, и потому я спросил его:

– Вам хоть что‑нибудь понравилось на нашей планете? Я имею в виду – помимо фруктов.

– Конечно, – ответил прот со знакомой ухмылкой. – Все понравилось, кроме людей. За исключением, разумеется, одного‑двух человек.

Говорить нам, похоже, было больше не о чем. Я поблагодарил своего удивительного друга за наши увлекательные беседы и за его успешную помощь другим пациентам. Он, в свою очередь, поблагодарил меня за «чудесные дары природы» и преподнес мне «невидимую нить».

Я сделал вид, что взял ее.

– Мне очень жаль, что вы нас покидаете, – сказал я, пожимая его мускулистую руку, хотя на самом деле мне хотелось его обнять. – Я многим вам обязан.

– Спасибо вам. Я буду скучать по вашему месту. У него есть огромный потенциал.

Тогда я подумал, что он говорит о нашей больнице, но он‑то наверняка имел в виду Землю.

Медбрат вернулся с копиями за несколько минут до назначенного протом времени отбытия. Я вернул проту оригиналы – собранные в некотором беспорядке, но в целости и сохранности.

– Остались считанные минуты, – сказал он. – Вам, правда, придется покинуть комнату. Всякого, кто окажется поблизости, снесет вместе со мной. И этих тоже вам лучше забрать с собой, – добавил он, указывая на кошек.

Я решил сделать ему приятное. Почему бы и нет? Все равно я не мог ни черта изменить. Я снял кошек с постели, и они одна за другой стали тереться об его ноги и ластиться к нему.

– Прощайте, Странник Портер, – сказал я. – Постарайтесь, чтобы вас не сбили с ног апы.

– Никаких «прощайте». Просто aufwiedersehen.[41]He успеете оглянуться, как я вернусь. – Прот указал пальцем наверх. – В конце концов, КА‑ПЭКС не так уж и далеко.

Я вышел из комнаты, но дверь оставил открытой. Я уже успел предупредить персонал, чтобы они держались поближе и были ко всему готовы. Чуть поодаль в коридоре стоял доктор Чакраборти с каталкой «скорой помощи», на которой лежал аппарат искусственного дыхания и все такое прочее. Оставалось всего две‑три минуты.

Когда я в последний раз видел прота, он сидел за своим письменным столом, складывая в аккуратную стопку доклад и проверяя фонарь. Потом он поставил коробку с фруктами и другими сувенирами к себе на колени, взял в руки маленькое зеркало и уставился в него. Затем переместил фонарь к своему плечу. В эту минуту ко мне, задыхаясь, подбежал один из охранников сообщить о срочном междугороднем звонке. Звонила мать Роберта. И ровно в тот же миг я увидел бегущего по коридору Чака с поношенным чемоданчиком в руке, требующего, чтобы его «взяли на борт». Но даже при всей этой суматохе я оторвал взгляд от прота не более чем на пару секунд. Однако, когда я повернулся к нему сообщить о телефонном звонке, его и след простыл!

Мы все скопом влетели в комнату. От прота в ней остались только его темные очки, под которыми мы нашли накорябанную от руки записку: «Мне они пока не понадобятся, пожалуйста, сохраните их до моего возвращения».

Полагаясь на мою прежнюю догадку, что в тот раз, когда прот якобы летал в Канаду, Гренландию и Исландию, он на самом деле прятался в складском помещении больницы, мы ринулись туда. Дверь оказалась заперта, и охранник никак не мог отыскать нужный ключ. Мы терпеливо ждали, пока он наконец нашел его, – я был уверен, что прот прячется именно на складе, – и, распахнув массивную дверь, я отыскал выключатель. В помещении было столько старого пыльного хлама, что можно было открыть больничный музей, но прота нигде не было видно. Не нашли мы его ни в операционной, ни в конференц‑зале, ни в каких других местах, где, по нашему предположению, он мог прятаться. Нам и в голову не пришло проверить палаты других пациентов.

Несколько часов спустя одна из медсестер нашла его в палате Бэсс лежащим на полу, без сознания, в позе эмбриона. Он был едва жив. Зрачки его не реагировали на свет, а мускулы походили на стальные прутья. Я немедленно узнал симптомы – в палате 3В лежали два точно таких же пациента. Он был в состоянии глубокой кататонии. Прота больше не было. Остался Роберт. Я предвидел, что случится нечто подобное. Но чего я никак не предполагал, так это того, что исчезнет Бэсс.

Жизель попросила знакомого криптографа, и тот перевел доклад прота, положив в основу расшифровки версию «Гамлета» на КА‑ПЭКСо, написанную для меня протом ранее. Озаглавленный «Предварительные наблюдения на B‑TIK (RX4987165. 233)», доклад представлял собой подробнейшее описание естественной истории Земли, в котором особое внимание было уделено происшедшим на ней в последнее время изменениям, объясняемым «сокрушительным» ростом населения, «бездумным» потреблением природных ресурсов и «катастрофическим» самовозвышением людей над всеми другими обитателями планеты. Поэтому неудивительно, что слово «Земля» и названия других планет он писал заглавными буквами, в то время как имена людей исключительно строчными.

В докладе также предлагались способы «излечения» наших социальных болезней: уничтожение религии, капитала, национализма и семьи как основной социальной и образовательной единицы, – элементов в нашем обществе, с его точки зрения, абсолютно порочных, но, как это ни парадоксально, для большинства из нас самых дорогих. Без этих «изменений», говорилось в докладе, «прогноз» не предвещал ничего утешительного. И на внесение этих «поправок» у нас, по его словам, оставалось не более десятилетия. В противном же случае, заключал он, «жизнь людей на ПЛАНЕТЕ ЗЕМЛЯ не продержится и века». Правда, в последних четырех словах доклада неожиданно забрезжила надежда. Слова эти были oho minny blup kelsur – «они все еще дети».

ЭПИЛОГ

Мать Роберта прилетела вместе с Жизель на следующий день после отбытия прота и провела с нами все выходные дни, но Роберт ее так и не признал.

Эта милая женщина, которая и не подозревала о существовании прота, никак не могла взять в толк – так же, впрочем, как и мы, – что же именно произошло с Робертом. Я уверил ее, что ей нет сейчас никакого смысла оставаться, и пообещал сообщать ей обо всех изменениях в его состоянии. Я довез ее до аэропорта в Ньюарке, а сам вместе с Фишкой, который на мой вопрос о наркотиках со слезами на глазах признался в том, что употреблял кокаин, двинулся дальше в Адирондаке, где нас ждали Карен и Билл с женой и дочерью.

Все это случилось почти пять лет назад. Как бы мне хотелось сказать, что в одно прекрасное утро Роберт вдруг сел на кровати и произнес: «До чего же я голодный! Фрукты есть?»! Однако, несмотря на все наши усилия и неотступное внимание, он и по сей день находится в состоянии глубокой кататонии. И подобно большинству кататоников, он, скорее всего, слышит все, что мы говорим, но отказывается или не в силах ответить. Возможно, если мы будем продолжать терпеливо и добросердечно ухаживать за ним, он со временем выйдет из этого трагического состояния. Случалось и не такое. Я знал пациентов, которые приходили в себя после двадцатилетнего «сна». В настоящее же время нам не остается ничего лучшего, как ждать.

Жизель навещает его почти каждую неделю, и мы с ней вместе обедаем и говорим о жизни. Она сейчас изучает плачевно высокий уровень смертности младенцев в Америке. Ее статья о психических заболеваниях, в которой она рассказала о проте и некоторых других наших пациентах, была опубликована в специальном, посвященном вопросам здоровья, выпуске «Конандрума»[42]. После выхода этой статьи мы получили тысячи писем читателей с просьбой прислать им больше информации о КА‑ПЭКСе, а многие еще и спрашивали, как туда добраться. Из Голливуда мне позвонил продюсер спросить разрешения на постановку фильма о жизни Роберта. Не знаю, выйдет из этого что‑нибудь или нет, но благодаря неустанным стараниям Жизель, информации, полученной от матери Роберта, нашим многочасовым беседам с протом и содействию властей штата Монтана у нас теперь есть довольно ясная картина того, что случилось после полудня в тот трагический день шестнадцатого августа и на следующее утро семнадцатого августа 1985 года. Но сначала некоторые факты биографии Роберта.

Роберт Портер родился в семье рабочего скотобойни в городе Гелф, штат Монтана, в 1957 году. Вскоре после его рождения случилось несчастье: бившийся в конвульсиях бычок вырвался из пут и, упав на отца Роберта, покалечил его и сделал инвалидом. До конца своих дней отец жил с нестерпимой болью и не в силах переносить яркий свет, проводя многие часы со своим маленьким сыном, живым, веселым мальчиком, любившим зверей, книги и игрушки‑головоломки. Отец Роберта, так никогда и не поправившись, скончался, когда сыну его было шесть лет.

При жизни он нередко рассуждал о возможном существовании во Вселенной необыкновенных живых существ, и тогда Роберт сочинил себе друга, жившего на далекой планете, где люди не умирают так рано. В последующие годы у Роберта было несколько коротких приступов депрессии, во время которых он обычно вызывал «прота» для утешения и поддержки, но за все это время он ни разу не попал в больницу и его ни разу не лечили.

Мать Роберта пошла работать за гроши в школьную столовую, и семья его, в которой, помимо него и матери, было еще две сестры, едва сводила концы с концами. Такую роскошь, как фрукты, они могли позволить себе необычайно редко. Все развлечения их сводились к походам в ближайший лес и прогулкам вдоль реки, породившим в Роберте любовь не только к лесным и полевым растениям и животным, но и к самим лесам и полям.

Роберт прекрасно учился и всегда с готовностью помогал товарищам по классу. Осенью 1974‑го, в год окончания школы, гелфский Ротари‑клуб вручил Роберту медаль за общественную работу, а вскоре после этого его выбрали капитаном школьной команды борцов. Весной 1975 года его наградили стипендией для поступления в университет штата на биологический факультет. Но в это время его девушка Сара Барнстейбл забеременела, и Роберт счел себя обязанным жениться на ней и пойти работать, чтобы содержать свою новую семью. По иронии судьбы единственной работой, которую ему удалось найти, была та самая работа, что двенадцать лет назад свела в могилу его отца.

Но и это было не все. Его жена была католичкой, и этот смешанный брак вызвал неприязнь у жителей их маленького городка. У Роберта и его жены почти не было друзей, а может, и вообще их не было, что в конце концов привело их к решению перебраться в уединенную долину в нескольких милях от города.

Как‑то раз в августе 1985 года, после полудня, в то время как Роберт на бойне оглушал очередного теленка, а его жена и дочь охлаждались под поливалками газона на заднем дворе, в дом Портеров пробрался незнакомец. Этот человек прежде уже не раз был арестован – а потом освобожден – за разные преступления, включая кражу со взломом, угон автомобиля и сексуальные оскорбления детей. Он вошел в дом через открытую переднюю дверь и, подойдя к кухонному окну, стал наблюдать за Сарой и маленькой Ребеккой. Когда же девочка вошла в дом, должно быть, чтобы сходить в туалет, незнакомец ее окликнул. Сара, услышав крик дочери, кинулась в дом, где обе они были изнасилованы и убиты, несмотря на то, что Сара изо всех сил сопротивлялась: исцарапала ему все лицо и чуть не откусила ухо.

Роберт вернулся с работы в ту самую минуту, когда убийца выходил из их дома. Увидев Роберта, он кинулся обратно в дом и выбежал через заднюю дверь. Роберт, тут же сообразив, что случилось что‑то страшное, бросился вслед за ним в дом, увидел на кухонном полу окровавленные тела жены и дочери, ринулся на задний двор, поймал убийцу и, обладая незаурядной силой и тренировкой борца, сломал ему шею. А поливалки так и продолжали работать, пока их не выключили явившиеся на следующий день полицейские.

Роберт же вернулся в дом, перенес жену в спальню, а дочь в ее детскую комнату, накрыл их одеялами и, попрощавшись с ними, направился прямиком к реке, где снял с себя одежду и бросился в воду с явным намерением покончить с собой. И хотя тело его так никогда и не нашли, полиция пришла к заключению, что он утонул, и дело было официально закрыто и отправлено в архив.

Очевидно, его снесло вниз по течению реки и прибило к берегу, но с той минуты, как он очнулся, он уже был не Роберт, а «прот» (скорее всего производное от «Портер»), человек, пустившийся в странствия и скитавшийся по стране четыре с половиной года, пока его на нью‑йоркской автостанции не забрала полиция. Как он прожил эти годы, остается полной загадкой, однако я подозреваю, что он вовсе не путешествовал по различным странам, а вместо этого проводил долгие часы в библиотеках, изучая географию и иностранные языки. Вполне вероятно, что он там же и спал. О том, где он доставал еду и одежду, можно только догадываться.

Но кто такой был этот прот? И откуда он взял эту странную идею о мире без правительства, без денег, без секса и без любви? Я предполагаю, что прот, вторичная личность Роберта, каким‑то образом, научился использовать области и функции мозга, которые нам, за исключением, может быть, «зацикленных ученых» и людей с некоторыми другими психическими расстройствами, просто недоступны. Обладая этими способностями, прот, похоже, проводил почти все свое время, разрабатывая идею идиллического мира, где все то, что разрушило жизнь на Земле его «друга» Роберта, было бы совершенно невозможно. Прот настолько глубоко погрузился в эту идею утопического существования, что с годами уже воображал его до мельчайших подробностей, при этом используя им самим изобретенный язык. И даже каким‑то непонятным образом угадал природу двух сопутствующих этой планете солнц, расположение окружающих ее звезд, а также природу нескольких других планет, которые он якобы посетил (представленные им доктору Флинну и его коллегам данные оказались совершенно точными).

В его идеальном мире отцы никогда не умирали, пока их дети не становились взрослыми. И достигалось это двумя путями: дети на КА‑ПЭКСе редко видели своих родителей, а то и не видели их совсем, а порой даже не знали, кто именно были их родители, а с другой стороны, их утешала мысль, что они, вполне возможно, доживут до тысячи лет.

В мире прота не должно было быть ни секса, ни даже любви, человеческая потребность в которых способна разрушить многообещающую жизнь и успешную карьеру. Но что еще важнее, так это то, что если нет любви, то невозможно ее и потерять, а если нет секса, то нет и связанных с ним преступлений. В этом мире не должно было быть даже воды, которую можно было бы использовать для поливалок газонов!

В этом идеальном мире не должно быть никаких денег, из‑за нехватки которых Роберт не смог пойти в колледж и вынужден был всю свою жизнь убивать близких его сердцу существ, выполняя работу, что свела в могилу его отца. И потому на его идиллической планете животных никогда не убивали и не эксплуатировали.

В этом мире не было места Богу и религии. Из‑за религиозных соображений Сара не могла пользоваться средствами предохранения, а потом, когда они поженились, община заклеймила их брак как «смешанный». Если бы не религия, всех этих осложнений у них бы не было. И еще прот, наверное, рассуждал так: будь на свете Бог, он бы не допустил того, что случилось с его женой, дочерью и отцом.

И наконец, в его мире не было ни школ, ни стран, ни правительств, ни законов, так как от всех от них оказалось мало проку – если вообще был хоть какой‑либо прок – в решении его личных и социальных проблем. И еще поступками существ на его планете никогда не руководили невежество и жадность, качества, столь часто, по его мнению, руководящие поступками людей на Земле.

Поначалу я никак не мог понять: почему, будучи в столь невыносимом положении, Роберт вместе со своей беременной женой не уехал в другую часть штата или другую часть страны, где он мог бы найти лучшую работу и избегнуть религиозной нетерпимости соседей? Но Жизель, сама выросшая в маленьком городке, напомнила мне, что по всей Америке множество молодых людей, пойманные в сети семейных связей и нужды, исполняют ненавистную им работу и не двигаются с места до конца своей жизни, в часы досуга глуша тоску пивом, спортивными передачами и мыльными операми.

И тем не менее, несмотря на столь безотрадную картину, не случись в те августовские дни эта непоправимая беда, вполне возможно, что Роберт с женой и дочерью жили бы довольно счастливо. У них были близкие отношения друг с другом и тесная связь со всеми их родными. Но несчастье случилось, и такой разрушительной силы, что Роберт не в состоянии был с ним справиться. И тогда, чтобы совладать с этим невыразимым ужасом, он в последний раз призвал на помощь свое второе «я».

Но на этот раз прот не сумел залечить его раны, по крайней мере, не на Земле, где ответственность за насилие и убийство не более серьезна, чем за вечернее телешоу. В представлении прота, единственным местом, где можно избегнуть преступности, был созданный его воображением мир, мир без насилия и смерти – прекрасная планета под названием «КА‑ПЭКС», где жизнь протекала без горя и страданий.

Последующие пять лет прот снова и снова пытался уговорить Роберта отправиться вместе с ним на эту планету. Но Роберт, измученный горем и чувством вины, все глубже и глубже погружался в свой внутренний мир, куда даже проту не было доступа.

Почему прот решил «вернуться» ровно через пять лет, было неясно, особенно учитывая то, что прежние его визиты были намного короче. Очевидно, прот счел, что ему понадобится немало времени, чтобы убедить Роберта отправиться вместе с ним, но, как выяснилось, даже этого времени оказалось недостаточно. Как бы то ни было, прот действительно покинул нашу Землю ровно в назначенное время, а Роберт и поныне с нами, в отделении 3В.

Персонал и пациенты каждый день приносят ему фрукты, а недавно я привел к нему щенка далматинского дога, который теперь целый день – за исключением прогулок – при нем неотлучно. Но на все это Роберт не обращает никакого внимания. В надежде расшевелить его любопытство я рассказываю ему обо всех вновь поступивших пациентах, в том числе и о новом Иисусе Христе, появление которого во втором отделении Рассел приветствовал словами: «Я был тем же, кто и ты – в прежние времена». По прибытии в больницу всем новеньким рассказывают «легенду КА‑ПЭКСа», которая, наряду с «невидимой нитью», вызывает у них улыбку и вселяет надежду, облегчая в некотором роде наш труд.

И еще я постоянно посвящаю Роберта в то, что происходит с Эрни и Хауи. Их обоих выписали, и оба они теперь живут полной жизнью. Эрни работает консультантом при муниципалитете, помогая бездомным людям, а Хауи играет на скрипке в камерном оркестре в Нью‑Йорке. Эрни, который до недавнего времени ни разу не целовал женщин из страха чем‑нибудь заразиться, теперь обручен и вот‑вот женится. Оба они часто приходят к нам в больницу повидаться со мной, Робертом и другими пациентами, а Хауи уже не раз играл для нас на скрипке.

Я рассказал ему, что Чак и миссис Арчер поженились и теперь живут вместе в одной палате во втором отделении, но не потому, что должны были остаться в больнице, а потому, что решили дождаться там возвращения прота. Миссис А., которую больше не называют Герцогиней, выглядит теперь намного моложе, чем прежде, правда, я не уверен, из‑за того ли это, что она вышла замуж, или из‑за того, что бросила курить. И еще рассказал ему о «удочеренной» Марии, которая поступила в монастырь в Куинсе и теперь там самая счастливая из новоприбывших. Она больше не страдает ни головными болями, ни бессонницей, и с тех пор, как она покинула больницу, ни одна из ее вторичных личностей не появлялась.

Рассел приходит каждый день помолиться вместе с Робертом. Ему удалили опухоль в толстой кишке, размером с мяч для гольфа, и он уже полностью оправился после операции и чувствует себя прекрасно.

У Эда тоже дела идут хорошо. С тех пор как исчез прот, у него было всего несколько приступов гнева, и очень незначительных, так что его перевели во второе отделение. Большую часть своего времени он проводит, работая в саду бок о бок с Красоткой.

Все они терпеливо ждут возвращения прота и путешествия на КА‑ПЭКС. Все, кроме Чокнутого, который недавно воссоединился со своей бывшей невестой, после того, как ее муж снова угодил в тюрьму – на этот раз надолго. Роберту об этом никто не рассказал, но, наверное, он, как в свое время и прот, все равно об этом знает.

Вероятно, он также знает о том, что миссис Трекслер ушла на пенсию. По моему совету, она теперь ходит к психоаналитику и призналась мне, что на душе у нее так легко, как не было уже десятки лет.

А Бетти Макаллистер забеременела незадолго до «отбытия» прота и родила тройню. Имел ли прот к этому хоть какое‑то отношение или нет, сказать не могу.

И конечно, я рассказал ему о новой работе моей дочери Эбби, которая теперь, когда ее дети пошли в школу, стала редактором принстонского журнала «Форум в защиту животных», что наверняка понравилось бы проту. И о Дженни, которая теперь проходит терапевтическую практику в Стэнфорде и планирует остаться в Калифорнии, в районе Сан‑Франциско, чтобы работать с пациентами, больными СПИДом. Ее сексуальная ориентация и тот факт, что мы навряд ли дождемся от нее внуков, кажутся нам теперь совершенно несущественными. Разве это сравнимо с ее преданностью людям, нуждающимся в ее помощи? Так что я очень ею горжусь. Рассказал и о Фредди, который прямо сейчас, когда я пишу эти строки, выступает в бродвейском мюзикле. Живет он теперь в Гринвич‑Виллидже с молоденькой красавицей балериной, и за этот последний год мы виделись с ним чаще, чем за все его годы работы пилотом, вместе взятые.

Но больше всего я горжусь Уиллом (он уже не хочет, чтобы его называли Фишкой), который не на шутку заинтересовался дочерью Билла и Айлин Сигел и, на радость телефонной компании, звонит ей теперь каждый день. Я привел его пару раз в больницу – показать, чем занимается его старик, но он, познакомившись с Жизель, решил, что хочет стать журналистом. Мы с ним теперь очень близки, намного ближе, чем я был в свое время с Фрэдом и моими девочками. За это, как и за многое другое, я благодарен проту.

И разумеется, я не упускаю случая похвалиться своими внуками – любимцами нашей Ромашки, – которых вижу весьма часто. Они самые толковые и самые симпатичные из всех детей, каких я когда‑либо встречал, возможно, за исключением моих собственных детей, и всеми ими я необычайно горд.

Директорский пост я уступил Клаусу Виллерсу. Несмотря на его декрет об ограничении количества кошек и собак (не более шести на отделение), он намного лучше справляется с обязанностями, чем я. Теперь, не обремененный административными обязанностями, выступлениями и прочими дополнительными нагрузками, я провожу свои рабочие часы с пациентами, а почти все свободное время – с семьей. Я уже больше не пою на наших больничных рождественских вечеринках, однако жена настаивает, чтобы я по‑прежнему пел в душе – она говорит, что иначе не может уснуть. Мы оба знаем, что я не Паваротти, но все‑таки я считаю, что мой голос очень похож на его, и это, наверное, самое главное.

Мне хотелось бы уверить Роберта, что с Бэсс все в порядке, но ее так и не нашли, так же как до сих пор не нашли коробку с сувенирами, фонарь, зеркало и все прочее, и мы понятия не имеем, где Бэсс сейчас пребывает. Если вам вдруг случится встретить молодую красивую негритянку, сидящую, скажем, на скамейке в парке, обхватив себя руками, и раскачивающуюся из стороны в сторону, помогите ей, если сможете, и сообщите, пожалуйста, где вы ее видели.

И конечно, мне бы очень хотелось сказать Роберту, где сейчас находится его близкий друг прот. Я проиграл ему все записанные мной на магнитофон беседы, но он остался к ним совершенно глух. Я говорю ему, что надо немного подождать, и прот вернется. Роберт лежит, свернувшись клубком, на своей постели, слышит все, что я говорю, но даже глазом не моргнет. Хотя почти наверняка все понимает.

Вернется ли прот когда‑нибудь? И как он сумел перебраться из своей палаты в палату Бэсс прямо у нас под носом? Может, он нас загипнотизировал? А может, у него были какие‑то гипнотизерские способности, о которых мы не подозревали? Вполне вероятно, что мы так никогда этого и не узнаем. Если б только я мог снова поговорить с ним, хотя бы немного, и спросить его обо всем, о чем не успел спросить. Я до сих пор считаю, что мы еще многому могли бы научиться у прота, да и у других пациентов тоже. Точно так же, как лекарства от физических недугов, возможно, хранятся и ждут своего часа в тропических лесах, средства от социальных недугов, возможно, скрываются в самых укромных уголках нашего мозга. Кто знает, чего удалось бы нам добиться, если бы мы могли сосредоточивать наши мысли с той интенсивностью, с которой это делал прот, или если бы у нас было достаточно силы воли? Смогли бы мы, например, увидеть ультрафиолетовый свет, если бы очень этого захотели? Или полететь? Или, наконец, «повзрослеть» и создать более совершенный мир для всех обитателей ЗЕМЛИ?

Возможно, когда‑нибудь он все‑таки вернется. По его подсчетам, это время наступит скоро. У Жизель, которая терпеливо ждет его, нет в этом никаких сомнений, так же как и у наших пациентов и почти всех сотрудников больницы, которые прилежно хранят на маленькой тумбочке возле кровати Роберта его темные очки. А я время от времени выхожу из дома и смотрю на небо в сторону созвездия Лиры, а вдруг…

Date: 2015-07-11; view: 293; Нарушение авторских прав