Беседа пятнадцатая

В воскресенье поздним утром Карен вместе Ромашкой отбыли в Адирондакс. У Ромашки настроение было замечательное, точно как у Марии два дня назад, – она прекрасно знала, куда они держат путь. Я пообещал к ним присоединиться через неделю‑другую.

Фишка, по горло утопший в своей работе спасателя, поразмыслив, решил, что проводить время со своими старомодными «предками» ему вовсе ни к чему, и переехал к своему приятелю, родители которого только что уехали в отпуск. Оставшись один в доме, я решил, что лучше мне на время переселиться в гостевой номер при больнице.

В тот день я чуть не опоздал на встречу с протом. День был безумно жаркий, кондиционеры не работали, и я весь обливался потом, тогда как проту эта жара, казалось, была нипочем – он просто взял и разделся до трусов. «Ну прямо как дома», – прощебетал он. Я включил свой маленький вентилятор, который держал на пожарный случай, и мы занялись делом.

К сожалению, из‑за неполадок в магнитофоне, которые я обнаружил только в самом конце, не могу представить содержание этого интервью дословно. Перед вами лишь краткое описание нашей беседы, основанное на моих попутных потных заметках.

Пока прот уничтожал неимоверное количество черешен и нектаринов, я подложил ему список вопросов, посланных мне по факсу Чарли Флинном. Я уже успел внимательно прочитать все пятьдесят тщательно подобранных вопросов, но, поскольку они носили чисто научный характер, меня в то время не слишком интересовали его ответы (если они вообще у него были). На один из них я и сам мог ответить: путешествие со светом осуществляется с помощью зеркал. Прот же при виде их слегка улыбнулся и заткнул лист за резинку трусов, рядом со своим неизменным блокнотом.

Не успел я ему это предложить, как прот уже нашел пятно на стене и мгновенно погрузился в глубокий транс. Я не стал терять ни минуты и, отпустив прота, попросил вызвать на разговор Роберта. Мой собеседник тут же сник. Он весь как‑то съежился и стал медленно сползать с кресла, под конец чуть с него не свалившись, и в такой позе оставался до конца нашей беседы. Но о чем бы я ни заводил речь – о смерти его отца, отношениях с друзьями (хулиганом и его жертвой), работе на бойне, местонахождении его жены и дочери, – ничто не вызывало в нем ни малейшего отклика. Я осторожно заговорил о поливалках на лужайке, но и эта тема не тронула его ни на йоту. Казалось, Роберт заранее подготовился к противоборству, и что бы я теперь ни сказал, ничто не могло его вывести из этого состояния кататонии. Я испробовал все известные мне профессиональные маневры и любительские трюки, не побрезговав даже выдумкой фактов, которые мне якобы рассказал прот, а в конце даже обозвал его бесстыдным трусом. И все совершенно без толку.

Однако, когда я завел речь о его семье и друзьях, мне кое‑что пришло на ум. Я снова вызвал прота и, когда тот вернулся, почувствовал большое облегчение. Я спросил его, согласится ли Роберт поговорить, если не со мной, то хотя бы с кем‑нибудь другим. После минутного молчания прот ответил:

– Скорее всего он согласится поговорить со своей матерью.

Я стал умолять его помочь мне ее разыскать. Сказать мне, как ее зовут, где она живет. И снова, после недолгого молчания, прот сказал:

– Ее зовут беатриса. Это все, что я могу вам сказать.

Перед тем как разбудить его, я решил попробовать еще один выстрел вслепую.

– Какая связь между поливалками для газона и тем, что случилось с Робертом семнадцатого августа 1985 года?

Вопрос этот вызвал у него искреннее недоумение (точно такое же, как и у незагипнотизированного прота), и в то же время не видно было ни малейших следов паники, которую тогда, Четвертого июля, вызвали включенные моей женой на заднем дворе поливалки. В полном отчаянии я разбудил прота, вызвал наших преданных охранников и очень неохотно отправил его назад во второе отделение.

На следующий день Жизель доложила мне, что почти всю прошлую неделю она вместе со своим другом провела в Исследовательской библиотеке в поиске и чтении статей, опубликованных летом 1985‑го в маленьких городках (в тех, что имели скотобойни), но пока безуспешно, правда, еще предстоит просмотреть две большие коробки с микрофильмами. Я рассказал ей о том немногом, что успел разузнать. Жизель усомнилась, что имя матери Роберта сильно им поможет, но тут ей пришла в голову идея.

– А что, если нам просмотреть дела за 1963 год, когда умер его отец? Вдруг нам попадется некролог человека, чью жену звали Беатриса, а шестилетнего сына – Роберт… Черт! Почему я до этого раньше не додумалась?

– Что ж, – согласился я. – Сейчас стоит пробовать все, что угодно.

За выходные дни Чак собрал все эссе на тему «Почему я хочу отправиться на КА‑ПЭКС». И такое эссе написал не только почти каждый из пациентов, но и кое‑кто из вспомогательного медицинского персонала, включая Дженсена и Ковальского. Случилось, что как раз на это время выпала моя очередная беседа с Бэсс, и во время нее я спросил Бэсс, почему она не участвовала в конкурсе.

– Вы знаете, доктор, почему, – ответила она.

– Мне хочется, чтобы вы сами мне это сказали.

– Им не нужна такая, как я.

– Почему?

– Я недостойна туда лететь.

– Почему вы так думаете?

– Я слишком много ем.

– Послушайте, Бэсс, здесь все едят гораздо больше, чем вы.

– Я вообще не заслуживаю того, чтобы есть.

– Есть должны все.

– Мне неприятно есть, когда существует столько людей, которым вообще нечего есть. Каждый раз, когда я начинаю есть, я вижу множество голодных лиц, заглядывающих в окно и наблюдающих за тем, как я ем, в надежде, что хоть что‑нибудь упадет на пол, а когда что‑то падает, они не могут проникнуть сюда и подобрать это. Им остается одно: ждать, когда понесут на помойку объедки. Я не могу видеть эти голодные лица и есть.

– Бэсс, за окном никого нет.

– О, они все там! Вы просто их не видите.

– Вы не можете помочь им тем, что сами не едите.

– Я не заслуживаю того, чтобы есть.

По этому кругу мы с Бэсс вращались уже не раз. Лечение не очень‑то помогало ей воспринимать реальность. В периоды депрессии ее с трудом удавалось поддерживать электрошоковой терапией и хлозарилом, а в последнее время еще и присутствием Красотки. И когда я сказал ей, что Бетти собирается принести из приюта для животных еще с полдюжины котят, Бэсс слегка оживилась. Но пока мы не добьемся серьезных успехов в лечении параноидальной шизофрении и депрессии, Бэсс мало чем можно помочь. Мне стало даже немного жаль, что она не хочет лететь на КА‑ПЭКС.

Кстати говоря, котенок совершенно прижился у Эда. Единственной проблемой стало то, что в психопатическом отделении теперь каждый хотел иметь животное. Один даже требовал, чтобы ему привели лошадь!

Во вторник, четырнадцатого августа, прот собрал всех в комнате отдыха. Предполагали, что он собирается произнести прощальную речь и объявить результат организованного Чаком конкурса эссе. Собрались все пациенты первого и второго отделений, некоторые из третьего и четвертого, включая Эда с Красоткой и Чокнутого, и весь медицинский персонал, включая санитаров, а прот вдруг исчез. Но тут же снова появился – со скрипкой! Он протянул ее Хауи и попросил:

– Сыграй что‑нибудь.

Хауи замер.

– Я не помню, как играть, – сказал он. – Я уже все забыл.

– Ты вспомнишь, – заверил его прот.

Хауи, не отрываясь, смотрел на скрипку. Наконец он пристроил ее под подбородком, провел по ней смычком, тут же потянулся за канифолью, предусмотрительно приготовленной для него протом, и вдруг зазвучал этюд Фрица Крейслера. Хауи несколько раз прерывал игру, но ни разу не начал играть сначала и не пытался исполнить этюд совершенно. А потом, почти без паузы, со счастливой улыбкой на губах, разразился сонатой Моцарта. Исполнял он ее не самым лучшим образом, но как только в полной тишине смолк ее последний звук, комнату сотряс гром аплодисментов. За всю карьеру Хауи это выступление было самое потрясающее.

Целый день после этой сцены все пациенты, за редким исключением, были в прекрасном настроении. И вели себя самым примерным образом, чтобы, не дай Бог, не упустить шанс абсолютно бесплатного путешествия в рай. Но прот не произнес никаких речей и не объявил, кого он берет с собой. Он явно не терял надежду уговорить Роберта.

Как это ни странно, но никто из пациентов, похоже, не был особенно расстроен. Все знали, что до отбытия остается еще несколько дней, и ничуть не сомневались, что к тому времени выбор будет сделан.

Date: 2015-07-11; view: 267; Нарушение авторских прав