Беседа десятая

Существует два пути, которыми можно пробиться сквозь панцирь истерической амнезии; у каждого из них есть свои сторонники, и каждый из них используется в определенных случаях. Первый путь – применение пентотала натрия, который еще называют «сывороткой правды». Лечение им довольно безопасно и вполне успешно даже в некоторых сложных случаях. К нему благосклонно относятся многие из нашего персонала, включая доктора Виллерса. В то время как гипноз – разумеется, в опытных руках – приводит к тем же результатам, но без возможного риска побочных явлений. При помощи и того, и другого метода давно забытые события вспоминаются с поразительной ясностью.

Когда много лет назад, в ординатуре, мы изучали гипноз, я относился скептически к его ценности в диагностировании и лечении психиатрических заболеваний. Но в последние годы он настолько доказал свою правомерность, что им стали вовсю пользоваться для лечения многих психических патологий. Конечно, точно так же, как и при использовании других методов, успех гипноза зависит не только от практикующего его специалиста, но в огромной мере и от реакции на него пациента. Поэтому, прежде чем применять гипноз, надо обязательно проверить, поддается пациент ему или нет.

Для такой проверки чаще всего пользуются тестом Стэнфорда. Занимая меньше часа, этот тест определяет способность пациента сосредоточиваться, его воображение, быстроту реакции и желание участвовать в процедуре. Показатели измеряются по шкале от нуля до двенадцати, и чем они выше, тем соответственно легче человек поддается гипнозу. У психиатрических пациентов, как, впрочем, и у всех остальных людей, средний показатель на этом тесте обычно около семи. Я знал лишь несколько человек, у которых он доходил до десяти. У прота он оказался двенадцать.

В случае с протом я надеялся с помощью гипноза узнать о тех драматических событиях, что привели его к истерической амнезии и мании. Когда это произошло? По моим догадкам, семнадцатого августа 1985 года, примерно четыре года и одиннадцать месяцев назад.

План мой был очень прост: гипнозом вернуть прота в его детство, а потом осторожно подвести к предполагаемому трагическому событию. Таким образом, я хотел не только выяснить обстоятельства, приведшие к обрушившемуся на него несчастью, но и узнать как можно больше о характере прота и его прошлом.

Прот явился ко мне в приемную, похоже, в хорошем расположении духа; и пока он поедал гранат, мы болтали о уолдорфских салатах и несчетном числе комбинаций разных фруктовых соков. Когда он покончил с гранатом, я включил магнитофон и попросил его расслабиться.

– Я совершенно расслаблен, – ответил он.

– Хорошо. Итак, сосредоточьтесь, пожалуйста, вот на том маленьком белом пятне на стене позади меня. – Прот сосредоточился. – Старайтесь не напрягаться, глубоко дышите, вдох – выдох, медленно, вдох – выдох, хорошо. Теперь я посчитаю от одного до пяти. С каждым следующим числом вы станете глубже и глубже погружаться в сон, ваши веки будут становиться тяжелее и тяжелее. Когда я дойду до пяти, вы уже будете глубоко спать, но в то же время вам будет слышно все, что я говорю. Понятно?

– Конечно. КАПЭКСиане дурачков не растят.

– Хорошо, давайте начнем. Один…

О таких, как прот, надо писать в учебниках. У меня подобных пациентов еще не бывало. На счете «три» его глаза уже были плотно закрыты. На счете «четыре» его дыхание замедлилось, а лицо потеряло всякое выражение. На счете «пять» пульс его упал до сорока, и хотя внешне он выглядел совсем неплохо, я начал беспокоиться, так как нормой его было шестьдесят пять. Когда же я закашлялся, он даже не шевельнулся.

– Вы меня слышите?

– Да.

– Поднимите руки над головой. – Он исполнил мою просьбу. – Теперь опустите их вниз.

Руки прота упали на колени.

– Хорошо. Сейчас я попрошу вас открыть глаза. Вы будете крепко спать, но в то же время вы сможете меня видеть. Теперь откройте глаза! – Прот заморгал и открыл глаза. – Как вы себя чувствуете?

– Как в раю.

– Отлично. Именно так вы и должны себя чувствовать. Сейчас мы отправимся в прошлое. Мы покидаем настоящее. Вы становитесь моложе и моложе. Вы уже юноша. Теперь еще моложе. Вы подросток. Еще моложе. Теперь вы ребенок. Постарайтесь вызвать свои самые первые воспоминания. Вспоминайте. Что вы видите?

– Я вижу гроб, – сказал прот без малейших колебаний. – Серебряный гроб с голубой каймой.

Мое сердце вдруг заколотилось.

– Чей это гроб?

– Какого‑то мужчины.

– Кто этот мужчина?

Прот на мгновение заколебался.

– Не бойся. Ты можешь мне это сказать.

– Это отец моего приятеля.

– Отец твоего друга?

– Да. – Прот произнес это как‑то медленно и нараспев, словно ребенок лет пяти‑шести.

– Твой друг мальчик? Или это девочка?

Прот заерзал в кресле.

– Мальчик.

– Как его зовут?

Молчание.

– Сколько ему лет?

– Шесть.

– Сколько тебе лет?

Молчание.

– Как тебя зовут?

Молчание.

– Ты живешь в том же городе, что и этот мальчик?

Прот потер нос тыльной стороной ладони.

– Нет.

– Ты у него гостишь?

– Да.

– Ты его родственник?

– Нет.

– Где ты живешь?

Молчание.

– У тебя есть братья или сестры?

– Нет.

– А у твоего друга есть братья или сестры?

– Да.

– Сколько?

– Двое.

– Два брата или две сестры?

– Две сестры.

– Они его старше или младше?

– Старше.

– Что случилось с их отцом?

– Он умер.

– Он болел?

– Нет.

– Это был несчастный случай?

– Да.

– Он погиб во время несчастного случая?

– Нет.

– Он пострадал, но умер позже?

– Да.

– Это была автомобильная авария?

– Нет.

– Он покалечился на работе?

– Да.

– Где он работал?

– В таком месте, где делают мясо.

– На бойне?

– Да.

– Ты знаешь название этой бойни?

– Нет.

– Ты знаешь, как называется город, где живет твой приятель?

Молчание.

– Что случилось после похорон?

– Мы пошли домой.

– А что потом?

– Я не помню.

– А ты помнишь, что еще случилось в тот день?

– Помню только, что меня сбил с ног большой косматый пес.

– А что потом?

Прот слегка выпрямился в кресле и перестал ерзать. В остальном же он вел себя по‑прежнему.

– Уже вечер. Мы дома. Он возится со своей коллекцией бабочек.

– Это тот, другой мальчик?

– Да.

– А что ты делаешь?

– Смотрю на него.

– Ты тоже собираешь бабочек?

– Нет.

– Почему ты на него смотришь?

– Я хочу, чтобы он пошел со мной на улицу.

– Почему ты хочешь, чтобы вы пошли на улицу?

– Посмотреть на звезды.

– А он хочет идти с тобой?

– Нет.

– Почему?

– Это напомнит ему об его отце. Ему бы только возиться со своими дурацкими бабочками.

– А ты бы хотел посмотреть на звезды?

– Да.

– Почему тебе хочется смотреть на звезды?

– Я там живу.

– Среди звезд?

– Да.

Поначалу, услышав этот ответ, я расстроился. Похоже, ответ этот означал, что мания прота началась в раннем возрасте, настолько раннем, что предвосхитила случившиеся впоследствии и ею же вызванные события. Но вдруг меня осенило! Прот – это вторичная личность, а первичная – мальчик, чей отец умер, когда этому мальчику было шесть лет!

– Как тебя зовут?

– Прот.

– Откуда ты родом?

– С планеты КА‑ПЭКС.

– Как ты оказался здесь?

– Он хотел, чтобы я прилетел.

– Почему он хотел, чтобы ты прилетел?

– Он всегда зовет меня, когда случается что‑нибудь плохое.

– Как, например, когда умер его отец?

– Да.

– Сегодня тоже случилось что‑то плохое?

– Да.

– Что случилось?

– Его собаку задавил грузовик.

– И тогда он тебя позвал.

– Да.

– А как он это делает? Как он тебя вызывает?

– Я не знаю. Я вроде как сам это понимаю.

– Как ты попал на Землю?

– Я не знаю. Как‑то прилетел. – Прот еще не «развил» этой идеи полетов со светом!

– А сколько лет твоему другу сейчас?

– Девять.

– А какой сейчас год?

– Тысяча девятьсот… м‑м… шестьдесят шестой.

– Можешь сказать мне теперь, как зовут твоего друга?

Молчание.

– Но у него же есть имя, верно?

Прот уставился невидящим взглядом на белое пятно на стене за моей спиной. Я уже приготовился задать следующий вопрос, как вдруг он сказал:

– Это тайна. Он не хочет, чтобы я ее вам рассказывал.

Я понял: этот мальчик «был» где‑то здесь поблизости, и прот теперь мог с ним советоваться.

– Почему он не хочет, чтобы ты мне ее рассказывал?

– Если я расскажу, случится плохое.

– Обещаю тебе, ничего плохого не случится. Передай ему то, что я сказал.

– Хорошо. – Пауза. – Он все равно не хочет, чтобы я вам рассказал.

– Если не хочет рассказать сейчас, пусть не рассказывает. Давай вернемся к звездам. Ты знаешь, где именно в небе находится КА‑ПЭКС?

– Там. – Прот указал пальцем наверх. – В созвездии Лиры.

– Ты знаешь имена всех созвездий?

– Очень многих.

– А твой друг тоже знает созвездия?

– Раньше знал.

– Он их забыл?

– Да.

– Он ими больше не интересуется?

– Нет.

– Почему же?

– Его отец умер.

– Его отец рассказывал ему о звездах?

– Да.

– Он был астрономом‑любителем?

– Да.

– Он всегда интересовался звездами?

– Нет.

– Когда он ими заинтересовался?

– После того, как покалечился на работе.

– Потому, что ему нечего было делать?

– Нет. Он не мог заснуть.

– Из‑за боли?

– Да.

– А днем он спал?

– Только час‑другой.

– Понятно. И одним из созвездий, о котором рассказал ему отец, было созвездие Лиры?

– Да.

– Когда он рассказал ему об этом созвездии?

– Перед самой смертью.

– Когда мальчику было шесть?

– Да.

– А отец рассказывал ему когда‑нибудь, что вокруг некоторых звезд в Лире расположены планеты?

– Он говорил, что, наверное, на небе вокруг многих звезд есть планеты.

– А теперь скажи мне: почему ты сам, один, не пошел смотреть на звезды?

– Я не мог.

– Почему?

– Он хотел, чтобы я был с ним.

Прот зевнул. Голос у него уже был усталый. Я не хотел на него больше нажимать.

– Пожалуй, на сегодня достаточно. Можешь закрыть глаза. Я начинаю считать в обратном порядке: от пяти до одного. По мере счета ты будешь постепенно просыпаться. На счет «один» ты полностью проснешься и почувствуешь себя отдохнувшим. Пять… четыре… три… два… один. – Я щелкнул пальцами.

Прот посмотрел на меня и широко улыбнулся.

– Ну, когда же мы начнем? – спросил он.

– Мы уже кончили.

– А‑а, очередное «скорострельное» мероприятие.

– Такое знакомое чувство!

Прот достал свой блокнот и попросил меня объяснить ему, как работает гипноз. И битый час я пытался объяснить ему то, что и сам не очень‑то понимал. Похоже, прот был несколько разочарован.

Как только Дженсен и Ковальский повели прота назад в палату, я включил магнитофон и с нарастающим интересом стал прослушивать запись нашего сеанса, время от времени записывая в блокнот свои заключения. Теперь мне казалось совершенно ясным, что прот был доминирующей вторичной личностью, возникшей у мальчика из‑за неожиданной смерти отца, – травмы, которую первичная личность просто не в силах была сама пережить. Теперь становилось понятным, почему он (прот) выбрал роль инопланетянина: его (их) отец развил в нем интерес к звездам и возможной жизни на других планетах, и эта идея озарила мальчика перед самой смертью отца.

Но все это не объясняло необычного доминирования прота над первичной личностью. Вторичная личность, как правило, держится в тени, наблюдает и приступает к действию лишь тогда, когда первичная личность попадает в беду. Скорее всего какое‑то иное, более трагичное событие загнало первичную личность – назовем этого человека Пит – под плотный, защитный панцирь, из‑под которого Пит очень редко выбирается (если вообще выбирается). Я мог дать голову на отсечение, что это страшное событие произошло 17 августа 1985 года, в день последнего «прибытия» прота на Землю. Или, возможно, на день‑два раньше, если Питу понадобилось время, чтобы «вызвать» прота, или проту понадобилось время ответить на его зов.

Почему я раньше не догадался, что прот был вторичной личностью? Диагностировать «раздвоение личности» вообще задача не из легких, а у прота еще и не наблюдалось никаких связанных с этим расстройством симптомов, вроде головной боли, резких смен настроения, депрессии и целого ряда физических недугов. Кроме вспышек гнева во время шестой и восьмой бесед и приступа паники Четвертого июля, основная личность Пит ни разу себя не проявила. И наконец, меня просто сразила его столь редко встречающаяся комбинация: доминантная вторичная личность в бредовом состоянии и к тому же ученый, – такое совпадение просто за пределами реальности!

Но кто же эта первичная личность? Кто такой Пит? Он явно где‑то существует, укрывшись, как отшельник, в своем собственном теле, не желая выдавать ни своего имени, ни своего прошлого, лишь то, что он родился в 1957 году, в семье рабочего бойни, умершего в 1963 году, скорее всего где‑то в северо‑западной части США, и еще, что у него есть мать и две старшие сестры. Информации, конечно, кот наплакал, но все‑таки это может помочь полиции выяснить, откуда он. Строго говоря, нам надо было установить личность Пита, а вовсе не прота. Любые сведения о нем или о чем‑то, ему знакомом, могли помочь мне убедить прота признаться, кто он есть на самом деле.

Дата его «отбытия» теперь представала в совершенно ином свете. Одно дело – пациент объявляет о конце своей мании, совсем другое дело – доминантная личность исчезает, оставляя в беспомощном состоянии больного истерией, а то и чем‑то похуже. Если прот исчезнет до того, как мне удастся достучаться до Пита, у меня почти не будет шансов помочь ему.

Интересно, знает ли незагипнотизированный прот о Пите? Если нет, план остается прежним: с помощью гипноза медленно и осторожно подвести прота (Пита) ко времени трагического события (или событий), которое вынудило его отказаться от реального существования. Но даже если прот знает о Пите, гипноз все равно необходим: во‑первых, для того, чтобы облегчить ему процесс вспоминания, а во‑вторых, для того, чтобы установить непосредственный контакт с первичной личностью.

Но в таком подходе крылась дилемма. С одной стороны, мне нужно было поговорить с Питом как можно скорее. С другой стороны, разговор этот может преждевременно вынудить Пита заново пережить страшные минуты его жизни и нанесет ему такой удар, после которого он загонит себя под защитный панцирь еще глубже.

В следующий понедельник утром Жизель уже не казалась такой веселой, как обычно.

– Мой приятель в Шестом участке не нашел никаких сведений о человеке, пропавшем на северо‑западе в августе 1985 года, – сказала она, заглянул в свой красный блокнотик, тут же напомнивший мне любимый блокнот прота. – Шестнадцатого августа в маленьком городке в Монтане кто‑то убил мужчину, а потом покончил с собой, а восемнадцатого августа в Бойзе какой‑то тип сбежал со своей секретаршей, прихватив с собой сто пятьдесят тысяч долларов из фондов своей компании. Но ваш‑то парень жив, а не мертв, а тот, второй, который сбежал с секретаршей, все еще сидит в тюрьме штата Айдахо. Мой приятель расширит свой поиск, включив происшествия с января по июль 1985‑го, а потом распространит его на всю территорию США и Канады. Но пока он добьется результатов, может пройти немало времени.

Еще у меня есть приятельница в отделе исследований Нью‑Йоркской публичной библиотеки; и она сейчас в перерывах между работой разыскивает для меня происшествия, случившиеся в дни, близкие к семнадцатому августа. Я имею в виду, ищет газетные репортажи обо всем необычном, что случилось в тот период в Монтане, Айдахо, Вашингтоне и Орегоне. Но и она пока ничего не нашла. – Жизель закрыла блокнот. – Конечно, – добавила она, – не исключено, что вырос этот человек на северо‑западе, а потом куда‑то переехал…

Я рассказал Жизель об отце прота (Пита) и его работе на бойне.

– А‑а! – отозвалась она. – Интересно, сколько в Соединенных Штатах таких заведений?

– Не знаю.

– Я разузнаю, – бросила она на ходу.

– Подождите! – крикнул я ей вдогонку. – Он родился в 1957 году.

– Как вы это узнали? – требовательным тоном спросила она.

– У нась ест свой канали, милий фрейлен.

Жизель подскочила ко мне и поцеловала в губы (почти в губы). И я почувствовал себя снова тринадцатилетним.

* * *

После похорон моего отца мы с Карен стали неразлучны. Если бы это было возможно, мы бы поселились вместе. Мне особенно нравились ее пухлые розовые щечки, которые зимой, словно яблочки, покраснели и приобрели блеск. Но я целый год набирался храбрости, прежде чем отважился ее поцеловать.

Я тщательно изучал по кинофильмам, как это делается, и месяцами практиковался на тыльной стороне ладони. Но главная проблема была в том, что я не был уверен, хочет ли этого она. Не то чтобы Карен отворачивалась, когда наши лица были близко друг к другу, она просто никогда прямо не показывала свою в этом заинтересованность. В конце концов, я все‑таки решил, что надо это сделать. Судя по всем просмотренным мною фильмам, поступить иначе было, по меньшей мере, ненормально.

Мы сидели утром у нее дома, на диване, читали комиксы про утенка Дональда, и я не переставая об этом думал. Я знал, что целоваться надо вроде как наискосок, чтобы не стукнуться носами, и потому, только она повернулась ко мне, чтобы показать мне картинку, на которой племянник Дональда несет плакат с надписью: «Дюдя Дональд дюрак», – я ринулся в бой. И конечно же, промахнулся, что нередко случается при первом поцелуе и что только что случилось с Жизель перед тем, как она убежала.

* * *

В тот день, после полудня, я встретил Жизель в комнате для занятий физкультурой, где она оживленно беседовала с протом. На коленях у него спала Красотка. Оба они что‑то записывали в своих блокнотах, и прот, похоже, чувствовал себя в присутствии девушки вполне непринужденно. У меня не было времени побыть с ними, но позднее Жизель рассказала мне кое‑что из того, что они обсуждали. К примеру, они сравнивали КА‑ПЭКС с Землей. И в дерзкой попытке узнать, откуда прот был родом, Жизель спросила его, в каком месте на Земле он бы поселился, если бы смог выбирать. Она‑то надеялась, он скажет что‑нибудь вроде «Олимпия, штат Вашингтон» или назовет какой‑то другой город на северо‑западе. А он вместо этого сказал: «Швеция».

– Почему Швеция? – спросила она.

– Потому, что эта страна больше всего похожа на КА‑ПЭКС.

Потом они заговорили о том, кто, по мнению прота, больше всего похож на капэксиан. И прот назвал Генри Торо[33], Махатму Ганди, Альберта Швейцера, Джона Леннона и Джейн Гудалл[34].

– Представляете мир, населенный Швейцерами?! – воскликнула Жизель.

– А почему Джон Леннон? – спросил я.

– Вы когда‑нибудь слышали его песню «Представьте…».[35]

Я сказал ей, что постараюсь найти эту запись. И тут она сказала то, что и мне приходило на ум:

– Знаете что? Мне кажется, он умеет говорить с животными!

Я сказал, что вполне могу в это поверить.

В тот день у меня не было на них времени – я спешил в четвертое отделение, куда упорно пробивался Рассел. Безумно расстроенный тем, что его последователи один за другим покидали его, находя теперь совет и утешение у прота, а также полным провалом своей попытки вернуть к активной жизни кататоников, он решил обратить в свою веру больных психопатией. Когда я вошел, медсестры пытались отправить Рассела назад в его отделение. Он же, стоя на цыпочках и прижимаясь к стальной двери, тянулся к маленькому, за стальной решеткой, окошку и выкрикивал:

– Да будут слова мои услышаны – не поддавайтесь обману! Потому что многие придут и возвестят: «Я – Христос», – и многие поддадутся обману!

Судя по всему, речи его не пропали даром, – из палаты явственно доносился смех. Но Рассел продолжал кричать, даже после того, как я стал настойчиво упрашивать его вернуться во второе отделение. Пришлось сделать ему укол торазина и отвести его в палату.

В тот же самый день случились еще два происшествия, на которые мне тогда следовало бы обратить более пристальное внимание. Во‑первых, мне доложили, что Хауи расспрашивал одного из практикантов, как делать трахеотомию. В конце концов, доктор Чакраборти объяснил ему, как это делается, предположив, что Хауи собирается показать Эрни, что, несмотря на печальную кончину его матери, совсем не трудно спасти человека, если он чем‑то подавился.

Второе происшествие случилось с Марией. Одна из ее личностей, страстная женщина по имени Никита, каким‑то образом проникла в третье отделение, и не успели ее там обнаружить, как она предложила себя Чокнутому. Но результат был тот же, что и с предписанной ему в свое время проституционной терапией. Столь неожиданно отвергнутая, Никита исчезла, и на ее месте появилась Мария. И хотя она вдруг оказалась бок о бок с ублажавшим самого себя голым мужчиной, она не впала в истерику, как того можно было ожидать. Вместо этого она стала за него молиться, похоже, с полным пониманием отнесясь к его отчаянному положению!

Но случилось и нечто более занятное: Чак подарил проту рисунок, в котором он обобщил свое отношение к человеческой расе. Как выяснилось, это была одна из его многочисленных попыток произвести впечатление на прота, чтобы тот взял его с собой на КА‑ПЭКС. Вот этот рисунок:

По чистому совпадению, этот рисунок почти в точности описывал нашего второго претендента на должность директора. Он явно не мылся неделями, а то и месяцами. Перхоть снежной пургой взметнулась с его головы и упала на плечи. Его зубы казались покрытыми лишаем. И точно так же, как и у предыдущего кандидата, доктора Чоута, который каждую минуту проверял свою ширинку, у этого нового претендента были прекрасные рекомендации.