Деепричастие в условиях гласности

Подъезжая к сией станцыи и глядя на

природу в окно, у меня слетела шляпа.

А. П Чехов, Жалобная книга.

В наше время возможность обращаться к огромной аудитории полу­чили многие тысячи людей, не имеющих достаточных навыков или опыта работы со словом. Речь иных ораторов, язык публикаций и даже целых изданий нередко так же далеки от литературных норм, выпестованных пи­сателями и строгими редакторами старой школы, как далек язык инструк­ции к дверному замку от языка романов, скажем, И. С. Тургенева. Все­возможные отклонения в речи, тиражируемые изо дня в день, безусловно, влекут за собой и изменения в языке, и очень скоро придет время пожи­нать плоды нынешнего посева. Как бы не оказались они слишком горь­кими.

Поверхностные изменения - в первую очередь в лексике - видны всем как поток заимствований (преимущественно из английского): брифинг, презентация, клип и т. д. В речевой среде специалистов по информацион­ной технике число заимствований едва ли не превышает число русских слов. Повседневный произвол в постановке ударений изо дня в день чи­нят многочисленные наши витии: э ксперт, д о говор, нефтепр о вод звучат тысячекратно. Но кроме этих внешних перемен уже сейчас заметны и другие, затрагивающие более глубокие уровни языка. Например, едва ли не каждый день профессионалы-журналисты, редакторы, дикторы - пло­дят такие фразы и сочетания: «он имеет два высших образования», «на двух новых переговорах», «серийный выпуск уникального станка», «самый уникальный в мире прибор». Мы уже спокойно воспринимаем «информа­ционное сообщение», не задумываясь о том, что других «сообщений» просто не бывает. Возможно, недалеко время, когда в русском языке станет одной степенью сравнения больше, чем сейчас, потому что на каждом шагу можно услышать «самый высший» или даже «самый высочайший».

Понятно, что при упорном многократном повторении перед многомил­лионной аудиторией подобные и иные новации быстро и вполне успешно внедряются в сознание и речь, неизбежно проникают в язык. Думаю, боль­шинство людей, причастных к работе со словом, разделят мое раздражение и озабоченность по поводу «языкового произвола», вершимого на наших [57] глазах. Война с ним пока обречена на поражение - слишком неравны силы. Да и до «чистоты» ли русского языка, когда в кровавые смуты перерастают политические баталии. Но все-таки, несмотря ни на что, нельзя не задуматься об охране «языковой среды». Жизнь заставила контролировать состояние природы. Не настало ли время регулярных или даже непрерывных наблюдений над «речевой средой»? Я думаю, язы­коведам пора уже не только наблюдать, но и прогнозировать ее «загряз­нения», а главное - стараться при участии практиков (учителей, журна­листов, редакторов, писателей) не допустить возможных катастрофических последствий такого «загрязнения».

Интересно, что уже сейчас можно обнаружить «неологизмы» даже в грамматической системе, которая неизмеримо более устойчива, нежели область орфоэпии или лексики. Однако и здесь динамика изменений мо­жет оказаться такова, что уже следующее за нами поколение заговорит на «новорусском языке».

В настоящей статье я хочу рассмотреть одно явление из области син­таксиса, где расшатывание старого канона уже не просто отчетливо вид­но, но вот-вот может стать литературной нормой. Речь пойдет о деепри­частных оборотах.

Как известно, деепричастия используются в качестве синтаксических «расширителей» глаголов (в том числе и в форме инфинитива), а также отглагольных имен (nomina actionis). Сегменты, включающие в себя дее­причастия (деепричастные обороты), представляют собой аналоги при­даточных предложений, но несколько более компактные по сравнению с последними. Практически любой деепричастный оборот можно заменить придаточным предложением, но обратная замена возможна далеко не всегда. Вероятно, именно такие — неосознаваемые — попытки проделать об­ратную замену и становятся основным источником нарушения правильно­сти. Попытаемся разобраться в них. Материалом разбора послужат вы­писки, собранные мной в течение нескольких лет при обычном повседнев­ном чтении.

Немного следует сказать о понятии «неправильность». Само это по­нятие определить чрезвычайно трудно, хотя некоторые наметки в этом направлении сделаны и делаются. Мне представляется, что во многих случаях следует различать поверхностную неправильность, затрагиваю­щую обычно лексическую сочетаемость, и нарушения более глубокого характера. Так, можно говорить о синтаксической неправильности в от­личие от лексической. Например, Б. А. Успенский в свое время показал простейший способ снятия лексической неправильности с помощью ка­вычек (Успенский Б. А. Грамматическая правильность и понимание. -Проблемы моделирования языка. 3.1. Уч. зап. Тартуского ун-та, вып. 226, Тарту. 1969. С. 113-119). Ср.: В домне появился козел и В домне появился «козел». Кавычки - это минимальный контекст или знак того, что слово ис­пользовано в переносном смысле. В «переносном» смысле употреблять какие-либо синтаксические нарушения можно лишь в особых условиях [58] (например, при пародировании), поэтому для снятия синтаксической не­правильности кавычки неприменимы.

Таким образом, в элементарных случаях мы обязаны автоматически обеспечивать синтаксическую правильность (например, согласование су­ществительных с прилагательными по роду, числу и падежу). В других случаях говорят уже о стилистических нарушениях, даже если смысл высказывания оказывается затемненным. Для пояснения приведу два при­мера. В предложении «... акробатикой можно заинтересовать только лич­ным примером» (Учительская газета. 1989. 7 марта) смысл ясен, а в со­четании «коллективный поиск депутатов» (ЦТ, «Время». 1989. 16 сент.) непонятен смысл (кто кого искал?), но оба примера считаются стилисти­чески некорректными.

Показать и доказать суть неправильностей, которые я условно назвал синтаксическими, значительно труднее, особенно единичные случаи. Имен­но поэтому, руководствуясь хотя бы собственной интуицией или языко­вым чутьем, мы обязаны подобрать серии примеров с «однородными» нарушениями, попытаться сформулировать сущность этих типов наруше­ний и уже тогда, может быть, перейти к единичным случаям.

Своеобразие деепричастия, как я уже говорил, в том, что без него можно свободно обойтись в речи. Любое предложение с деепричастным оборотом преобразуется в другое высказывание без всякого видимого ущерба для смысла. Разумеется, во многих случаях - в первую очередь к художественных текстах - можно обнаружить более или менее тонкие различия между первыми и вторыми, но разъяснить их очень трудно. Поэтому приходится либо обращаться к постулату, по которому мы от­вергаем абсолютную синонимию во всех областях языка, или ограничиться указанием, что в поэтическом тексте его создатель вынужден думать и о метрико-рнтмической форме. Так, предложение «Зима! Крестьянин, торже­ствуя, На дровнях обновляет путь» без всякого ущерба для «смысла» может быть легко преобразовано: «Когда крестьянин на дровнях обновляет путь, он испытывает торжество». Разрушив пушкинскую строку, мы тем не менее получили правильное предложение и доказали: без деепричастий можно обойтись.

Зачем же тогда деепричастия? Очевидно, они позволяют несколько сокращать, уплотнять высказывания, что, несомненно, повышает дина­мику речи и, вероятно, ее скорость. Именно поэтому в наше время общего повышения темпа жизни деепричастия стали очень употребительными наперекор утверждениям в пособиях по стилистике 15—20-летней давности. Тогда использование деепричастий считалось стилевым признаком книж­ной речи (см. например в кн.: М. Н. Кожина. Стилистика русского языка. М., 1977. С. 138-139). В последние годы, едва ли не совпавшие с «пере­стройкой», речь - и устная, и письменная - оказалась буквально нашпи­гована деепричастиями.

Вот очень характерный, хотя пока еще и не ставший привычным пример. Текст статьи Г. Вайнштейна «Поезд без расписания» (Огонек. [59] 1990. № 46. С. 2-3) насчитывает 148 предложений и 34 деепричастия. Иными словами, 23% предложений содержат деепричастия.

Повторю; данный текст не следует считать типичным: как раз оби­лием деепричастий он и привлекает внимание. Но, хотя статистически подтвердить или опровергнуть резко увеличившуюся частотность деепри­частий пока нет возможности, можно уверенно утверждать, что еще де­сять лет назад отыскать подобный текст было бы просто немыслимо. Следует отметить, что в названной статье все без исключения дееприча­стия использованы безупречно, но все чаще и чаще попадаются случаи различных нарушений в их употреблении. Иногда - анекдотичные: (1) Но и враги не бездействовали. 3-го ноября 1921 года, перед годовщиной Ок­тября, ночью, возвращаясь домой после долгого трудового дня по берегу канала, который носит его имя, бандиты убили Карла Крустейна (газета «Вперед» (г. Тарту), 1987. 21 янв.); (2) А простые обыватели ругаются: са­хара нет, а тут еще, глядя на этих эстонцев, табак и алкоголь дорожают (Вечерний Таллинн. 1990. 11 авг.). Чаще встречаются гораздо менее яв­ные или почти незаметные нарушения.

Не следует думать, что такие нарушения — удел «провинциалов». В моей подборке есть образчики «грехов» очень солидных изданий, где все материалы проходят через руки высококвалифицированных редакто­ров, а авторы - люди, профессионально владеющие языком. В подборке имеются и широко известные имена: Ф. Бурлацкий, Р. А. Медведев, Э. Рязанов, В. Коротич, Ю. Мориц, А. Солженицын. Не защищены от этого вируса и специальные филологические издания. Так, у меня есть пример из академического словаря русского языка (MAC), да и ваш журнал пред­ставлен в подборке (по мере разбора будут даны все упомянутые при­меры с указанием источника).

Аномальное употребление деепричастий слишком просто было бы от­нести к ошибкам, недосмотрам и огрехам. Я думаю, данное явление су­ществует уже объективно, живет собственной жизнью и набирает силу, против которой уже не могут выстоять люди, по роду своей деятельности обязанные поддерживать современное состояние языковой нормы. Коли­чественные изменения дают новое качество, и эффективно бороться с ним невозможно, руководствуясь лишь писаными и неписаными требованиями (или правилами) языковой литературной нормы. Но это не значит, что все следует отдать на волю стихии. Сдерживание нежелательных тенденций зависит в конце концов от всех, кто причастен к выпуску печатной и иной информационной продукции, а предотвращение произвольного и — глав­ное - быстрого расшатывания языковой нормы успешно лишь тогда, когда мы хорошо понимаем, что такое норма и что собой представляют откло­нения от нее: разрозненные это и изолированные друг от друга случаи, либо типовые. [60]