Глава 19. Игорь сидел у мангала. Делал вид, будто изо всех сил наслаждается жизнью, а сам тяжело и стыдно изводился от ревности

Игорь сидел у мангала. Делал вид, будто изо всех сил наслаждается жизнью, а сам тяжело и стыдно изводился от ревности. Ну что это такое, в самом деле, – с Пашкой год не виделись, мог бы Пашка, наверное, пообщаться с ним, Игорем, чуточку подольше для первого раза. И хотя бы ради приличия. Так нет, с лучшим другом Пашке поговорить не о чем. Пашке, оказывается, в сто раз интереснее говорить с Ольгой, которую он видит в первый раз. И куда Этери смотрит?

Впрочем, Этери смотрит туда же. И трехлетний Олежка. И десятилетняя Тамара. Вся дружная семья Калмахелидзе дружно уставилась на Ольгу, дружно галдят на смеси русского, грузинского и украинского. И даже кумир семьи беспородный пес с гордым именем Коба, известный патологической ненавистью к чужим, совершенно бесстыдно отирается возле Ольгиных ног, сует башку ей под руку, улыбается, вывалив длинный розовый язык, заглядывает в глаза с воистину собачьей преданностью… Сукин сын. И даже индюшата сбежались всей толпой на нее посмотреть. Свиристят что-то на своем языке не хуже семейки Калмахелидзе. А два самых наглых индюшонка все время пытаются влезть к ней на колени. И как он, Игорь, мог всего этого не предвидеть? Ничего себе отпуск получается… Две недели такого кино он просто не выдержит.

– Эй, дарагой, слюшай, ты за шашликом следышь, да? – Пашка на миг отвернулся от Ольги, глянул на Игоря веселыми синими глазами и подмигнул. – Э-э, ты не следышь, да? Шашлик сгорит – что гогония кушать будэт, слюшай?

И тут же многоголосие вокруг Ольги взорвалось с новой силой, Этери закричала «хай тоби бис», Тамара захохотала, Олежка в восторге завизжал, даже суровый пес Коба в изумлении тявкнул и упал пузом на траву, даже индюшата разинули клювы и расправили крылья. Еще бы – вся дружная семья Калмахелидзе до сих пор не подозревала, что патриарх способен даже просто отойти от мангала, не говоря уж о том, чтобы доверить такое ответственное дело, как приготовление шашлыка, чужим рукам.

Игорь вздохнул, повертел шампуры и раздраженно отмахнулся от дыма. Гогония! Ты бы, друг мой Пашка, все-таки не зарывался. Какая она тебе девочка? Она моя ровесница, а я – твой ровесник, и, между прочим, я твоей Этери ни разу не сказал «девочка»…

Дружная семья Калмахелидзе опять что-то дружно заорала, и Игорь оглянулся на этот сводный хор местного филиала Бедлама. Й встретился взглядом с Ольгой. Ольга сидела посреди Бедлама молчаливая и безмятежная, с Анной на одном колене и с Олежкой на другом, обнимала детей совершенно одинаково, и оба они совершенно одинаково обнимали ее с двух сторон. Только Анна была тоже безмятежна и молчалива, а Олежка без конца что-то щебетал и заглядывал Ольге в лицо.

Игорь замер, не в силах отвести взгляд, почувствовал, как ухнуло сердце, и вдруг стал думать – нет, не думать, а говорить про себя, молча, но очень громко, он почти кричал, он так громко молча кричал, что она просто должна была услышать… Ты такая красивая, кричал он, это несправедливо, все на тебя смотрят! Какое они имеют право, надень очки! – кричал он. Ну зачем мы сюда приехали, тебя нельзя никому показывать! – кричал он. Конечно, тебе на меня наплевать, хорошо, хоть у меня есть Анна, ты Анну не бросишь, ты ведь не бросишь Анну? Значит, и меня не бросишь! – кричал он. Но ты слишком красивая, это несправедливо, так нельзя, всякие Пашки всегда будут толпиться вокруг, и ты в конце концов кого-нибудь из них выберешь, тоже красивого, самого красивого, и тогда я его просто задушу, и тогда ты меня наверняка бросишь, а как же Анна? Она без тебя никак! – кричал он. И я без тебя никак, зачем ты такая красивая? Это ведь совершенно не важно, ты понимаешь, ты должна понимать, я сейчас сожгу этот чертов шашлык, пойду и утоплюсь, разгони их всех, я тут совсем один, а ты невыносимо красивая! – кричал он.

Ольга слегка улыбнулась ему, и он замолчал, ошеломленный. Ольга улыбнулась именно ему. Она никогда не улыбалась никому персонально – только Анне. А сейчас улыбнулась ему. Или у него мания величия развивается? На почве комплекса неполноценности… Во влип. Но топиться, кажется, можно погодить.

Из дома выплыла Катерина Петровна. Она зевала и хлопала заспанными глазами, хмурилась и терла затылок. Она была далеко не в своей обычной форме, но порядок в строю навела в две секунды: Пашку отправила ставить самовар, Томку – собрать персиков («только с веточки, детка, чтобы солнышком пахли»), Ольге с Анной настоятельно порекомендовала осмотреть сад, отобрала у Ольги Олежку, цыкнула на рыкнувшего было Кобу, шикнула на индюшат и велела Этери отдыхать. Ах, как хорошо, что Катерина Петровна с ними поехала, в который раз порадовался Игорь. Как у нее всегда ловко получается – смирно, кр-ругом, шагом марш… Что-то давно он ей ничего не дарил… Настроение улучшилось.

Подошла Этери, села рядом на отполированное долгой эксплуатацией бревно, помолчала, глядя на огонь, и наконец произнесла, мечтательно щуря черные нерусские глаза:

– Яка гарна дывчина… Дуже гарна. Мабудь, з Марсу?

– Что ж только с Марса? – вздохнув, отозвался Игорь. – А туманность Андромеды ты как вариант не рассматриваешь?

– О, – согласилась Этери. – То ж я дывлюсь – Павло зовсим з глузду зъихав.

– А сама-то? – Игорь опять вздохнул и невесело хмыкнул. – У Пашки акцент прорезался, как у Иосифа Виссарионовича, а ты так и вовсе на украинскую мову перешла.

– Да шо це таке! – начала было Этери, но спохватилась, замолчала и тоже невесело хмыкнула. – Вообще-то да, удалось тебе нас удивить. Откуда она такая взялась? Что красивая – это одно. Но, скажи на милость, что Олежка может в этом понимать? Ты чув… э-э, ты видел, как Олежка на нее кинулся? Как муха на мед. Так не бывает.

– Бывает, – с чувством превосходства бросил Игорь. Его чувство превосходства было, честно признаться, совершенно неоправданным – он и сам не понимал, как это она делает. Все дети, оказываясь в поле ее притяжения, тут же кидались на нее, как мухи на мед, и прилипали намертво. Стоило ей только посмотреть на какого-нибудь совершенно незнакомого спиногрыза – и тот сразу начинал тянуть к ней лапы, вырываясь из рук собственной мамы, хватался за ее подол – то есть за штаны, она почти всегда в этих штанах, – обнимал ее ноги, заглядывал в лицо, начинал что-то неразборчиво, но очень убедительно лопотать, да еще норовил лицо ей обслюнявить. Так было всегда, и всегда родители пугались этого феномена почти до истерики. Пытались оторвать своих чад от Ольги, а те сопротивлялись, пока Ольга не говорила им тихим, улыбающимся голосом: «Иди к маме». Или к папе, или к бабушке… В общем, пока Ольга не отпускала их на волю.

И точно так же Этери остолбенела в первую минуту, когда Олежка ни с того ни с сего бросился, растопырив руки, в объятия какой-то чужой девчонки, а та подхватила его, будто так и надо, будто они встретились после долгой разлуки… И такая самостоятельная, такая взрослая десятилетняя Тамара уцепилась за Ольгу в первую же секунду… Ну, может, секунд пять сопротивлялась непонятному притяжению – все-таки большая уже. А потом все прижималась к ее плечу, все ловила взгляд. Да и Этери с Пашкой давно не дети – а ведь тоже с самого их приезда так от Ольги и не отходили. Красивая, не красивая… Не в этом дело.

Самое интересное, Анна нисколько ни к кому Ольгу не ревновала. Кажется, даже наоборот – испытывала что-то вроде гордости оттого, что у нее есть такая вот собственная Оленька, какой нет ни у кого. И была глубоко уверена, что так будет всегда. «Ох, Чижинька моя хорошая, пусть ты окажешься права!»

Игорь вздохнул и с сочувствием посмотрел на Этери, Этери вздохнула и с сочувствием посмотрела на него.

– Мы сегодня есть будем? – задумчиво поинтересовалась она. – Пашка шашлык бросил… Виданное ли дело? Сказывся совсем… Ой, мамочки мои, у меня ж там стирка включена! А, ладно… Пойду за посудой. Или уж и не накрывать стол-то? Посидим у огонька. Что уж выпендриваться, все свои.

Все свои. Дружная семья Калмахелидзе тоже сразу приняла Ольгу. Ничего, что пялятся. Это с непривычки, просто обалдели немножко. И совершенно незачем себя изводить. Пора бы уж привыкнуть, что все на нее пялятся. Зато сегодня она улыбнулась персонально ему, он сам видел. И Чижика никогда не бросит, а Чижик всегда будет с ним, значит, и Ольга будет с ним, с ними обоими. И это вовсе не потому, что решила расплачиваться за квартиру, – или потому? Игорь так и не понял, сделал он большую глупость с этой квартирой или, наоборот, удачный ход конем. Ладно, это тоже сейчас не важно. Главное, Ольга, кажется, не сердится. Но ни одной тряпки, которые они с Галкой так старательно выбирали, так ни разу и не надела. Совершенно неизвестно, что ей может понравиться, – что бы ей такое подарить? И все-таки она улыбнулась именно ему. Жизнь прекрасна, а шашлык он чуть не сжег.

К обеду Катерина Петровна совершенно оклемалась, поэтому обед прошел просто замечательно. Катерина Петровна недрогнувшей рукой воцарила железную дисциплину на корабле, в зародыше пресекая любые поползновения любого из банды Калмахелидзе опять впасть в навязчивое обожание Ольги. Ах, какие глаза у Ольги!… Да, действительно. А вот скажи мне, Этери, детка, откуда у тебя-то, хохлушки, такие глаза? Да и имечко? Ах, от мамы! Ай, как интересно! Так у тебя мама грузинка? Ну надо же… А вот откуда у батоно Пашки, грузина Калмахелидзе, такие синие глаза и такие желтые волосы? Ах, тоже от мамы! Это еще интереснее, подробнее, пожалуйста, если можно…

И Этери с Пашкой отвлекались от Ольги хотя бы на время, рассказывая историю своих семей, и историю своей встречи, и попутно – еще много всяких историй. И Тамара немножко отвлеклась от Ольги – ей тоже было что рассказать свежему слушателю в лице Катерины Петровны. Олежка ничего не рассказывал. Он сидел рядом с Ольгой на отполированном бревне и увлеченно грыз кусок мяса, время от времени предлагая его Ольге. Но это пусть, к нему Игорь все-таки Ольгу не так ревновал, как к остальным.

А потом наступили и вовсе спокойные два часа. Детей уложили спать, и Ольга, по обыкновению, осталась сидеть возле спящей Анны. Катерина Петровна пошла наводить ревизию в обширном хозяйстве Калмахелидзе, а Игорь, Павел и Этери устроились на открытой веранде, густо оплетенной виноградом, и наконец-то смогли неторопливо поговорить. Разговор, как Игорь и опасался, начался с основополагающего вопроса Этери:

– Ну, Игорек, и скоро свадьба?

– Скоро, – решительно заявил Игорь после довольно долгого молчания. – То есть не знаю. И… ты об этом с Ольгой не говори, пожалуйста.

– Во дает. – Пашка изумленно открыл рот, и они с Этери быстро переглянулись. – Ты что это, генацвале, а? Почему с Ольгой не говорить об этом? Внеси ясность.

– Да подожди ты. – Этери накрыла своей ладонью Пашкину ладонь, Пашка тут же переплел свои пальцы с пальцами Этери, и Игорь с острой завистью уставился на их руки. Этери демонстративно кашлянула, привлекая его внимание. – Игорек, ты и правда как-то не очень понятно все объясняешь…

– Во-первых, я ничего еще не объяснял. – Игорь почему-то вдруг рассердился. – Во-вторых, я не собираюсь никому ничего объяснять. А в-третьих, тут вообще объяснять нечего.

– Как это нечего, слюшай? – Акцент у Пашки опять прорезался. – Тебя спросили, да? Женитесь не женитесь – трудно сказать, да? Такой простой вопрос!

– Во-первых, вопрос не такой простой. – Игорь все еще сердился неизвестно на кого. – Во-вторых, что это вы такие вопросы задаете? А в-третьих, этот вопрос вообще не ко мне.

– Понятно, – улыбаясь, начала Этери.

– Тихо, гогония, молчи, – перебил ее Пашка, тоже улыбаясь. – Если он завел свои «во-первых, во-вторых», значит, скоро драться будет. Я эту примету еще с пятого класса знаю.

Игорь тоже облегченно заулыбался. Напряжение слегка отпустило его, и разговор потек по привычному руслу общего прошлого, общих знакомых и общих воспоминаний. Так они и просидели на веранде два часа, легко болтая, легко смеясь, легко грустя и легко замолкая, пока Ольга не вышла на веранду и не объявила, что Анна и Олежка проснулись и хотят немедленно видеть дельфинов.

И опять начались шум и веселая суета. Но Этери все-таки успела подобраться к Игорю и шепнуть ему в самое ухо:

– А почему Ольге не говорить? Может, как раз Ольге и надо сказать? Хочешь, я скажу? Если ты сам боишься…

Игорь свирепо глянул на нее, и она со смехом шарахнулась в сторону, довольная произведенным эффектом. Черт, черт, черт… Кажется, зря он сюда Ольгу привез. И так все не так, как надо, а дружеская беспардонность этой парочки может еще больше все осложнить…

– Завтра уедем, – мстительно бросил он вслед Этери.

Она остановилась, оглянулась и укоризненно щелкнула языком:

– Дывытесь, люды добры! Ты, Игорек, гонору-то убавь. Шуткую я.

– Ты шуткуешь- и я шуткую. – Игорь почувствовал неловкость и болезненно поморщился.

Не хватало еще с друзьями ссориться из-за своего комплекса неполноценности. Из-за чего психовать-то? Ведь он сам изводил Пашку и Этери подобными вопросами чуть не с первого дня, как они познакомились. И никто из них зверем на него не смотрел. Правда, тогда совсем другое дело было – и Пашка, и Этери чуть не с первого дня знакомства точно знали, что обязательно поженятся. И совершенно спокойно обсуждали подходящую дату свадьбы. Причем никакие соображения вроде «вот закончим институт» или «вот будет своя квартира» в расчет не брались. Свадьба состоится, когда многочисленная родня и многочисленные друзья Пашки и Этери будут оповещены и приглашены.

Многотрудный процесс оповещения и приглашения занял две недели, и ровно через две недели после первой встречи состоялась грандиозная свадьба. Правда, накануне Этери вспомнила, что у нее нет свадебного платья. Игорь этому обстоятельству ужаснулся, а Пашка и Этери долго хохотали, представляя, как ужаснется этому обстоятельству еще и консервативная фракция многочисленной родни. А потом сообща решили, что школьное выпускное платьице Этери вполне может поработать и свадебным. Белые туфли можно взять у подружки, а фата – вообще пережиток прошлого, венок из белых роз куда больше пойдет Этери, если, конечно, Пашка не против.

Пашка, конечно, был не против. Он никогда ни в чем не был против. И на биофак пошел потому, что туда пошла Этери, хотя после школы собирался поступать на физмат. И сюда они переехали, потому что именно Этери мечтала о море. И дом он для нее строил – Этери выросла в большом доме родителей, мечтала о своем и не любила казенные квартиры. И при всем при том как-то так у них все получалось, что именно Пашка- глава семьи, добытчик и кормилец, и непререкаемый авторитет, и слово его – закон, и вообще женщина должна знать свое место. Игорь подозревал, что очень многие женщины согласились бы знать свое место рядом с таким мужем, как Пашка. Впрочем, многие мужчины ради такой жены, как Этери, тоже в лепешку расшиблись бы. Повезло ребятам друг с другом. Да и заслуживают они такого везения. Хорошие они люди. И дети у них хорошие.

Хорошие люди со своими хорошими детьми и со своим хорошим ксенофобом Кобой шумным эскортом валили за Ольгой с Анной на руках, наперебой галдя о дельфинарии: «Изучение дельфинов давно началось, но сначала на таком уровне…» – Этери; о дельфинах: «Такие красавцы, такие умницы, веришь?» – Пашка; о посетителях: «Главное – каждый хочет с ними поиграть! Здесь же не развлекаются, здесь серьезная работа…» – Томка. И даже Олежка внес свою лепту:

– Дейфин – во-о-от такой! – и растопырил маленькие пухлые руки, восторженно тараща черные, как у матери, глаза.

Игорь шел позади толпы и не отрывал взгляда от Ольги. Сейчас она выглядела точно такой, как он увидел ее впервые в кафешке на третьем этаже универмага. Та же шляпа с обвисшими полями, те же штаны, та же необъятная мужская рубаха – вот интересно, откуда она взялась? Он же помнит, как сам разорвал ее, когда Ольга упала. Те же белые тенниски. Нет, тенниски новые! Единственное, что надела Ольга из всей кучи новых вещей. Уже хорошо.

И Анна точно так же обхватывает Ольгу всеми лапами, и сует личико под поля Ольгиной шляпы, и что-то чирикает ей в ухо, и смеется во весь рот. Чижик.

Игорь в два шага нагнал их, решительно оттер плечом Пашку и склонился над Ольгой:

– Ну-ка, кто это нашу Анну Игоревну нашел? Ольга взглянула на него и улыбнулась. Глаз ее за черными очками он не различал, но мог бы поклясться: она опять улыбнулась ему!- Оленька, отдай мне Анну, – попросил он. – Тяжелая ведь, а у тебя нога недавно ломалась.

– Нет, не тяжелая, – улыбаясь, возразила Ольга. – И нога совсем не болит. – Но все же потихоньку шепнула Анне: – Чижик, иди к папе.

Вот интересно, если бы Ольга не произнесла этот пароль, это ее заклинание, можно было бы оторвать Анну от нее силой? Мысль эта сначала позабавила, но вдруг в глубине сознания смутно шевельнулось тревожное понимание того, что, вздумай Ольга не разрешить Анне пойти на руки к собственному отцу, – и та не пойдет! Конечно, Ольга так никогда не поступит, нет, она просто не способна на такое… Игорь крепче прижал Анну к себе и неожиданно для себя шепнул:

– Чижик, ты меня любишь?

– А как же? – удивилась Анна. – Конечно, люблю. А ты меня любишь?

– Ужасно люблю, – шепнул Игорь. – Я вас обеих люблю очень сильно.

– Я так и знала, – удовлетворенно выдохнула Анна.

Игорь украдкой оглянулся на Ольгу. Она отстала на шаг и шла опустив голову. Поля шляпы совершенно закрывали ее лицо. Слышала или нет?

– И мы обе тебя очень любим, – тихонько сообщила Анна ему в ухо. – Правда-правда. Даже и не сомне-вай-ся.

Игорь прижал ребенка к себе, перевел дыхание и опять оглянулся на Ольгу. Та отстала еще на шаг и голову опустила, кажется, еще ниже. Конечно, она слышала. Она всегда все слышит. И никогда ничего не говорит…

– Чижик, – негромко произнесла Ольга, не поднимая головы. – Между прочим, камни кончились и начался асфальт. Тебе не кажется, что можно было бы уже и собственными ножками?…

– Кажется! – с готовностью откликнулась Анна, тут же забывая о предыдущей теме разговора. – Па! Выпусти меня, а то правда буквально стыдно! Я все-таки не маленькая уже.

Игорь поставил Анну на землю, она тут же уцепилась за его руку одной ручонкой, а другую требовательно протянула Ольге:

– Оленька! Ты тоже меня веди. Я люблю, когда вы сразу оба меня ведете.

И пошла между ними, крепко держа обоих за руки, соединенная с ними обоими, соединяя их обоих собой. «Ой, Чижинька моя, – умилился Игорь, – и в кого же ты у меня такая умная? Как это все у тебя хорошо получается, как все правильно, мудро и вовремя».

Он только сейчас заметил, что вся дружная семья Калмахелидзе как-то вдруг перестроила порядки, и теперь почетный эскорт сопровождал не одну Ольгу, а Ольгу с Анной и с ним, Игорем. Игоря с Ольгой и Анной. Их семью. И он даже не мог бы сказать, по каким признакам ощутил это. И многоязычный галдеж вокруг ни на секунду, кажется, не умолкал, и тон его не изменился, и ни одного неосторожного слова не прозвучало… Но почему-то Игорь совершенно точно знал: вот только что, именно в эту минуту, дружная семья Калмахелидзе что-то дружно про себя покумекала, пришла к общему мнению и отныне всех троих – Игоря, Ольгу и Анну – будет воспринимать как единое целое. Как семью.

Вот интересно, а ведь Наталью даже после нескольких лет знакомства ни Пашка, ни Этери так и не приняли. Не то чтобы относились враждебно или хотя бы невежливо… Нет, все было во вполне обычном их стиле дружелюбной общительности. Только он точно знал, что ни Пашка, ни Этери не воспринимают его и Наталью вдвоем. Вместе… И после его тяжелого развода ни разу о ней не вспомнили. И если бы просто не заговаривали о прошлом – это еще можно было бы понять. А то ведь именно не помнили! Будто ее и не было никогда. А в общем-то ничего удивительного. Ее и в самом деле никогда не было.

Игорь опять украдкой покосился на Ольгу. Интересно, а она почувствовала эту смену отношения его друзей к ней? К ним…

Ольга шла, держа за руку его дочь, слушала, что с жаром ей рассказывает Тамара, смотрела под ноги и кусала губы.

– Оленька, – тихо позвал Игорь. – Ты что такая?… Устала, да?

Она помолчала и ответила этим своим очень спокойным голосом:

– Нет, я не устала. Я никогда не устаю. Ну да. А что он ожидал услышать?