Иосия кипрянин - Варнава 4 page

— "Успокойся, уже все позади осталось, там, где-то в темноте, которую мы уже преодолели".

"Мир вам". — "Мир, мир". — "О, Господи, Иисус, извини нас". — "Нет, извините уж вы Меня. Я все слышал и попрошу вас успокоиться, ибо вы сами из­рекли из уст своих именно то, что все осталось позади. А сегодня есть новый день, а с ним к вам пришла и новая жизнь". — "Иисус, присаживайся". — "Спаси­бо, Корнилий". — "Скажи мне, если бы я захотел остаться в Царствии Твоем, что бы было?" — "Кор­нилий, как тебе сказать, было б все так: светило бы солнце или шел дождь. Люди в своей суете не заме­чали бы всего. Ты бы все видел, но иначе, чем сейчас".

— "Иисус, я тебя попрошу: сними с меня, конечно, если сможешь, потустороннее притяжение, ибо мне плохо".

— "Хорошо, закрой глаза и сядь поудобнее. Что ты видишь сейчас?" — "Большой город". — "И что в том городе творится?" — "Я не знаю, как сказать, но суета из сует". — "Посмотри в сторону". — "Иисус, да это же я, но что за колесницы скачут по улицам?" — "Корнилий, молчи, но смотри". — "А это кто идет? Я вижу Даврия и рядом с ним — женщина и две ма­ленькие девочки. Судя по всему — его дети". — "Взгляни на небеса, что там ты видишь?" — "Огром­ную, воздушную... колесницу. Она светится и перели­вается всеми цветами". — "Хорошо, Корнилий, идем дальше улицами того города". — "Иисус, мне прият­но. Я вижу Мать Марию, Павла и Варнаву, но они не смотрят на меня. И что у них за одежды такие? Иисус, остановись, стой, прошу Тебя. У лавки винной Иуду вижу и не одного, Сафаит рядом с ним". — "Нет-нет, Корнилий, идем дальше". — "О, Боже, это же Варав­ва, но он тоже не смотрит на меня". — "Тебе интерес­но быть там?" — "Иисус, у меня нет слов". — "Корни­лий, прошу тебя, подойди к тому мужчине и спроси его".

— "О чем?" — "Какая река течет рядом с городом".

— "Сейчас, Иисус. Мужчина!" — "Да, я вас слушаю".

— "Как имя этой реки?" — "А вы что, впервые у нас?" — "Да, впервые". — "Евфрат. Вы меня изви­ните, а почему на вас такая одежда? Это что, новая мода?" — "А что такое мода?" — "А, с вами все понятно. Извините, я спешу". "Корнилий, возвращайся, потихоньку открой глаза". — "Иисус, спасибо". — "Корнилий, ты был там, где живут те, кто даже еще не родился" — "Как мне все понять?" — "Как хочешь, так и понимай. Хотя, Корнилий, это трудно понять, ибо весь жизненный цикл — взаимосвязанная закономер­ность". — "Иисус, Ты говоришь так, как будто бы Ты пришел оттуда, где только что находился я". — "Кор­нилий, пойми, вся сложность заключается не в теле, а в энергетической гармонии". — "Иисус, мне всего не понять". — "Да-да, Корнилий, всему свое время. Пре­одолевая жизненный путь, всегда нужно готовить себя к тому, что неведомо многим. Но жизнь, в каком бы она измерении ни находилась, останется жизнью". — "Да, Тебе легко говорить, мне же..." — "Корнилий, успокойся, ибо ты видишь все". Даврий смотрел со стороны и ничего не понимал, но думал: "Господи, смотрю на Тебя и не нарадуюсь, Ты — все, по крайней мере для нас, для тех, кто Тебя видит и чувствует Тебя, как что-то необыкновенное. Кто я, кто Корнилий, да про­сто мелочь, которая заселяет то, что создал Твой Отец. Ты же Господь. Господь Бог. Боже мой, я рад, что живу рядом с Тобой. Пройдут многие года, века, знаю точно, что не будет ни меня, ни Корнилия, но Ты оста­нешься на века. Я не мудрый, но то проявляется у меня и, наверное, с Твоей помощью, и те проявления я чув­ствую с каждым днем все больше и больше. Да все и так понятно: Ты есть истинный Учитель, Наставник и Бог среди нас". — "Даврий, добавь еще: "среди всех вас". — "Иисус, извини меня. Но мне кажется, я ни­чего..." — "Да, Даврий, твои мысли хорошие. Если можно, то Я вас обниму с Корнилием, ибо вы есть суть Моя". — "Иисус, пройдет много времени, и люди мо­гут не понять". — "Корнилий, что ты имеешь в виду?"

— "Да вот то, что мы, простые люди, стоим, обнявшись с Богом". — "Корнилий, Бог Богом, но Я же еще и человек. Конечно, Я все понимаю и надеюсь на то, что люди поверят, ибо ты видишь слезы на Моих глазах".

— "Иисус, прости меня. Мы мужчины, но мы плачем, и я думаю, что плачем не из-за горя и прихоти своей, а из-за понимания того, что мы обняли свое будущее и вечное". Так они стояли долго и смотрели друг другу в глаза.

"Понтий!" — "Я слушаю тебя, Клавдия". — "Чем ты намерен заняться сегодня?" — "Понимаешь, Клав­дия, что-то тревожно у меня на душе, пожалуйста, по­шли слуг, пусть пригласят ко мне Корнилия, мне нужно с ним побеседовать". — "С какой стати?" — "Я и сам не знаю, наверное, из-за того, что все надоело и предостаточно надоело". — "Так может, не нужно слуг посылать, отправься сам к нему". — "Клавдия, если ты не против, то я так и сделаю. Тогда пусть слуги приготовят мне колесницу". — "Понтий, хотя бы один раз в жизни пройдись ты по улицам Иерусалима и посмотри на людей". — "Знаешь, Клавдия, а это хо­рошая мысль, я так и сделаю. Охрану ко мне". — "Нет-нет, Понтий, без охраны". — "Да меня же мо­гут..." — "Я думаю, что ничего не случится". — "Клав­дия, ты уверена в этом?" — "Конечно, мое женское сердце никогда меня еще не подводило". — "Хм, как же так, я, прокуратор, буду идти улицами Иерусалима и без охраны?" — "Очень просто, как и многие ходят".

— "Но ведь они не лю.., извини меня, Клавдия". — "Вот-вот, дошло наконец-то до твоего разума, что именно мы все люди и ходим под единым Богом, а Он не смотрит, где прокуратор, а где пастух". — "Дай мне мои одеяния". — "Понтий, надень эти вещи". — "Ты что, с ума сошла? Я же буду выглядеть в них нищим".

— "Ничего, зато почувствуешь себя человеком". — "Нет-нет, я не могу пойти на это". — "Понтий, ну ради меня сделай хотя бы один раз что-то радостное для моей души". — "Ну если ты в том видишь радость, давай мне одеяния". Пилат переоделся. "Клавдия, смот­ри, смотри, на кого я похож". — "Я вижу. Вот так и пойдешь". — "Но мне стыдно". — "Ничего, множе­ство людей не стыдятся, а ты среди них будешь ка­заться просто мелкой незаметной частицей". — "Что ж, тогда я иду".

Пилат вышел из своего дворца. Слуги и охрана, увидев его в таком виде, подумали: все, он окончательно сошел с ума. Понтий покраснел, ибо почувствовал взгля­ды, да и мысли своих подчиненных. Он шел по улицам Иерусалима и удивлялся: Боже, почему город мне ка­жется другим, каким-то незнакомым? Да и люди ка­кие-то особенные.

"Смотрите, смотрите, Понтий Пилат". — "Да нет, не может быть, этот человек просто похож на него". — “Да нет, он", — кричали люди. Пройдя базарную пло­щадь, он вышел на Прямую улицу. За ним двигалась огромная толпа. "Господи, неужели они меня будут пре­следовать до дома Корнилия?" Понтий ускорил шаг. "Нет, больше в таком виде я никогда не выйду на улицы Иерусалима. Ну, Клавдия, ну, Клавдия, отомстила мне сполна. Но почему люди так удивляются, ведь я же такой как и они, хотя, хотя нет, не такой, как они. Слава Богу, вот уже и дом Корнилия, нужно побыстрее войти в него".

"Корнилий, Мне пора". — "Иисус, спасибо Тебе". — "Нет, Корнилий, спасибо вам, ибо вы истинные люди. Мы снова скоро увидимся, но уже там, на Елеонской горе. До встречи". — "Что ж, Иисус... Даврий, смотри Его уже нет". — "Корнилий, ты лучше вот сюда посмотри, что за толпа людей движется к моему дому?" — "Да... Что бы это значило?" — "Корнилий, к тебе можно?" — "Конечно, можно". Из-за дверной ширмы появилась голова Пилата.

"Даврий, смотри, его что, уже разжаловали?" — "Я ничего не могу понять. Понтий, что у тебя за вид?" — "Извините меня, это Клавдия меня так нарядила". — "Ха-ха-ха, ну, женщина, ну, молодец. Значит, она у тебя не только женщина, ибо у нее есть что-то и от нашей плоти. Так вот, теперь все понятно, толпа двигалась за тобой. Вот действительно смелость, и эту смелость срав­нить ни с чем нельзя". — "Корнилий, прости меня. Не нужно больше ничего говорить, ибо у меня и без того скверно на душе". Даврий подошел к Понтию. "Скажи мне, Понтий, у тебя скверно на душе из-за того, что ты в этих одеяниях прошелся по улицам Иерусалима, или тебя тревожит что-то другое?" — "Даврий, как тебе сказать, не в одеяниях моих дело, а внутри меня что-то беспокоит, сильно беспокоит". — "Да, я услышал ис­тинное признание от человека, который занимает такой пост, и дай Бог, чтобы это действительно было от души".

— "Даврий, поверь мне, я ничего не скрываю". — "Что ж, хорошо, Понтий, тогда выйди из дома к людям и при­кажи им, чтобы они разошлись". — "Даврий, но..." — "Нет, Понтий, я не приказываю, ты сам чисто челове­чески выйди и скажи им — пусть они разойдутся". Понтий покраснел: "Что ж, быть по-вашему". Опустив голову он вышел. Толпа замолчала.

"Люди, да, это я, прокуратор. Вы удивлены, я вижу, моим поведением. Но не обессудьте меня и, пожалуй­ста, разойдитесь". — "То его нечистая водит". — "А может, его Господь Бог наказал?" — слышалось из толпы. "Как бы ни было, прошу вас, разойдитесь".

"Даврий, я исполнил вашу просьбу". — "Понтий, мы видели. Да, у тебя еще что-то осталось человечес­кое, гордись". — "Гордиться мне нечем, ибо на мне тяжелый груз висит, если это можно назвать грузом. На мой взгляд, намного тяжелее, потому что все давит на мозги и совесть мою. А сегодня я воочию увидел свое настоящее лицо, и, наверное, я понял, что такое жизнь, ибо увидел то, чего раньше не мог видеть". — "Корнилий, дай ему вина, а то он разрыдается сейчас". Понтий снова покраснел, а сам подумал: я прокуратор, до чего я докатился, да я уже никто, просто Понтий Пилат с утерянным своим достоинством. Он молча выпил вино, присел, взявшись руками за голову. "Кор­нилий, что будем делать дальше?" — "Даврий, я не знаю". — "Можно мне сказать?" — "Понтий, мы слушаем тебя". — "Давайте навестим врага моего".

— "Что ж, неплохая мысль". — "Корнилий, но я же хотел их..." — "Ничего, ничего, Даврий, давай навестим царя нашего". — "Да, но мне как-то..." — "Даврий, поверь мне, что ты получишь облегчение после визи­та". — "Что ж, тогда я согласен, идемте. Мне даже трудно представить, как мы будем идти по улицам Иерусалима в этом обществе". — "Даврий, самое глав­ное, нам нужно пройти базарную площадь". — "Кор­нилий, преодолеем". — "Понтий, идем". — "О Госпо­ди, зачем мне такие муки?" — "О нет, дорогой, не муки, а наслаждение видеть тех людей, которыми ты распо­ряжаешься как навозом из-под ишака. Посмотри еще раз им в глаза и почувствуй то, что чувствуют они, когда их унижают". — "Идемте, хватит глаголить о бесполезном". — "Корнилий, что с тобой?" — "Да нет, ничего, рана на спине меня потревожила". Они шли молча. Понтий опустил голову и думал о своем.

"Корнилий, смотри, можно сказать, что его нет ря­дом с нами". — "Даврий, знаешь, что у осла самое главное?" — "Да, догадываюсь". — "Нет, не то, о чем ты подумал". — "А что же тогда?" — "Ум его. Если он упрется, то никакая сила его не сдвинет с места". Даврий громко рассмеялся. "А я-то думал, что Пон­тий похож на него. Вот о чем я подумал". Они все засмеялись. Люди обращали на них внимание. Не так на Корнилия и Даврия, как на Понтия.

"О Боже, Корнилий, идем скорее, а то люди снова толпой пойдут за прокуратором".

"Если бы вы раньше, еще до Иисуса попались мне, то я бы вас..." — подумал Понтий. "Корнилий, стой, этот царь, а вообще-то нет, это мне послышалось". "Вот черти, действительно — черти", — думал Понтий. "Даврий, вот и дворец Ирода. Стража, пропустите нас". — "Вас про­пустим, а того нищего нет". — "Ха-ха-ха, он же не нищий, он же Пилат". — "Идиоты, вы что, меня не узнаете?" — "Смотри, правда, Пилат. Проходите".

Ирод, когда увидел гостей, пришедших к нему, долго не мог прийти в себя: "Понтий, ты что, уже не проку­ратор?" — "Да нет, Антипа, я еще прокуратор". — "А что на тебе?" — "Ничего, готовлюсь к балу, а Клавдия одеяния мне подарила, дабы я в них танцевал". — "Нет, сейчас я полностью сойду с ума. О, и следова­тель здесь, значит, пришел и мой черед". — "Да не бойся ты, глупец. Мы решили тебя навестить, а ты устраиваешь истерику, лучше пригласи нас к столу и угости". — "Сейчас, слуги, подойдите сюда, подайте все необходимое, у меня гости". Даврий не выдержал: "Я что, сюда гулять пришел?" — "Молчи, молчи, — успокоил его Корнилий, — просто давай понаблюдаем, я даже не знаю как и назвать их... в общем, царями".

— "Да, были они царями, да все иссякли не только как цари, но и как люди, — подумал Даврий, — а сейчас мне очень жалко смотреть на них, какие они..."

— "Даврий, бери вино". — "Извините меня, я заду­мался. За что будем пить?" — "За что угодно". — "Что ж, тогда за справедливость в нашей жизни, дабы мы никогда не ошибались сами в себе и тем более в своих чувствах ко всем людям". Даврий выпил к по­смотрел на сидящих, потом сказал: "Я пью с добром и злом, ибо вижу пред собой и то и другое. Лично я не хочу, чтобы все объединилось. Хочу лишь одного, чтобы во все века преобладало лишь только добро. Вы, да, именно вы, Понтий и Антипа, могли бы все переина­чить, вот смотрю на вас, вы же слабые в душе своей, но смогли убить Бога, я повторяю, Бога. Зачем вам нужно было? Ведь никакой корысти не имели для себя. И я, как человек, познавший бессмертие, с уверенностью могу сказать, что вы сотворили глупое, вы убили то, что было рождено не вами, и вы понесете наказание, и я убежден, что оно коснется каждого из вас. Я вот думаю, пусть пройдет полторы тысячи лет или больше, но ваши имена народ будет помнить. Мое-то, может, и не узна­ют, но ваши будут царить на Земле". — "Даврий, из­вини меня, а как же я?" — "О, Корнилий, о себе по­молчи. Ты не царь, ты воин, очень добрый воин, одним словом говоря — "Соломон".

"Даврий, но как нам искупить свою вину пред Бо­гом?" — "Учтите, я не Бог, Ему решать. Да, вы вместе со мной отправитесь в Рим, и там цари земные решат, что с вами делать. Но лишь земные цари решать бу­дут, а за небесными — все впереди. Ко мне недавно приходила женщина, насколько я помню, Мария Маг­далина, она при мне раздавила куриное яйцо, и из него появилась кровь. Она мне сказала: это то, что сделали с Иисусом. И она просила через меня: у нее есть при­хоть увидеться с Тиверием Кесарем и показать ему тоже самое. Я смотрел на ту женщину и думал: с чего мы появляемся? Да с того, что она мне показала. Не знаю, как отнесется Кесарь, но я лично верю в то, что что-то есть, но не наше, я имею в виду не нами сотво­ренное". — "Даврий, нам не понять, ибо мы можем только считать". — "Вот где ваша вина, считать, а чтить, что, об этом забыли. Ведь Моисей родился на вашей Земле и Иисус тоже. Я же следователь, но все-таки я человек, который хочет познать все не толь­ко об Иисусе, но и обо всех нас. Ведь живем-то на Земле. А откуда мы и зачем? Почему все это творим?"

— "Даврий, разве мы не понимаем?" — "Да, сейчас вы понимаете, но почему сорок дней назад все выглядело иначе? Убить человека, на мой взгляд, это что-то..." Ирод с Понтием покраснели. "Тем более убить то, что... в общем, Корнилий, идем отсюда". — "Нет, Дав­рий, останься здесь". — "Поймите вы меня, я человек, я всегда чувствовал, а в данный момент, я имею в виду с того дня, когда я узнал Иисуса, я стал... Мне трудно говорить, но скажу, я стал Богочеловеком. Понтий, от­веть мне, кто в зале твоей разодрал ткань надвое? Ты сам?" — "Нет, Даврий, сила какая-то". — "Антипа, ты видел в тот день затмение солнца?" — "Да, но то было не затмение". — "А что то было?" — "Я не знаю, что сказать. Одним словом, все померкло". — "Вам было страшно?" т— "Не то слово". — "Все это сделал синедрион?" — "Да нет, там одни нахалы". — "Кто же все мог сделать?" — "Даврий, наверное, Все­вышний". — Ну, хоть в этом мы стоим на одной ступени. Вы точно утверждаете, что все так и было?"

— "Да, Даврий, утверждаем, ибо своими глазами виде­ли". — "Вот сейчас вы верите Иисусу?" — "Конечно, верим". — "А раньше, почему?" — "Лучше нас не спрашивай". — "Но ведь вы же люди". — Да, мы люди, но народ требовал своего. — "Что именно?" — "Чуда". — "Да что, вы все с ума посходили на чуде? Чудо был человек, но чудесами из чудес оказались вы. Посмотрите, сколько знахарей живет, но вы тронули единого. Почему не взяли любого из знахарей и не... хотя мне трудно говорить... Вот именно, попали на Иисуса". — "Даврий, но ведь Сафаит..." — "Где он, тот Сафаит? Ах да, я все помню. Но вы — цари, а не тот духовный одуванчик были в то время". — "Что народ потребовал, то и произошло, насколько мне изве­стно". — "Варавва хотел познать участь Иисуса". — "Неужели?" — "Нет, Даврий, сам народ потребовал".

— "Скажите, вам не скверно сейчас на душе?" — "Да хуже уж не может быть". — "Вы все ведали и знали. Почему скрыли от римских властей? Пока в этом ваша вина. Но если бы было все иначе, вы бы сейчас в таком положении не находились. Лично я, как человек, не могу относиться ко всему этому равнодушно. Конеч­но, я понимаю, я следователь, вижу, какое отношение создалось у людей ко мне, но я лишь только следова­тель, а Он был, да и остался, Богом. И сейчас мне все понятно. Вот если бы я сейчас заявил пред вами, что я Бог, то вы бы меня съели живьем". — "Даврий, успо­койся". — "Корнилий, ты видел то, что творил Иисус?"

— "Да". — "Неужели наша всего того не стоит?" — "Я не понял тебя". — "Извини, я имел в виду, наша жизнь стоит всего того, что есть там. Так, давай лучше уйдем". — "Быть по-твоему. Понтий, Антипа, изви­ните, мы уходим". — "Но все-таки я не прощаюсь с вами, ибо я убедился, какие вы люди". Даврий шел впереди. "Не спеши". — "Корнилий, прости меня. Если в меня вселился бес, хотя нет, это Бог во мне говорит". — "Даврий, успокойся, прошу тебя. То со­весть твоя говорила". — "Да, моя-то говорила, а их совесть — молчала". — Еще раз прошу тебя, успо­койся. Смотри, вот идут женщины". — "Ну и что ты хочешь сказать этим?" — "Ничего, ты же мужчина. Давай что-то предпримем". — "Хорошо. Мир вам. Красивые такие, куда вы следуете?" Они посмотрели на Даврия: "Туда, где нас ждут". "Корнилий, мне стыдно, а вообще-то постой. Ну, Осия молодец, ведь они к нему спешат, точно". — "Даврий, а почему их две?" Даврий подумал и посмотрел на Корнилия: "А почему должна быть одна? Ведь Осия долго никому не был нужен, вот поэтому их две". Корнилий засмеялся: "Ну, дай Бог ему здоровья. Даврий, идем, идем". — "Корнилий, по­слушай, их две — он один". — "Слушай, осел, идем".

— "Наверное, не я осел, а Осия". Они рассмеялись: "А может, они пошли не к Осии? Как бы ни было, идем ко мне, ибо ты мой самый дорогой человек".

"Понтий, что то было? Проверка на наше созна­ние или что-то другое?" — "Антипа, наверное, что-то другое". — "Но раз что-то другое, давай выпьем вина".

— "Да я-то не против, только как Клавдия к этому отнесется?" — "Да точно так, как и раньше". — "Да нет, Антипа, она изменилась за последнее время, кста­ти, я тоже. Вот только у тебя вид очень неважный". — "Ничего, Понтий, все образуется, но мне очень трудно, очень, очень. А как ты домой пойдешь в таком виде?"

— "Я не знаю, но пойду, ибо Клавдия меня другим не примет". — "Понтий, ступай и от моего имени поце­луй Клавдию. Скажи ей, что мы еще держимся, хотя на одной нити самотканой".

"Мама Мария, ну что, осталось немного времени, и Я..." — "Иисус, молчи. Я знаю, что будет после второго восхода солнца, а это значит, что послезавтра". — "Да, Мама". — "Как Мне нужно вести Себя в те дни?" — "Очень просто, главное, не волноваться". — "Как же не волноваться, посмотри на Александра, он не в себе". —“Мама, Я все вижу. Мне больно, ибо во Мне Твоя кровь течет и она красного цвета, цвета Божьего и истинного. Болью Своей Ты не сможешь смягчить Мой уход, Мое вознесение в Царствие Небесное. Мама, ведь всем пред­стоит вознестись туда". — "Иисус, Я все понимаю, для каждого это тяжело, Я имею в виду тяжесть утраты". — "Мама, теряем мы тело, но находим душу". — "Иисус, да не в том дело. Дело в Тебе, Моем Сыне". — "О, Отец наш Всевышний, успокой наш род, ибо со слезами Я уйду к Тебе". — "Иисус, не говори об этом, тем более при Мне. Я Твоя Мать, и у Меня есть чувство женщины, которая родила Тебя и любит Тебя больше, чем кто другой". — "Мама, извини Меня и еще раз извини. Я... Но Я тоже нервничаю". — "Молчи, Иисус, смотри, Петр и все Ученики идут сюда. Но почему они все с цветами? Да и где сейчас они смогли достать их?" — "Мать Ма­рия, поздравляем Тебя..." — "С чем?" — "Ну разве Ты забыла, ведь сегодня же Твой день рождения". — "Вар­нава, не стесняйся, входи, смотри, цветы, ведь они от нас двоих". — "Мама Мария, я Тебя поздравляю, хотя не так, как в тот первый раз, но все-таки мы с Варнавой Тебе дарим цветы. И вот мы с ним из дерева вырезали Твой... Твое, извини нас. Мама, может не похожа, но это Ты". Мария заплакала. "Да-да, это Я, Павел, Варнава, дети все Мои, спасибо вам, за все спасибо вам. Главное, что вы уделили Мне внимание".

"Мамочка, но у Меня для Тебя особенный сюрп­риз. Он впереди". — "Спасибо, Иисус, но как же Я могла забыть об этом". — "Мама, да не в том дело, главное, что мы не забыли. Но Мой подарок будет превыше всего". — "Иисус, прошу Тебя, не думай об этом". — "Нет, то, что Мне под силу ради Тебя Я все сделаю". Ей в тот момент захотелось чего-то необык­новенного, она притронулась рукой к перстню. "Сей­час сама попрошу того, чего желаю". Но после переду­мала: нет, не стоит, ибо все будет так, как сказал Иисус.

"Мать Мария, у Тебя все готово?" — "Да нет, но сейчас. Мария, Симона, Магдалина! У Меня же сегод­ня..." — "Мария, да мы знали обо всем и приготовили Тебе вот это". — "О, Всевышний, что за чудо?" — "Это хлеб, но он с рыбой". — "Все равно чудо". — "Женщи­нам — женское, мужчинам — все достойное". — "Мать Мария, но разве мы..." — "Хорошо, хорошо. Павел, при­неси мелех с вином". — "Тот, что подарил нам Иосиф?" — "Да-да. Магдалина, а почему Симона стоит в сторо­не?" — "Мария, знаешь, у меня брат болен и очень силь­но". Иисус подошел к Симоне: "Что случилось?" — "У него кровь идет изо рта и сильный кашель". — "Не беда". — "Иисус, прошу Тебя, помоги ему". — "Что ж, приведи его ко Мне, но чтобы никто не видел". — "Хорошо, Иисус, он уже здесь".

— "Назарий, сколько ты пьешь вина?" — "Учи­тель, очень много". — "Прекрати, ибо ты можешь уме­реть". — "Но как?" — "Очень просто, лишь стоит тебе взглянуть на мелех с вином, тебе сразу станет плохо". — "Иисус, не поможет". — "Будь уверен во Мне, ибо Я понапрасну ничего не говорю". — "Но раз так, пусть будет по-Божьему". — "Да нет, в Божьих руках душа, а вообще ты прав. Назарий, ты Мне ве­ришь?" — "Да, Иисус". — "Считай, с этого момента твоя болезнь покинула тебя".

— "Мама, смотрю Я на людей, какие бы они ни были, но с ними приятно находиться". — "Иисус, а со Мной?" — "Мамочка, но ты же для Меня... Вспомни, когда Я был еще ребенком и мы следовали с Тобой по улицам Иерусалима, нас тогда считали..." — "Иисус, не нужно об этом". — "Но Я же помню... Да, Мама, было очень трудно, жизнь все-таки прошла, но не стороной. Жизнью Я был рожден и уйду в эту жизнь навсегда, а вы вместе со Мной". — "Иисус, Сынок, давай лучше будем веселиться, ведь сегодня же Мой праздник, а вместе с ним и Твой же". — "Мама, Я понял все. Петр, Иаков, Матфей, давайте оставим все обыденное и уделим свое внимание женщине, которая является для нас Мате­рью". — "Иисус, мы все поняли".

РИМ. Нерон волновался. Неведомая сила вела его в какую-то бездну, сам дьявол посетил его. "Как же быть, как поступить?" — думал он. Тиверий же представлял все по-своему. Среди членов собрания велись шумные разговоры. Получилось так, что все члены сената обвиняли Нерона в содеянном. Но боя­лись высказать ему в лицо.

Рим — шумный город, полнился всяческими слухами, и слухи искажались, принимали свой вид. Народ еще полностью ничего не понимал, но представление о Боге земном уже имел. Имя Иисус звучало везде, но оно пока произносилось тихо. Священники избирали всякие пути, дабы осквернить имя Христово, у них пре­достаточно было силы и средств. — "Клавдия, что ты сделала со мной, в какое положение поставила ты меня?"

— "А что случилось?" — "Знаешь, на меня люди смотрели как на последнего безумца". — "Но ты хотя бы прочувствовал, что ты тоже человек?" — "Да, я прочувствовал, но только униженным". — "А они, по-твоему, кто они? Ты все время считал себя властели­ном, таким легко быть, а вот наоборот трудно. И лично мое мнение: нужно на себе испытать, дабы понять все".

— "Дай мне переодеться. И вообще, почему ты все время меня стараешься чему-то учить?" — "Да я не стараюсь тебя учить, я хочу, чтобы ты понял весь смысл жизни нашей". — "Клавдия, мне кажется, что уже поздно, именно для меня. Ибо, чтобы все понять, нужно свою жизнь прожить заново, с самого начала ее". — "Ну вот, а ты говоришь, что ничего не понял. Все ты понимаешь прекрасно, только гордость губит тебя сво­им тщеславием". — "Клавдия, я прошу тебя, ибо с меня хватит уже".

— "Мама, вот и прошло веселье в честь Твою".

— "Было все прекрасно, спасибо Тебе, Иисус. Я даже не ожидала, что все так произойдет". — Ну, чему следует быть, то и случится". — "Павел и Варнава — молодцы". — Да, Мама, они молодцы. А самое глав­ное, что они у нас очень умные и доброжелательные, как и все Ученики Мои. А сейчас, Мама, Я попрошу Тебя: выйди из дома к тому дереву, над которым буй­ствовал огонь". — "Иисус, а зачем?"" — "Но Я же обещал Тебе, что Мой подарок за Мной". — "Сынок, Мне почему-то страшновато". — "Мама, но Я же..."

— "Да-да, Иисус".

Мария волновалась, ибо не знала, что произойдет с ней сию минуту. Она подошла к дереву. "Мария, здравствуй". — "Боже, Иосиф, ты?" — "Да, Мария, мне позволено побыть с Тобой немного". — "Иосиф, Я даже не знаю, что и сказать. Можно ли Мне при­тронуться к тебе?" — "Да, Мария, только Ты не про­чувствуешь меня. Тело-то мое Ты знаешь где. Я лишь являюсь Духом Святым пред Тобой". — "Иосиф, как тебе там?" — "Да как Тебе сказать, порой грустно бывает, а в основном все хорошо. Конечно, сравнить с земным невозможно. И объяснить трудно. Но нас здесь много, и я часто встречаюсь с нашими родителями. Много беседуем по поводу вашей жизни, ибо видим, как вы живете". — "Иосиф, а не страшно ли тебе?"

— "Нет, Мария, страха нет, больше преобладает удо­вольствие, ибо мы здесь не чувствуем тяжести тела своего". — "Иосиф, как быть с Иисусом?" — "Мария, о Нем не беспокойся, мы ждем Его здесь. Конечно, я Тебя понимаю, но Ты, Мария, ничего не переиначишь, ибо все находится во власти Всевышнего. Мы с То­бой воспитали Иисуса, Он же сделал то, что было предначертано судьбой Его и волей Всевышнего. Так что, Мария, возьми себя в руки и не переживай, а мы все вместе будем ждать Твоего возвращения "домой", в благоприятную обитель". — "Иосиф, скажи Мне, а видел ли ты там Варавву, Иуду и Сафаита?" — "Мария, они пока находятся в чистилище, но Варавву я видел один раз. В тот момент он был вне себя, ибо сказал мне: я жду Иуду и Сафаита". — "Да, Иосиф, Я представляю, он им и там не даст покоя".

Date: 2015-07-10; view: 319; Нарушение авторских прав