Поверьте мне, принц, приготовьтесь к смерти. Вам и не приходится думать о защите. Тот, кто хочет вас погубить, сторонник правительства. Есть ли кто виновнее вас.» и т. д. 2 page

Такого рода наблюдения за пребывающими в особый отдел сотрудника­ми подтолкнули Станислава к написанию курса лекций, а фактически учеб­ника под названием «Красная контрразведка». Это был первый учебник для молодых чекистов. К сожалению, его никто почти не успел прочесть. Турло обвинили в нарушении конспирации, объявили выговор, а еще пахнувший типографской краской труд сожгли. Турло незамедлительно направил в Мос­кву рапорт на имя Феликса Дзержинского с просьбой расследовать проис­шедшее. Сразу заметим, что рапорт до председателя ВЧК не дошел, видимо был положен «под сукно» в аппарате Генриха Ягоды. Зато самого Турло в этом же аппарате признали «засидевшимся в Москве» (и это после восьми месяцев нахождения на фронте) и перевели по службе как можно дальше от столицы — в Туркестан и назначили председателем Ферганской ЧК. На этой должности он пробыл недолго. В середине марта 1921 г. произошла траге­дия — секретарь ЧК, как потом выяснилось, психически больной человек, зашел в кабинет начальника и произвел в Станислава четыре выстрела из револьвера. Все пули попали в цель, и только волею Божьей он остался жив.

После длительного лечения Турло возвращается в строй и возглавляет контрразведывательное отделение в полномочном представительстве по За­падному краю.

В Смоленске Турло трудился до августа 1924 г., когда настоял на своем увольнении из органов госбезопасности. Чтобы понять, почему он расстался с полюбившимся делом, достаточно прочитать его подробную автобиогра­фию. Вот фрагмент из нее.

«На ограничение моей инициативы в работе никаких фактов не имею. Мой прямой начальник товарищ Апетер, как и все разумные администрато­ры, дает возможность проявлять инициативу. Однако существующая систе­ма кустарничества, бездарности и всяческих кавалерийских набегов с бес­конечной канцелярской волокитой, которая из центра давит со всей тяжес­тью, разрушающей все намерения, нарушающей всякую планомерность в работе, вследствие чего не может быть успешной. Лично я слишком истре­пался, устал от всей этой систему ГПУ, которая меня тяготит. Пришел в орга­ны ВЧК полный энергии и энтузиазма, а в настоящее время во мне ничего не осталось...»

В завершение краткого биографического очерка не лишним будет отме­тить два факта.

Первый. Основополагающим документом, на котором следователи по­строили обвинение Станиславу Турло в контрреволюционной деятельности, явился протокол заседания Пензенского губкома за сентябрь 1918г. Из его текста ясно, что председатель губисполкома Турло не поддержал резолюцию об объявлении красного террора в связи с убиством Урицкого и покушением на Ленина.

Второй. После указанного ранее инцидента вокруг напечатания брошю­ры «Красная контрразведка» Турло не оставлял попыток создать труд о борь­бе со шпионажем и уточнить статьи советских законов того времени, имею­щих отношение к этой борьбе. Он напечатал ряд материалов в еженедельни­ке «Советская юстиция» и на основании изложенных им доводов ВЦИКиз- менил диспозиции ряда статей уголовного кодекса.

А в 1924 г. в типографии полномочного представительства ОГПУ по Западному краю была отпечатана под грифом «Секретно» настоящая кни­га. Автор в силу природной щепетильности включил в качестве соавтора И. П. Залдата, помогавшего ему лишь в подборе и обработке материалов.

Теоретические выкладки чекиста Турло, добросовестно использовав­шего соответствующие наработки своих предшественников преимуще­ственно из чуждого ему лагеря, поражают сегодня не своим утопизмом (со­здать «красную», т. е. сугубо классовую, пролетарскую разведку и контр­разведку, чего по определению быть не может). Он усвоил главное: государ­ство, в том числе и коммунистического образца, в целях самосохранения должно иметь хорошо организованные спецслужбы, действующие на про­фессиональной основе. А для этого надо хорошо знать опыт прошлого. Пропагадистская риторика и коммунистическая фразеология, идеологе- мы и рекомендации в духе «мировой коммунистической революции», свой­ственные писаниям партийных авторов того времени, явно стушевывают­ся в свете такого вывода. Кому-то из современных ученых принадлежит примечательная мысль, которую уместно привести здесь: «История не уми­рает. Она обладает такой плотью и тканью, что никакими революциями невозможно порвать эту связь, она живет в каждом из нас». История спец- лужб в том числе, добавим мы.

Уместно дополнить наше предисловие сведениями биографического ха­рактера об А. И. Куке (возможно и другое написание: Кукк), на чьи «Конс­пекты лекций» по разведке Турло часто ссылается как на авторитетный ис­точник

Кук Александр Иванович (1886-1932) — сотрудник советской воен­ной разведки. Эстонец, из рабочих. Окончил юнкерское военное училище. Участник Первой мировой войны, штабс-капитан. В 1918 г. окончил Ака­демию Генерального штаба. (Возможно там могли пересечься его жизнен­ные пути с П. Ф. Рябиковым.) С 1918 г. в Красной армии (начальник разве - дотделения штаба военного совета Смоленского района, затем штаба За­падной армии). С марта 1919г. начальник оперативного отдела штаба Эст- ляндской армии. В июле — начальник штаба южной группы войск 7-й ар­мии, затем начальник оперативного отдела штаба 15-й армии, начальник штаба, командир 15-й армии. (В это время здесь были особистами и Бер- зин, и Турло.) Награжден орденом Красного знамени. С сентября 1920 по апрель 1921 г. — командир 16-й армии. После войны помощник начальни­ка разведывательного управления (отдела) Штаба РККА. Считается од­ним из создателей Разведупра, поставил в нем работу информационно-ста­тистического отдела. С 1931 г. на военно-дипломатической работе. С 1931 по 1932 г. — военный атташе в Японии[5]. Уверены, немногочисленные труды А. И. Кука могли бы стать частью очередного тома «Антологии», если бы соответствующее ведомство сочло возможным сделать их достоянием ши­рокой общественности.

Три автора — три трагические судьбы переломной эпохи. Три книги — три вехи одного явления, история которого уместилась в короткие хроноло­гические рамки — неполные полтора десятилетия. Ориентируясь по этим вехам, легко прослеживается путь, пройденный русской мыслью поистине семимильными шагами в познании специфической отрасли государствен­ной деятельности. От осознания спецслужб как некоей объективной реаль­ности планетарного масштаба до разработки прочных основ их функциони­рования, и даже первая попытка заглянуть, так сказать, «за горизонт», в ком­мунистическую даль. Только прикоснувшись к этим воскресшим из небы­тия книгам — замечательным документам прошлого, сгусткам беспокойной и ищущей человеческой мысли, по-настоящему осознаешь, каким без них плоским и серым был исторический ландшафт российских спецслужб. Лю­бые их дела, все еще закрытые во многих аспектах, становятся осмысленны­ми, понятными и многомерными, когда им сопутствует серьезная теорети­ческая мысль и добросовестный историко-аналитический анализ. Публи­куемые работы служат этой цели.

Готовя настоящее издание, Общество историков отечественных спец­служб руководствовалось благой задачей — помочь исследователям расши­рить рамки познания одной из важных составляющих нашей отечественной истории.

Президент Общества историков отечественных спецслужб

кандидат исторических наук А. А. Зданович

В. Н. Клембовский

ТАЙНЫЕ РАЗВЕДКИ (ВОЕННОЕ ШПИОНСТВО)

В. Н. Клембовский

ТАИНЫЯ

РАЗВЕДКИ.

(ВОЕННОЕ ШПИОНСТВО)

2-е ИЗДАНИЕ (дополненное и переработанное).

В. Н. КЛЕМБОВСКИЙ.

Комиссионеръ Военно-Учебныхъ заведенш. С.-Петербургъ, Колокольная, № 14. 1911

Предисловие к 1-му изданию

Во всех руководствах по тактике, стратегии, в пособиях для производ­ства военных рекогносцировок и т. п., упоминается, что для получения све­дений о противнике и местности можно пользоваться услугами шпионов. Наша военная литература не идет дальше подобных кратких указаний, меж­ду тем как в иностранной, в особенности французской, вопрос о военном шпионстве разработан довольно подробно. Имея это в виду, решаемся поде­литься с читателем теми сведениями, которые нам удалось собрать. Вероят­но, найдутся лица, которые скажут: «Как можно писать о столь позорном деле, как шпионство! Как можно проповедовать его!» — Почему же нет? Ведь сведения о противнике составляют основу каждого шага на войне, а следо­вательно все средства, клонящиеся к сбору их, должны быть разработаны возможно полнее, что послужит залогом успешного применения их наделе. Ведь в военное время начальник каждого самостоятельного отряда сочтет себя не только вправе, но и обязанным воспользоваться услугами лазутчи­ков, даже в том случае, если он не будет сочувствовать их ремеслу. А если это так, то желательно, чтобы вопрос о тайных разведках подвергся гласному обсуждению в мирное время. Читатель, который согласится с таким взгля­дом, наверно не осудит нас за первую попытку в этом направлении.

Да и самое шпионство не так позорно, как кажется с первого взгляда. Отрешившись от предвзятых убеждений и огульного осуждения, невольно приходишь к тому заключению, что могут быть случаи, когда деятельность лазутчика не заключает в себе ничего преступного и, скажем даже больше — достойна поощрения. Мысль эта не нова, она не раз высказывалась извест­ными писателями и мыслителями.

С 1815 г. до 1871 г. во Франции почти совсем не пользовались услугами лазутчиков, и когда речь заходила о них, каждый считал долгом высказать свое негодование, подчас и напускное; лица, проповедовавшие тайные раз­ведки, встречали сильный отпор и подвергались резкой критике. Но факты доказали справедливость их слов, и после франко-прусской кампании про­изошел решительный переворот: французы занялись изучением вопроса о военном шпионстве и поставили себе задачей не только не отстать в этом отношении от своих соседей, но даже превзойти их.

Нам могут сделать еще упрек в том, что мы придаем чрезмерное значение тайным разведкам. Во избежание этого оговариваемся, что отнюдь не равня­ем шпионства с кавалерийскими разведками, которые незаменимы. Но не всегда есть кавалерия под рукой, а с другой стороны, есть данные, которых не выяснит никакая кавалерия; так, например, в период стратегического развертывания армии пленные вместе со шпионами представляют чуть ли не единственное средство к сбору сведений о противнике (г. Леер). Следова­тельно, не возлагая чрезмерных надежд на тайные разведки, нельзя и отри­цать пользы их.

В заключение позволим себе повторить слова г. А. Скугаревского: «В военное время надо пользоваться всеми средствами, всеми даже ме­лочными обстоятельствами, чтобы склонить успех на свою сторону; такие мелочи в сумме составляют нечто большое. Будет очень жаль, если мы, пре­небрегая тем, о чем говорила нам военная литература в мирное время, увидим пользу предлагаемого лишь на войне, после удачных результатов его у про­тивника. Тяжело учиться только собственным опытом...»

В. Клембовский.

Предисловие ко 2-му изданию

В течение 18 лет, протекших со времени первого издания труда о тайных разведках, военное дело значительно усложнилось, вооруженные силы по­чти всех государств увеличились и попутно с этим возросло и усовершен­ствовалось шпионство как средство узнать военные тайны соседей.

Минувшая Русско-японская война доказала, какое значение придава­лось этому средству нашими тогдашними врагами и какую пользу они из­влекли из него. Тем не менее, насколько нам известно, ни в нашей, ни в ино­странной военной литературе новых трудов по этому вопросу не появлялось, если не считать отдельных газетных статей и книги Лануара, не имеющей характера систематического военного исследования. Все изложенное в свя­зи с тем сочувственным приемом, который был оказан первому изданию Тай­ных разведок у нас и за границей, побудило нас пересмотреть его и выпустить второе издание, дополненное и в некоторых частях заново переработанное.

Рациональная постановка шпионства требует, как и всякая отрасль во­енного дела, предварительного основательного изучения вопроса.

Цель предлагаемой книги — помочь этому изучению.

В. Клембовский.

10 апреля 1911 г.

Цель военного шпионства. - Мнения военных писателей о пользе и необходимости его. - Краткие исторические данные о применении военного шпионства в различные эпохи. - Общие выводы

Пока идеи о всеобщем разоружении и о всесветном мире не вышли из области мечтаний, каждое государство должно быть готово к войне со свои­ми соседями. Готовность выражается не только в соответственном вооруже­нии, снаряжении, обучении и организации армии, в фортификационном уси­лении своей пограничной полосы, и т. п., но и во внимательном изучении средств борьбы сопредельных государств. Пренебрежение к силе соседа мо­жет иметь гибельные последствия для страны; так, в 1870 г. Франция не зна­ла немецкой армии, опрометчиво ввязалась в борьбу и в результате была раз­громлена; то же повторилось и с нами: семь лет тому назад мы не знали япон­цев, считали их армию слабой и плохо подготовленной, думали легко и быс­тро расправиться с нею и... потерпели полную неудачу.

Сильное развитие железнодорожных и телеграфных линий, прогресси­рующий рост прессы, обсуждение государственных вопросов в парламентах и сеймах значительно облегчили изучение соседних стран, приподняли заве­су над тем, что прежде держалось в секрете; так, например, производитель­ность края, провозоспособность железных дорог, система комплектования армии и тому подобные сведения, имеющие большое значение на случай вой­ны, могут быть почерпнуты теперь из официально объявляемых распоряже­ний и отчетов соответствующих министерств. Но наряду с этим существуют такие данные, разглашение которых недопустимо ради безопасности госу­дарства; и насколько одно государство заинтересовано хранением в тайне сведений, касающихся его, настолько соседнему правительству выгодно еще до войны раскрыть эту тайну.

Главнейшие секретные данные, которые желательно добыть еще в мир­ное время, могут быть сведены в четыре группы: сведения о вооруженных силах соседних государств, сведения о местности в предполагаемом районе военных действий, сведения о населении и, наконец, сведения о производи­тельности края.

1) Вооруженные силы сопредельного государства должны быть изучены в отношении следующих секретных данных: степень обучения войск, дух каж­дой войсковой части, общая характеристика корпуса офицеров, подробная оценка высших начальствующих лиц, характер каждого из них, темпера­мент, недостатки и служебные качества; предполагаемый план перевозки войск к границе, пункты сосредоточения и время готовности к открытию военных действий; меры, которые предполагает принять соседнее государ­ство, чтобы помешать нашей мобилизации и замедлить ее; состояние и во­оружение крепостей и укрепленных пунктов; новейшие технические усовер­шенствования, например, в области воздухоплавания, и т. п.

Обязанность доставлять военным министерствам указанные сведения ложится на посланников^[6], консулов, военных агентов и офицеров, офици­ально командируемых в другие государства. Нои для этих лиц почти един­ственное средство получения нужных данных заключается в том, чтобы об­ратиться к услугам шпионов.

Полковник Роллен, стоявший одно время во главе бюро, ведавшего контр­шпионством во Франции, свидетельствует, что обстоятельные донесения гер­манских дипломатов и консулов служат ценным подспорьем и дополнением к сведениям, добываемым тайной разведкой немецких военных властей; многие из названных лиц, не в пример нашим дипломатам, не особенно стес­нялись в выборе средств для достижения преследуемой цели; некоторые из консулов и торговых представителей являлись настоящими руководителями тайной разведки.

Во время самой войны в отношении вооруженных сил врага капиталь­ное значение приобретают следующие вопросы: где и в каких силах нахо­дится противник, что он делает теперь и что намерен делать в будущем? «Если бы знать всегда и заблаговременно намерения противника, то можно было бы заручиться превосходством даже при численно слабейшей армии»^[7]. «Сведения о неприятеле ложатся в основу каждой идеи и каждого действия на войне»^[8].

Бесспорно, что лучшее средство для выяснения этих данных заключает­ся в высылке вперед кавалерии, составляющей глаза армии. Но нередко раз­решение такой задачи в полном ее объеме не под силу кавалерии, не говоря уже о тех случаях, когда при отряде почему-либо нет кавалерии.

В кампании 1870—1871 гг. многочисленная германская кавалерия нахо­дилась в особенно благоприятных условиях: неприятель не оказывал ника­кого противодействия ее рекогносцировкам; французская кавалерия, не от­ходившая ни на шаг от своей пехоты или бесполезно слонявшаяся между колоннами, как бы совсем отсутствовала. Соответствовали ли этой обста­новке результаты деятельности германской конницы?

3 августа начальство 3-й немецкой армии, авангард которой находился в 10 верстах от французов, не имело достаточных сведений о противнике, что ясно видно из диспозиции на 4-е число. Вследствие этого 4 августа под Вей- сенбургом 8 французских батальонов в течение шести часов держатся про­тив 32 прусских и затем спокойно отступают с поля сражения.

Тотчас после боя прусская кавалерия теряет след отошедшего противни­ка. В результате на другой же день, 5 августа, не зная в точности, какие силы стоят у Верта, и совершенно ошибочно предполагая присутствие значитель­ного отряда за Гагенауским лесом, начальство 3-й армии отдает очень не­определенную диспозицию и разбрасывает свои войска на два фронта. В ра­зыгравшемся затем сражении не принял участия почти целый германский корпус, а армия Мак-Магона временно избавилась от плена.

15 августа главная немецкая квартира находилась в полном неведении относительно положения армии Базена, а между тем в ее распоряжении на­ходилось 220 эскадронов, и расстояние, отделявшее немцев от ближайших неприятельских корпусов, равнялось только 6—8 верстам. В результате 16 ав­густа 67 тыс. немцев приходится сдерживать натиск 130 тыс. французов.

Таких примеров в войну 1870 г. мы видим много. Правда, что неудовлет­ворительная работа немецкой конницы объясняется недостатком предпри­имчивости ее начальников и отчасти несоответственной ее организацией и плохим вооружением. Во вторую половину кампании кавалерийское началь­ство уже усвоило себе правильный взгляд на задачи конницы, и результаты не замедлили обнаружиться^[9]. Но даже в первые периоды войны вышеука­занные недостатки с избытком вознаграждались крайне благоприятной об­становкой, на повторение которой впредь отнюдь нельзя рассчитывать.

В большинстве случаев даже самая предприимчивая кавалерия не сможет разгадать намерений противника, не сможет заглянуть вглубь его расположе­ния; она только разъяснит его силы и расположение на фронте и на флангах (что мы замечаем у немцев в период их действий против Мак-Магона с 24 ав­густа по 2 сентября). Между тем шпион имеет возможность забраться в тыл противника, рассмотреть все подготовительные работы, совершающиеся там, и своевременным извещением своей армии упредить донесения кавалерии.

Наглядное доказательство этому находим в минувшей нашей кампании. В декабре 1904 г. наши шпионы донесли о появлении значительных япон­ских сил в д. Сяобейхэ, к западу от железной дороги Ляоян — Мукден; в январе 1905 г. шпионы же сообщили о подготовке японцами железной доро­ги Гаубандзы — Синминтин для массовой перевозки войск; наконец, 3 фев­раля они донесли о движении 4 тыс. японцев на Синминтин, в обход нашего правого фланга. Уже по этим данным можно было с уверенностью сказать, что японцы готовятся нанести главный удар на наш правый фланг. Первые же сведения от кавалерии о наступлении армии Ноги поступили только 14 февраля, когда обход вполне назрел.

Вторым средством для выяснения обстановки, т. е. сил, расположения и намерений противника, служат извлечения из иностранных газет, журналов и из перехваченной официальной и неофициальной неприятельской коррес­понденции. Конечно, возможны случаи получения таким путем весьма важ­ных сведений; так, о движении Мак-Магона из Реймса в 1870 г. немцы узна­ли из лондонской депеши. Но в общем подобные случаи очень редки и на них отнюдь нельзя рассчитывать.

Столь же малонадежно третье средство ориентировки, заключающееся в опросе местных жителей, дезертиров и пленных. Местные жители несведу­щи в военном деле и склонны к преувеличению; дезертиры рисуют все в мрач­ном виде, чтобы оправдать свою измену; пленные малоразвиты или обрат­но — интеллигенты; в первом случае их показания очень малосодержатель­ны, во втором — они упорно молчат или же умышленно искажают истину.

На основании приведенных соображений едва ли нужны особые доказа­тельства пользы правильно организованного шпионства в военное время. Оно безусловно необходимо при обороне, осаде или блокаде крепостей, ук­репленных позиций и при подобных действиях, связанных с продолжитель­ной остановкой войск на месте. Во всех остальных случаях оно составляет большое и необходимое подспорье к кавалерийским разведкам и имеет тем большее значение, чем слабее, численно или количественно, наша кавале­рия по сравнению с неприятельской. Один надежный лазутчик, знакомый с военным делом, может добыть и передать такое важное сведение, которого не доставит целый ряд образцово организованных кавалерийских разведок. Шпион может не только увидеть, где и в каких силах находится в данную минуту неприятель, но и услышать, что именно он намерен предпринять. Если кавалерия — это глаза армии, то лазутчики — ее уши.

2) Знание местности оказывает также большое влияние на ход военных действий. Уже в мирное время необходимо тщательно изучить театры пред­полагаемых войн, отметить важные оборонительные линии, особенно силь­ные позиции, ознакомиться с сетью железных дорог и вообще путей сообще­ния, с проходимостью гор, рек, лесов и болот; короче — необходимо иметь подробные географические и топографические сведения о сопредельных с ними государствах, а также возможно полные планы и карты. Эти данные, полученные путем гласным, должны быть проверены и до мельчайших под­робностей дополнены путем негласным, что возможно сделать в мирное вре­мя только через посредство лазутчиков.

«Для ознакомления с известной страной с военной точки зрения одних карт недостаточно, — говорит Рюстов^[10]. — Они не могут дать тех подробно­стей, знание которых необходимо военному. Даже по лучшим топографиче­ским картам нельзя составить себе достаточно ясного понятия о конфигура­ции гор и их доступности, о свойстве рек и их проходимости, о железных дорогах и искусственных сооружениях, наконец, об устройстве укреплен­ных пунктов. Соответствующие подробные данные могут быть добыты в мирное время посредством наведения всевозможных справок, изучения спе­циально относящихся до этого сочинений и помощью рекогносцировок, производимых путешествующими офицерами».

Война 1870—1871 гг. убедительным образом доказала, что немцы умеют переходить от слов к делу. «Небезызвестно, — говорит генерал Войде^[11], —что немецкое начальство простирало вообще прозорливость свою до того, что заблаговременно, еще до войны, изучило все обстоятельства так точно и под­робно, до малейших мелочей, что оно не раз у Меца заранее указывало своим разъездам пункты, с которых открывался большой кругозор на окрестности».

Приведем еще два факта. 31 августа 1870 г., находясь с армией у Седана и рассчитывая отступить на Мезьер, Наполеон и Мак-Магон были уверены, что немцы не помешают этому движению, причем император особенно на­деялся на то обстоятельство, что им неизвестно существование дороги из С.-Манж через С.-Альбер и Вринь-о-Буа, так что отступление французской армии по правому берегу Мааса будет для немцев полной неожиданностью. Император сам нанес эту дорогу на лежавшей перед ним карте, на которой она не была указана. «Но император сильно заблуждался, — замечает Офи­циальная прусская история войны 1870—1871 гг., — эта дорога была уже обо­значена на картах, выданных немецким войскам».

Несколько позже штаб французской Луарской армии руководствовался картой, изданной в Глогау и представлявшей копию с той же карты француз­ского издания; но на первой были указаны все железные дороги, которыми пользовались французы для перевозки войск при объявлении войны, между тем как на второй, т. е. на составленной и изданной во Франции, железные дороги вовсе не были обозначены.

3 и 4) Последние две группы сведений, знание которых необходимо для правильного направления военных действий, составляют все данные, каса­ющиеся населения и производительности известного края, как то: примерная густота населения, состав его по племенам и вероисповеданиям, настроение жителей, их нравы и обычаи, род занятий, степень зажиточности; админист­ративное устройство края, количество и характер населенных пунктов, и т. д.

Полиен говорит по этому поводу следующее: «Каждый полководец, на­чинающей войну с какой бы то ни было нацией, должен основательно изу­чить ее обычаи, учреждения и наиболее свойственные ей военные хитрости»^[12].

Донесения посланников и военных агентов, географические, статисти­ческие и этнографические очерки, официальные отчеты и тому подобные документы дают обширный материал для ознакомления с населением и про­изводительностью края. Но и в этом отношении деятельность шпионов мо­жет принести несомненную пользу. Живя за границей и действуя в извест­ном, сравнительно ограниченном районе, они уже в период мира завязывают сношения с более влиятельными лицами, стараются приобрести их доверие, тщательно изучают характер населения, намечают лиц, которые могут быть полезны войскам в военное время в качестве проводников, заложников или шпионов; одним словом, они делаются своими людьми в этом крае и, до­ставляя важные сведения содержащему их правительству, тем самым созда­ют себе прочное основание для деятельности во время самой войны.

Имея в виду именно такую цель, тайный агент Бисмарка, некто Штибер, в 1864 и 1865 гг. организовал в Богемии шпионство на строго обдуманных началах. Результат ярко сказался в 1864 г., во время австро-прусской войны. «По свидетельству Бисмарка, Мольтке, фон дер Гольца, бывшего герман­ским послом, прусского консула Рамберга и корреспондентов всех газет, в том числе и французской le Siucle, следовавших при прусской армии, никак нельзя было рассчитывать, что ей окажет такие громадные услуги один чело­век, заблаговременно объездивший и изучивший театр военных действий и поставивший на всех стратегически важных пунктах своих надежных лю- дей-шпионов, которые через шесть месяцев оказались на указанных им ме­стах. На каждом ночлеге квартиры для генералов и их штабов были заранее отмечены; крестьянин в блузе и в сабо (деревянные башмаки) выходил на встречу авангардам, где ему связывали руки по заранее составленному уго­вору; затем этот «крестьянин», а в действительности шпион, под влиянием притворных угроз и побоев указывал начальнику отряда намеченные дома, давал определенные сведения о силах и расположении противника, о на­строении населения и о продовольственных припасах всякого рода»^[13].

Польза и необходимость шпионства сознавались писателями и мысли­телями разных эпох.

В XVI столетии Макиавелли писал по этому поводу следующее: «Чтобы разведать намерения противника и узнать его распоряжения, некоторые пол­ководцы отправляли к нему послов, которых сопровождали ловкие офице­ры, переодетые лакеями; пользуясь случаем, эти последние осматривали не­приятельские войска, замечали их слабые и сильные стороны и таким путем изыскивали средства для одержания победы. Другие полководцы подверга­ли мнимому изгнанию доверенных лиц, которые искали убежища у неприя­теля, раскрывали его намерения и передавали их своим военачальникам». В другом месте Макиавелли выражается еще определеннее: «Отечество надо защищать честным или хотя бы бесчестным образом. Все средства хороши, лишь сохранена была бы целость его. Когда приходится обсуждать вопрос, от решения которого единственно зависит спасение государства, не следует останавливаться ни перед каким соображением справедливости или неспра­ведливости, человечности или жестокости, славы или позора, но, отбросив всякие соображения, решиться на то, что спасает и поддерживает свободу»^[14].

Знаменитый писатель XVII в. Гуго Гроций говорит, что, по установив­шимся взглядам, пользоваться лазутчиками можно, так как даже Моисей прибегал к их услугам, а Иосий сам принял на себя роль соглядатая^[15].

Еще определеннее высказался не менее известный полководец той же эпохи Монтекуколли, по мнению которого шпионы и проводники столь же необходимы главнокомандующему, как глаза для головы^[16].

В XVIII столетии, в течение которого совершились коренные преобразо­вания в устройстве и в способе действий почти всех европейских армий, воп­рос о шпионстве затрагивался многими писателями. Так например, Гримуар в своем сочинении Traitii sur le service de lUtat-majorgunuraldes armues говорит, что «государь, министр и полководец, не зная в точности, что происходит во враждебном или даже в дружественном государстве и в его армии, не должны пренебрегать никакими средствами, чтобы добыть хороших шпионов раз­ных категорий, годных для всевозможных поручений».

Король прусский Фридрих Великий придавал большое значение забла­говременному сбору сведений о противнике через шпионов. Вот что мы чита­ем по этому поводу в его труде О военных учреждениях: «На войне приходится действовать то с отвагой льва, то с лукавством лисицы; где не берет сила, там возьмет хитрость. Поэтому безусловно необходимо пользоваться и той, и другой; это составляет один лишний шанс на успех. Часто сила не уступает силе, но часто также хитрость берет верх над силой».