Поверьте мне, принц, приготовьтесь к смерти. Вам и не приходится думать о защите. Тот, кто хочет вас погубить, сторонник правительства. Есть ли кто виновнее вас.» и т. д. 8 page

Все шифрованное донесение изобразится так: рюсв9уп — эцечшжэу- жысж — е — кб1имццоо.

Составленное таким способом донесение нельзя разобрать, не зная клю­ча, так как одни и те же буквы передаются каждый раз различно; например, в последнем слове буква а передана сначала буквой б, потом буквой и, и, наконец, буквой о. Обратно, в том же слове две различные буквы ииа переда­ны одинаково о и о.

Последняя система шифровки гораздо рациональнее прочих, так как, во-первых, криптограф (прибор для шифровки) может быть легко спрятан или даже уничтожен в том случае, если бы шпион был схвачен неприятелем; во-вторых, если криптограф пропадет, почти каждый шпион сам сумеет сде­лать себе новый^[85].

Понятно, что каждый шпион должен иметь свой специальный ключ, из­вестный и начальнику лазутчиков. Ключ необходимо менять через опреде­ленные промежутки времени, например, два раза в месяц.

Существует масса систем криптографий, но лишь немногие применимы к военному делу, так как для военного шифра обязательны следующие усло­вия: простота и скорость шифровки и дешифровки, невозможность или, по крайней мере, трудность прочтения криптограммы без знания ключа и, на­конец, простота шифрующего прибора (криптографа).

Если шпион не может лично доложить начальнику о результатах своей разведки, то, написав донесение обыкновенным образом или шифром, он должен подумать о средствах доставки его по назначению.

Разрешение этого вопроса не представляет особенных затруднений в мирное время. Однако пользоваться услугами почты несколько рискован­но: письмо могут распечатать, подобрать ключ к шифру и прочитать; если же ключа не подберут, то во всяком случае письмо уничтожат. Вернее будет отправить донесение посылкой, с домашними или иными вещами, искус­но спрятав в них само донесение, например, зашив его под подкладку пере­сылаемой одежды; известен из практике случай заделки донесения шпио­ном в отправленную почтой детскую куклу; вообще, это дело фантазии и находчивости.

Еще более простой и верный способ — пересылка через надежных лиц, хотя бы за плату; так как в пограничных таможнях карманов не досматрива­ют, то донесение от перехвата гарантировано. Плата за перенос через грани­цу колеблется от 5 до 10 руб.

Но совершенно иначе обставлен этот вопрос в военное время. Тогда шпи­он должен найти охотника, который взялся бы снести донесение по адресу; а подыскать охотника нелегко, ибо передача донесений — дело крайне риско­ванное, за которое можно поплатиться жизнью. К тому же от доставителя требуются особенные физические условия, указанные нами на странице 50. Особенно затруднителен выбор его при действиях в неприятельской стране. Человек, избранный шпионом и согласившийся на роль посланца, может взять донесете и затем безнаказанно, имея улику налицо, предать шпиона в руки правосудия.

Когда найден доставитель^[86], надо изыскать средства скрыть само донесе­ние, чтобы противник, в случае поимки доставителя, не обнаружил его. Ин­тересны уловки, применявшиеся для этого в древние времена.

В 500 г. до P. X. тиран города Милета, Гистией, которого персидский царь Дарий содержал в почетном плене при дворе своем в Сузе, решился подстрек­нуть своего зятя Аристагора, тирана Милетского, к восстанию против пер­сов. Не решаясь писать Аристагору из опасения, чтобы его гонцы не были перехвачены дорожными стражниками, Гистией прибег к следующей хитро­сти: он обрил голову раба, в верности которого не сомневался, и наколол ему на коже слова: «Гистией Аристагору. Устрой восстание Ионии». Когда воло­сы отросли, раб выехал из Персии и, прибыв к Аристагору, вторично обрил голову и дал ему прочитать наколотые слова. Аристагор исполнил желание Гистиея и организовал восстание ионийцев^[87].

Спартанский царь Дамарат (520—492 до P. X.), изгнанный из Спарты по проискам Клеомена и укрывшийся при дворе Дария, узнав о намерениях последнего покорить всю Грецию, решился уведомить о том своих соотече­ственников; для этого он написал спартанцам на особых пластинках и затем покрыл их тонким слоем воска, благодаря чему стража пропустила эти пла­стинки, не заметив написанного^[88].

Во время осады Капуи римлянами один из жителей умышленно сдался осаждавшим и затем бежал к карфагенянам, которым передал письма, за­шитые в перевязи его меча. Другие жители переносили письма в желудках зайцев и иных зверей; некоторые распарывали ножны своих мечей, писали на их внутренней поверхности и затем сшивали их вновь.

Римский консул Гиртий не раз входил в сношение с Брутом, осажденным в Модене Антонием. Он писал ему на оловянных пластинках, которые при­вязывались к руке воинов, переплывавших реку Скюльтен; иногда письма отправлялись через голубей⁴.

Последний способ применяется шпионами и в наши дни, не только в военное, но и в мирное время, если верить следующему известию, напеча­танному в Journal de Charhroi 27 апреля 1887 г.: «Вчера на одной из улиц Турле двое рабочих увидали, как упал голубь, раненый ружейным выстрелом. Под­няв его, они заметили на нем две конкурсные печати, Меца и Кёльна. Под крылом у голубя была укреплена трубочка из гусиного пера со вложенным в нее фотографическим видом укреплений и несколькими шифрованными немецкими заметками^[89].

Большую ловкость в скрытии депеш проявляли индейцы в Мексике. Они, например, продалбливали палку, служившую им тростью, и вкладывали туда депешу, свернутую наподобие папироски; вместо обыкновенной палки они пользовались иногда стеблями укропа, сердцевина которого может быть лег­ко вынута и вложена обратно. Один из мексиканских курьеров вшил депешу во вьюк своего лошака; такой способ оказался менее выгодным, так как неприятель, схватив и обыскав гонца, отпустил его на волю, но конфиско­вал лошака и вьюк, вследствие чего депеша не дошла по назначению, хотя противник не заметил ее. В другом случае для скрытия депеши гонец раско­вал свою лошадь, вырезал желобок в копыте, вложил туда депешу, покрыл ее снаружи слоем сала и затем подковал лошадь; повторилось то же, что и в предыдущем случае: неприятель отпустил гонца, но задержал лошадь².

Из указанных фактов можно вывести два заключения: 1) посланный никогда не должен выпускать из рук депеши или донесения; 2) если в районе расположения войск в военное время будет задержана какая-нибудь подо­зрительная личность и затем выпущена на свободу по неимению улик, то во всяком случае надо конфисковать все ее вещи, как-то: трости, оружие, ло­шадей, экипажи и т. д.

Особенным разнообразием отличались те средства к скрытию депеш, к которым прибегали французы во время блокады Меца в 1870 г. Депеши заши­вались в подкладку одежды, вкладывались между подошвами обуви, в козырьки фуражек, в сигары, во вставные зубы, в рукоятки ножей и т.д. Никоторые распиливали серебряные монеты на две части вдоль, выдалбливали середину, вкладывали туда депешу и склеивали части монеты, причем на время опускали ее в уксус, чтобы придать ей вид новой и сделать склейку менее заметной.

Передачей депеш занимались не только офицеры, солдаты, крестьяне, мещане, но даже женщины. 21 августа вдова Имбер, переодевшись мужчи­ной, выехала верхом из Меца в Тионвилль и скрытно перевезла в своих воло­сах три депеши от маршала Базена коменданту Тионвилля.

В большинстве случаев депеши вкладывались в гуттаперчевые или кос­тяные шарики величиной в орех; попав в руки немцев, посланные проглаты­вали эти шарики незаметно для противника. Некоторым из них, как, напри­мер, полицейскому агенту Флао, приходилось по несколько раз проглаты­вать один и тот же шарик прежде, чем доставить его по назначению.

Депеши посылались иногда написанными обыкновенным способом, иногда шифрованными. Более важные отправлялись в нескольких экземп­лярах через разных агентов. Иногда посланных заставляли выучить наи­зусть содержание написанной депеши на тот случай, если бы им пришлось бесследно уничтожить ее, но самим благополучно добраться до лица, которо­му она была адресована^[90].

Описанные способы секретной доставки бумаг могут быть применены шпионами и лицами, выбранными ими для передачи донесения. Вообще же никаких правил и указаний для подобной доставки дать нельзя; все зависит от личной находчивости и ловкости посланного.

Выше мы указали на размер вознаграждения переносчикам французских депеш в 1870-1871 гг. В войну 1904-1905 гг. японцы выдавали китайцам- переносителям (или, как их называли у нас, «почтальонам») 5—6 рублей за каждое поручение.

Весьма важно иметь хороших шпионов; но, пожалуй, еще важнее не до­пускать к работе в своей среде иностранных и неприятельских шпионов.

В Германии для контршпионства в мирное время, т. е. для распоряжений по обнаружению, выслеживанию и арестованию шпионов других государ­ству при Разведочном бюро состоит особый полицейский комиссар, в боль­шинстве случаев из отставных офицеров. В пределах указаний, полученных от начальника бюро, он действует совершенно самостоятельно через своих специальных агентов.

Во Франции те же обязанности лежат на Direction de la surete generate (Уп­равление общественной безопасности), которое в своих действиях от военного министерства не зависит, что и составляет слабую сторону французского кон­тршпионства, как мы указали выше^[91]. Исполнительными органами назван­ного управления являются, во-первых, специальные агенты, а во-вторых — пограничные комиссары, имеющие каждый свои определенные районы^[92].

Как германские, так и французские агенты, предупрежденные о подо­зрительных действиях или сношениях какого-либо лица, начинают шаг за шагом и весьма искусно выслеживать его, буквально ни на минуту не ослаб­ляя своего надзора, пока в их руках не будет неопровержимых доказательств его виновности; тогда его арестуют. Так именно попался Ульмо.

Иногда, в особенности если выслеживание подозрительной личности не дает желаемых результатов, к ней подсылают агента-заманивателя; притвор­ным образом подружившись с подозреваемым, внушив ему полное к себе доверие, заманивагель сам предлагает шпиону свои услуги, облекая все в очень осторожную форму; обыкновенно шпион ловится на эту удочку и на­крывается на месте преступления с поличным. Таким образом попался в 1908 г. Гарнист, желавший купить запирающий механизм французского 75-миллиметрового орудия, и многие другие. Роль «заманивателей» очень часто берут на себя и нижние чины, с которыми, видимо, желают ближе по­знакомиться шпионы. В этом случае инструкции нижним чинам дает их не­посредственное начальство, в свою очередь руководимое указаниями Уп­равления общественной безопасности.

Раскрытие иностранных шпионов составляет также обязанность своих соб­ственных шпионов. Так, например, в 1903 г. торговец Балиге, бывший герман­ским шпионом, выдал имена двух французских офицеров, занимавшихся шпи­онством в Эльзасе, и способствовал задержанию их немецкими властями. В 1893 г. в Уолочеве (Австрия) судили еврея Бериша Кримса из Брод; по обви­нительному акту вина Кримса заключалась в том, что: 1) он занимался шпион­ством в пользу России; 2) вступив в 1891 г. в соглашение с главным австрий­ским шпионом Гринбергом с целью приобретения из России плана крепости Дубно и мобилизации русской армии, он, Кримс, выдал в России своих сообщ­ников; 3) он указал русскому правительству имена тех посланных из Австрии в России шпионов, на которых была возложена в 1892 г. кража планов в Радзи- виллове; 4) он помешал в том же году Гринбергу приобрести планы Кременца^[93].

Самые элементарные правила, чтобы затруднить работу иноземных шпи­онов, заключаются в следующем:

1. Все военнослужащие, от генерала до рядового, должны соблюдать пол­ную сдержанность и осторожность в разговорах о военных делах с иностран­цами и вообще с посторонними.

2. О всех лицах, внушающих своими поступками подозрение в шпион­стве^[94], каждый военнослужащий должен докладывать своему начальнику. В тех случаях, когда факт шпионства не подлежит сомнению, уличенного надо задержать и представить военному начальству или, если это затрудни­тельно, то местным гражданским (полицейским) властям.

Затем мерами предупредительными по отношению к иноземному шпи­онству в мирное время должны быть:

1) Возможно строгий контроль над корреспонденцией, проходящей через границу.

2) Установление самого строгого надзора за лицами, занимающимися кон­трабандой, а также часто и без явной необходимости переходящими границу.

В ином виде представляется вопрос о контршпионстве в военное время.

Для обнаружения и захвата шпионов Макиавелли советовал приказы­вать иногда людям разойтись по своим палаткам. Действительно, в древно­сти такой способ применялся. Гкшен свидетельствует, что афинский полко­водец Шарес, живший в половине IVстолетия до P. X., узнал однажды, что в его стане скрываются неприятельские шпионы. Тогда он поставил часовых вокруг укреплений, построил всех воинов и приказал каждому опросить сво­его соседа по строю, кто он и к какой части принадлежит. Таким образом шпионы были пойманы, потому что не могли ответить, к какому отряду или посту принадлежат, где помещаются и что пропуск. По словам генерала Марбо, тоже проделал и Наполеон на острове Лобау в 1809 г., когда получил анонимное сведение о присутствии шпиона среди 30 тыс. французов, сосре­доточенных на острове; шпиона удалось обнаружить.

Понятно, что столь примитивный способ вовсе неприменим теперь при громадных современных армиях. Чтобы оградить себя от неприятельских шпи­онов, нужно прежде всего требовать от войск строжайшего исполнения всех правил полевой службы, чтобы никто не мог пробраться незамеченным через линию сторожевого охранения. Но и это средство малодействительно, так как при войсках очень много посторонних лиц, как то: подводчиков, подрядчи­ков, поставщиков, лиц, принадлежащих к отделениям общества Красного Креста, и т. д. В их среде всегда могут скрываться неприятельские шпионы.

Вот почему «следует относиться весьма подозрительно, если на биваке или в квартирном расположении появляется постороннее лицо под видом торговца или просто любопытного. Весьма часто публичные женщины ис­полняют ремесло шпиона. Платье священника или лохмотья нищего также часто укрывали злодея, забравшегося на бивак с целью вредить тем, которые осыпали его благодеяниями»^[95]. Нижние чины и даже офицеры должны воз­держиваться по возможности от всяких рассуждений о военных действиях с местными жителями и с невоенными лицами; в особенности надо избегать разговоров о положении отряда.

Неприятельского шпиона, по словам генерала Леваля, может выдать его изысканная вежливость, строгое соблюдение распоряжений начальства и во­енной полиции, умышленная скромность и стушевывание; его манера пригля­дываться и прислушиваться ко всему, стараясь сделать это незаметно для дру­гих; его обязательное присутствие всюду, где есть скопление людей; его равно­душный и даже глуповатый вид, когда он расспрашивает кого-нибудь; его рас­судительность, изворотливость и находчивость при ответах на задаваемые ему вопросы; письменные документы, всегда в точности подтверждающее его сло­ва; его напускная откровенность, бескорыстие в делах торговых, щедрость по отношению к нижним чинам, проявляемая у маркитантов и в лавочках, и т. д.

Иногда шпиона можно узнать по большому количеству имеющихся у него денег.

При малейшем подозрении в шпионстве за подозреваемым следует про­следить, затем задержать его и подвергнуть нескольким строгим, сбивчивым допросам, замечая, нет ли путаницы в его ответах. Результат допроса пред­ставляется начальнику отряда.

Для обнаружения неприятельского шпиона Ла Шерр рекомендует² при появлении подозрительной личности на аванпостах неожиданно обвинить ее в сношениях с неприятелем и пригрозить расстрелять; по мнениюЛа Шерра, настоящий шпион растеряется и, чтобы спасти себя, выскажет все, что знает о намерениях неприятеля.

Приблизительно так поступали германцы с тайными французскими аген­тами и шпионами во время блокады Меца и Парижа. Вот что показал во время процесса маршала Базена побывавший в руках немцев Андрей Кру- зем: «В селении С.-Реми я был схвачен пруссаками, которые обыскали меня, раздели донага и отобрали все мои деньги и даже нож. На следующий день меня допрашивал генерал; он хотел знать, что делается в Меце, я рассказал ему, что взбрело в голову, и прибавил, что никогда не был на военной службе и не знаю названий полков, находящихся в крепости. Он спросил о причине моего бегства из Меца; я ответил, что попал туда в качестве подводчика и что у меня на руках семья, состоящая из жены и пятерых детей, которых я дол­жен прокормить. Мне сделали очную ставку с Мезиерским мэром; он при­знал, что где-то видел меня. Затем меня вывели, надели на шею веревку, пере­кинули конец ее через дерево и нарядили людей, чтобы тянуть ее. Я подтвер­дил все раньше сказанное и уверял, что больше ничего не знаю. Генерал спро­сил, есть ли в Меце продовольственные припасы? Я ответил, что нет, что едят конину. "Есть ли источник соленой воды ниже форта Сен-Кентен?", — спро­сил он. "Источник находится между фортами Сен-Жюльен и Белькруа", — ответил я. Генерал сказал, что в этих словах он видит доказательство моей правдивости». Затем Крузема отвезли в Корни, где продержали десять дней в тюрьме, после чего выпустили на свободу, снабдив пропуском на Нидер- вейсс, родину Крузема, и предупредив, что если он еще раз пройдет через аванпостную линию, то будет расстрелян.

Впоследствии, заметив вероятно, что пойманные французы часто про­глатывали находившиеся у них депеши, немцы поступали так: тщательно осмотрев и раздев пойманного, они давали сильные слабительные средства и поручали его присмотру нескольких человек; дней через восемь, если не об­наруживалась виновность арестованного, его выпускали на свободу, при­грозив опять-таки расстрелянием в случае вторичной поимки¹.

Поймав неприятельского шпиона, можно иногда воспользоваться им для сообщения ложных сведений противнику. Из многих военно-исторических фактов приведем четыре.

Римский полководец Вентидий во время войны с парфянами (в 30-х го­дах до P. X.) узнал, что среди его войск есть шпион, передающей все его намерения неприятелю. Желая воспользоваться им для своей выгоды, Вен­тидий стал распускать слух, что он больше всего опасается наступления ка­валерии парфян по дорогам, пролегавшим на равнине, так как тут его пехота будет бессильна, между тем как она задержит неприятеля, если он пойдет по горной дороге. Узнав об этом через шпиона, парфяне поспешили двинуться по первым, длиннейшим путям, употребив на этот марш сорок дней. Вентидий воспользовался этим временем для сосредоточения своих разбросанных войск, что исполнил в тридцать семь дней, и затем наголову разбил парфян^[96].

Находясь в Шмидберге, Фридрих 11 поймал шпиона, служившего Карлу Лотарингскому, и уверил его, что отступит к Бреславлю, как только неприя­тель приблизится; шпион уведомил об этом Карла Лотарингского, который вполне дался в обман.

В 1692 г. секретарь принца Оранского служил шпионом у Люксамбурга и уведомлял его о всех планах и намерениях принца. Уличенный своим на­чальником в шпионстве, секретарь по его поручению донес Люксамбургу, что на другой день союзные войска предпримут некоторые передвижения, но не с целью наступления, а лишь для производства фуражировки. Люксамбург поверил этому и едва не был захвачен в своем лагере у Штейнкирхена.

Граф Парижский рассказывает, что в октябре 1862 г., во время осады Ко­ринфа Ван Дорном, молодая женщина, мисс Буртон, исполнявшая в осажден­ном городе роль шпиона южан и одаренная замечательными военными способ­ностями, написала Ван Дорну письмо, в котором сообщала, что самая слабая часть укрепленного лагеря была северо-западная сторона, и указывала с заме­чательной точностью, как именно надо было произвести атаку с этой стороны. Северяне перехватили письмо, немедленно укрепили слабые пункты, указан­ные шпионом, а письмо отправили по назначению, приняв вместе с тем все меры для устранения дальнейших сношений мисс Буртон с южанами. Ван Дорн атаковал северян в указанном ему направлении и был совершенно разбит ими.

Во всяком случае, до казни шпиона необходимо постараться узнать че­рез его посредство прочих неприятельских шпионов и организацию этого дела у противника. С этой точки зрения крайне ошибочны действия францу­зов, расстрелявших в сентябре 1870 г. немецкого шпиона Шульца, несмотря на выраженную им перед казнью готовность передать в подробности орга­низацию немецкого шпионства и указать на своих сотоварищей по ремеслу.

В войну 1904—1905 гг. особых учреждений для контршпионства у японцев, по-видимому, не существовало. От русских лазутчиков, весьма впрочем не­многочисленных. они гарантировали себя установлением строгих правил от­носительно прохождения китайцев через их линию охранения и присутствия на биваках и позициях. Что же касается нас, то мы не только не препятствова­ли японскому шпионству, но всемерно облегчали его, объявляя в издававшем­ся на театре военных действий «Маньчжурском Вестнике» о прибытии и мес­тонахождении частей войск, обозначая особыми указательными столбами принадлежность дорог тому или иному корпусу, дивизии или полку, и т. д.^[97]

Для розыска и ареста неприятельских шпионов в распоряжение началь­ников тайных разведок при штабах армий и корпусов должны быть даны чины полевой полиции или жандармерии. Розыск шпионов возлагается также на обязанность армейских и корпусных комендантов, действующих в этой от­расли не иначе, как по соглашению с начальниками тайных разведок.

VI

Шпионство и шпионы (лазутчики) с точки зрения нравственной. -

Шпион с точки зрения юридической (по законам русским, французским, германским, австро-венгерским и международным)

Почти все люди привыкли смотреть на шпионство, как на дело крайне безнравственное и позорное, а название «шпион» получило значение бран­ного слова. Однако подобное огульное осуждение шпионства и шпионов несправедливо, так как «само шпионство не преступление и не всегда без­нравственное дело»¹. Впрочем, в частности оно имело своих защитников в разные времена и в разных сферах. Все полководцы, философы и юристы, высказывавшие свои мысли и взгляды по этому поводу, могут быть подраз­делены на два лагеря: безусловных врагов шпионства и лиц, признающих его в некоторых случаях средством дозволенным, а лазутчиков — людьми не только честными, но даже достойными уважения и подражания.

Лишь один знаменитый писатель открыто признает себя сторонником шпионства во всех его видах: это Макиавелли. Исходя из того основного положения, что для защиты отечества все средства хороши, он говорит: «Хотя употреблять обман в жизни было бы отвратительно, тем не менее, на войне этот поступок становится похвальным и достославным; и тот, кто побеждает этим неприятеля, заслуживает такую же похвалу, как тот, который побежда­ет оружием. Подобное суждение высказывают все писавшие истории вели­ких людей: они хвалят Ганнибала и всех полководцев, которые отличались подобным образом действий».

Совершенно противоположного мнения придерживались Паскаль Фиоре, утверждавший, что «применение шпионства — бесполезная низость», и Мон­тескье, находивший, что «шпионство было бы, пожалуй, терпимо, если б оно исполнялось честными людьми; но неизбежная подлость таких лиц дает воз­можность судить и о подлости самого дела»².

В том же смысле высказался и Ваттель, один из известнейших юристов последнего столетия. «Обыкновенно шпионов казнят самым суровым об­разом, — писал он, — и это справедливо, так как нет других средств, чтобы избавиться от вреда, который они могут причинить. Поэтому честный чело­век, не желающий погибнуть от руки палача, не возьмет на себя роли шпио­на; к тому же он сочтет ее несовместной со своим достоинством, ибо это ре­месло неизбежно связано с некоторой долей измены»^[98].

«У нас народные массы менее дисциплинированы, чем в Германии, но зато средние классы менее способны на низость, — писал уже после фран­ко-прусской войны г. Ренан. — К чести Франции надо сказать, что во время последней войны почти невозможно было найти француза, способного хотя бы удовлетворительно сыграть роль шпиона: ложь, низость и распущенность слишком противны нам»^[99].

Комментатор Ваттеля, Пинейро Феррейра, относится к шпионству с боль­шей терпимостью и клеймит позором только тех лиц, которые злоупотребля­ют гостеприимством приютившей их страны. «Человека, старающегося до­ставить своему правительству важные и интересные для него сведения и не злоупотребляющего при этом доверием, нельзя смешивать, — говорит он, — с тем, кто за великодушное обращение какого-либо государства отплачива­ет ему нанесением вреда»^[100].

Почти такого же мнения придерживается Карро: «Шпионство — одно из подготовительных средств прусских побед. Оно состоит не в мало применя­емом во Франции, хотя вполне законном, искусстве освещать себя на войне, захватывать противника врасплох и не давать захватывать себя. Под этим позорным словом Кант понимал совершенно иное, хотя он не знал столь усо­вершенствованного теперь искусства опутывать целые государства гигант­скими сетями тайной инквизиции, вовлекая в них не только политику и за­коны, производительные силы, труды и промышленность народов, но и са­мые сокровенные вещи, частные стороны его жизни, врываясь в тайны его домашних очагов, ведя точный счет богатствам его граждан, анализируя его стремления, симпатии и антипатии, одним словом, вторгаясь в область все­го, что может быть доверено другу, но должно быть тщательно скрываемо от любопытства того, кто может сделаться завтра врагом. Что сказал бы стро­гий моралист о тех фанатиках, которые в течение многих лет, шаг за шагом, путем неусыпных забот вторгаются в душу народа, нарушая его сокровен­нейшие тайны? Подобное ремесло может быть облагорожено сопряженной с ним опасностью; но безнаказанность делает его низким. С горделивой иро­нией, более обидной, чем бранное слово, Бисмарк спросил однажды, что осо­бенного заключает в себе французская честь и в чем состоит ее отличие от чести других наций? Такой вопрос был неосторожен. Несомненно, что фран­цузская честь несходна с прусской, так как ее возмущают подобные карти­ны. Последний французский солдат с отвращением отказался бы от той роли, которая ставится так высоко в ваших штабах. В этом сказывается разница этих двух народов»⁴.

Юрист Блюнчли, утверждающий, что по самому существу своему шпи­онство неразрывно связано с понятием о войне, выражается об нем так: «Дей­ствуя от имени своего правительства, шпионы могут быть искренны и пола­гать, что исполняют патриотический долг. Смертная казнь имеет целью уст­рашать их; принято даже позорным образом вешать шпионов. Однако такая мера должна применяться лишь в крайних случаях. Почти всегда она превы­шает степень преступности шпиона».

Еще больше сочувствия к шпионству военного времени слышится в сле­дующих словах маршала Бюжо: «Английские, русские и американские офи­церы, не колеблясь, переодеваются, принимают на себя какое-нибудь лож­ное звание или вымышленное занятие, чтобы проникнуть в тайны противни­ка. Основываясь на таких действиях, можно ли обвинять их в лживости с большей справедливостью, чем обвинять в убийстве солдата, наносящего сабельный удар врагу? Нет! Они рискуют жизнью (так как лазутчиков ве­шают) за службу отечеству, и цель извиняет характер этой службы. Следова­ло бы поощрять их пример во французской армии, и тогда сведения, достав­ленные одним из своих, были бы полнее и вернее, чем сведения, добытые подкупленными евреями, женщинами и разносчиками... Если лазутчиками служат военные, то надо осыпать их чинами и наградами, ибо великое сред­ство для достижения успеха на войне заключается в знании секретов про­тивника, и если они раскрыли их, то этим оказали громадную услугу и про­явили большую преданность». В другом месте Бюжо замечает, что «подкуп — печальное дело; но война влечет за собой целый ряд зол, нравственных и физических, а стараться разузнать путем подкупа, что делается у неприяте­ля, не преступнее, чем хитростью завлечь его в засаду для полного истребле­ния»¹. С нравственной точки зрения отнюдь нельзя подводить всех шпионов под один уровень; чтобы справедливо оценить каждого из них, необходимо всесторонне рассмотреть те поводы, которые побудили его взять на себя эту роль, и тот способ действий, которого он придерживается. На первом плане надо поставить людей, занимающихся шпионством в пользу своего отече­ства и не ради денег, а из патриотизма или по чувству долга. В военное время такие лица не только не подлежат осуждению, но, наоборот, достойны поощ­рения. Их роль скромная, малозаметная и очень неблагодарная: успех ка­кой-нибудь операции всегда и всецело припишут войскам и их начальни­кам; редко кто подумает о пользе, принесенной лазутчиком, на показаниях которого был построен план этой операции. А что ожидает лазутчика в слу­чае неудачи? Не почетная смерть на поле сражения, на виду у товарищей и начальников, а позорная казнь в какой-нибудь глухой деревушке, вдали от своих, по безапелляционному решению двух-трех лиц! А имя его будет также быстро предано забвению, как имя бедняка, с голоду повесившегося где- нибудь на окраине многолюдной столицы.

«Более или менее удачное выполнение обязанностей лазутчика требует столько же отваги и ловкости, как и схватка грудь с грудью с неприяте­лем, — говорит человек, сам испытавший все это, — но в последнем случае дышится гораздо легче и менее сознаешь опасность, которой подвергаешь­ся; да наконец — на миру и смерть красна; я испытал и то и другое, а на бастионах Севастополя чувствовал себя гораздо спокойнее и менее перебо­лел душою, чем в эту последнюю войну»'.

Date: 2015-07-10; view: 776; Нарушение авторских прав