Общий взгляд на непроизвольное течение мыслей. 5 page

жем охватывать мысленно слова. Но тем скорее при
этом замечаем опечатки. Вот почему произведения, на-
писанные на латинском, греческом и в особенности ев-
рейском языках, содержат менее опечаток, так как ис-
правляются немецкими корректорами с большей тща-
тельностью в иностранных сочинениях, чем в произве-
дениях, напечатанных на их родном языке. Двое моих
знакомых знали еврейский язык, один — очень основа-
тельно, другой — поверхностно; однако последний пре-
подавал еврейский язык в учебном заведении. Когда
однажды он обратился к приятелю с просьбой помочь
исправить упражнения учеников, выполненные на еврей-
ском языке, то оказалось, что преподаватель умел го-
раздо лучше находить даже самые мелкие ошибки в
extemporalia (импровизациях) своих учеников, чем его
ученый приятель, потому что ученый привык слишком
быстро охватывать смысл целого слова, не разбираясь
в его частях (Lazarus. «Das Leben der Seele»). В разго-
ворной речи половина звуков, якобы воспринимаемых
нами извне, дополняется нашим слуховым воображе-
нием. Привычная нам речь понятна, даже когда произ-
носится тихим голосом или звучит издалека. Речь на
малознакомом языке при тех же условиях непонятна:

идеи связаны с определенными звуками в последнем
случае не так прочно, как в нашем родном языке, и по-
тому не возникают с такой быстротой в нашем уме по
поводу известных звуковых впечатлений.

В силу подобных же причин удостоверение личного
тождества приводит к баснословным заблуждениям. До-
пустим, человек был свидетелем происшествия или бы-
стро совершенного преступления и унес с собой зри-
тельное впечатление увиденного. Впоследствии его вы-
зывают на очную ставку с подсудимым, образ которого
он тотчас же мысленно переносит в обстановку проис-
шествия и отождествляет с личностью мельком виден-
ного преступника, хотя вполне возможно, что подсуди-
мый даже никогда не был на месте преступления. То
же наблюдается на так называемых сеансах с материа-
лизацией, которые устраивают шарлатаны-медиумы: в
темной комнате человек видит облеченную в легкое
газовое одеяние фигуру, которая шепотом говорит ему,
что она его покойная мать (сестра, жена или дочь), и
бросается ему на шею. Темнота, материализованные
фигуры и ожидание делают то, что желанный образ
вполне овладевает его воображением, и не удивитель-

но, если он вследствие этого видит в материализован-
ной фигуре внушенное ему лицо умершей. Эти шарла-
танские сеансы могли бы доставить драгоценный мате-
риал для психологии восприятия, если бы можно было
собрать о них поболее точных данных. В гипнотическом
трансе всякий внушаемый объект ясно воспринимается.
У некоторых лиц способность воспринимать внушение
более или менее сохраняется и после пробуждения.
Можно предположить, что при благоприятных условиях
подобная восприимчивость может обнаруживаться у
людей, вовсе не впадающих в гипнотический транс.

Восприимчивость к внушению могут проявлять все
органы чувств, хотя некоторые крупные авторитеты в
психологии выражали сомнение по поводу того, что эта
деятельность воображения могла вводить в заблуждение
наши непосредственные чувства. Всякому случалось за-
мечать роль внушения в сфере обонятельных ощущений.
Когда в квартире повреждена труба для стока нечистот,
мы призываем водопроводчика, чтобы прекратить рас-
пространившееся зловоние: нерадивый водопроводчик
делает вид, что починил трубу, получает деньги и ухо-
дит, мы же на некоторое время успокаиваемся, вообра-
жая, что дурной запах уменьшился. Определяя темпе-
ратуру и чистоту воздуха в доме, мы также принимаем
нередко то, что, по нашему мнению, должно быть, за
то, что есть. Вообразив, что вентилятор закрыт, мы на-
чинаем жаловаться на духоту. Когда оказывается, что
на самом деле он открыт, впечатление духоты пропа-
дает.

То же замечается на чувстве осязания. Всякий зна-
ет, как благодаря осязательной иллюзии чувственные
свойства данного предмета кажутся одними и затем
вдруг по исчезновении иллюзии обнаруживается, что
они совершенно иные: например, прикоснувшись рукой
в темноте к чему-нибудь мокрому или волосатому, мы
испытываем на мгновение чувство отвращения или стра-
ха, пока не признаем в осязаемом предмете хорошо
знакомую нам вещь. Даже подобрав на скатерти после
обеда ничтожную крошку картофеля, которую мы при-
няли за крошку хлеба, мы испытываем на несколько
мгновений неприятное чувство отвращения, пока не
определим, что такое у нас в руке.

В слуховых ощущениях иллюзии изобилуют. Каждый
может привести множество примеров, когда какой-ни-
будь звук казался ему совершенно иным благодаря то-

му, что рассудок приписывал этому звуку иную внеш-
нюю причину. Однажды, когда у меня сидел приятель,
забили часы с курантами на очень низком регистре.
«Слышишь,— говорит мне приятель,— шарманка игра-
ет в саду!» Узнав настоящий источник звука, он был
очень удивлен. Со мной самим случилась иллюзия по-
добного рода. Поздно ночью я читал, вдруг в верхней
части дома раздался страшный шум, прекратился и за-
тем через минуту возобновился. Я вышел в зал, чтобы
прислушаться, но шум не повторялся. Только я успел
вернуться к себе в комнату и сесть за книгу, снова под-
нялся тревожный, сильный шум, точно перед началом
бури или наводнения. Он доносился отовсюду. Крайне
встревоженный, я снова вышел в зал, и снова шум пре-
кратился. Вернувшись во второй раз к себе, я вдруг
обнаружил, что шум производила своим храпом малень-
кая собачка, шотландская такса, спавшая на полу. При
этом достойно внимания, что, раз обнаружив истинную
причину шума, я уже не мог, несмотря на все усилия,
возобновить прежнюю иллюзию.

Чувство зрения изобилует иллюзиями обоего типа.
Никакое чувство не дает таких изменчивых впечатле-
ний от одного и того же предмета, как чувство зрения.
В зрении более, чем в каком-либо другом чувстве, мы
склонны принимать непосредственные ощущения за по-
казатели определенных свойств внешних объектов; ни-
какое другое чувство не вызывает в нашей памяти с
такой непосредственностью представление известной
вещи и, следовательно, восприятия последней. Воспри-
нимаемая нами вещь всегда напоминает (как мы уви-
дим ниже) объект какого-нибудь отсутствующего в со-
знании в данную минуту ощущения; она напоминает
обычно какой-нибудь иной зрительный образ, который
служит показателем реального явления. Это постоянное
сведение наших непосредственно данных зрительных
образов к более устойчивым, соответствующим действи-
тельности формам побудило некоторых психологов оши-
бочно полагать, будто нашим первоначальным зритель-
ным ощущениям вовсе не присуща никакая прирожден-
ная форма.

Можно привести немало любопытных примеров слу-
чайных зрительных иллюзий. Я ограничусь одним — из
моих собственных воспоминаний. Я лежал на койке па-
рохода, прислушиваясь к тому, что делали матросы на
палубе, как вдруг, повернув глаза к окну, совершенно

отчетливо увидел главного машиниста: он вошел в мою
каюту, стал у окна и смотрит через него на часовых.
Пораженный его внезапным появлением в моей каюте,
я начал наблюдать за ним и удивился тому, как долго
он остается неподвижным в одном и том же положении.
Наконец я заговорил с ним и, не получив ответа, при-
поднялся на койке; тогда только я заметил, что прини-
мал за машиниста мою шапку и сюртук, повешенные
на гвоздь около окна. Иллюзия была совершенно пол-
ная: машинист имел своеобразную внешность, эта вне-
шность сохранилась для меня и в иллюзии, но, когда
иллюзия была обнаружена, восстановить ее оказалось
почти невозможно.

Апперцепция. В Германии со времен Гербарта в
психологии отводится значительное место процессу, на-
зываемому апперцепцией. Воспринимаемые нами извне
идеи или ощущения апперципируют при посредстве мас-
сы идей, уже имеющихся предварительно в сознании.
Очевидно, что с такой точки зрения процесс, описанный
нами в качестве восприятия, есть процесс апперцептив-
ный. Таково всякое узнавание, классифицирование, наи-
менование объектов опыта. Сверх непосредственных
восприятии все дальнейшие наши психические процессы
по поводу восприятии суть также апперцептивные про-
цессы. Я не пользуюсь словом «апперцепция», так как
с ним в истории философии связаны весьма различные
значения, и если несколько расширить гербартовское
значение этого слова, то под понятие апперцепции по-
дойдут и «психическая реакция», и «истолкование ощу-
щений», и «концепция», и «ассимиляция», и «переработ-
ка психических впечатлений», и, наконец, просто «мыш-
ление».

Впрочем, анализировать так называемые апперцеп-
тивные процессы, выходящие из рамок непосредствен-
ного восприятия, едва ли стоит, ибо такие процессы
встречаются в нашей психической жизни в бесконечном
разнообразии. Слово «апперцепция» может служить
названием для совокупности всех психических факторов,
названных нами ассоциациями, и легко видеть, что дан-
ный объект опыта вызовет в нас то или другое пред-
ставление в зависимости от обладаемых нами в данную
минуту «психостатических условий» (выражение Льюи-
са), иначе говоря, от нашего характера, привычек, па-
мяти, воспитания, предшествующего опыта и настрое-
ния в данную минуту — словом, от всей нашей природы

15 —83R

и психического склада. Мы ничего не выиграем в пол-
ноте психологических знаний, если будем называть всю
совокупность этих психических факторов апперципирую-
щей массой, хотя в известных ситуациях, конечно, такое
название удобно. Я склонен думать, что это название
лучше было бы заменить термином Льюиса «ассимиля-
ция», как наиболее подходящим в данном случае.

Апперципирующая масса рассматривается немецки-
ми психологами как активный фактор, апперципируе-
мое ощущение — как пассивный, подвергающийся
обыкновенно модификации со стороны первого фактора.
Наше познание слагается из взаимодействия того н
другого факторов, но, согласно замечанию Штейнталя,
апперципирующая масса сама нередко видоизменяется
под влиянием ощущения. Вот что он говорит по этому
поводу: «Хотя апперципирующая масса более сильный
фактор в познании, однако можно также встретить и
такие процессы апперцепции, где новое впечатление
значительно видоизменяет или обогащает апперципи-
рующую группу идей. Ребенок, никогда не видавший
никаких столов, кроме четырехугольных, видит в пер-
вый раз круглый стол — и его апперципирующая масса
(«стол») тотчас обогатилась. К его прежним сведениям
о столе присоединяется новая черта: столы не должны
быть непременно четырехугольными — они могут быть
круглыми. В истории науки нередко случалось, что
известное открытие, будучи раз апперципировано, т. е.
поставлено в связь со всей системой нашего знания, мо-
дифицировало всю систему. Впрочем, принципиально
мы должны придерживаться следующего правила; хотя
оба фактора познания могут быть и активны, и пассив-
ны, преобладающая активная роль принадлежит аппер-
ципирующей массе». («Einleitung in die Psychologie und
Sprachwissenschaft»).

Гений и рутина привычного мышления. Замечание
Штейнталя вполне выясняет глубокое различие между
психологическими концептами и тем, что мы называем
концептами в логике. В логике понятие неизменно, но
то, что мы называем «понятиями о вещах» в обыденном
смысле слова, изменяется при употреблении. Наука по-
ставила себе цель добиться такой адекватности и точ-
ности понятий, при которой нам нет надобности более
изменять их. В наших умах идет постоянная борьба за
их обновление. Наше воспитание есть непрестанный
компромисс между консервативным и прогрессивным

факторами. Каждый новый опыт должен быть отнесен
нами под известную рубрику, обнимающую некоторую
группу впечатлений из минувшего опыта. Вся задача
при этом заключается в подыскании такой рубрики,
которая нуждалась бы в наименьшей модификации для
того, чтобы под нее можно было подвести новый факт.

Некоторые жители Полинезии, впервые увидев ло-
шадей, стали называть их свиньями, так как рубрика
«свиньи» была в их языке наиболее подходящей для ни-
когда не виданного животного — лошади. Мой двухго-
довалый сын играл целую неделю с апельсином, кото-
рый увидел в первый раз, называя его мячиком. Его
кормили яйцами всмятку, которые подавались ему без
скорлупы в жидком виде, вылитые в стакан; когда ре-
бенок увидел впервые цельное яйцо, он назвал его кар-
тошкой, так как раньше он видел и ел картофель без
кожуры и знал его название. Складной карманный
пробочник мальчик не колеблясь назвал «дурные нож-
ницы».

Немногие из нас могут с легкостью образовывать но-
вые рубрики и подводить под них новые впечатления
опыта. Большинство все более и более порабощаются
привычным запасом концептов и все более и более теря-
ют способность ассимилировать новые впечатления в
непривычных комбинациях. Короче говоря, рутина при-
вычного мышления составляет для каждого из нас в
известный момент жизни предел «его же не прейдеши».
Явления, идущие вразрез с установившимся, привычным
способом апперцепции, просто-напросто не принимают-
ся в расчет — игнорируются нами; или в тех случаях,
(когда мы вынуждены признать их существование, через
^утки признанные нами факты снова как бы исчезают
|для нас, и малейшие следы неассимилированных фак-
тов совершенно улетучиваются из нашего сознания.
В сущности гениальность заключается почти только в
способности воспринимать объекты не совсем обычным,
не рутинным путем.

В то же время с детства и до конца жизни ничего
не может быть приятнее умения ассимилировать новое
со старым, встречать всякое новое явление, дерзко на-
рушающее установившиеся в нашем уме группы кон-
цептов, разоблачать его загадочность и заносить его в
старые, давно установленные группы, в область знако-
мых явлений. Победоносное ассимилирование нового
со старым есть, в сущности, типичная черта всякого

227.

интеллектуального удовольствия. Жажда подобного ас-
симилирования составляет научную любознательность.
Отношение нового к старому, пока не совершилась ас-
симиляция, выражается в удивлении. Мы не питаем
любопытства и не испытываем удивления по отноше-
нию к вещам, настолько превышающим доступное нам
познание, что мы не имеем концептов, под которые мог-
ли бы подвести их, и мерок, при помощи которых могли
бы наглядным образом их измерить'.

Фиджийцы, как рассказывает Дарвин, удивлялись
при виде маленьких лодок, большие же корабли не вы-
зывали у них удивления. Только то, что нам хоть отча-
сти знакомо, возбуждает у нас жажду дальнейшего
знания. Сложнейшие по устройству ткацкие фабрики,
обширнейшие металлические сооружения для большин-
ства из нас, так же как вода, воздух или земля, просто-
напросто представляют собой обыденные явления, не
вызывающие в нас никаких идей. Нет ничего удиви-
тельного, что выгравированная на медной пластинке
надпись красива. Но если нам покажут рисунок пером
такого же достоинства, это невольно вызовет в нас удив-
ление искусством художника. Одна старая дама, с вос-
хищением рассматривая картину академика, спросила
его: «Неужели вы это сделали рукой?»

Физиологический процесс, обусловливающий вос-
приятие. Мы уже достаточно подробно рассмотрели вос-
приятие и можем дать общую формулировку его за-
кона: в то время как часть объекта восприятия прони-

' Великое педагогическое правило заключается в следующем:

всякий новый отрывок знаний следует связывать с каким-нибудь
образовавшимся в уме ребенка интересом, т. е., иначе говоря, ка-
ким-нибудь путем ассимилировать этот отрывок с заранее приобре-
тенными сведениями. Отсюда вытекает преимущество, получаемое
из сравнивания отдаленного и чуждого непосредственному опыту
с близким и знакомым и неизвестного с известным, из связывания
сообщаемых сведений с личным опытом ученика. Предположим,
учитель рассказывает ученику о расстоянии от Земли до Солнца;

в таком случае всего лучше задать ученику вопрос: «Если бы кто-
нибудь с Солнца вздумал выстрелить прямо в вас и вы бы заме-
тили это в момент выстрела, что бы вы сделали?» — «Я бы отско-
чил в сторону»,— ответит ученик. Тогда учитель может сказать:

«Вам нет необходимости отскакивать, вы можете преспокойно лечь
спать у себя в комнате и снова встать на другой день, прожить
спокойно до совершеннолетия, выучиться торговле, достигнуть мое-
го возраста, тогда только ядро станет к вам приближаться и вам
нужно будет отскочить. Итак, видите, как велико расстояние от
Солнца до Земли»,

Kaei в наше сознание посредством органов чувств от
внеч него объекта, другая часть (и она может быть наи-
бол1 шей) проникает изнутри, из недр нашего сознания.
В с; щности, это простое констатирование того, что нерв-
ные центры суть органы, реагирующие на чувственные
впе' атления, и что, в частности, полушария наши пред-
назг ачены для того, чтобы воспоминания о минувшем
опыц'е могли участвовать в этой реакции. Конечно, та-
каяь общая формулировка туманна. Если мы попытаем-
ся Придать ей точное значение, то всегда естественнее
все о будет предположить, что мозг реагирует по пу-
тям! которые проложены впечатлениями предшествую-
щего опыта и при возбуждении которых мы получаем
вероятное восприятие, восприятие того, что прежде
чаг,е всего вызывало аналогичную реакцию. Реакция
полушарий выражается в возбуждении некоторых групп
неявных путей токами, вызываемыми впечатлениями вне-
шнего мира. Психологически этому физиологическому
процессу соответствует своеобразный импульс, именно
мы<Ьли о наиболее вероятном объекте восприятия. Далее
в Анализе этого процесса мы едва ли можем идти.

^Галлюцинации. Мы видели, что между нормальным
восприятием и иллюзией нет резкого различия, так как
психофизиологические процессы, связанные с тем или
другим явлением, тождественны. Последние виды ил-
'лкКзий, описанные нами, почти могут быть названы
галлюцинациями. Рассмотрим теперь этот вид ложных
во:приятий. Обыкновенно различие между галлюцина-
ций и иллюзией мы усматриваем в том, что иллюзия
порождается некоторым внешним объектом, при гал-
люцинации же всякий объективный стимул отсутствует.
МЭл сейчас увидим, что те ученые, которые отвергают
нг^личие объективных стимулов при галлюцинации, оши-
баются и что галлюцинации нередко бывают только
крайним проявлением обыкновенного процесса восприя-
тия, когда вторичная мозговая реакция ненормально
перевешивает периферический стимул, вызывающий дея-
тельность мозговых центров. Галлюцинации, как прави-
ли!, появляются внезапно и не зависят от нашего произ-
вела. Они обладают весьма различными степенями объ-
ективной реальности. В этом отношении я должен пре-
достеречь читателя от весьма распространенной невер-
ной точки зрения: обыкновенно в галлюцинации видят
о2)раз, ошибочно проектируемый человеком вовне. Но
Годная галлюцинация есть нечто гораздо большее, чем
с

образ, спроектированный в пространство. С субъектив-
ной точки зрения галлюцинация есть ощущение столь
же живое и столь же реальное, как и то, которое мы
воспринимаем при наличии вне нас реального объекта.
Вся разница лишь в том, что в одном случае восприни-
маемый объект имеется, а в другом случае его нет.

Более слабые степени галлюцинации называются
псевдогаллюцинациями. Определенное различие между
теми и другими было сделано всего несколько лет назад.
Псевдогаллюцннации отличаются от обычных продуктов
памяти и воображения большей живостью, тонкостью,
детальностью, устойчивостью, немотивированностью и
самопроизвольностью в том смысле, что при всех усили-
ях нашей душевной деятельности мы не в состоянии
вызвать псевдогаллюцинации по собственному желанию,
У Кандинского был больной, который после приема
опиума или гашиша имел обильные псевдогаллюцина-
ции. Так как этот больной обладал в то же время боль-
шой силой зрительного воспроизведения и был обра-
зованным врачом, то он легко мог сравнивать все три
психических явления. Псевдогаллюцинации, хотя и про-
ектируются вовне (обыкновенно не далее предельного
отчетливейшего зрения, на расстоянии примерно фута
от глаз), не имеют того характера объективной реаль-
ности, которым обладают галлюцинации, но в то же
время отличаются от образов зрительного воспроизве-
дения почти полной невозможностью вызывать их по
желанию. В огромном большинстве случаев «голоса»,
слышимые некоторыми лицами, суть псевдогаллюцина-
ции независимо от того, вводят они в заблуждение дан-
ное лицо или нет. Эти звуки описываются людьми, ко-
торые их слышат, как «внутренний голос», хотя подоб-
ный голос отличается от так называемой мысленной
речи самого субъекта. Я знаю многих лиц, которые, спо-
койно и внимательно прислушиваясь к «внутреннему
голосу», слышат совершенно непредвиденные замечания.
Указанные душевные состояния — обычное явление при
умопомешательстве, они могут разрастись до живой и
вполне объективированной галлюцинации; последняя
как спорадическое явление довольно обыкновенна, а у
некоторых индивидов бывает часто. Статистические све-
дения о галлюцинациях, собранные Гэрнеем, привели к
следующим результатам: примерно на каждые десять
человек хоть один раз в жизни имел очень яркую гал-
люцинацию. Следующий рассказ здоровой женщины

может дать понятие о том, что такое галлюцинация:

«Когда я была еще 18-летней девушкой, однажды вече-
ром крупно поспорила с человеком значительно старше
меня. В порыве раздражения я машинально взяла тол-
стую костяную вязальную иглу, лежавшую на камине,
и изломала ее во время разговора на мелкие кусочки.
В разгаре спора мне очень захотелось узнать мнение
моего брата, с которым я была дружна. Я обернулась
и увидела его сидящим у противоположного конца сто-
ла с руками, скрещенными на груди (что было мало
свойственной ему позой): к великому моему смущению,
я заметила на его губах саркастическую усмешку, ко-
торая свидетельствовала о том, что он не сочувствует
мне, о том, что он, как я бы сказала тогда, «не за ме-
ня». Удивление охладило мой пыл — и спор прекратил-
ся. Через несколько минут, желая заговорить с братом,
я обернулась к нему, но не увидела его. Я спросила при-
сутствующих, когда он вышел из комнаты; мне сказали,
что его вовсе здесь не было; я не поверила, думая, что
он вошел в комнату на минуту и вышел из нее, не бу-
дучи никем, кроме меня, замечен. Часа через полтора
он вернулся домой и не без труда убедил меня, что це-
лый вечер находился вдали от дома».

Галлюцинации при горячечном бреде представляют
смесь псевдогаллюцинаций, настоящих галлюцинаций и
иллюзий. В этом отношении они сходны с галлюцина-
циями, вызванными опиумом, гашишем или белладон-
ной. Самая обыкновенная галлюцинация заключается
в том, что вы слышите, как вас кто-то называет по име-
ни. Почти половина спорадических случаев, собранных
мной, относится к этому типу.

Галлюцинация и иллюзия. Галлюцинации легко вы-
зываются словесным внушением у лиц, подверженных
гипнозу. Покажите такому человеку пятно на листе бу-
маги и скажите, что это фотографический портрет гене-
рала Гранта, и испытуемый увидит на месте пятна фо-
тографию. Пятно придает объективный характер обра-
зу, а внушенное понятие о генерале сообщает пятну
определенную форму. Заставьте испытуемого рассмат-
ривать пятно сквозь увеличительное стекло; удвойте
•изображение пятна при помощи призмы или надавли-
вая на глазное яблоко, отразите пятно в зеркале, пере-
верните вверх ногами, наконец, сотрите его, и пациент
скажет, что «портрет» увеличился в размерах, удвоился,
отразился в зеркале, был перевернут и, наконец, исчез.

Согласно психологической терминологии Бинэ, пятно на
бумаге есть внешнее point de repere (опорная точка),
которое необходимо для того, чтобы придать внушен-
ному образу характер объективной реальности, и без
которого испытуемый получит только мысленный образ
предмета. Бинэ показал, что подобные периферические
points de repere играют роль в огромном количестве не
только гипнотических галлюцинаций, но и галлюцина-
ций душевнобольных. У последних галлюцинации быва-
ют нередко односторонними, т. е. пациент слышит «го-
лоса» только с одной стороны или видит какую-нибудь
фигуру, только когда один его глаз открыт.

В подобных случаях весьма часто удавалось вполне
точно доказать, что болезненный процесс во внутреннем
ухе или помутнение преломляющих свет жидкостей в
глазу были начальным стимулом для того нервного то-
ка, который, проникнув в пораженные слуховые или
зрительные центры, вызвал своеобразные психические
явления в виде известных идей. Галлюцинации, получен-
ные таким путем, суть иллюзии, и теория Бинэ, утверж-
дающего, что всякая галлюцинация имеет первоначаль-
ным стимулом периферическое раздражение, может быть
названа попыткой свести галлюцинации и иллюзии к
общему типу, именно к тому, к которому принадлежит
нормальное восприятие. Согласно Бинэ, и в восприятии,
и в галлюцинации, и в иллюзии мы получаем отличаю-
щееся большой живостью ощущение при посредстве то-
ка, идущего от периферических нервов. Ток может быть
крайне слаб, но все-таки может оказаться достаточно
сильным, чтобы возбудить максимальный процесс дезин-
теграции в нервных клетках (см. главу XIX) и придать
воспринимаемому объекту характер вовне существую-
щей реальности. Природа воспринимаемого объекта
всецело обусловлена системой возбужденных нервных
путей. Во всяком случае известная сторона объекта
создается под влиянием органа чувств, остальное кон-
струируется возбуждением центральных частей. Но пу-
тем самонаблюдения мы не можем вскрыть, что именно
в воспринимаемом объекте периферического и что цент-
рального происхождения, и характеризуем этот объект
просто как результат реакции мозга на внешнее раздра-
жение, не разлагая этот результат на составляющие
элементы.

Теория Бинэ дает объяснение огромного количества
случаев, но, конечно, не всех. Призма не всегда удваи-
вает призрачный образ, и последний не всегда исчезает
при закрывании глаз. С точки зрения Бинэ, ненормаль-
но, сильно возбужденная часть мозговой коры порож-
дает природу возникающего перед сознанием объекта,
а периферический орган чувств сам по себе может со-
общить образу достаточно сильную интенсивность, бла-
годаря которой образ кажется спроектированным в ре-
альное пространство. Но ведь интенсивность есть только
известная степень напряжения ощущения. Почему же,
спрашивается, в исключительных случаях эта степень
напряжения не может быть вызвана причинами только
центрального происхождения? Тогда мы имели бы из-
вестные галлюцинации, вызываемые центральным воз-
буждением, наряду с галлюцинациями, получаемыми
посредством периферического возбуждения, которые
только и допускаются, согласно теории Бинэ. Но, вооб-
ще говоря, не лишено вероятия, что галлюцинации чи-
сто центрального происхождения действительно суще-
ствуют. Другой вопрос, как часто они встречаются. Су-
ществование галлюцинаций, поражающих сразу несколь-
ко органов чувств, уже служит доводом в пользу нашего
соображения. Ибо если мы допустим, что образ чело-
века, видимый нами в галлюцинации, имеет для себя
point de repere во внешнем мире, то голос этого чело-
века, слышимый нами, должен иметь своим источником
центральное возбуждение.

Спорадические случаи галлюцинации, испытываемой
раз в жизни (случаи, по-видимому, весьма обыкновен-
ные), трудно вполне уяснить при помощи какой бы то
ни было из существующих теорий. Нередко эти галлю-
цинации бывают весьма сложны, и тот факт, что мно-
гие из них подтвердились в опыте (т. е. галлюцинатор-
ные. явления совпали с реальными событиями, каковы
несчастья, смерть и т. д., которые постигали лиц, уви-
денных в галлюцинации), дополнительно осложняет
это явление. Первое строго научное исследование явле-
ний галлюцинации во всех возможных ее видах, иссле-
дование, опирающееся на массу эмпирических данных,
было предпринято Гэрнеем и продолжается другими
членами Общества психологических изысканий (Society
for Psychical Research), и статистические материа-
лы собираются теперь в различных странах под ру-
ководством Международного конгресса эксперименталь-
ной психологии. Можно надеяться, что дружные усилия
многих научных исследователей приведут к прочным