Глава, в которой совсем нет хороших новостей 3 page

пережить случившееся. Но в то же время из-за этого и, конечно, с помощью

Мальты мне удалось даже подняться на более высокий уровень. Хотя факт

остается фактом: Нобору Ватая изнасиловал меня и обесчестил. Это был

неправильный и очень опасный поступок. Ведь я могла уйти навсегда. Вы

понимаете?

Я, естественно, ничего не понимал.

-- У меня и с вами была связь, Окада-сан. Но у нас все было правильно

-- и цель, и способ. Такая связь меня не оскорбляет. Я вытаращился на нее,

точно наткнулся взглядом на размалеванную разноцветными пятнами стенку:

-- Со мной? Связь?

-- Да, -- отозвалась она. -- Сначала я делала это только ртом, а потом

все происходило по-настоящему. Оба раза в одной и той же комнате. Помните? В

первый раз было очень мало времени и пришлось торопиться. Во второй времени

уже было побольше.

Ничего толкового ответить на это я не смог.

-- Во второй раз я надела платье вашей жены. Голубое. И у меня были

такие же браслеты на левой руке. Разве нет? -- Крита протянула мне левую

руку, на которой звякнула пара браслетов.

Я кивнул.

-- Конечно, того, что произошло между нами, в реальности не было, --

продолжала она. -- И извергались вы не в меня, это случилось в ваших мыслях.

Понимаете? Выдуманное сознание. Хотя мы с вами знаем, что это между нами

было.

-- Для чего все это нужно?

-- Чтобы знать, -- отвечала Крита. -- Знать больше и глубже.

Я вздохнул. Не разговор, а дичь какая-то! Но Крита Кано описала мой сон

абсолютно точно. Не отрываясь я смотрел на ее браслеты, водя пальцем по

губам.

-- Может, у меня с головой не все в порядке, но я до конца так и не

понял, что вы хотели сказать, -- сказал я сухо.

-- В вашем втором сне, Окада-сан, в момент нашей близости вместо меня

появилась другая женщина. Кто она такая -- мне неизвестно. Но это, может

быть, какой-то намек для вас. Вот что я хотела сказать.

Я молчал.

-- Не надо винить себя, что вы имели со мною связь, -- проговорила

девушка. -- Я же проститутка, Окада-сан. Раньше занималась проституцией во

плоти, а теперь проститутка в мыслях. Я пропускаю все это через себя.

С этими словами Крита Кано поднялась с дивана, опустилась рядом со мной

на колени и взяла мои руки в свои. Руки у нее были мягкие, теплые и

маленькие.

-- Обнимите меня, Окада-сан. Пожалуйста.

Обняв ее, я понял, что совершенно не представляю, как нужно вести себя

в такой ситуации, хотя мне казалось, я все делаю правильно. Почему я так

подумал -- не знаю, просто появилось такое чувство -- и все. Я обвил руками

ее тонкую фигурку, словно собрался танцевать. Крита была намного ниже --

голова едва доходила мне до подбородка, а грудь прижималась к животу. Она

припала щекой к моей груди и беззвучно плакала. Я чувствовал сквозь тенниску

тепло ее слез. Тщательно уложенные волосы девушки подрагивали. Все

происходило как в настоящем сне. Только это был не сон.

Мы долго, не шевелясь, сидели обнявшись, как вдруг Крита Кано

отстранилась от меня, точно вспомнила о чем-то.

-- Большое спасибо, Окада-сан. Мне надо идти. -- Хотя только что она

заливалась слезами, ее макияж совсем не расплылся. Ощущение реальности

происходящего пропало.

-- Ты еще придешь когда-нибудь во сне? -- спросил я.

-- Не знаю, -- ответила она, чуть покачав головой. -- Я не знаю ответа

на этот вопрос, но хочу, чтобы вы мне доверились. Не бойтесь и не

подозревайте меня, что бы ни случилось. Хорошо?

Я кивнул.

И Крита ушла.

Ночь выдалась темная, как никогда. Тенниска на груди промокла насквозь.

Я не спал до самого рассвета. Сон не приходил, да я и боялся уснуть.

Казалось, стоит закрыть глаза, как меня тут же поглотит зыбучий песок и

затянет в какой-то иной мир, откуда нет возврата. Я просидел на диване до

утра, потягивая бренди и размышляя о словах Криты. Даже когда рассвело, ее

дух и аромат туалетной воды от "Диора" витали в доме, как попавшие в

заточение тени.

5. Как выглядят далекие города • Вечный месяц • Лестница закреплена

Только я начал засыпать, как зазвонил телефон. Я решил не подходить и

попытаться уснуть, но тот, словно угадав мои мысли, упрямо продолжал

трезвонить -- десять, двадцать раз... Открыв потихоньку один глаз, я

посмотрел на часы у изголовья. Начало седьмого. За окном было уже совсем

светло. А вдруг это Кумико? Я поднялся, доплелся до гостиной и снял трубку.

-- Алло! -- Ни звука. На том конце провода явно кто-то был, но вступать

в разговор не собирался. Я тоже замолк и, прислушавшись, уловил в трубке

чье-то тихое дыхание.

-- Кто это?

По-прежнему никакого ответа.

-- Если вы та, кто звонит все время, сделайте милость, позвоните позже.

До завтрака никаких разговоров о сексе.

-- А кто это -- "та, кто звонит все время"? -- вдруг раздался в трубке

голос Мэй Касахары. -- Интересно, с кем это ты разговариваешь о сексе?

-- Так, ни с кем.

-- С женщиной, с которой вчера вечером обнимался на веранде? Ты с ней

по телефону секс обсуждаешь?

-- Да нет. Это совсем другая.

-- Заводная Птица! Сколько же вокруг тебя женщин? Не считая жены. А?

-- Долго рассказывать, -- ответил я. -- Между прочим, сейчас шесть

часов утра, а ночью я совсем не спал. А ты что? Приходила сюда вчера

вечером?

-- И видела, как вы обнимались.

-- Это ничего не значит. Как бы это сказать... Это было что-то вроде

маленькой церемонии...

-- Что ты передо мной оправдываешься, Заводная Птица! -- оборвала меня

Мэй. -- Будто я твоя жена. Я тебе вот что скажу: по-моему, ты влип в

какую-то историю.

-- Может быть, -- сказал я.

-- У тебя сейчас черная полоса в жизни. Мрак, в общем. Но мне кажется,

ты сам тянешь на себя эту чернуху. Есть что-то такое... главное. Оно как

магнит притягивает всякие беды. Поэтому любая более или менее

сообразительная женщина смотала бы от тебя удочки.

-- Возможно, и так.

Мэй Касахара помолчала, потом кашлянула, прочищая горло, и продолжала

рассуждать:

-- Ты ведь приходил вчера на дорожку? Долго стоял у нашей задней

калитки... прямо как вор-любитель. Не сомневайся, я все видела.

-- Видела и не вышла?

-- А ты думаешь, как? Чуть что, и все девчонки сразу выскакивают из

дома? Иногда найдет упрямство -- и все. А вы, мужчины, если хотите ждать --

ждите сколько угодно.

Я буркнул что-то в ответ.

-- Но потом меня стала грызть совесть, и я как дура потащилась к тебе.

-- А я тут обнимаюсь, да?

-- Вот именно. Послушай! А она случайно не с приветом? --

поинтересовалась Мэй. -- Сейчас уже никто так не одевается и не красится. Ее

как из другого времени принесло. Ей бы к врачу сходить, голову проверить.

-- Не беспокойся. С головой у нее все в порядке. Просто вкус у всех

разный.

-- Это точно. Кто что хочет -- то и носит. Но вкус вкусом, а нормальный

человек до такого не додумается. Вся она с головы до ног... как бы это

сказать?., ну, как с фотографии из старого журнала.

Я молчал.

-- Ты с ней спал, Заводная Птица?

-- Не спал, -- отвечал я, замявшись.

-- Правда?

-- Правда. У меня с ней ничего нет.

-- А что ж ты тогда с ней обнимаешься?

-- Ну, женщинам иногда хочется, чтобы их кто-то обнял.

-- Может, и так. Но вообще эта мысль опасная, я тебе скажу.

-- Наверное, -- согласился я.

-- А как ее зовут?

-- Крита Кано.

Мэй Касахара опять замолчала.

-- Ты что, шутишь? -- послышалось наконец в трубке.

-- И не собираюсь. А ее старшая сестра -- Мальта Кано.

-- Но это же не настоящее имя.

-- Точно. Рабочий псевдоним.

-- У них что, дуэт клоунов? А может, они со Средиземным морем как-то

связаны?

-- Угадала. Они действительно имеют кое-какое отношение к Средиземному

морю.

-- А ее сестра нормально одевается?

-- В общем, да. Во всяком случае, гораздо нормальнее, чем Крита. Вот

только всегда носит красную клеенчатую шляпу.

-- Думаю, она тоже с приветом. Ты нарочно со сдвинутыми связываешься,

не пойму?

-- Это очень долгая история. Вот все утрясется, и я, может, тебе

расскажу. Только не сегодня. Сейчас у меня в голове полная каша, никак не

пойму, что вокруг творится.

-- Ладно, -- сказала Мэй подозрительно. -- Как, жена еще не вернулась?

-- Пока нет, -- ответил я.

-- Послушай меня, Заводная Птица! Ты уже взрослый человек, а голова у

тебя совсем не работает. Вот передумала бы твоя жена и вернулась вчера

вечером домой. Увидела бы, как ты тискаешь эту дамочку. И что было бы?

-- Да, могло так получиться.

-- А если бы тебе сейчас не я позвонила, а она? А ты в ответ -- про

секс по телефону. Что бы она тогда подумала?

-- Ты права.

-- Ну, я же говорю: с тобой не все в порядке, -- заключила Мэй и

вздохнула.

-- Это точно, -- вынужден был признать я.

-- Ну что ты со всем соглашаешься? Думаешь, признаешь свои ошибки,

покаешься -- и больше нет вопросов? Ничего подобного. Признавай не

признавай, а ошибка есть ошибка, и никуда от нее не денешься.

-- Согласен. -- Она была права на сто процентов.

-- Ладно, хватит! -- Мэй разошлась не на шутку. -- А зачем ты приходил

ко мне вчера вечером? Что тебе было надо?

-- Да все уже. Проехали.

-- Проехали?

-- Ага. Короче говоря... В общем, проехали.

-- Хочешь сказать, что пообнимался с ней, и я стала не нужна?

-- Да нет, что ты! Тут совсем другое. Мне просто показалось...

Мэй Касахара бросила трубку. Я вздохнул. Мэй, Мальта Кано, Крита Кано,

"телефонная дамочка", да еще Кумико... Правильно сказала Мэй: многовато

женщин вокруг меня крутится в последнее время. И каждая со своими

непонятными проблемами.

Однако дальше ломать над всем этим голову я не мог -- жутко хотелось

спать. А проснусь -- надо будет сделать одно дело.

Я опять завалился в постель и уснул.

X x x

Проснувшись, достал из шкафа рюкзак, который мы держали на случай

чрезвычайных ситуаций -- если вдруг понадобится срочно эвакуироваться из

дома. В нем лежали фляга для воды, галеты, карманный фонарь и зажигалка.

Когда мы переехали в этот дом, Кумико боялась сильного землетрясения и

где-то купила готовый набор. Воды во фляжке, правда, не было, галеты

отсырели и размякли, а батарейки в фонаре сели. Я налил воды, галеты

выбросил, вставил в фонарь новые батарейки. Потом сходил в хозяйственную

лавку поблизости и купил веревочную лестницу, какие продают на случай

пожара. Подумал, что еще может понадобиться, но кроме лимонных леденцов, в

голову больше ничего не пришло. Обойдя дом, закрыл все окна, выключил свет.

Запер входную дверь на ключ, но затем передумал: вдруг кто-нибудь зайдет.

Может, Кумико вернется. И потом, в нашем доме для воров не было ничего

стоящего. На столе в кухне я оставил записку:

"Ненадолго вышел. Скоро буду. Т.".

Я представил, как Кумико, вернувшись, увидит мое послание. Что она

подумает? Порвал записку и написал новую:

"Ушел ненадолго по важному делу. Скоро вернусь. Жди. Т.".

В легких брюках и тенниске с короткими рукавами, с рюкзаком, я

спустился с веранды в сад, где меня встретило лето -- настоящее, какое и

должно быть. Сияние солнца, аромат ветерка, цвет неба, форма облаков,

пиликанье цикад -- все возвещало о наступлении замечательной летней поры.

Закинув рюкзак на спину, я перелез через стену в саду и двинулся по дорожке.

Как-то в детстве таким же ясным летним утром я убежал из дома. Из-за

чего -- не помню, наверное, обиделся на родителей. Ушел с рюкзаком за

плечами, захватив все деньги из копилки. Соврал матери, что иду в поход с

приятелями, и попросил ее приготовить мне бэнто⁴⁴. Недалеко от

нашего дома были холмы -- отличное место для прогулок и турпоходов, ребятня

постоянно там лазила, и все к этому привыкли. Я сел в автобус, который

выбрал заранее, и проехал до самого конца маршрута. Городок, где я сошел,

показался тогда чужим и далеким. Там я пересел на другой автобус и оказался

в другом городке, еще более чужом и далеком. Я даже не знал, куда приехал, и

стал просто так бродить по улицам. Город был самый заурядный. Немного

оживленнее нашего местечка, но и погрязнее. Торговая улица с рядами лавок и

магазинчиков, железнодорожная станция, несколько заводиков... Речка, лицом к

которой стоял кинотеатр с каким-то вестерном на афише. В полдень я уселся на

скамейку в парке, съел бэнто. Я пробыл там до вечера, а когда стало

смеркаться, почувствовал себя ужасно одиноким. "У тебя последний шанс

вернуться, -- сказал я себе. -- Стемнеет, и тогда отсюда уже не выбраться".

Я доехал до дома на тех же автобусах, на которых уезжал. Еще не было семи, и

никто так и не заметил, что я убегал из дома. Родители подумали, что я лазил

с ребятами по холмам.

Этот эпизод совсем стерся из моей памяти. Но в тот момент, когда я с

рюкзаком за плечами собирался перелезть через стену, вдруг вернулось

ощущение небывалого одиночества, охватившего меня, когда я стоял один на

незнакомой улице среди незнакомых людей и домов и смотрел, как медленно

угасает вечернее солнце. Тут я подумал о Кумико, которая пропала куда-то,

захватив с собой только сумочку и блузку с юбкой из химчистки. Она упустила

последнюю возможность вернуться и, может быть, стоит сейчас одна посреди

какого-нибудь чужого и далекого города. От этой мысли мне сделалось не по

себе.

Ерунда! Одна она быть не может. Наверняка с мужчиной.

И я перестал о ней думать.

X x x

Я шагал по дорожке.

Трава под ногами уже лишилась сочного аромата зелени, которым ее

напитали весенние дожди, и выглядела жесткой и поникшей, как обычно бывает

летом. В ней скакали жизнерадостные кузнечики, иногда на дорожку выпрыгивали

лягушата. Здесь был мир этих маленьких существ, и вторгшись сюда, я нарушил

установленный порядок.

Дойдя до пустого дома Мияваки, я распахнул калитку и решительно

двинулся через бурьян вглубь сада, мимо потемневшей от грязи статуи птицы,

которая, как всегда, не сводила с неба каменных глаз. "Только бы Мэй не

увидела меня здесь", -- подумал я, обходя дом.

Подойдя к колодцу, я снял блоки с крышки, убрал одну из ее деревянных

половинок и бросил вниз камешек, чтобы убедиться, что там по-прежнему нет

воды. Как и в прошлый раз, камешек глухо стукнулся о дно. Сухо. Я снял

рюкзак, достал веревочную лестницу и прикрепил ее к стволу дерева рядом.

Потом несколько раз сильно дернул лестницу, чтобы убедиться, что она меня

выдержит. Осторожность не помешает. Если лестница отвяжется или оборвется,

на поверхность можно и не выбраться.

Держа лестницу обеими руками, я начал постепенно опускать ее в колодец.

Скоро вся она исчезла в темноте, но я так и не почувствовал, что лестница

достала дна. Вряд ли ее не хватило -- длина была очень приличная. Но колодец

оказался глубоким, и сколько я ни светил вниз фонариком, так и не разглядел,

опустилась лестница до самого конца или нет. Луч света, как бы выдыхаясь,

растворялся и исчезал во мраке.

Я присел на край колодца и прислушался. Компания цикад устроила на

деревьях настоящий концерт, участники которого словно соревновались, кто

кого перекричит и у кого дольше хватит духа. Зато птиц слышно не было. Я

вспомнил о милой Заводной Птице. Ей, верно, не понравилось состязаться с

цикадами, и она куда-нибудь улетела.

Я повернул руки ладонями к солнцу. Они сразу стали теплыми -- казалось,

солнечные лучи проникли в каждую складку и линию. Здесь было настоящее

царство света -- он разукрасил все вокруг яркими красками лета. Летнее

солнце благословляло даже то, что нельзя было потрогать рукой, -- время и

память. Я сидел на краю колодца и сосал леденец, пока он не растаял во рту.

Потом еще раз на всякий случай посильнее дернул лестницу, проверив, надежно

ли она закреплена.

Лезть в колодец по свободно свисавшей лестнице оказалось труднее, чем я

думал. Сама лестница была что надо: переплетенные хлопчатобумажные и

нейлоновые нити -- очень прочные, но при спуске она сильно раскачивалась во

все стороны. Всякий раз, когда я переносил ногу, чтобы найти для нее новую

опору, резиновые подошвы моих теннисных тапочек скользили, поэтому

приходилось так крепко цепляться за каждую перекладину, что заболели ладони.

Я спускался медленно и осторожно, перебираясь со ступеньки на ступеньку, а

дна все не было. Казалось, спуск будет продолжаться вечно. "Но есть же у

него дно!" -- подумал я, вспомнив, как ударился о землю брошенный в колодец

камешек. Просто дело в этой дурацкой лестнице -- из-за нее я спускаюсь так

долго.

Когда я отсчитал двадцатую ступеньку, меня охватил страх. Он накатил

неожиданно, будто я получил удар током, сразу парализовавший тело. Все мышцы

окаменели. Тело покрылось потом, выступившим из каждой поры, ноги задрожали.

Разве бывают такие глубокие колодцы? Да еще в центре Токио? Да еще рядом с

моим домом? Я затаил дыхание и напряг слух. Ни звука. Даже цикад не слышно.

Только в ушах отдавались громкие толчки колотившегося в груди сердца.

Глубоко вздохнув, я понял, что застрял на этой двадцатой ступеньке, не в

силах двинуться ни вниз, ни вверх. Воздух в колодце был прохладный, пахло

землей. Особый мир, отрезанный от поверхности, которую летнее солнце щедро

заливало своими лучами. Высоко над головой маячил маленький просвет.

Половина деревянной крышки, оставленной на круглом отверстии, делила его

строго пополам. Снизу это походило на плывущий в ночном небе месяц. "На небе

некоторое время будет виден месяц", -- сказала Мальта Кано. Она предсказала

это по телефону.

"Ну и дела!" -- мелькнуло в голове. И сразу тело как-то обмякло:

расслабились мышцы, отпустило перехваченное дыхание.

Собравшись, я снова стад спускаться. "Еще немного, -- сказал я себе. --

Всего ничего осталось. Спокойно! Вот оно, дно, сейчас будет". Двадцать

третья ступенька... и нога наконец коснулась земли.

X x x

Первое, что я сделал в окружавшей темноте, -- принялся ощупывать дно

ногой, держась при этом руками за перекладину лестницы, чтобы можно было

удрать, если что не так. Убедившись, что воды или какой-нибудь

подозрительной дряни в колодце нет, я ступил на дно. Сбросил рюкзак; нащупав

зажигалку, зажег ее и вытащил фонарь. Луч высветил из темноты место, где я

оказался. На дне колодца -- ни жестком, ни мягком -- к счастью, было сухо.

Валялись несколько камней -- наверное, люди набросали -- и старый пакет от

картофельных чипсов. Освещенное фонарем дно напомнило мне поверхность Луны,

которую когда-то показывали по телевизору.

Стены колодца были из самого обыкновенного бетона, местами поросшего

мхом. Пучки мха торчали прямо вверх, как трубы, а далеко наверху маячил

маленький полумесяц света. Глядя туда, я смог по-настоящему оценить глубину

колодца. Еще раз сильно дернул лестницу -- она держалась прочно. Порядок.

Пока она здесь, на поверхность всегда можно выбраться. Потом я сделал

глубокий вдох. Слегка отдавало плесенью, но вообще воздух был нормальный.

Именно из-за воздуха я больше всего беспокоился. В высохших колодцах часто

скапливается ядовитый газ, который просачивается из-под земли. Мне как-то

попалась заметка в газете о том, как один человек до смерти отравился в

колодце метаном. Вздохнув, я уселся на дно, прислонившись спиной к стенке.

Закрыл глаза, чтобы дать телу освоиться на новом месте. "Так, -- подумал я,

-- вот я и в колодце".

6. Дело о наследстве • Изучение медуз • Нечто вроде отчужденности

Я сидел в темноте. Высоко надо мной, как знамение, по-прежнему висела

полоска света, из которой крышка колодца вырезала половинку луны. Но ко мне,

на дно, не пробивался ни один луч.

Время шло, и глаза постепенно привыкали к мраку. Вскоре уже можно было

поднести руку к глазам и различить некие неясные контуры. Окружающие

предметы стали смутно выступать из разлитой вокруг черноты -- совсем как

маленькие робкие зверушки, постепенно забывшие об осторожности. Но сколько

глаз ни приноравливался, темнота оставалась темнотой. Стоило попробовать

сосредоточить взгляд на чем-нибудь, как очертания тут же расплывались и

беззвучно растворялись во мраке. Это был, если можно так выразиться,

"проницаемый" мрак, но со своей особой плотностью; он действовал на меня

даже сильнее, чем кромешная тьма. В нем как будто можно было что-то

разглядеть и в то же время -- нельзя.

В этой наполненной скрытым смыслом темноте на меня внезапно нахлынули

воспоминания. Высветили осколки самых разных образов, загадочно ярких,

четких до мельчайших деталей и поразительно живых -- настолько, что,

казалось, их можно схватить рукой. Я закрыл глаза и представил, как почти

восемь лет назад впервые повстречался с Кумико.

X x x

Это произошло в университетской клинике на Канде⁴⁵, в

приемном покое, где собирались родственники лежавших в больнице. Мне

приходилось бывать там почти каждый день и встречаться по делу о наследстве

с оказавшимся на больничной койке клиентом. У него за плечами было 68 лет и

огромное состояние -- большие участки леса в горах и земли, главным образом

в префектуре Тиба. Его фамилия мелькала в газетах среди крупных

налогоплательщиков. Был у этого клиента один пунктик, что-то вроде хобби: он

любил периодически переписывать свое завещание. У нас в конторе все слегка

побаивались его характера и странноватых манер, но он был очень богат, и за

переделку завещания фирме каждый раз доставались внушительные комиссионные.

Да и работа сама по себе была несложная, так что жаловаться никому в голову

не приходило. Меня, как новичка в конторе, сразу посадили на это дело.

Адвокатского свидетельства я не имел, поэтому, конечно, только

считалось, что клиент закреплен за мной, а на самом деле я был вроде стажера

на побегушках. Пожелания клиента по поводу завещания выслушивал специальный

адвокат, он же давал рекомендации и советы по юридической части (завещания

составляют по строго установленной форме, для этого есть особые правила, и

если они не соблюдены, никто такой документ не признает), вырабатывал план и

печатал черновик. А я отвозил завещание клиенту, чтобы тот его прочитал.

Если никаких вопросов не было, он переписывал завещание от руки, подписывал

и заверял личной печатью. На языке юристов это называется "собственноручно

составленное завещание" -- соответственно, от начала до конца оно должно

быть написано от руки самим завещателем.

Готовое завещание запечатывалось в конверт, который я, как сокровище,

отвозил в контору, и там его запирали в сейф. Обычно на этом все и

заканчивалось, но с тем клиентом дело обстояло не так просто. У него ведь

был постельный режим, и он никак не мог написать все за один раз. Завещание

было длинное, и на него ушла целая неделя. Я ездил в больницу каждый день и

отвечал на вопросы нашего подопечного (я ведь тоже изучал право и в общих

чертах мог объяснить, что к чему). Если не знал чего-то, звонил в контору и

спрашивал. Все эти тонкости -- страшная тягомотина, и приходилось думать над

каждым словом. И все же дело мало-помалу двигалось, а раз так -- можно было

надеяться, что этой тоске когда-нибудь наступит конец. Но когда, казалось,

оставалось уже совсем немного, клиент вдруг вспоминал, что забыл что-то, или

неожиданно изменял завещание. Мелочи еще можно было оформить дополнительным

пунктом, но если изменения были серьезные, все надо было переделывать

заново.

В общем, конца этой истории не было видно. Вдобавок клиенту все время

назначали то процедуры, то осмотр, то еще что-нибудь, и, явившись в

больницу, я не всегда мог сразу встретиться и переговорить с ним. Бывало, он

вызывал меня к такому-то часу, а потом говорил, чтобы я явился позже, потому

что он неважно себя чувствует. Нередко приходилось ждать по два-три часа.

Из-за этого я в течение нескольких недель чуть не ежедневно подолгу

просиживал на стуле в приемном покое, бездарно тратя время.

Приемный покой -- совсем не такое благостное местечко, как кто-то может

подумать. Клеенка, которой обтянуты диваны, -- жесткая и твердая, как

застывший труп, а воздух в помещении такой, что вдохнешь разок -- и сразу

заболеешь. По телевизору все время муть показывают, кофе в автомате на вкус

-- настоящая вареная газета. Все люди сидят с печальными, мрачными лицами.

Короче, местечко прямо в духе иллюстраций Мунка к романам Кафки. Кумико тоже

бывала в больнице каждый день -- в перерывах между лекциями в университете

она навещала мать, которую положили с язвой двенадцатиперстной кишки.

Девушка ходила в джинсах или аккуратной короткой юбочке и свитере, волосы

завязывала в конский хвостик. Начался ноябрь, поэтому иногда Кумико надевала

пальто. На плече у нее болталась сумка, где неизменно лежало несколько

книжек, скорее всего -- учебников, и что-то вроде тетради для черновиков.

Когда я первый раз появился в приемном покое -- это было днем, --

Кумико уже сидела на диване, скрестив ноги в черных туфлях, и с увлечением

что-то читала. Я сел напротив и стал дожидаться свидания с клиентом, каждые

пять минут посматривая на часы. Кумико не отрывала от книги глаз. Помню, я

тогда подумал, что у нее красивые ноги. От ее вида на душе слегка полегчало.

Интересно, что должна чувствовать симпатичная девушка, да еще с таким умным

личиком и чудными ножками?

Встречаясь в приемном покое, мы постепенно разговорились, стали

обмениваться прочитанными журналами, ели фрукты: ее матери их приносили так

много, что она не могла все съесть сама. Нам было ужасно скучно там, и

потому мы тянулись друг к другу.

X x x

Мы с Кумико с самого начала поняли, что у нас есть что-то общее. То

была не импульсивная яркая вспышка, поражающая двух людей при встрече, как

удар электротока, а более сдержанное и мягкое чувство -- будто два крошечных

огонька, плывущих в бескрайнем мраке параллельно друг другу, неведомым

образом начинают постепенно сближаться. Мы встречались все чаще, и я

заметил, что перестал относиться к поездкам в больницу как к нудной

обязанности. Удивительное дело: вроде случайно встретил хорошую подругу, а

не чужого человека.

Скоро мне стало не хватать отрывочных встреч с Кумико в больнице в

промежутках между делами. Хотелось встретиться где-нибудь в другом месте и

поговорить как следует, никуда не торопясь. И наконец я решился назначить ей

свидание.

-- Знаешь, мне кажется, нам надо немножко развеяться, -- сказал я. --

Давай сходим куда-нибудь? Ведь есть же места, где нет ни больных, ни

клиентов!

Кумико задумалась на секунду и предложила:

-- Может, в аквариум?

Вот так и состоялось наше первое свидание. В воскресенье утром Кумико

принесла матери в больницу смену белья; мы встретились в приемном покое.

День выдался ясный и теплый. На Кумико было простое белое платье, поверх

него -- длинный бледно-голубой жакет. С того дня я не переставал поражаться,

как здорово она умеет одеваться. Кумико могла надеть что-то самое простое,

но достаточно было какой-нибудь мелочи -- подвернутого рукава или стоячего

Date: 2015-07-17; view: 315; Нарушение авторских прав