Гипнотизм и психотерапия - Разбор книги Дюбуа о психоневрозах

Дюбуа изложил свои взгляды в книге „Психоневрозы и их моральное лечение". (Les psychoneuroses et leurs traitement moral. Paris. Macon. 2 ed. 1905). Книга принаровлена к моде дня и заслуживает нескольких слов. Ловко написанная, она содержит личный опыт автора в психотерапии, но также взгляды, которые можно найти часто даже чуть ли не в тех же выражениях в книге Бернгейма и в прежних изданиях настоящей моей книги (в особенности, в 3 и 4 изданиях от 1895 и 1902 года), в чем не трудно убедиться при сравнении. Это однако не мешает автору при каждом удобном случае презрительно и высокомерно отзываться о „профессиональных гипнотизерах" и о гипнотизме вообще, несмотря на то, что во всей его книге излагаются взгляды этих гипнотизеров в слегка лишь видоизмененной форме. Правда, он настаивает при этом на том, что он обращается к разуму „и к воле" своих больных, не желая подавлять их, подобно этим скверным гипнотизерам, или превращать своих больных в безвольные машины. Удивительное дело! Ведь все мы говорим и делаем одно и то же. Ни один из моих больных, как ни один из больных моих коллег, лечащих гипнозом, не обращается нами в безвольную машину. Мы указываем на это в продолжение многих лет. Относительно и на короткое лишь время становятся безвольными машинами лишь пара—другая от роду слабых сомнамбулов, которыми пользуются, как объектами для научных экспериментов, или для показа в известных спектаклях этого рода. Но „свободная воля", пред которой гражданин Дюбуа так почтительно снимает шляпу? Он объявляет себя монистом (довольно точно воспроизведя мои аргументы, не называя меня) и, следовательно, сам не верит в свободу воли! Но самое удивительное то, что Дюбуа воображает, будто он влияет на своих больных доводами от разума! Верит ли он серьезно этому? Если да, то зачем еще индивидуальное лечение? В таком случае для излечения было бы достаточно одной краткой теоретической статьи. Разве он, действительно, не замечает того, что его тон, его личность, его имя терапевта эмоционально и интуитивно действует на больных, как факторы внушения?

Гражданин Дюбуа оплевывает гипнотизм, как и внушение, и вместе с тем на самом деле от А до Z ничего не делает иного, как применяет то же внушение, но только в несколько иной форме и, прежде всего, под другим названием „persuasion" („убеждение"). Когда-то Ladame обругал кочующих магнетизеров, у которых он научился гипнотизировать. Пакойный ныне проф. Delboeuf в Люттихе выступил тогда в защиту их и упрекнул Ladame'a в том, что он кусает материнскую грудь, которая вскормила его". Конечно* это замечание было несколько резко, но мне кажется, что Дюбуа заслуживает подобного же упрека. Странно однако то, что он обрушивается с ругательствами не на кочующего театрального гипнотизера Krause, который демонстрирует будто бы внушение наяву, чтобы обойти законы кантона Берна, а на своих собственных коллег, которые честно и задолго до него занимаются тем же, что и он, если и под несколько иной этикеткой. Только в отношении Бернгейма он в конце концов и до известной степени переложил гнев на милость.

Севершенно неправильно Дюбуа называет психоневрозами более легкие неврозы большого мозга, как истерия, фобии, неврастения и т. д. Термин „психоневрозы" использовал, как известно, еще раньше Griesinger и другие для обозначения функциональных, но тяжелых душевных нарушений или психозов, так что применение его для обозначения других состояний может привести к вавилонскому смешению языков. Дюбуа вообще трактует и психиатрию сверху вниз, не будучи, повидимому, с ней ближе знакомым, так как он высказывает взгляды, знакомые всем врачам по душевным болезням уже целое столетие, или уже давно опровергнутые.

По Дюбуа убеждение попадает в душу через переднюю дверь, а внушение через заднюю! Это звучит очень красиво, если захотеть навести тень на „учение о внушении", но в действительности оба попадают через одну и ту же дверь. И если гипнотизер честно и открыто, как мы все это делаем, заявляет больному, что он для излечения этого больного действует на его подсознательную деятельность мозга, он честнее с ним поступает, чем тот, который делает вид, будто таковой деятельности вовсе не существует и он обращается только к разуму и свободной воле больного. Это просто неправда, так как и он, как и мы, действует на больного через внушение. В этом я хотел бы уверить гражданина Дюбуа. Далее он пишет, например, следующее: „Может ли быть что либо более бессмысленное, чем засыпать при свете дня когда спать вовсе не хочется, только безвольно уступая внушению гипнотизера". И в этом стиле он продолжает и дальше ругать тех, у которых он сам кое-чему научился. Что тут нелепого в том, что нервные больные поспят днем пол-полтора часа, если это дает им успокоение и не мешает и ночному сну?— Внушенный сон Дюбуа называет глупостью. Несколько далее он утверждает, что человек должен, опираясь на свой разум, оберегать свое душевное состояние, чтобы не поддаваться самовнушению, это лучшее, чем быть излеченным посредством внушения. Конечно, мы должны опираться на наш разум, но этого одного не достаточно, чтобы излечиться от самовнушения. Что же такое этот разум, на который следует опираться, и это душевное состояние, которое нужно оберегать, если не долженствующая это делать человеческая душа, которая именно больна, которая поэтому не в состоянии без помощи других ни опираться, ни оберегать? И совершенно неправильно инсинуировать, будто гипнотическое лечение делает людей менее разумными и более податливыми внушению. Напротив того, мы устраняем патологические динамизмы мозга и делаем тем самым разум и волю более свободными. В своей односторонности и запальчивости Дюбуа заходит так далеко, что называет своих коллег, занимающихся лечением гипнотизмом, тауматургами (фокусниками), утверждая, что театральный гипнотизер Krause более интересен, чем врачи, лечащие гипнотизмом. Не знаю, каких это врачей он знал и почему он копирует в такой мере столь глупых людей.

Не могу удержаться, чтобы не привести одной цитаты из книги Дюбуа: „эмоция — явление психологическое, а не физиологическое, интеллектуальное, а не соматическое". Эту галиматью он даже подчеркивает, а еще называет себя монистом! Как-будто можно быть монистом и допускать что-либо психологическое, чему не соответствовала бы какая-нибудь физиологическая деятельность мозга! По Дюбуа „истинный ученый— интеллигент может быть неврастеником, но не истериком", потому что истерики не логичны. Я протестую. Бывают весьма логично мыслящие, даже гениальные истерики.

Далее, „меланхолия" есть, по Дюбуа, наилучшим образом охарактеризованный психоз; тем не менее он отпускает на свободу меланхолика и тот лишает себя жизни, „потому что он иностранец". Он находит „тесное сродство" между меланхолией и ипохондрией, с этим, конечно, не согласится ни один опытный врач по душевным болезням.

Дюбуа лечит запоры внушением, как я это делал до него, и почти таким же образом, как и я, и тут же ругает и осмеивает лечащих гипнозом врачей, у которых он этому научился, выдвигая опять свое „убеждение" против внушения. Но ка-ждый, кто читал наше изложение по этому вопросу, знает предмет и читал книгу Дюбуа, сейчас же заметит, если он не предубежден, что все „убеждение" Дубуа есть не что иное, как внушение. Он упоминает, например, об одном исцеленном им от запора больном, который испугался рецидива на том основании, что Швейцария ввела среднеевропейское время и это внесет изменения в установленное время для его стула. И этот больной был излечен по его мнению „убеждением", а не внушением!

Прошу извинения у моих читателей, что я так долго задержал их внимание на „психоневрозах" и „моральном лечении" Дюбуа. Это было безусловно необходимо потому, что дело тут не только в Дюбуа и его книге, а вся манера трактовать гипнотизм и людей, честно им занимающихся, сверху вниз, высокомерно выдвигая „психотерапию", слишком часто представляющую плохой или несовершенный плагиат учения о внушении, стало одной из. модных болезней, которой слишком часто, к сожалению, страдает наша медицина.

Необходимо очень точно индивидуализировать и анализировать, чтобы раскрыть, какого рода основное страдание скрывается под разнообразными невропатологическими явлениями— истерическая ли диссоциация, эмоционально-психотравматическая фобия, или навязчивое представление, ипохондрия, эпилептическая основа, психоз, или вовсе какое либо органическое страдание мозга, сколько здесь приобретенного и наследственного, какую роль здесь играет действительное истощение нервных центров и т. д., и в зависимости от этого принимать соответственные меры.

С 1911 года, 6-го издания настоящей книги, дело изменилось весьма мало. Дюбуа создал свою школу, многие больные ушедшие от него, приходили ко мне и говорили: „Дюбуа говорил мне, что я должен только захотеть, и я вылечусь, но я именно не могу захотеть". Именно здесь зарыта собака. В 1910 году Дюбуа напечатал в журнале Archives de Psychologie новую путанную статью, полную самовосхвалений и внутренних противоречий, где он выкапывает старого Heinroth'a и восхваляет его за то, что он трактовал душевные болезни, как „грехи". Правда, сам Дюбуа так далеко не идет, но все же это для него характерно. Но довольно об этом.