Внушение - §11. Состояние души во время исполнения постгипнотических внушений, внушении на срок и на яву

Кто только часто наблюдает все эти явления, тому становится ясно, что состояние души загипнотизированного в трех вышеупомянутых случаях должно быть и действительно бывает одно и то-же: душа бодрствует и все-таки она не та. Какие же в ней происходят изменения? Этот вопрос прежде всего поставил себе Liegeois, затем Beaunis и Delboeuf.

Jules Liegeois, De la suggestion hypnotique dans ses rapports avec le droit civil et le droit criminel- Eeris. -1884 (Alphonse Picard).

Beaunis. Reftherches~experirnentales sur les conditions de l'activite cerebrale etc. Somnambulisme provoque p. 67.

Revue de l'hypnotisme. 1-ere annee. 1887. p. 166.

Liegeois обозначает это „состояние", когда загипнотизированный вполне бодр, вплоть до того пункта, который ему „запрещен или приказан" гипнотизером, — термином „condition prime". Этот термин: должен представлять собою понятие, аналогичное „condition seconde", которым Azam обозначал второе сознание в своем случае (случай двойного сознания наяву). Но позднее Liegeois сам пришел к заклюнению, что condition prime только разновидность condition seconde. Beaunis обозначает condition prime, как „veille somna'mbulique". Delbeouf, наоборот, считает доказанным, что во всех этих случаях загипнотизированный просто-напросто снова подвергается гипнозу, и что, следовательно, мы здесь имеем дело с обыкновенным сомнамбулизмом, только с открытыми глазами. Внушение вызывает-де бессознательно новый гипноз путем ассоциации. Впоследствии он, впрочем, изменил свее мнение и пришел к тому же заключенно, как и мы (Revue de l'hypnotisme 1888).

По моему разумению, ни одно из этих воззрений не может считаться правильным, так как все они слишком догматичны, слишком систематичны. Прежнее воззрение Delboeuf'а, бесспорно, подходит ко многим случаям. При постгипнотических внушениях на срок и наяву осуществление их может вызывать путем самовнушения состояние настоящего гипноза: взгляд становится неподвижным, и загипнотизированный потом не сохраняет об этом ни малейшего воспоминания. Но, обобщая эти случаи, мы заблуждаемся в той же мере, как и обобщая те несомненные случаи, когда внушение осуществляется в состоянии вполне ясно выраженного бодрствования. С помощью вторичного внушения можно из этих состояний в свою очередь исключить все гипнотическое, вплоть до предположенного внушения, так что они все более уподобляются состоянию полного бодрствования. Здесь имеются всевозможные ступени, от неподвижного до вполне ясного взгляда, от лишенного всякой критики автоматизма, для которого самая грубая бессмыслица становится, как во сне, вполне естественной и понятной, до наиболее утонченной самокритики, до ожесточенной борьбы с насилием, с импульсом внушения.

Внушение можно даже ограничить столь естественными и незначительными деталями, повторно, от времени до времени вплетаемыми в цепь мышления, что не может быть и речи даже о condition prime, в смысле Liegeois. По моим наблюдениям вышеописанные состояния, независимо от индивидуальных различий, приближаются к типу настоящего гипноза тем более, чем больше, связнее и причудливее комплекс внушаемых явлений, и, наоборот, на нормальное, бодрствующее состояние походят тем более, чем естественнее, вероятнее, ограниченнее и короче само внушение. Примеры лучше всего уяснят вышеизложенное.

Я поднимаю руку женщины, вполне бодрствующей, и внушаю ей, что она не может больше двигать ей. Она удивляется, делает тщетные попытки опустить руку, смущается и т. д. Но я присоединяю еще быстро следующие одно за другим внушения: „вот лев идет, вы его видите; он хочет нас съесть — теперь он уходит. Становится темно. Луна светит. Видите вы там большую реку с тысячами рыб? Вы совершено неподвижны, не можете двигаться и т. д." — В несколько секунд все эти чувственные впечатления, с соответствующими ощу-щениями,евладевают сознанием женщины, и ее душевное состояние все более приближается к обычному гипнозу; ей все это представляется „как бы во сне"; здесь можно с Delboeuf ом сказать: „она снова загипнотизирована".

С другой стороны, я той же загипнотизированной сиделке внушаю: „Всякий раз, когда ассистент будет проходить чрез отделение и вы будете ему докладывать о возбужденном состоянии пациентки Луизы С, вы будете ошибочно называть ее Линой С. Вы всякий раз будете замечать свою сшибку и будете стараться исправить ее, но не сумеете, и всегда будете Луизу называть Линой. Кроме того, обращаясь к тому же ассистенту со словами „господин доктор", вы всякий раз, не замечая этого, будете тереть своей правой рукой правую половину лба". Внушение оправдывается. Среди обычного разговора сиделка неуклонно делает одну и ту же ошибку, называя Луизу — Линой, ей как бы внушена парафазия этого слова. Она это замечает, пытается исправить свою ошибку, но затем, к удивлению своему, опять ошибается. И в то же время, обращаясь к ассистенту по имени, всякий раз трет себе лоб точь в точь так, как ей было внушено. Интересно видеть, как эта, ничего не подозревающая сиделка почти ежедневно ловит себя на одной и той же ошибке в произнесении имени С, извиняется и выражает по этому поводу свое удивление,— она-де не может понять, что с ней, что она постоянно путает это имя, — ничего-де подобного с нею еще не случалось. Лоб же она, наоборот, трет совершенно инстинктивно, не замечая этого. Затем, через несколько недель, она начинает помогать себе тем, что пропускает имя и называет только фамилию „мадам С."! И для наступления такого, столь долго повторявшегося расстройства достаточно было одного только внушения. Следовало бы предположить, что здесь „condition prime" имеется лишь во время произнесения имени и трения лба, тогда как остальной разговор происходит в состоянии нормального бодрствования. Но во время трения она говорит вещи, не внушенные ей и совершенно разумные,— следовательно, „condition prime" существует здесь только для одной части психической деятельности.

Одному образованному молодому человеку (студенту) я в гипнозе внушил по пробуждении похлопать меня левой рукой по правому плечу. Он противился этому импульсу, так как был очень своенравен и ни за что не хотел допустить ограничения свободы своей воли. Он пошел домой. Я велел ему притти через неделю, и, когда он опять явился, он признался мне, как сильно мое внушение мучило его целую неделю,— до такой степени, что он уже несколько раз порывался пойти ко мне (несмотря на расстояние в 3/4 часа пути), чтобы похлопать меня по плечу. Спрашивается, была ли вся эта неделя, в течение которой этот студент во всех остальных отношениях, как всегда, работал, слушал лекции, спал и т. д.—„condition prime"?

На одну интеллигентную, весьма восприимчивую сиделку эти внушения на срок действовали столь могущественно, что, по ее признанию, абсолютно овладевали ею, и она вынуждена была бы даже совершить убийство, если бы я таковое внушил ей,— так ужасен этот импульс к. осуществлению' даже величайшей бессмыслицы. Ее неоднократные, весьма энергичные попытки к сопротивлению еще более увеличивали силу этого импульса. Однажды она в присутствии двух лиц говорила со мною о гипнотизме и сказала: „но г-н директор, это — все равно; я, право, должна делать все, что вы мне внушаете во сне; но, хоть я заранее ничего не знаю, я всегда все-таки замечаю, что это исходит от вас. с; это — какой то своеобразный импульс, точно что-то чужое". —Тогда я ей внушил: „засните!" Она тотчас же заснула. Затем я ей сказал: „через полминуты после пробуждения вам самим, совершенно независимо от меня, придет в голову спросить теня следующее: „ах, г-н директор, я давно уже хотела вас спросить, каким это образом при гипнотизировании так быстро засыпают.

С обыкновенным сном это — не так: засыпают медленнее. Каким же образом это происходит? это так удивительно". — Но вы не будете иметь никакого представления о ТОМ, ЧТО Я ЭТО вам сказал во сне; эта идея — вполне ваша собственная; вы давно уже хотели меня спросить об этом. Считайте же теперь до шести и проснитесь".—Она считает, пробуждается, уверяет меня, что очень хорошо спала

Спала каждый раз очень глубоко, что и объективно заметно было.

Затем, приблизительно через полминуты повторяет внушенную ей фразу слово в слово, обнаруживая сильнейший интерес интонацией своего вопроса. Я спокойно выслушиваю ее, даю ей подробный ответ и затем спрашиваю, как это ей пришло в голову предложить мне подобный вопрос. — „Да, об этом я давно уже хотела вас спросить".—„Не есть ли это — внушение, которое я только что сделал вам во сне?" — „Ни в коем случае; вы не проведете меня, это — моя собственная идея."—„А все-таки вы заблуждаетесь; здесь налицо два свидетеля, слышавшие, что я это, слово в слово, внушил вам две минуты тому назад!" Бедная женщина была очень смущена и должна была признать, что не всякое внушение она распознает, как таковое, но — только такие, которые явно уже не могут быть произведениями собственного ума.

Одного дельного, интеллигентного молодого кандидата прав (незадолго до выпускного экзамена), хорошо знавшего теорию внушения, я ввергнул в глубокий гипноз с полной амнезией. Я внушил ему — по пробуждении обратиться к присутствующему товарищу D и спросить его об имени и родине, равно как о том, занимался ли он уже гипнотизмом. Так и случилось, но кандидат еще присовокупил: „мне кажется, что я вас уже раз видел: не зовут ли вас X?" Получив неподходящий ответ относительно родины, кандидат заметил, что он, должно быть, ошибается, и затем ушел. На следующий день, когда он снова пришел, я спросил его, почему он после своего последнего*гипноза так интерпеллировал моего товарища D. „Я полагал, что это — знакомый, но оказалось, что нет". Предложили ли вы этот вопрос по собственному побуждению, следуя свободной своей воле? Кандидат удивленно взглянул на меня: „разумеется". Не было ли здесь, быть может, внушения, исходившего от меня? „Нет. Я, по крайней мере, об этом ничего не знаю". Затем кандидат несколько заволновался и, высморкавшись, спросил меня: „вот я теперь высморкался, это тоже может быть, внушение?" (здесь внушения не было). По его уверению, он не имел ни малейшего представления о том, что вопрос, обращенный к доктору D, сделан был им не по естественному, самостоятельному побуждению, и был очень смущен и заинтригован моим объяснением.

Я мог бы привести еще много примеров, так как этот вопрос особенно интересовал меня. Вышеприведенная постгипнотическая галлюцинация у дамы, не сумевшей отличить двух внушенных фиалок от одной действительной, примерно, тоже относится к этому же разряду явлений. Но и вышеприведенное показывает уже с достаточной ясностью, что внушение можно вплести в нормальную деятельность нормальной, бодрствующей души таким образом, чтобы не получилось никакого, похожего на гипноз побочного явления. В подобных случаях „загипнотизированный" впадает в совершенное заблуждение и думает, что мыслит или желает самопроизвольно,— совершенно не подозревая паразитствующего внушения гипнотизера.

Изречение Спинозы—„иллюзия свободной воли не что иное, как незнание мотивов наших решений"— ничем не иллюстрируется так наглядно, как именно этим гипнотическим экспериментом. Это — настоящая demonstratio ad oculos, показывающая, что наша субъективно свободная воля — объективно обусловлено в подсознании. Единственное различие заключается в том, что у загипнотизированного она вызывается внушением другого человека, а у незагипнотизированного,— на ряду с пластически приспособляющейся деятельностью разума, — подсознательными чувствами, инстинктами, привычками, самовнушениями и т. д.

Интересной и частой промежуточной формой между настоящим гипнозом и бодрствующим состоянием является следующее: загипнотизированный остается, правда, с открытыми глазами, действует, как нормальный человек, и ничего не забывает, но обнаруживает заметно-неподвижный взгляд, признает естественными не естественные, бессмысленные внушения, т.-е. не выражает по их поводу никакого удивления и выполняет их, не рассуждая. На позднейшие расспросы по этому поводу он зачастую отвечает, что находился еще в каком-то полузабытьи или полусне, не был вполне на яву и в полном сознании; это, пожалуй, и была veille somnambulique или condition prime. Мы имеем перед собою начинающееся сужение сознания, начало моноидеистического гипноза с rapport'ом.