Необычное богослужение 6 page

В ТЮРЬМЕ

Слышу чудесный и кроткий зов Твой, Иисусе, влекущий меня к Тебе! Даруй же мне мужество безпристрастно пройти через сей мир, с его опаляющими страстями, и дай мне смелость пройти сквозь ад злобных помышлений духов поднебесных! Обезобрази­лась душа моя на умственном торге дурных помыслов и пожела­ний, а ныне не знает, как развязаться с ними. И теперь рождается во мне самом стойкое неприятие безобразия моего и ненасытимая жажда омыться в чистых струях Твоей святой благодати. Вселись же всецело в меня, Возлюбленный Иисусе, дабы стал я причастен Царству Твоему и усладил бы взор свой Его красотами. Уневести мою душу чистотой сияния Твоего, чтобы познала она, Сладчай­ший Иисусе, пути Твои и вошла в чертог премудрости Твоей! Пусть светлая благодать Твоя станет моей путеводной звездой, дабы уз­рел я в яслях Божественной любви Твоей новорожденного младен­ца - сияющий и преображенный дух мой, вселившийся в несказан­ный мир Небесного блага и преизобильного духовного блаженства.

В коридоре монастырского корпуса, где находилась батюшкина келья, меня встретил запах валерьянки. Келейник, вышедший из комнаты старца, осторожно притворил за собой дверь:

- Батюшка болен. Лежит... А всё посетители! Довели старца...

- А что с ним? - встревожился я.

- Сердце прихватывает. Приходи дня через три...

- А раньше нельзя?

- Сказано - через три дня, значит, через три. Если старца беречь не будем, он сам себя не пожалеет, так и будет людей принимать... Вот так и архимандрит Михаил - все принимал, принимал людей, пока не умер! А ведь еще мог бы пожить... Поэтому отец намест­ник строго приказал: когда отец Кирилл болеет, - никаких посе­тителей!

Опечаленный, я ушел домой. Меня вывел из уныния телефон­ный звонок:

- Отец Симон, ты приехал? Не желаешь съездить с нами в Бори­соглебский монастырь?

- Отец Анастасий, благословите! - обрадовался я. - А на сколько?

- Дня на три... - Родной голос в трубке веял теплом. На бойкой «Ниве» мы втроем - к нам присоединился сотрудник издатель­ства, молоденький иеродиакон, - покатили по безкрайним про­сторам России. Наконец-то мне посчастливилось узреть чудесное видение - храм Покрова Матери Божией на Нерли, затем перед взором предстал, словно сошедший с облаков, огромный белый комплекс монастыря-крепости Ростова Великого. Впервые душа моя прикоснулась к изумительному облику древнерусских свя­тынь, оставивших в ней чувство несказанно чистой красоты, со­творенной руками человека.

В небольшом Борисоглебском монастыре нас привечал мо­лодой игумен, друг отца Анастасия. Там я молился и гулял по длинной монастырской стене со скрипучим деревянным насти­лом, с бойницами, глядящими в неясный синий сумрак полей. С полей и перелесков тянуло каким-то непередаваемо древним русским духом, духом Родины, который незаметно переливался в мою душу, умиротворяя ее и возвращая в молитвенное состоя­ние. Проникновенная трогательная красота России сняла с души чувство горести и печали. Вновь поверилось, что батюшка по­правится и все станет как прежде.

Обратно в Лавру мы возвращались в густом тумане. В какой-то лощине, несмотря на включенные фары, дорога совсем исчезла из виду.

- Отец Анастасий, давай поедем помедленнее, а то еще наткнем­ся на что-нибудь, - обернувшись к нему, попросил я, устав вгляды­ваться в густую пелену тумана.

- Я тоже уже ничего не вижу, кроме стекол и «дворников»... Нужно молиться... - откликнулся архимандрит. Некоторое время мы ехали в полном молчании. Тревога в моей душе нарастала:

- Отче, лучше остановимся и подождем. К ночи похолодает, и туман обязательно рассеется...

Это предложение было принято. Товарищ остановил машину.

Мы вздрогнули от внезапного стука в окно с той стороны, где сидел Анастасий. В него заглядывал милиционер ГАИ. Водитель опустил стекло.

- Вы что? Пьяные?

Нахмурясь, милиционер внимательно разглядывал нас.

- Нет, - ответил издатель.

- А ну, выходите! - скомандовал страж порядка. - Дыхните.

- Да, не пьяные... - удивился офицер. - А что же вы в нашу ма­шину чуть не врезались?

Мы остолбенели.

- А где ваша машина? - недоверчиво спросил издатель. Ин­спектор молча ткнул в темноту фонариком. Только теперь нам стал виден автомобиль ГАИ, стоявший на обочине в полуметре от нашей «Нивы». Группа сотрудников дорожной милиции устави­лась на нас.

- Мы потеряли видимость и остановились. И вашу машину не видели. Простите, - пытался объяснить взволнованный архи­мандрит.

- Благодарите своего Бога, что все так закончилось, - сказал старший из дорожного патруля. - Поезжайте потихоньку и будьте внимательны...

Фигуры милиционеров исчезли в тумане.

Дорога пошла в гору, и постепенно туманная белесая пелена рассеялась.

- Ну, нас Сам Господь Бог спас, а то бы прямиком въехали в га­ишную машину! Наверное, живы остались по батюшкиным молит­вам... - Архимандрит облегченно перекрестился. Мы с ним были полностью согласны.

В Лавре меня пригласил в келью отец Тарасий, умудренный жизнью архимандрит, который заведовал монастырской трапез­ной. Седоватый, зрелый монах, с большим даром рассуждения, он вызывал во мне глубокое уважение.

- Как спасаешься, Симон? А у меня теперь послушание - духов­ник в пересыльной тюрьме. Построили мы там церковь в честь пре­подобного Сергия, езжу в тюрьму служить литургию и исповедо­вать заключенных.

- Отец Тарасий, для меня эта сторона жизни совершенно закры­та! Никогда не сталкивался с жизнью уголовников...

- А ты послушай, что они пишут!

Надев очки, он начал перечитывать письма его знакомых, присланные из различных тюрем России. В каждом письме, полном боли и страдания за исковерканную судьбу, звучали ис­кренние слова покаяния и изъявлялось желание жить с верой во Христа. Чтение этих писем вызвало на моих глазах слезы, кото­рые я не сумел скрыть.

- Отец, представь: то, что эти заключенные уверовали в тюрьме, им не дает никаких привилегий, а даже наоборот - издевательства и оскорбления от сокамерников. То, как они веруют и как живут своей верой, находится за гранью нашего понимания...

- Должно быть, отче... - в раздумье проговорил я.

- Не «должно быть», а так и есть! Я знаю, - внушительным, без всяких сомнений, голосом сказал духовник. - На телевидении недавно показывали документальный фильм о нашей тюрьме. Я тебе потом покажу. Ты читал книгу архимандрита Спиридона «Из виденного и пережитого. Записки миссионера»?

- Нет, отец Тарасий, даже не слыхал о ней, простите...

Он взял с полки книгу и протянул мне:

- Возьми, почитай. Многое в ней трудно принять, но это одно из сокровенных глубоких исследований на тему духовничества, для которого нужен свой читатель. Потом скажешь свое мнение...

Заметив, что я углубился в текст, архимандрит остановил меня:

- Потом почитаешь... Хочешь завтра со мной послужить литур­гию в тюремном храме?

- Хочу, отче, но мне еще нужно во что бы то ни стало попасть к отцу Кириллу, - засомневался я.

- А он все равно болеет и к нему никого не пропускают, - уве­рил меня архимандрит. - Я знаю точно. Ну что, согласен?

- Согласен.

Ранним утром нас привезли к тюрьме. Перед нами одна за дру­гой открывались тяжелые металлические двери с множеством зам­ков. Вид суровых, неумолимых лиц надзирателей пробирал до хо­лодка по спине. В длинном узком коридоре с тусклыми лампочка­ми справа и слева шеренгой располагались двери камер. В спертом воздухе стоял крепкий табачный запах.

- Дымят как паровозы, - пошутил видавший виды архиман­дрит. - Хочешь взглянуть? Ты такого еще не видел!

Он приоткрыл в одной из камер маленький глазок. Оттуда, сквозь клубы табачного дыма, вырвалось множество голосов, гово­рящих вразнобой. Я заглянул в отверстие: в крохотной камере раз­мером чуть больше вагонного купе, с нарами в два яруса по всем стенкам, было битком набито всякого народу. Среди взрослых за­ключенных находились еще совсем мальчишки. Все они сидели

на нарах, свесив ноги и безпрерывно курили. Разговор в основном состоял из ругательств. Не выдержав такого зрелища, я отпрянул назад. Духовник понимающе хмыкнул:

- Вот так-то... Сказать нечего... - Он закрыл металлический гла­зок. - А мне им еще нужно проповедовать!

На литургию в церковь, сопровождаемые охранниками, при­шли с десяток заключенных, с хмурыми изможденными лицами. Надзиратели нетерпеливо подталкивали медлительных. Отец Тарасий служил истово и вкладывал в молитвы всю душу. Я тоже старался молиться, но молитва шла с трудом и очень тяжело, слов­но душа находилась в аду. К Причастию никто не подошел.

- В этой группе ни один не приготовился. Не понимают ниче­го, - шепнул мне архимандрит. - Сейчас я им слово скажу...

Пока он говорил, искренне и убедительно, я рассматривал за­ключенных из-за завесы Царских врат. Многие не слушали и про­сто переминались с ноги на ногу, словно они пришли в храм раз­мять ноги. Некоторые зевали и посматривали по сторонам. Два или три скорбных лица выказывали внимание и усилие понять смысл того, что говорил им лаврский проповедник. Его проповедь содержала ряд простых и поучительных примеров об обращении души к добру и следовании за Христом. После своей трогательной речи духовник попросил меня:

- Пойди, отец, раздай антидор в храме...

Я взял тарелку с мелко нарезанным антидором и, подойдя к каждому заключенному, предлагал освященный хлеб. Почти все взяли по несколько кусочков сразу, прося разрешения при­нести святыню сокамерникам. Несколько человек отказались - совсем молодые парни, но уже с испорченными взглядами и ли­цами. Их было очень жаль.

Когда мы возвращались в монастырь, отец Тарасий спросил:

- Ну, как впечатление?

- Запредельное, отче. Такая мера духовничества выше моего разумения... А увидеть такое для собственного смирения очень по­лезно. Спасибо.

Мой собеседник согласно кивнул головой.

Удивительную книгу русского миссионера я читал всю ночь. На мой взгляд, это одно из самых невероятных в своей суровой реальности повествований о служении русского священника в сибирских тюрьмах. Под впечатлением этой книги у меня даже родилось стихотворение.

Архимандриту Спиридону, миссионеру.

* * *

Отдаленное ржанье коня,

Летних сумерек синие сколки –

Это стало началом меня,

В ковылях, где кричат перепелки.

Я лежал в ковылях на спине,

Чуя жизни могучую зрелость,

И ее преизбытку во мне

И смеяться, и плакать хотелось.

Целость жизни сливалась со мной

Из груди исторгая рыданье,

Обнимая ковыльный покой

И коня отдаленное ржанье.

Как только отец Анастасий сообщил, что старец принимает, я сразу оказался в его келье.

- Батюшка, я вас не утомлю, если буду спрашивать?

- Нет, не утомишь, спрашивай. Я уже почти здоров, - улыбался отец Кирилл, глядя поверх очков. По-видимому, перед моим при­ходом он читал Евангелие, так как оно лежало у него на груди по­верх одеяла. Тумбочка рядом с диваном была заставлена лекар­ствами и пузырьками. Что там у тебя накопилось? - Духовник взял епитрахиль, лежащую на столике в головах.

После исповеди я задал свои вопросы.

- Вы благословили мне окормлять верующих на Псху, а теперь там женский скит образовался. Сестры просят помогать им и испо­ведовать... Какое будет ваше благословение?

- А откуда они взялись? - старец приподнял голову на подушке, внимательно прислушиваясь.

- Они говорят, что их Новоспасский владыка благословил. У ме­ня письмо к нему от сестер.

- Хороший архиерей, знаю его. Он очень почитает Глинских старцев. Помогай сестрам во славу Божию! Нужно сказать, что се­стры тоже бывают разные. Те, которые сами стремятся к спасению, жертвенны, служат опорой ближним и помогают им возрастать ду­ховно, такие очень редки. Этим сестрам помогай всемерно, потому что если они спасутся, то и другим помогут! Остальным, которые

живут как умеют и у которых преданность и жертвенность слабы, помогай по мере стремления их к духовной жизни. Так будет хоро­шо, да... Главное, не малодушествуй!

- Спасибо вам, отче. Теперь мои сомнения рассеялись. Помоли­тесь, чтобы Господь уберег меня от искушений.

Духовник согласно кивнул головой.

- Еще есть недоумение, батюшка.

- Слушаю, слушаю, отец Симон.

- Мне братья на Псху, а теперь и сестры задают вопросы о мо­литве и духовной практике. Не знаю, говорить полезное из отцов и из опыта или же лучше молчать, сознавая свое недостоинство поучать людей? Если не говорю, то благодать в сердце становится обильней, но тогда оставляю ближних, страдающих рядом. Если же говорю, она ослабевает, и я вижу, что сам немощен и слаб и да­же хуже собратий своих...

- Для того чтобы говорить полезное для спасения самого се­бя и ближних, имея некоторый молитвенный опыт, необходимо еще иметь духовное мужество не потворствовать немощам ни своим, ни немощам ближних. Только если чувствуешь, что име­ешь его, говори. А когда сознаешь, что слаб, то молчи. «Следует сначала научиться, а потом учить, стать светом - и освещать, прикасаться к Богу - и приводить к Нему», по слову святителя Григория Назианзина.

- Ясно, отче. В этом году я начал записывать все, что удалось узнать о действиях Иисусовой молитвы. Когда я пишу, лучше запо­минаю. Не знаю, стоит ли вести такие записи, батюшка, или в них нет никакой необходимости?

- Пиши, пиши, когда-нибудь все пригодится, да... - Отец Ки­рилл снял очки и внимательно посмотрел на меня. - Только всег­да себя укоряй... И все сверяй с Евангелием. Заповеди Святого Евангелия являются опорой для просвещения сердца и его раз­умения. О чем оно говорит? О свободе человеческого духа от греха и смерти, духа, преображенного благодатью, - это высшее при­звание человека, когда он становится свободен во Святом Духе от рабства страстей и помыслов: «Так всякий из вас, кто не отрешит­ся от всего, что имеет, не может быть Моим учеником»! Эта сво­бода приходит к кроткой и смиренной душе, которая не кичится полученным Божественным даром, когда человек прекращает за­нимать себя построениями своего эгоистического ума и освобож­дается от густой сети дьявольских помышлений. Такой человек радуется, именно радуется, истинной радостью. Чему же он радуется? Спасению других - и без всякой корысти обращает все силы на помощь ближним словом и делом, а больше всего - молитвой...

- Батюшка, время от времени ум как будто заволакивает какая- то пелена робости и страха перед обстоятельствами, а также не­приязни к отдельным людям. Тогда страшно вернуться обратно в безмолитвенное состояние, словно Бог отходит от души, и нет сил преодолеть эти греховные ощущения...

- Когда мы рассмотрим и глубоко осознаем свое чувство страха, робости или неприязни, то увидим, что обретенная нами в молит­ве благодать, какой бы малой она ни была, тем не менее - это Бо­жественная сила, которая неподвластна унизительным греховным страстям. Рассей на этот счет все сомнения! - Отец Кирилл немно­го помолчал, прислушиваясь к шагам в коридоре. - Чистый свет благодати не омрачен никакими заблуждениями, он и есть полное просвещение человеческого духа. Чтобы стяжать такое вселение Святого Духа, никогда не увлекайся монастырской суетой, не го­воря уже о мирских попечениях, и не ищи в отшельничестве ниче­го человеческого и земного. Тогда Бог приложит все необходимое, что является мудростью просвещенного сердца. Святой Дух - это исконная наша обитель в просвещенном сердце, исполненная све­та и совершенной радости... - Говоря эти слова, старец непроиз­вольно положил припухшую бледную руку на свою грудь. - Толь­ко нужно помнить, что, как бы сильны ни были посещения благо­дати, свободное произволение человека всегда остается с ним, ибо наш Бог есть Бог человеколюбивый... Если ты постигнешь на деле, а не на словах, что единственная истина - это Христос, живущий в нашем сердце, ты постигнешь и то, что такое просвещение сердца, потому что заповедь Его есть жизнь вечная (Ин. 12: 50)...

- Отче, дорогой, это очень высоко для меня. Достаточно и непре­станной молитвы - помолчав, ответил я.

- Когда-то тебе «Лествица» преподобного Иоанна Синайского казалась превосходящей твое разумение... - Старец приподнялся на подушках. Легкая улыбка осветила его худое болезненное ли­цо. - Нельзя оставаться младенцем по уму, следует расти духов­но: Духа не угашайте (1 Фес. 5:19). Что выше дара чудотворений? Безстрастие души, вошедшей в покой Божий. Здесь ты еще силь­но хромаешь, и нужно много, очень много поработать над собой, чтобы очистить душу от пагубных страстей. И в этом, конечно, первая помощница- непрестанная молитва, которую ты сподо­бился получить. Потому что без непрестанной молитвы монах будет блуждать в трех соснах, в трех соснах, да...

Я молча слушал батюшку, затаив дыхание.

- Необходимо идти дальше по духовному пути, Симон, возрас­тать от силы в силу, как учили отцы! Ведь спасение как начина­ется? Когда в душе возникает стыд и сильное укорение даже за самый малый дурной проступок и даже помысел. Хочешь возлю­бить Христа? Побеждай до конца страсти! Что такое страсти? Та же самая тюрьма. Да что там, хуже любой тюрьмы! Из человеческой тюрьмы выпускают, когда срок окончится. А тюрьма страстей - безсрочная, у нее сроков нет! Может душу навечно упрятать... Вот от этого и надо спасаться всеми силами и помощью Божией, чтобы быть там же, где Господь! Борьба со страстями - это великие скор­би, а борьба с помыслами - превеликие страдания... Когда пости­гаешь, что все люди страдают, то и сам сострадаешь им в молитве и так обретаешь помощь Божию...

- Отче, мне прежде представлялось, что с обретением непре­станной молитвы все скорби закончатся, а они, похоже, только на­чинаются... Так ли это? Разъясните...

- Мир любит мстить, и более всего он мстит тем, кто отрекся от него. Как ни странно, даже церковные власти могут принимать участие в гонениях на монашество, как показывает история... Ра­ди того, чтобы пребывать свободно во Христе, монах отрекается от мира, дабы стоять в духовной свободе, как говорит апостол Павел (Гал. 5: l), но может вновь попасть в зависимость от политической или идеологической системы, всуе иждивая лета своей жизни...

В дверь, не постучавшись, заглянул хмурый келейник, но ба­тюшка продолжал говорить:

- Истина - это свобода во Святом Духе, и ради нее монах отре­кается даже от самого себя, становясь блаженным или юродивым.

Старец потянулся за большой подарочной кружкой, стоявшей на тумбочке. Я привстал, чтобы помочь ему. Но в комнату быстро во­шел келейник и налил батюшке горячий чай из термоса, опередив меня. Пока отец Кирилл неторопливо пил чай, помощник ходил по келье, переставляя пузырьки и баночки, при этом недовольно поглядывая в мою сторону. Когда он вышел, батюшка продолжил:

- Многие думают, что Христос приходил на землю и распялся для того, чтобы мы умели правильно свечки зажигать в храме. Избегай этого поверхностного понимания и стремись, отец Си­мон, пока жив, постичь Евангелие как можно глубже! Христос сказал ученикам в молитве Своей к Отцу Небесному: Освяти их истиною Твоею; слово Твое есть истина (Ин. 17:17). Вот к этой-то истине и следует всемерно устремляться!

Вне церкви невозможно стать христианином. Никакое христиан­ство не может быть безцерковным. Но когда сообщества христиан связывают монаха, идущего к Истине, политическими или идео­логическими обязанностями, - это последнее и очень тяжелое ис­кушение после клеветы. Поэтому ради стяжания Истины - Христа, подвижник избирает совершенное удаление от всякого общения и ограничивает себя так, как не могут ограничить его никакие цер­ковные уставы и постановления. Так он приходит к безграничной свободе во Святом Духе и пребывает в ней, словно птица небесная...

Что еще сказать тебе? Нельзя удаляться от исповеди, литургии и причащения. Невозможно выйти из духовной связи со всеми святыми и преподобными. Не отделяясь духовно от Церкви, мо­нах отделяется от навязываемых Церкви мирских установлений, не борясь с ней и с ее внутренними немощами, но молясь о всех членах Православной Церкви! И если он возвращается обратно в мир, то лишь тогда, когда имеет на это прямое веление Божие...

Когда мир сей обнажает свою скрытую суть, то обнаруживается, что он более суров и безжалостен, чем это представляется душе. И только монах, отрекшийся от мира всецело и не находя в нем ни­чего ценного, не страшится его суровости. Он страшится оскорбить грехом Бога, Который становится для него - все во всем (1 Кор. 15: 28), а не тот мир, который он попрал своей безграничной свободой, отряхнув его прах со своих ног...

- Батюшка, выходит, идут тяжелые времена, о которых пред­упреждали нас святые отцы?

- Да, отче Симоне, и нужно тем более быть настороже, чтобы не оказаться обманутым этим миром, который есть лжец и нет в нем истины от начала. Сначала штрихкоды введут, потом личный но­мер, потом печать... Близ уже, при дверех! Берегитесь, берегитесь, да... А вот это старенькое серебряное Евангелие для тебя...

Старец утомленно закрыл глаза, отдыхая. Я тихонько поцеловал его отекшую руку и, взяв книгу, на цыпочках вышел из кельи.

Исстрадавшийся дух мой вопиет к Тебе, Господи, неусыпно и неустанно, дабы, мудро водимый Тобою, обрел он вечное поселе­ние в обетованной земле свободы Твоей - Царстве Святого Ду­ха. Нет для меня ничего притягательного в жизни сей, покрытой тьмой мирского неведения и порождающей тьму. Ищет слезно душа моя света Твоего и видит его восходящим из пределов зем­ли Твоей - земли несказанной духовной свободы, лишенной всех земных пут. Нет жизни у рожденных женами сынов земли сей.

Истинная жизнь зарождается лишь в Духе Твоем Святом. Ожи­даю, истомленный тьмой, рождения Твоего, подобного небесному свету, в душе моей, Господи, чтобы стать живым в стране действи­тельно живых, в стране чистых и светлых духом сынов Твоих, Живый Боже. Поистине, во свете Твоем жажду узреть вечный свет непреходящей истины Твоей!

СОМНЕНИЯ

Многознание мира сего отвратно душе моей, ибо суетно оно и страшно тем, что несет гибель всему живущему под небом. Жаж­ду обрести в Тебе единое истинное знание на потребу души - зна­ние Тебя Самого как Ты есть, Единый Боже. И чтобы не было это подлинное знание безплодным, ищу непрестанно в Тебе любви, сошедшей с Небес и напитавшей души, иссохшие от жажды этого Божественного чувства. Пусть бдение мое объемлет день и ночь, не различая их, чтобы не преткнулось сердце мое, запутавшись в земных соблазнах. Пусть скуден я, грешный, в поисках Твоей любви, но Ты, Господи - любвеобилен; пусть несведущ я, слепец, в познании Тебя, но Ты, Боже, - премудр безпредельно и безгра­нично и милосердием Твоим неистощимым не дашь мне отпасть от предвечности Твоей.

В Лавре меня остановил ризничный, благоговейный монах, ставший впоследствии известным епископом.

- Отец Симон, для пустыни забери старые облачения и кое-ка­кие сосуды. В горах пригодятся!

Мы зашли в монастырскую ризницу, и монах с любовью упако­вал в большой пакет несколько красивых священнических облаче­ний и отдельно - сосуды для литургии.

- Спаси вас Господь за помощь и поддержку! - от всего сердца поблагодарил я его.

Оставалось еще выполнить поручение, переданное мне на Псху. С письмом в руках от послушницы Надежды я поднимался по ши­рокой мраморной лестнице, устланной красной ковровой дорож­кой, в кабинет наместника Новоспасского монастыря владыки Алексия. «Вот придумала мне задачу послушница! До чего же не хочется по кабинетам архиереев ходить...» - такие чувства трево­жили меня, хотя я старался не отвлекать внимания от молитвы. Владыка не заставил себя ждать: дверь отворил его келейник, и я предстал пред действительно светлые и удивительно добрые очи наместника. «Умница!» - это было ясно сразу. Таким он выгля­дел на первый взгляд и таким оказался впоследствии. Искренно любящий Патриарха Алексия, он служил ему беззаветно, будучи воспитан общением с Глинскими старцами и особо - с отцом Ви­талием. Но о подробностях его общения со старцами я узнал го­раздо позже от батюшки, а пока на меня произвел впечатление его благочестивый и проницательный взгляд. Я, смущаясь своего затрапезного вида, взял у него благословение.

Некоторое время архиерей критически изучал меня, потом пе­реданное ему письмо и наконец сказал:

- Так это вы - отец Симон? Мне Надежда написала о вас. Скит строите на Псху?

- Уже построили, владыка, по благословению наместника Свя­то-Троицкой Сергиевой Лавры. Теперь пробуем жить и молить­ся, - отвечал я как можно лаконичней.

- Молиться? Каким же образом вы молитесь? - в его голосе послышалась заинтересованность.

- Неделю молимся по четкам, заменяем ими суточный круг. А литургии служим по воскресеньям и праздникам.

- Так у вас и церковь есть? - Он откинулся на спинку крес­ла. Ухоженные руки положил на стол перед собой, по-прежнему держа в них письмо.

- Не одна, Владыка. Стараемся служить в обоих.

Я переступил с ноги на ногу, ожидая, когда же мне можно бу­дет уйти.

- А кто строит церковь на Псху? - Епископ заглянул в раскрытое письмо.

- Люди строят сами. Собрали в складчину деньги, из Москвы абхазская община помогает. А мы служим в селе, исповедуем и следим за стройкой. Народ на клиросе поет, послушницы воз­главляют.

- Это вы исповедуете сестер? - Настоятель, казалось, решал для себя какой-то вопрос.

- По благословению архимандрита Кирилла мне приходится это делать, Владыка. Есть еще один иеромонах, он меня заменяет, когда я ухожу в горы.

- Так, так...

Епископ взял лист бумаги и начал быстро писать. Закончив письмо, он поднял голову и сказал:

- Святитель Иоанн Златоуст говорит: «Любить Христа - это зна­чит не быть наемником, а быть истинно добродетельным и делать все из одной любви к Богу». Как вы понимаете его высказывание? - Лицо архиерея стало невозмутимо-безстрастным, но по его глазам было заметно, что ему интересен мой ответ. Он неторопливо вло­жил исписанный лист в конверт.

- Владыка, когда меня отец Кирилл забрал из мира в мона­стырь, он не поставил мне задачу сделать в Лавре карьеру, полу­чить желтый крест или чин архимандрита, а дал послушание - стать подобным морскому булыжнику, обкатанному волнами, и на деле возлюбить Христа стяжанием смирения и непрестанной покаянной молитвы. Вот этому послушанию я и буду следовать столько, сколько Господь даст мне жизни...

Я сглотнул комок, застрявший в горле. Взгляд Владыки не­ожиданно потеплел. Он встал из-за стола, достав из ящика другой конверт:

- Так, так, это совсем другое дело! Благословляю вас, отец Си­мон! Исповедуйте послушниц, помогайте им, пусть попробуют на деле, что такое настоящая пустынь... Передаю вам письмо для них и деньги. С Богом!

Я взял конверты и вышел из кабинета с легким сердцем: «Слава Тебе, Господи, что закончилась эта процедура проверки! Теперь я свободен...»

В душе осталось чувство уважения к этому незаурядному ар­хиерею.

Отец провожал меня в дорогу у калитки: терпеливый мой и родной человек смотрел мне вслед, пока я не скрылся за пово­ротом со своим рюкзаком и сумкой. На вокзале, из-за тяжело­го груза, я сильно утомился, разыскивая свой поезд. На перроне неожиданно мы столкнулись с отцом Харалампием. Он чрезвы­чайно обрадовался:

- Надо же, как Бог устроил, что мы вместе едем! Вы в каком вагоне?

Узнав номер моего вагона и купе, он пообещал после отправ­ления перейти ко мне, если проводники поменяют ему место. Не знаю каким образом, но все это быстро устроилось, и до самого Сочи мы ехали одни. Инок, глядя в окно на уходящую в осеннюю дымку Москву, поведал мне о своих приключениях:

- Первым делом, батюшка, хотел я попасть к отцу Кириллу на исповедь, а он разболелся. Я тогда отправился к прозорливому отцу Никифору. Выстоял очередь, поисповедовался, а когда уже собрался уходить, смотрю, старец подошел к столику в его испо­ведальне. А на нем луковицы лежат, штук пять-шесть. Отец Никифор быстро так их рукой-то и поворошил, но ничего не сказал. Только на меня глянул... К чему бы это?

Я промолчал.

- Должно быть, к скорбям, лук же - это скорби, - сделал сам заключение мой товарищ.

- Где же ты был остальное время? - спросил я, заметив, что отец Харалампий задумался и замолчал.

- Услышал я, что старец Херувим, ну, вы его, батюшка, знаете, в северном монастыре принимает, туда и махнул. Причащался и исповедовался у этого смиренного батюшки. - Инок испытующе взглянул на меня, ожидая замечаний.

- Да, хороший духовник, я его тоже люблю.

- Так вот, отец Симон, - продолжал мой попутчик. - Услышал я там тяжелые вести...

- Какие же? Расскажи... - попросил я, зная, что отец Херувим всегда в курсе всех церковных и политических новостей.

- Он говорит, что всем нам готовят личный номер, ИНН назы­вается. И везде его будут ставить. А без этого номера ни купить, ни продать ничего нельзя!

- Может, это и есть штрихкод? - переспросил я.

- Вот-вот, штрихкоды на все товары поставят, затем заставят взять личный номер, а потом уже к чипам перейдут!

Здесь я проявил полную неосведомленность, спросив у отца Харалампия:

- А что это такое - «чип»?

- Как что такое, батюшка? - разволновался он. - Это электрон­ное устройство, которое власти намерены поставить всем на пра­вую руку и на лоб!

- Ясно! Как написано в Апокалипсисе... Значит, время близко: И... никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме то­го, кто имеет это начертание, - вспомнил я пророческие тексты Священного Писания (Откр. 13:17).