Первые внутренние изменения 8 page

Так как меня взяли на должность лаборанта временно, а дело шло к глубокой осени, мой начальник передал меня другой группе специалистов. Ее руководитель поселил меня в доме, отведенном под склад, без какого-либо отопления. Приходилось укрываться от холода сверху матрасом. На пальцах рук и ног появились красные болезненные вздутия - признаки артрита. Но другого жилья мне взять было негде, оставалось терпеть.

К этой же группе сейсмологов подключили и молодую семейную пару - ученых из Америки. Мужа звали Питер, и с ним мне при­ходилось иногда общаться, причем я сильно смущался из-за своего корявого английского. Питер, худенький человек в очках с тонкой золотой оправой, и жена, чем-то неуловимо на него похожая, за­помнились мне как скромные приветливые люди. Ребенок их был очень бойким мальчуганом, который увлеченно играл в футбол с русскими ребятами. Его родителям пришлось закончить двухго­дичные курсы русского языка, чтобы сносно говорить по-русски, а малышу потребовалось всего несколько летних месяцев, чтобы бойко общаться со сверстниками и даже спорить во время игр с на­рушителями футбольных правил.

Когда я решил подтянуть свой английский и привез из библи­отеки солидный том по исследованию суфизма на английском языке, первые же страницы поставили меня в тупик. Не зная, как перевести сложные речевые обороты, я попросил помощи у Питера и он, с большой отзывчивостью, помог мне в переводе. Иногда, вме­сте с мужем, мне подсказывала смысл книжных фраз и его жена.

Именно к ним в Америку уехала чета Халтуриных после разгрома Гармской Сейсмологической экспедиции во время гражданской вой­ны в Таджикистане и распада Академии Наук Советского Союза. Там они нашли свой последний приют.

Из светлых эпизодов моей жизни с сейсмологами, помню, что лучше всего у меня сложились отношения с их детьми, с кото­рыми я отдыхал душой, веселясь в их безхитростной компании. Взрослым было не до них, и мне доставляло большое удовольствие принимать участие в разнообразных детских играх после работы. Помню, как все мы, до последнего карапуза, ходили смотреть на могучую реку, быстро мчащуюся в пенных перекатах и стиснутую узкими бортами долины. Гул воды, катящей громадные валуны, пороги с радужными брызгами и водяной пылью, надолго прико­вывали наше внимание. Вдоволь налюбовавшись этой впечатляю­щей картиной, мы повернули обратно, приноравливаясь к шагам ковыляющего среди нас малыша. Навстречу быстрой походкой летела взволнованная женщина. За ней спешно шагал нахмурен­ный Халтурин.

Ну, вот видишь? Все в порядке! - заметил он запыхавшейся матери, увидев меня с детьми.

Молодая женщина молча схватила за руку своего карапуза.

А куда вы ходили? - полюбопытствовал Виталий Иванович.

Смотрели на реку...

У тебя, видно, дудочка какая-то есть, что ты всех детей увел с собой? - пошутил он, потрепав меня по плечу.

С первых дней моей жизни с работниками Института физики Земли самое теплое искреннее участие приняла во мне Татьяна Глебовна, жена Халтурина, имевшая необыкновенно доброе сердце и, как я слышал от ее коллег, очень талантливый ученый. Она тща­тельно следила за тем, чтобы у меня было разнообразное питание, даже когда я работал в другой группе.

Слушай, яблоки хорошие привезли, возьмешь себе?

Спасибо, возьму, если можно...

И появлялись яблоки.

А молоко пьешь? - спрашивала она, подметив мою странную разборчивость в питании.

Пью... - смущаясь откликался я.

Хорошо, я тебя запишу в семейную группу, будешь брать све­жее молоко! Вот тебе банка, только мой ее хорошенько!

Когда я приходил за молоком, она брала мою стеклянную банку, внимательно смотрела ее на свет и строго замечала: Плохо вымыл, иди еще помой под краном!

Когда в их ученой среде кто-нибудь должен был сделать инте­ресный доклад, Татьяна Глебовна всегда приглашала и меня:

Приходи послушать, тебе будет интересно!

Она везде и всегда со всеми была в ровных и дружеских отно­шениях, как и ее муж. Я благодарен Богу, что видел этих добрых людей и жил с ними.

Мне нравился еще один человек, скромный умный парень в оч­ках, типичный ученый, о котором говорили, что он подает большие надежды. Действительно, в скором времени он возглавил крупный отдел в Институте сейсмологии Таджикистана. Благодаря его по­мощи мои скитания в одно прекрасное время закончились, и на­долго молитвенная жизнь стала моей главной заботой и великим утешением. Пока же дела у меня шли все хуже и хуже. Группа сейс­мологов, в которой я работал, заканчивала свои исследования и, наконец, я остался вообще без работы.

В холодном доме жить уже было невозможно. Выпал снег и я жутко мерз по ночам. Халтурин по делам улетел в Москву, а Татьяна Глебовна принялась хлопотать за меня перед суровым мужчиной с хмурым лицом, представителем Института физики Земли, кото­рый и являлся, собственно, начальником комплексных Сейсмоло­гических экспедиций Таджикистана и Казахстана, занимавшихся кроме изучения и прогноза землетрясений, слежением за подзем­ными взрывами ядерных устройств Америки и Советского Союза. Она при мне упрашивала неприветливого начальника подыскать для меня какую-нибудь должность, сочувствуя моему безвыходно­му положению, но суровый руководитель остался непреклонным и неумолимым. Милая женщина развела руками, сочувственно гля­дя на меня: “Прости, сделала все что могла!” От всей души благода­рю эту добрую женщину и ее славного мужа за все доброе, что они сделали для неизвестного им молодого парня с непонятным для

них образом жизни! Мир вам, добрые души...

Собрав свои небольшие пожитки, тетради и книги, и договорив­шись с женой Халтурина, что они возьмут меня на работу на сле­дующий сезон, если у меня не сложится жизнь в Таджикистане, я улетел в Душанбе. В городе меня приютила добрая заведующая на экспедиционной базе в маленьком домике недалеко от аэропорта. Совершенно не представляя, что делать дальше, я не стал унывать, предав себя воле Божией. В городе я периодически продолжал по­сещать церковь, стоя в уголке и стараясь не попадаться на глаза строгому и очень внушительного вида настоятелю. Как-то в один

из теплых октябрьских дней я отправился в библиотеку, чтобы не­много позаниматься в ней английским языком и заодно поработать над своими переводами суфийской поэзии, и до часа дня просидел в ней без перерыва.

Бог, невероятно мудрый, сверх всякой меры заботливый и любя­щий, все больше и больше начал изумлять меня Своим непостижи­мым умением ткать удивительные узоры человеческих судеб, без­укоризненно проводя их через все хитросплетения безчисленных обстоятельств. Как возможно до таких мелочей рассчитать сбли­жение и встречу душ, разбросанных в необозримом мире и удален­ных друг от друга на далекие расстояния? Это сочетание многооб­разных предопределений Божественного Промысла начало вос­хищать меня и удивлять ближних, непосредственных участников этих событий. Страх перед неизвестностью очередных переломных поворотов судьбы стал сменяться все большим доверием к Богу и Его заботе о каждом живом и трепещущем человеческом сердце, каким бы ослепленным и погруженным в красочную ткань жизни оно не было.

Экономя деньги, я стремился есть очень мало, в основном, вино­град. Его огромные сладкие кисти вполне насыщали меня. Закан­чивал я свой “обед” ароматной и удивительно вкусной лепешкой. В этот раз, чувствуя сильный голод, я намеревался по пути из библи­отеки зайти в аэропорт, чтобы выпить там чая и купить какую-ни­будь недорогую булочку. У входа в аэропорт неожиданно, к своему полному удивлению, я увидел отца и мать, стоявших с чемоданами в руках на ступеньках аэровокзала. Они смотрели на меня остолбе­нев, не веря своим глазам:

Сынок! - радостно вскрикнула мама. - Ты пришел нас встре­чать? Откуда ты узнал, что мы только что прилетели? Мы хотели все сделать тайно, чтобы тебя не безпокоить...

Я обнял родителей, но они никак не могли поверить, что я ни­чего не знал об их внезапном прилете. Чрезвычайно обрадованные встречей, они отправились вместе со мной на экспедиционную базу, где всех нас разместила гостеприимная хозяйка, уже запомнившая маму по ее предыдущему приезду. Из рассказа мамы выяснилось, что они с отцом продали свой дом и прилетели в Душанбе, чтобы здесь подыскать себе жилье, желая поселиться поближе ко мне.

Я так рада, что мы тебя увидели! Когда самолет приземлился, я от радости закричала: “Отец, прилетели!” Все люди хохотали.

Итак, мы снова оказались вместе, несмотря на все мои попытки найти свой путь в жизни. Но для этого еще не пришло время. Поиски нового дома не заняли у нас много времени. В несколько дней подходящий дом был найден: немецкая ссыльная семья уез­жала в Германию. Родителям дом очень понравился, о цене с про­давцами удалось договориться по взаимному согласию. Когда отец и мать стали пересчитывать деньги, то вышло так, что некоторой суммы не хватало даже тогда, когда они продали свои обручальные кольца. У меня, после расчета в Гарме, осталась именно такая сум­ма денег, которая и завершила нашу сделку. Дом был куплен, хотя на жизнь у нас не осталось ни копейки. Но родители не расстраи­вались. Они привезли с собой продукты и мы смогли протянуть на них до получения отцовской пенсии.

В немецком доме все было сделано добротно и на совесть. В уют­ном дворике уже распустил молодую зелень фруктовый сад, боль­шой виноградник закрывал своей тенью всю южную сторону двора и здания. Оставалось одно неудобство - жилье располагалось в уда­ленном от центра микрорайоне. Выручало то, что в каждом таком жилом массиве находился свой овощной рынок. К тому же рядом с нами располагались и продуктовые магазины. Родители не мог­ли нарадоваться новому дому, где они взяли себе по комнате, а две комнаты выделили мне. Мама, стесняясь, тихонько шепнула мне, что теперь она ни в чем не будет против моей религиозной жизни, и я могу повесить в своей комнате все иконы, которые они привезли вместе с мебелью. Слово свое она, действительно, сдержала, став мне верной помощницей и даже со временем молитвенницей. С со­гласия родителей, одну из комнат я сделал молитвенной, а в другой поставил кровать и письменный стол. Во дворе ворковали горлин­ки, на виноградных лозах, запрокинув свои серебристые головки к ясному лазурно-голубому небу, вовсю распевали скворцы, которые огромными стаями зимовали в Таджикистане. Наша совместная жизнь начала устраиваться самым лучшим образом, и все же но- < вые проблемы и вопросы не заставили себя ждать.

Итак, предполагая отречься от мира, я вновь очутился в миру и, оставив отца и мать ради Бога, я снова оказался с ними под од­ной крышей. Как ни ломал я голову над вопросом - почему так вы­шло? - не смог найти никаких объяснений случившемуся. Лишь гораздо позже мне стало понятно, что если Бог ни один волосок на голове не оставляет не сосчитанным, то тем более - грехи челове­ческие. Не может быть истинным отречение от мира по своей воле и невозможно оставить ни одного человека, особенно родителей, не вернув им нравственные долги - долги евангельской любви. Мой жизненный урок от Бога растянулся на многие годы, годы постепенного понимания истинных духовных отношений как с роди­телями, так и с теми людьми, с которыми Бог привел встретиться. Впереди предстояло главное - обучение послушанию Богу через послушание духовному отцу.

Когда душа начинает устремляться ко Христу, старые привычки стремятся во что бы то ни стало отбросить ее назад, ибо зло имеет в душе корень, который есть гордость. Когда мама устраивалась в новом доме, а отец хлопотал о переводе пенсии и оформлении сво­их пенсионных документов, я искренно помогал им и все мы были заняты повседневными хлопотами. Но когда наша жизнь вошла в обычную колею, во мне проснулась прежняя страсть к уединению. Мне нравилось бродить по окрестностям в хлопковых полях или по городу, наблюдая восточные обычаи и знакомясь с разными рай­онами, заселенными таджиками, называемыми “махалля”. Роди­тели обратили внимание, что я не работаю, часто уезжаю на весь день в горы или же болтаюсь по улицам и даже не имею намерения искать работу. Замечая скорбь мамы и молчаливые переживания отца, который внушал мне строго: “Сын, главное - это работа!” и теперь огорченно поглядывал на меня, я начал подумывать о том, как мне выйти из этого положения и перестать волновать их.

Во время своих посещений академической библиотеки мне при­шлось познакомиться со многими сотрудниками этого учрежде­ния и даже с директором, у которой я как-то просил разрешение на чтение православных книг из закрытого фонда. У меня возникло намерение поступить на работу в эту библиотеку и заодно возобно­вить учебу в Душанбинском университете. Я отправился на прием к директору, строгой и властной женщине.Она, подумав, предло­жила мне работу библиотекаря с минимальной зарплатой по тому времени, но это обстоятельство меня особенно не волновало. Ради спокойствия родителей мне пришлось согласиться на эту долж­ность, не испытывая большой потребности в деньгах при той деше­визне проживания, которой отличалась столица республики.

“Заодно неплохо порыться в книжных фондах библиотеки, как сотруднику мне многое станет доступно...” - планировал я, обду­мывая свое дальнейшее существование.

Моя трудовая деятельность состояла в обзоре всей поступающей литературы и записи данных каждой книги в карточку для ката­лога. Просматривать и даже читать книги не возбранялось, требо­валось лишь точно в срок сдавать свою работу. Кроме меня в би­блиотеке работал еще один парень, чуть постарше, все остальные были женщины и девушки, закончившие библиотечный институт.

Теперь передо мной наиболее остро встал вопрос - как не потерять ту небольшую молитвенную жизнь, к которой я уже привык и не имел ни малейшего намерения ее оставить? Для этого пришлось изловчиться: я начал изображать, что периодически, для того, что­бы сбросить усталость от безпрерывного печатания книжных ан­нотаций, мне нужно отдыхать. Это я и делал, сидя на стуле с закры­тыми глазами. Перед стопкой книг, которая всегда стояла на моем столе, время от времени я закрывал глаза и молился.

Когда однажды после молитвы я открыл глаза, возможно я си­дел в молитве дольше обычного, меня смутило удивленное выра­жение лица молодой сотрудницы, сидевшей за столом напротив. Догадалась ли она, что я молился, или просто удивилась тому, что я вытворял, не знаю, но мне пришлось прекратить в кабинете та­кие молитвенные занятия. Ради продолжения их, я попробовал уходить в туалет и закрываться в кабинке. Но это также показалось странным для библиотекарей, к тому же к моей молитве в туалете добавилось много мешающих обстоятельств. Лучшим из всех спо­собов оказался самый простой и естественный. Предупредив кол­лег, что мне нужно размять спину, затекавшую от долгого сидения за столом, я выходил во двор на тенистую платановую аллею, где неторопливо прохаживался, повторяя про себя Иисусову молитву. Когда мой взгляд замечал голубеющие вдали над крышами домов такие близкие и в то же время такие далекие горные хребты с заоб­лачными пиками, сердце мое само устремлялось к ним, опережая события и желая одного - остаться с ними навсегда.

Возможно, для кого-то самым сильным и ошеломляюще пре­красным событием в жизни стало постижение безграничности просторов сибирской тайги или милой красоты березовых лесов средней полосы России. Но мне лишь в горах удавалось ощутить необыкновенную полноту жизни, когда начинают оживать все тай­ники души, погребенные под сором повседневных забот. Но и горы, и леса, и степи остаются пустыми без горячей, искренней, идущей из самого сердца молитвы. Поэтому снежные вершины, видневши­еся над крышами городских зданий, звали мою душу, изнывающую и томящуюся в суетном городе в рутинной работе библиотекаря в отделе каталогизации, обещая ей самые удивительные и невероят­ные открытия. Заведующая отделом хвалила мою старательность и исполнительность на общих собраниях коллектива библиотеки и это еще больше усилило расположение ко мне наших сотрудниц, причем на самую молоденькую из них мне старательно указывали как на достойную пару для женитьбы.

И все же мне не хватало рядом человека, с кем можно было бы поделиться своими проблемами и переживаниями. Заходя по де­лам в президиум Академии, я постоянно встречал там секретаря президента Академии наук, молодого молчаливого парня моих лет, в очках, с добрым смышленым лицом. Мы познакомились, но пока наши судьбы шли своими путями, не слишком сближаясь. Он, как мог, поддерживал меня, уверяя, что все образуется, нужно только потерпеть, ведь горы совсем рядом - рукой подать.

Как благодарен Тебе, Господи, я, только начавший познавать пути Твои, что Ты открыл мне простые и вечные истины, состо­ящие в осознании того, что от любви к красоте земного мира не­обходимо перейти к постижению любви, которая выше естествен­ной. Перейти для того, чтобы самому стать выше естества и успеть утвердиться в нетленном мире, а не распасться вместе с земной красотой, обратившись в пыль и атомы. Когда мы любим близких, лучше всего возлюбить в них Творца и Создателя, и такая любовь не пройдет в веках и останется с нами в вечности. Невозможно и безполезно искать счастье в стране мертвых. Его истинная оби­тель - в вечно сущем Иисусе Христе, пребывающем в Небесах на­шей собственной души.

Ты, Боже, преподал мне жизненный урок, ибо Ты, Господи, ис­тинный Утешитель, утешающий сердца человеческие, особенно - родителей, а наиболее - материнское сердце. Ты явил нашей семье Свою чудотворную милость и открыл мне, невежде, что как бы я ни пытался убежать от мира и от родителей, долг сыновьей любви, который я не вернул им при нашей “совместной” жизни, Ты, Госпо­ди Человеколюбие, заставляешь возместить сторицей тем, кого мы обидели. В Твоей святой воле и Промысле Ты содержишь аскетизм и отшельничество и, самое главное, - спасение, ибо только Ты во­лен даровать их преданной душе в нужное время и в подходящий момент по Своему усмотрению. Хотя Ты научаешь души узкому пу­ти, но и на широких скорбных путях, которыми мы уходим от Тебя, Ты, Боже, в милосердии Своем, не оставляешь нас и возвращаешь к Себе, дабы мы вошли в узкие врата Небесной жизни.

Боже истины, благодарю Тебя и за другой ответ на вопрос, так долго мучивший меня: почему изучивший все земные науки так неугоден Тебе? Почему тот, кто не знает ничего, блажен для Те­бя, ведающего все просторы вселенной до мельчайшей пылинки? Потому, как сказал умудрившийся в Тебе, что все суета сует, вся­ческая суета...

БРОСОК В ГОРЫ

По святой премудрости Своей, Ты, Боже, на мгновение приот­крываешь нам пути наши, чтобы мы на краткий миг увидели го­ризонты, к которым предстоит идти, а затем, закрывая видение их, побуждаешь сердца наши к душевному очищению от застарелых грехов и постыдных привычек, замутняющих ясность нашего ду­ховного зрения, и научаешь осознаванию сил человеческого духа перед новыми испытаниями.

Душа моя, не следуй за плотью, как делает весь мир. Пусть плоть следует за тобою, как делали все святые. Когда Ты, Господи, ведешь душу Своим Промыслом к познанию Тебя Самого, попускаешь Ты ей еще и еще слушать лживые слова мечтаний и заблуждений и уноситься ветром пустых измышлений, пока не придет она к пол­ному отвращению от них, чтобы омерзительным стало для нее, от­ринув Тебя, обращать к мечтам и помыслам свой слух.

Малейшее отступление от Бога удерживает душу в миру. Сердце, забывшее Бога, и есть отступление.

Я оказался пойманным в ловушку городской суеты и рутинной работы. Едва поступив в библиотеку, я сразу попал в списки со­трудников, уезжавших на уборку хлопка, которая по безсмысленности самого труда людей, не привыкших к изнурительной работе на палящем солнце и долго не заживающих ранок на пальцах рук от колючих коробочек хлопчатника, ничем примечательным не запомнилась. Но, тем не менее, эта поезда привела к знакомству с двумя интересными людьми - молодыми научными сотрудни­ками АН Таджикистана. Один трудился в Институте сейсмологии, другой - в Институте гастроэнтерологии, оба они приняли в моей жизни самое непосредственное участие.

Работая библиотекарем в академической библиотеке, я про­должал наведываться и в городскую библиотеку, где теперь мне предоставили некоторые льготы. У меня появилась возможность перепечатывать некоторые книги по истории христианства на ко­пировальном аппарате в фотолаборатории библиотеки. Там рабо­тал общительный разговорчивый парень, с которым мы иногда бе­седовали о жизни. Он первый и спросил меня напрямую:

А ты верующий?

Да, - решительно сказал я. - Православный!

А я тоже верующий, - доверительно признался фотограф. - Мой папа был раввином. Новый знакомый оказался из семьи иудеев, живших непода­леку от центра на еврейской улице. Он очень хотел найти Библию на русском языке, которую мне удалось для него приобрести в дальнейшем.

Сотрудник Института гастроэнтерологии продолжал заходить в библиотеку Академии для работы над своими материалами. Как- то в разговоре он сказал, что у них в Институте преподает лечебную гимнастику местный йог, русский парень. Я попросил его познако­мить меня с этим преподавателем. Мне было любопытно увидеть, кто он такой. Через некоторое время йог позвонил в библиотеку и по-военному четко и кратко сообщил мне, что готов встретиться у меня на работе и назначил время встречи. Этот парень пришел с толстым альбомом своих фотографий, где он был снят в различных позах, но то, что я мельком взглянул на них и отложил альбом в сторону, покоробило его. Мне же было интересно другое: есть ли в нем тяга к Богу и Православию?

Да какой там Бог? Делаешь вот эти упражнения, вот и весь Бог!

А каких-нибудь верующих в городе знаешь? - попытался я зайти с другой стороны.

Конечно! - с гордостью ответил он. - Это известные лю­ди: один старый йог, на пенсии, напрямую общается с йогами из Индии!

Каким же образом?

Телепатически!

Понятно. А кто еще?

Еще есть кандидат наук, ученик Смирнова!

Какого Смирнова? - заинтересовался я.

Который перевел “Махабхарату”! Читал?

Нет.

Я тоже не читал. Говорят, книги серьезные...

Так что же, кандидат наук - верующий?

Еще какой! Он верит в Агни-Йогу! Могу познакомить.

Подстрекаемый любопытством, я познакомился с ними: теле­патия оставила жалкое впечатление, а Агни-Йога в устах ученика Смирнова предстала какой-то заумной говорильней. Тем не менее, обнаружив в недрах библиотечного каталога книги “Махабхараты”, а заодно найдя “Рамаяну”, на какое-то время я увлекся индийской мифологией, не давшей, впрочем, никакой опоры в жизни. За­помнилось отношение моих новых знакомых, любителей Востока, к христианству: и тот, и другой утверждали, значительно глядя в глаза: “Мы Христа уважаем...”

Быстро выяснилось, что все эти люди полностью равнодушны к Православию, и мы расстались. По неосторожности я рассказал любителю упражнений о верующем фотографе в городской библи­отеке, и он выразил удивление, что в таком известном учрежде­нии работает верующий. Когда через несколько дней я встретился с фотографом, он со встревоженным лицом вполголоса рассказал мне, что на днях к нему зашли два агента КГБ с вопросом, кто тут верующий в библиотеке? Ему пришлось выкручиваться и делать вид, что он ничего не знает. Горький опыт показал, что искрен­ность и открытость опасны, а йога и КГБ могут без помех работать друг на друга.

На некоторое время меня увлекли своей мистичностью романы Германа Гессе “Игра в бисер” и “Степной волк”, но чуждый мне мир его героев постепенно потускнел, не оставив глубокого следа в ду­ше. Роман “Игра в бисер”, как ни странно, сильно заинтересовал мою маму, и некоторое время мне часто приходилось выслушивать от нее цитаты из этой книги, которыми она любила подкреплять свои нравоучения.

В этих библиотеках я мало-помалу увлекся так называемой тад­жикской переводной поэзией, трудами старинных корифеев сти­хотворства, писавших на фарси или на персидском языке. Среди них - Омар Хайям, Фирдоуси, Хафиз, Руми, Джами. Последний очень понравился моей маме, которая мне в назидание часто цити­ровала строчки из его стихов. В букинистическом магазине мне по­счастливилось приобрести огромную Антологию таджикской по­эзии, и этот сборник стал одной из самых читаемых моих книг того периода. Прочел я и все книги “Тысячи и одной ночи”, удивившись ряду безнравственных сцен в этих сказках Востока, а семь томов Абу Али ибн Сины или, в европейских языках, Авиценны, внушили мне уважение к его подходу к самой сути разных болезней и мето­дам их излечения.

В библиотеке я взял на дом и заново перечитал все собрание сочинений Достоевского. Как и прежде, душа вновь пережила его романы на пределе своих сил, обретя в них поддержку и опору в своих духовных поисках. На этот раз сильное впечатление оказали на меня “Записки из Мертвого дома”, вызвав некоторые ассоциации с моим затянувшимся библиотечно-каторжным городским перио­дом, окончания которого я дожидался, словно заключенный. Ма­ма, в мое отсутствие, все свободное время отдавала этим книгам. Увидев ее с заплаканными глазами над книгой “Идиот”, я спросил:

- Почему ты раньше не говорила, что читала Достоевского?

Тогда его книги тайком передавали из рук в руки. Ведь они бы­ли запрещенными! Дочь приносила их, и мы читали по очереди...

Можно было дать и мне почитать! - обиженно заметил я.

Тебе тогда было рано все это знать, сынок! Всему свое время... Я чувствовала, что ты к этому все равно придешь...

Проходил месяц за месяцем однообразной работы в библиоте­ке. Я начал понемногу терять силы сопротивляться греховным на­клонностям и бороться за свое целомудрие. Находясь постоянно в женском коллективе, я слабел в молитве. Все больше помыслы о новых поисках спутницы жизни теснились в моем сердце, а жен­ские улыбки, взгляды и разговоры размягчали волю и душевную стойкость. С другой стороны, одна мысль о том, что горы находятся рядом, рукой подать, а я сижу в одной комнате с женщинами и те­ряю самообладание, не дыша ароматом горных лугов, не вдыхая их свежий водух, текущий с кристально-чистых высот, не брожу вдоль горных рек наедине с Богом, - все это подтачивало душу и убива­ло ее. По выходным дням я старался уезжать в ближайшее краси­вое ущелье и там, сидя среди камней и скал, отдавался искренней слезной молитве. Но эти молитвенные выезды на природу были подобны глотку воздуха для утопающего, у которого все остальное время легкие задыхаются от нехватки кислорода. В своих молитвах я горячо просил Бога забрать меня в горы только одному Ему ведо­мыми способами, пусть даже в самые унылые и безводные места, но только чтобы я мог остаться с Ним, один на один, среди неба, скал и безкрайних просторов.

Между тем в библиотеке начались переглядывания, усмешки, намеки и шутки сотрудниц. В их разговорах упоминалось имя мо­лодой девушки, с которой женский коллектив предполагал меня соединить. По-видимому, и она была не против, потому что вся вспыхивала, когда нам случалось работать рядом. Пора было ухо­дить, но куда? Никаких вариантов я не видел и не представлял, по­ка все не изменилось самым чудесным образом. Ближе к весне в би­блиотеке появился научный сотрудник из Института сейсмологии, с которым мы познакомились на уборке хлопка. Мы разговорились и он поведал мне о своей давней мечте. Он был большой любитель походов по горам в одиночку и часто в свой отпуск исследовал без­людные горные хребты. Ему опостылело убивать свою жизнь, сидя безвылазно за рабочим столом:

У меня есть на примете один хороший вариант! - доверитель­но сообщил мне любитель гор. - У нашего Института существует сеть сейсмостанций, расположенных в различных районах. Есть такие станции и в горах. Работа несложная, периодически нужно снимать показания с приборов, записывающих землетрясения, а остальное время - целиком твое! - с энтузиазмом закончил он, проверяя произведенное впечатление, и спросил, не хотел бы я устроиться вместе с ним на такую станцию.

Энтузиазм собеседника передался и мне:

Ну конечно! Я сам сижу здесь в библиотеке, как на иголках!

Он протянул мне руку:

Договорились! Только просто так туда не попасть. Но у меня есть знакомый, который может за нас похлопотать!

Мы пожали друг другу руки, и я вернулся в свой библиотечный кабинет, от радости ничего не видя перед собой. Для меня словно раскрылись небеса, в тесной комнате как будто исчезли стены и по­веяло свежим ветром с открывшихся горных круч.

Я погрузился в долгое ожидание новостей от моего друга. Вре­мя словно остановилось. Через месяц сейсмолог появился снова и предложил мне познакомиться с человеком, занимающимся рас­пределением специалистов на станции. Заведующий сектором сейсмического районирования, кандидат наук, произвел на меня хорошее впечатление. Он по-доброму принял нас и дал свое согла­сие. Мы вышли от него с подписанными заявлениями, причем все было обговорено заранее. Моему коллеге не было необходимости увольняться, он только написал заявление о переводе на другую должность, а я - заявление о приеме на работу, пообещав в бли­жайшее время принести документы в отдел кадров.

Но директор библиотеки встретила мою просьбу с очень недо­вольным видом и долго пыталась меня отговорить от перехода на другую работу. Потом, видя мою неуступчивость и сердито нахму­рив брови, подписала мое заявление. Подобное отношение к лю­дям, как я заметил, повторялось не один раз, и я сделал для себя вывод, что каждый руководитель считает любого сотрудника своей пожизненной собственностью и всякую просьбу об увольнении рас­сматривает как личное оскорбление. В тот же день, когда я сдавал свои дела в библиотеке, меня позвали к телефону. Мой напарник грустным голосом сообщил, что жена недовольна его решением и он не сможет поехать со мной на станцию. Я снова остался один, веря, что Бог, нашедший для меня выход из тупика, найдет с кем мне придется жить в горах и делить кров и хлеб.