Не сломай, − несчастья не было бы!

Свой рассказ Владимир Алексеевич начинает с того как весело было на Выставке, как гуляла там «вся Россия», как в Москве не гуляла, и между прочим, сразу после Ходынки, и никому не икалось, − шампанское и напитки попроще лились рекой. Не отставал и автор воспоминаний, отчего рассказ носит название «Нижегородское обалдение».

Особенно популярным местом гуляний, возлияний и вообще культурного времяпровождения у завсегдатаев Выставки был роскошный ресторан «Эрмитаж», где и камаринского на колоколах послушать можно, и масса других удовольствий в наличие, именуемый в просторечии «Под веселой козой». Этому несколько легкомысленному названию «Эрмитаж» был обязан тому, что стены его были увешаны нижегородскими гербами с красным оленем столь фривольного вида, что у большинства посетителей вызывал вышеотмеченную ассоциацию.

Продолжается же рассказ описанием веселого завтрака под веселой козой в теплой компании двух угощающих всех шампанским Савв – Морозова и Мамонтова, миллионера-старообрядца старого закала Николая Александровича Бугрова, известного журналиста Амфитеатрова и еще ряда персонажей, с необозначенными фамилиями.

«Начался этот завтрак шуткой, а кончился... Когда-то мне отец сказал:

− Язык твой − враг твой, прежде ума твоего рыщет! Впоследствии я не раз вспоминал эти его мудрые слова, а тут не до них было, под веселой козой!

Амфитеатров наскоро закусил и торопливо куда-то ушел, а мы продолжали сидеть и благодушествовать.

Были незнакомые петербургские чиновники, был один из архитекторов, строивших выставку.

Разговор как-то перекинулся на воспоминания о Ходынке, и, конечно, обратились ко мне, как очевидцу, так как все помнили мою статью в «Русских ведомостях».

− Ну, а какая причина катастрофы? − спросил кто-то.

А Савва [Морозов] мне все подливает.

− Одна из причин гибели такой массы народа − это Всероссийская выставка. Особенно вот это главное огромное железное здание!

Я указал на железный павильон.

− Ведь все эти железные павильоны остались от прежней московской Всероссийской выставки на Ходынке. Вот их-то в Петербурге, экономии ради, и решили перевезти сюда, хотя, говоря по совести, и новые не обошлись бы дороже.

А зато, если бы стояли эти здания на своих местах, так не было бы на Ходынке тех рвов и ям, которые даже заровнять не догадались устроители, а ведь в этих-то ямах и погибло больше всего народу.

И вижу я, что моя публика смутилась, а Савва Морозов даже бутылку шампанского отставил в другую сторону, хотя у меня фужер был пустой. Только один Бугров поддержал меня:

− А знаешь, ты это верно... Не сломай, − несчастья не было бы.

Архитектор открыл рот, да так и остановился...

На мое или на их счастье, вдруг грянул оркестр и одновременно раздался колокольный «камаринский». Как-то перевели разговор на колокола, а потом стали расходиться…

Вот тут-то, смотря на чиновничьи форменные фуражки Министерства Финансов, я вспомнил слова моего отца.

Я всегда вспоминал эти слова не вовремя»[16].

Через три дня Гиляровского неожиданно для него пригласили в Выставочный комитет, где вручили ему бесплатный билет первого класса от МПС на проезд по всем российским железным до 1 января 1897 года, полторы тысячи рублей новенькими радужными сторублевками. А заодно предложили немедленно ознакомить население Поволжья, Кавказа и территории Войска Донского с промышленными достижениями Империи.

Для реализации последнего пожелания Гиляровскому был вручен от Выставочного комитета лист веленевой бумаги, с просьбой «не отказать в содействии В.А. Гиляровскому, которому поручено озаботиться возможно широким распространением сведений о выставке».

Предложение, по словам Гиляровского, было сделано столь безапелляционно, что вольнолюбивый дядя Гиляй предпочел ему последовать, иронизируя про себя, что для административно высланного журналиста в неожиданной командировке он устроен весьма роскошно, по-генеральски.

Любопытно, все-таки, почему присутствующих на завтраке с шампанским так напрягли слова единственного свидетеля Ходынки из числа пишущей братии, о демонтированных павильонах? И в чьи начальственные или просто внимательные уши успели они эти слова вложить?

Также представляло бы интерес выяснить в чью, озабоченную экономией государственной копейки голову, пришла мысль, лишить ближайшее Подмосковье красивейшего архитектурного ансамбля в стиле промышленного модерна? И превратить его в даже зрительно омерзительную площадь изуродованной земли, рядом с местом грядущего Народного праздника?

Инициатива тут шла, очевидно, не от Министерства Двора, а скорее мне кажется, от Министерства Финансов. Очень уж похоже это на почерк будущего графа Витте, в неустанной его борьбе за финансовое здоровье Отечества[17]. Хорошо бы, конечно, выявить инициатора конкретно, но, в принципе, без Министра Финансов обойтись здесь не могло. И реакция обычно нерасторопных наших властей, да еще в выставочном угаре, была весьма оперативной.

Выехав на пароходе из Нижнего в середине июня, Гиляровский смог попасть на выставку в следующий раз только в августе, «где был дружески встречен всеми: приезда Витте и всякого начальства тогда уже не ожидалось».

Где стол был яств…

Итак, к коронации 1896 года большинство выставочных павильонов были демонтированы, и на их месте остались ямы разной формы и глубины, как от фундаментов павильонов, так и особенно от опор этих фундаментов. Сравнительно ровное поле осталось, правда, на месте бывшего центрально круглого двора Центрального павильона-звезды, столь понравившемуся Владимиру Васильевичу Стасову. Именно на этом, сравнительно ровном участке располагалось 17 мая 1896 года большинство первопришедших на завтрашний праздник, здесь жгли костры, пели песни, плясали.

Следует подчеркнуть, и это важно, что в употреблении терминов или названий «Ходынское поле» и «Ходынка», в документах и материалах, связанных со случившимся несчастьем, изначально присутствовала неоднозначность.

Место, обозначенное на схемах 1 и 2, как «Место выставок», что в воспоминаниях очевидцев, что в Постановлении о Ходынской катастрофе от 7 июня, что в воспоминаниях Гиляровского, именуется Ходынским полем или Ходынкой, наравне с «полем гуляний». Отчего во всех практически материалах, статьях, и уж тем более мнениях о Ходынке происходит невообразимая путаница.

Дело в том, что именно «Место выставок» и послужило биваком и стало местом скопления многих десятков тысяч людей подходивших «поближе к празднику» в течение дня и вечера 17 мая. Именно с «Места выставок» стал понемногу спускаться народ в ров, возникший на краю «Места выставок» напротив «поля гуляний».

В наше время, говоря, например, что к вечеру 17 мая все Ходынское поле было заполнено народом, большинство искренне убеждено, что речь идет речь именно о «поле гуляний». Между тем современники, совершенно не оговаривая этот факт, имеют в виду именно «поле» на «Месте выставок». Отсюда на этом поле и ямы, а вовсе не от мифических окопов, и прочих траншей, якобы оставшихся от войсковых маневров. Войска за собой к праздникам коронации все прибрали. Думаю, прибрали бы и здесь. Но кто-то должен был приказать.

Что касается рва, ставшего местом гибели большинства жертв «Ходынки», происхождение его также однозначно не восстановимо, поскольку на визуальных материалах, относящихся к 1882 году, он отсутствует по очевидным причинам, а дальше можно только строить более или менее правдоподобные предположения. Дело в том, что обнажившийся в результате демонтажа части выставочных павильонов грунт, в части ближней к полю гуляний, оказался почти чистый песок, перемежаемый качественной глиной. И его стали усиленно изымать и использовать для строительных городских нужд. Изымали в основном со стороны ближней к Петербургскому шоссе. В результате, то ли к началу работ «Особого Установления», то ли к их успешному завершению, примерно в районе нынешнего 1-го Боткинского проезда образовался ров, шириной 60-70 м. Дальнейшему его расширению мешал единственный уцелевший к 1896 году каменный Царский павильон бывшей выставки. Тот самый, что уцелел и до наших дней.

Глубина рва в части близкой к шоссе достигала пяти-шести метров, и постепенно сходила почти на нет, примерно там, где ныне находится Главный вход в Боткинскую больницу на 2-м Боткинском проезде. Там же надо рвом нависало оставшееся полотно выставочной железнодорожной ветки.

Следует напомнить, что кроме естественных неровностей, вызванных бесплановым извлечением ценного строительного материала, дно рва изобиловала теми самыми ямами из-под фундаментов и опор демонтированных павильонов. Правда, наиболее глубокие из них были сразу при демонтаже прикрыты деревянными крышками, но даже за несколько лет-зим в нашем климате, конструкции утратили свою прочность. В дополнение ко всему, среди прочих рытвин и ям, закрытых и нет, на дне рва был колодец глубиной до 20 м, не засыпанный и не огражденный, а также лишь прикрытый досками.

Полотно железной дороги к бывшей выставке также так и не было до конца убрано за год с лишком подготовки к торжествам и обрывалось при встрече с южной стороной рва.

Застройка между Петербургским шоссе и нынешним Хорошевским практически отсутствовала. И с начала будущего 1-го Боткинского, после демонтажа выставочных зданий, можно было видеть и путепровод над железной дорогой Белорусского направления и Ваганьковское кладбище.

Для облегчения ориентации в пространстве и времени приведем дополнительно немного увеличенный участок того же плана Москвы 1913 года, что и на схеме 1, в его верхней половине до Воскресенского шоссе, ныне же Беговой улицы, но с наложением на карту современной Москвы (схема 2). Поскольку между созданием карт прошло почти столетие, а про топографическую их точность говорить не приходится, то очевидны определенные нестыковки. Так, 1-й Боткинский проезд должен быть смещен, по отношению к старому плану левее, на левую сторону квадрата «Место выставок». Так что схема 2 носит исключительно качественный характер. Но все-таки привязка к нынешним реалиям облегчается.

Подойти к месту гулянию можно было как со стороны Москвы, то есть со стороны Тверской улицы, переходящей в Петербургское шоссе, так и со стороны Ваганьково и Всехсвятского.

Следует отметить, что подходы со стороны Ваганькова и Всехсвятского ничем не были ограждены, кроме зеленых насаждений. Не было там и рвов с канавами, да и подходить можно было через окружающий лесок по всей ширине поля, поскольку в России дороги даже вблизи столиц зачастую обозначают только направление.

Схема 2. Наложение плана Ходынского поля и его окрестностей в 1913 году