Как отдельной отрасли психопатологии, изучающей патологию гениально одаренной личности и патологию творчества

Под “эвропатологией"¹ мы понимаем всякую патологию, которая связана и сопровождается (так или иначе) с творчеством и с творческой личностью, безразлично с какой: гений, талант, вундеркинд, обыкновенный человек, вдруг, ни с того, ни с сего, в приступе своего безумия творящий необычайное; точно так же безразлично, какого рода творчество: творчество ли гения или таланта, или творчество душевнобольного; раз это творчество связывается с патологией,мы выделяем такого рода творческую патологию в особую область— эвропатологию.

Введением понятия „эвропатологии" мы выделяем таким образом всю ту патологию, связанную так или иначе с творчеством, в отдельную отрасль психопатологии точно таким же образом, как в психиатрии выделяется в отдельную отрасль судебная психопатология, сексуальная психопатология, школьно-дефективная патология и все прочие разветвления психопатологии.

Для такого выделения творческой патологии в отдельную отрасль мы имеем целый ряд оснований:

1) общественно-исторические,

2) практические,

3) теоретические и методологические.

Все эти основания рассмотрим по порядку.

Из истории развития психиатрической мысли мы знаем, как та или иная отрасль психической жизни постепенно втягивалась психопатологией в ее сферу изучения, и как соответствующие анормальные явления общественной жизни создавали соответствующую отрасль практической психопатологии для того, чтоб потом регулировать анормальные явления общественной жизни на научных основах данной отраслью психопатологии. Так, одна из важнейших отраслей общественной жизни — судебная практика — создает одну из важнейших отраслей психопатологии - судебную психопатологию, без которой не может обойтись ни одно судебное учреждение современности; так же другая отрасль общественной жизни - научно поставленное школьное воспитание — не может обойтись без школьно-дефективной психопатологии, на принципах которой построена вся система медико-педагогического воспитания.

Точно так же сексуальная жизнь общества создает сексуальную психопатологию, на принципах которой может быть регулируема сексуальная жизнь людей.

В последнее время рост экономического развития, а вместе с тем рост профессиональной практики выдвинул, наконец, необходимость создания психотехники как новую отрасль социальной практики - определение психической ориентации и пригодности к той или иной профессии. Ясно, что вместе с развитием этой общественной отрасли профессиональной психологии должна будет создаваться новая отрасль психопатологии (патологическая психотехника или иначе - профессиональная психопатология), так как профессиональная пригодность людей с психопатическими уклонами не может определяться обыкновенной нормальной психотехникой, рассчитанной на здорового человека, а должна будет определяться особой психотехникой, построенной на основах психопатологии, имеющей в виду определение пригодности к профессии тех людей, которые имеют те или иные психопатические уклоны.

И это уже мы видим на последнем съезде психологов, психиатров и невропатологов, где уже выдвигались и намечались вопросы профессиональной психопатологии как особый вид психотехники.²

Так постепенно с развитием социальной практики в той или иной отрасли общественно-психической жизни развивается необходимость создания соответствующих отдельных отраслей психопатологии.

Почти все уклоны анормальной психической жизни человека изучаются и предусматриваются соответствующими отраслями психопатологии. Анормальная психика антисоциального поведения (преступника), анормальная психика школьника, анормальная психика сексуального поведения, анормальная психика в процессах труда и в выборе профессии - каждая изучается отдельной специальной научной дисциплиной.

Только анормальная психика гениально или талантливо одаренных людей, с их анормальным творчеством (в каком бы то ни было отношении) остается еще вне сферы специальной научной психопатологии, а потому вне сферы социальной практики, основанной на научных данных этой психопатологии. Между тем, во всех отраслях творчества (в искусстве, литературе, науке и технике) мы видим анормальные проявления этого творчества, и мы не знаем до сих пор (да, даже теряемся перед проблемой), как отнестись к этому творчеству. В самом деле, стоит только внимательно взглянуть на продукты искусства, литературы, на футуристическое кликушество в разных отраслях творчества, чтобы убедиться, что мы имеем дело с психопатологическими явлениями.

Можно соглашаться или не соглашаться с этим творчеством, оно может быть приемлемо как ценное, и оно может быть отвергнуто обществом как вредное и нежелательное - это вопрос другой, но одно всегда несомненно: в нем есть всегда анормальное и патологическое, а потому оно может быть понято и освещено научно только с помощью психопатологии, и с помощью психопатологии эти вопросы в общественном отношении могут быть регулируемы.

И поскольку есть новое общество, стремящееся быть организованным на принципах научной организации труда во всех отраслях общественной продукции без исключения, и поскольку новое общество заинтересовано будет положить конец этой дикой свистопляске в творчестве, в искусстве, (перепутанной с теологической идеологией и метафизикой), чтобы дать правильное русло творчеству ("правильное" с точки зрения научной), постольку новое общество с непреложной исторической необходимостью в конце концов должно будет построить соответствующую отрасль психопатологии как отрасль медицины и биологии, на основании которой оно может подойти и к этой отрасли психики научно, выбросив вон всю ту старую рутину мещанской идеологии в понимании гения, творчества и искусства, а эта новая отрасль психопатологии, которая должна быть построена, и есть эвропатология.

Выделение эвропатологии как отрасли психопатологии, которая выделяет всю творческую анормальность и патологию в отдельную научную область (точно так же, как судебная психопатология выделяет анормальное поведение человека, школьно-дефективная психопатология - анормальное поведение школьника и т. д.) есть историческая необходимость и непреложность, ибо нельзя себе представить, что рано или поздно какая-нибудь сфера анормально проявленной психики (в особенности анормальное проявление творчества) оставалась бы всегда метафизической, туманной, и чтоб, наконец, не наступил момент, когда она делается предметом научного изучения какой-либо специально-научной дисциплины.

Такой научной дисциплиной с точки зрения медицины может быть, по нашему мнению, только эвропатология, для создания которой назрел исторический момент - общественно-историческая необходимость.

Сама эта историческая необходимость создания эвропатологии как прикладной науки диктуется практическими потребностями жизни: необходимостью государственным и общественным органам руководиться какими-либо научными критериями при регулировании вопросов, касающихся одаренного творчества, одаренной личности, его произведения. До сих пор применяемый принцип государственного или частного “меценатства", ”поощрения" должен замениться эвропатологической экспертизой, основанной на научных данных эвропатологической диагностики творческой личности и её произведения не с точки зрения “хорошо" или “плохо", “нравится это мне" или “не нравится", а с другой точки зрения: соответствует ли это произведение или этот талант законам симптоматологии данного творческого типа, или это есть симуляция таланта, симуляция творческого произведения; устанавливая эту симуляцию или подлинность этого явления так же, как судебный эксперт-психиатр устанавливает симуляцию невменяемости того или иного психического состояния.

Понятно, что, не имея в настоящее время таких данных, с помощью которых мы могли бы так подойти к этим вопросам, мы этого сейчас сделать не можем, ибо мы должны изучить прежде всего законы патологии, симптоматологии, диагностики проявления творчества. Необходимо сначала создать эвропатологию. Практическая необходимость такой научной дисциплины в целях вышеупомянутой экспертизы настолько ясна всякому, что об этом не приходится распространяться. Ясно всякому, что государство немало бы средств могло сэкономить, зная, например, на какое искусство можно тратить деньги и на какое - нет. Точно так же ясно, что государство, зная в лице эвропатологов-специалистов законы творческой патологии, знало бы, как отнестись к анормальным и часто асоциальным (вытекающим из этой анормальности) проявлениям психики такого человека, и не поставлено было бы в необходимость бросать такую личность ни в тюрьму за его асоциальность, ни в сумасшедший дом, т. е. ограждать его от того или другого, парализируя его асоциальность иначе, нежели асоциальность обыкновенного преступника.

Далее, государству и обществу необходимо изучить генетику и биологию творческой личности, чтобы знать, в каких недрах человеческого материала можно ждать или искать эту ”курскую аномалию" человеческой продукции, и в каких социальных слоях нужно ждать эту феноменальную силу, называемую “одаренностью". Нечего и говорить, что гибель такой громадной энергии была бы гибелью для человеческой культуры, а между тем мы видим, что существует такое научное течение в биологии, которое прямо является угрозой для вопроса о существовании и возможности появления такой одаренной энергии в будущем. Течение это - евгеническое. Как ни странно и как ни пародоксально звучало бы такое заявление с нашей стороны, но выходит все-таки так, что учение, которое стремится к “оздоровлению" человечества, в то же самое время не сознает того косвенного вреда, который может быть от этого учения в отношении генетики великих людей.

Как известно, евгеники стремятся ”стерилизовать" человечество от патологической наследственности путем целого ряда предупредительных мер, радикальных и профилактических. В Америке евгеническое течение идет настолько радикально, что практикуется даже кастрация. Правда, нашими русскими евгениками она не разделяется, но принципы профилактики усердно проповедуются. Профилактика в целях оздоровления человечества от “плохой наследственности" — идея очень заманчивая, но практически не только не осуществимая, но даже вредная в отношении источников гениальной одаренности, в отношении генетики великих и одаренных людей, и именно вот почему.

В самом деле, если мы будем следовать учению евгеников, то, если в смысле “стерилизации" людей от плохой наследственности мы достигнем хороших результатов, зато в смысле рождения великих людей у нас будут отрицательные результаты: не будет ни одного великого или замечательного человека, ибо, как мы покажем далее, генез великого человека связан органически с патологией, если понимать патологию не как болезнь, а как биологический фактор, который является одним из сопутствующих биологических рычагов генетики в создании природой великих людей.

Точно так же (как мы это докажем дальше) патология великих людей есть необходимый компонент биологической структуры личности великого человека. Уничтожая путем евгеники один из компонентов этой структуры, мы уничтожаем возможность созидания самой структуры одаренной личности. Это положение мы дальше разовъем в особой главе. Здесь мы этого вопроса коснемся лишь вскользь, как момента, с которым евгеническому учению придется считаться. Не отрицая значения евгенического течения в вопросах генетики вообще, я здесь хочу сказать, что вопросы генетики одаренных или замечательных людей не могут быть обойдены без того, чтоб не касаться вопросов эвропатологии как будущей дисциплины, которая стремится осветить (во всеоружии науки) биологическую роль патологии в генетике и структуре великих людей. Если государство поставит вопрос, поднятый евгениками на очередь дня, то без эвропатологического освещения вопрос этот не может быть решен. Вот в этом эвропатология должна также иметь общественно-практическое значение.

Практические мотивы, которые выдвигают необходимость созидания эвропатологии как отдельной отрасли прикладной патологии, настолько ясны и в то же время настолько разнообразны и многогранны, что вряд ли нужно и можно предусмотреть и перечислить все эти практические мотивы.

Теперь перейдем к методологическим основаниям необходимости выделения творческой патологии в одну систему эвропатологии.Как уже было сказано выше, область творческой патологии и патология одаренной личности почти что не изучены.Имеется целый ряд причин, почему с этой областью психопатологии дело обстоит так плохо. Я здесь сейчас укажу на эти причины.

Во-первых, нет кадров специалистов психиатров, которые бы отдались специальному изучению этого вопроса. Имеются психиатры, изучающие судебную психопатологию, психиатры-дефективисты и т. д., но нет психиатров-эвропатологов.

О таких исключениях, как Ломброзо, Мебиус, Бирнбаум и других единичных авторах, которые изучали и вникали в этот вопрос более или менее специально, приходится говорить как об исключениях прежде всего, а затем все-таки они изучали эти вопросы “между прочим". Для огромного большинства других же эта область является предметом случайных экскурсий, а то просто объектом короткого “увлечения молодости" (как это мне однажды сказал один видный психиатр), иногда же просто временным модным занятием. Эти отдельные (или единичные) выступления или экскурсии в эту область единичных авторов, обыкновенно посвященные патологии или патографии того или иного великого человека, являются очень ценным материалом для освещения той или иной замечательной личности, но страдают часто отсутствием каких-либо принципов или методов в подходе или постановке этого вопроса. Другие же авторы обнаруживают часто при тех или иных обобщениях такой дилетантизм вопроса с примесью метафизики, а иногда просто обывательщины, что делается досадно за автора; и непостижимо, как клинически и биологически мыслящий человек в вопросах психиатрии и медицины, в вопросах творчества и психопатологии великого человека превращается прямо в теолога и, лишь в лучшем случае, в метафизика-философа или метафизика-психолога того типа, выпускающего время от времени книжечку “Психология творчества" или “Философия творчества" и т. п.- чисто умозрительные упражнения старосхоластической жвачки на новый лад, не дающие ровно ничего для естественно-научной и клинической постановки этого жизненного вопроса.

Итак, нет психиатров-специалистов в области патологии великого человека и патологии творчества. Спрашивается — почему? Чем объяснить такое явление?

На наш взгляд, основная причина та, что не было научных предпосылок в самой психиатрической мысли. Лишь с Ломброзо и его школы появился фундамент для такой возможности. Это во-первых, а во-вторых, другая причина, что нет психиатров-специалистов эвропатологии, — это то, что нет психиатров, которым бы личные переживания процессов творчества в искусстве (в музыке, литературе, живописи и т. д.) были бы одинаково не чужды, как и сама психиатрия. Т. е., иначе говоря, нет таких психиатров, которые были бы сами в одно и то же время художниками, музыкантами, изобретателями и т. д., чтобы они могли подходить к явлениям творчества с точки зрения психиатрии как к чему то не чуждому их личному психическому опыту. А то, представьте себе, что может получиться из такого психиатрического анализа творчества, анализа хотя бы и ученого психиатра, если он в области искусства — обыватель (что бывает нередко). Получается то же самое, если б психиатр-дефективист не был бы хотя бы элементарно образованным педагогом, или если б судебный психопатолог имел бы обывательский подход к вопросам права и общественных наук.

Ясно, что анализ научный, без личного опыта творчества в данной области, не может иметь той ценности в таком важном и трудном вопросе, как творчество, и ученый психиатр, чувствуя это, бросает эту работу как бесполезную. Поэтому, по нашему мнению, кадры психиатров, занимающихся специально вопросами патологии творчества, должны вербоваться из тех психиатров, которым в одно и то же время доступна какая-нибудь область творческих переживаний (музыка, литература, живопись, научно-техническое изобретение и т. д.); психиатры же, для которых эти переживания анестезированы, не могут специально заниматься этими вопросами, кроме разве простой передачи фактов историй болезни великого человека или его патографии (как это, например, и делают в Германии некоторые психиатры, выпустившие целый ряд патографий, и тем ограничивается их работа).

Короче говоря, нет до сих пор научной разработки вопросов эвропатологии потому, что нет соответствующих кадров психиатров, в то же время творящих в той или иной области. Пока не будет таких психиатров, не будет создана эвропатология как самостоятельно и научно разработанная область.

Спрашивается, что же может сделать психиатрия еще до появления специальных кадров таких психиатров? По нашему мнению, очень многое: большая, методического характера подготовительная работа, которая может быть проделана психиатрами-неспециалистами. Работа эта сводилась бы к систематизации накопления фактов, материалов, их обработке с чисто клинической стороны, которая еще до сих пор не использована.

Дело в том, что во всей психиатрической и непсихиатрической литературе накопилось огромное количество "сырого" материала, касающегося личности великих людей.Весь этот материал (патография, история болезни, воспоминания, биографические данные, освещающие патологию личности великих людей и их творчества, а также все другие данные), разбросанный по разным архивам и изданиям, необходимо систематизировать в один цельный архив, обработать и осветить клинически настолько, чтобы дать возможность изучить этот материал в массовом масштабе. Ибо только изучение на массовом материале может дать какие-либо существенные результаты в освещении законов патологии великих людей и законов патологии творчества, так как изучение патографий одного лица из массы великих людей не даст никаких оснований для каких-либо выводов и останется только единичным фактом в вопросах патологии.

Эта великая и огромная практически—методологическая работа, которой организованно должны заняться психиатры (хотя бы и неспециалисты—эвропатологи), эта важная подготовительная работа даст возможность настоящим и будущим эвропатологам-специалистам иметь более точные истории болезни и патографий великих людей, на основании чего можно будет строить эту специальную психопатологию. Это первое, что нужно сделать, и это является первой и основной задачей эвропатологии, а также основной задачей этого специального архива как собирателя-организатора такого материала.

Далее, ежегодно во всех “углах” Европы, Америки, Азии, на выставках, в музеях, на всех литературных рынках и конкурсных выставках технического изобретения мы всегда имеем огромный материал патологического творчества, который, увы, проходит мимо исследовательского глаза психиатра.

Ежегодно также мы наблюдаем то здесь, то там вспышки феноменального творчества вундеркиндов, “непризнанных гениев", душевнобольных, гениальных безумцев и прочие проявления феноменального творчества; и ежегодно весь этот ценнейший пестрый материал, представляющий непочатый край научного исследования, “утекает” мимо психиатрии и психиатров. А между тем за этот материал хватаются кто только может, только не психиатры. Тут мы видим и философов, и психологов, техников, инженеров, литераторов, химиков — словом всякий, кому только не лень, считает своей обязанностью выступить с книгой, “теорией", “философией", “психологией " творчества, имя которым легион. И неудивительно, что за эту область берется кто угодно и как угодно, ибо жизнь требует (и настоятельно) решения тех или иных вопросов творчества, и они решают эти вопросы по-своему “философски", “психологически" и т. д., ибо тот, кто должен был бы взяться за разработку и решение вопросов творчества (эскулап—психиатр, исторической миссией которого всегда было дать решающее слово в этом деле), совсем пассивно стоит в стороне, и богатейший материал, который дает повседневная жизнь, уходит от него и от психиатрии. Вот почему мы считаем, что и здесь практическая подготовительная работа методики — это начать организовывать этот живой материал и подготовлять для будущего исследователя, выделяя его в одну область подготовительной эвропатологии.

Таким образом, эти подготовительно—практические работы собирания историй болезней великих людей и объектов феноменального и одаренного творчества должны быть проделаны как работы подготовительной методики и сосредоточены в один архив как материал подготовительной эвропатологии. Когда таким образом подготовительная работа будет проделана, мы можем начать изучать и освещать этот материал по методу массового изучения и по методу сравнительной клинической обработки.

До сих пор мы рассматривали практически подготовительные основания методики, требующие выделения эвропатологии как отдельной отрасли психопатологии. Подойдем теперь к собственно методологическим основаниям, требующим этого выделения.

Одной из важнейших причин, кроме уже вышеупомянутых, почему до сих пор психопатология творчества и патология великих людей есть самая отсталая область психопатологии и сама по себе мало изучается психиатрами, является отсутствие каких бы то ни было клинических методов изучения этого вопроса и отсутствие правильной клинической постановки вопроса. Фатальная причина, почему психиатрическая мысль в истории этого вопроса попала в тупик после блестящего развития школы Ломброзо, в том, что клиницисты, которые подходили и подходят к этой области с клиническими методами, делают и делали грубейшие ошибки, когда они подходят к творческой патологии и к патологии великих людей с теми же методами, которые они применяют к патологии обыкновенных людей (не творящих и не гениально одаренных). Это та коренная ошибка методологии, которую всегда делают и делали почти все психиатры без исключения и которая привела в тупик вопрос клинического изучения великих людей и вопрос о патологическом творчестве.

Ошибка, которую делает клиницист здесь, та же самая, что делают и неклиницисты (психологи, философы, историки, литераторы и другие теоретики вопроса противоположного лагеря), когда они те же методы психологии, которые они выработали по отношению к обыкновенным людям, применяют к великим людям и их творчеству. Как нельзя, по нашему мнению, подходить с методикой нормальной психологии, так и нельзя подходить с методами „нормальной" (если можно так выразиться) патологии, применяемой при клиническом изучении с совершенно другой целью, с другой точки зрения „лечения болезни", (с точки зрения „здоровья" и „болезни"), а потому приводящей к иным результатам. Клинический метод подхода к этим явлениям с точки зрения „болезни" и „здоровья" неизбежно привел к отрицательной оценке патологии великих людей как к явлению дегенеративному, а потому это - в корне непродуктивный метод к дальнейшему развитию этой теории как исходящему от оценки явления природы великих людей с точки зрения противоположения “здоровья-болезни". Тут допускается такой силлогизм: все болезненное, патологическое как вредное для здоровья человека есть явление дегенеративное. Великие люди одержимы патологией, следовательно, великие люди принадлежат к дегенеративным явлениям - вот та фальшивая логика, на которой строятся все недоразумения вопроса.

Прежде всего нам нужно оставить в стороне такую точку зрения и такой метод подхода к патологии великих людей и сделать полный пересмотр посылок, из которых вытекает такое умозаключение.

Прежде всего о патологии. Биологически и исторически сложилось так, что наши чувства и инстинкты выработали такой защитительный психический рефлекс, что на патологию мы смотрим с отрицательной стороны, как на зло, как на болезнь, бороться с которой - наше призвание врача. Это понятно и естественно, но с развитием наших знаний мы, однако, поняли, что с помощью той же патологии мы делаемся сильнее (в борьбе с этим врагом-болезнью). Мы прививаем каждому здоровому человеку яд оспы, дифтерита для того, чтобы оградить его от той же оспы и дифтерита. Следовательно, мы научаемся постепенно видеть и ценить положительные стороны патологии, и, собственно, весь процесс новейшей медицины сводится к тому, чтобы понимать и уметь применять механизм положительной патологии, делая его нашей физиологией и биологическим фактором нашего существования и борьбы. И, в самом деле, что такое иммунизация организма как не патологизация человека? И чем больше медицина будет успевать, тем более мы будем себя патологизировать (resp—иммунизировать) от всех врагов-болезней с помощью положительных сил этих же болезней.

Иначе говоря, что это значит - научиться оценивать патологические явления положительно? А это значит, что мы постепенно научаемся смотреть на патологические явления диалектически. А что такое - смотреть на патологию диалектически? А то, что явления физиологического и патологического порядка (иначе “здоровье” и “болезнь”) есть явления между собой антагонизирующие, и сами находятся между собой в каком-то постоянном противоречии и постоянной борьбе, и в тоже самое время настолько между собой симбиозируют, что одно без другого нельзя себе представить. Нельзя себе представить биологического развития человека без этих биологических предпосылок борьбы и антагонизма, мы только не всегда умеем вскрывать смысл и логику этих противоречий. Только тогда, когда мы научаемся раскрывать эту логику противоречий, мы имеем возможность и оценивать истинное значение этих антагонизирующих моментов положительно или диалектически; оценить что-нибудь противоречивое по отношению к какому-нибудь отдельному моменту — это значит оценить его диалектически: оценить же явление изолированно, без отношения этого явления к своему антагонисту, значит оценивать это явление не диалектически.

Между тем, нигде так ярко не бросается в глаза диалектичность явлений, как в явлениях, называемых ”болезнью" или “здоровьем". И вся медицина, чувствуя инстинктивно и слепо нащупывая шаг за шагом эту диалектичность, постепенно научается оценивать смысл и значение вчерашнего “врага": болезнь как этап, как фактор, необходимый для дальнейшего развития в борьбе за здоровье человеческой массы в целом.

Все современное учение о внутренней секреции, все антагонизирующие элементы эндокринологического учения разве не основаны на этой диалектичности явлений патобиологического мира? Нет сомнений, что вместе с дальнейшими успехами в учении внутренней секреции понятия о патологии настолько переменятся в смысле положительной оценки, исходя из диалектического понимания природы, что мы будем уметь точнее разбираться в этих понятиях, и тогда нам станет яснее, какая патология есть регенеративная (или прогенеративная), какая патология есть защитительная, иммунизирующая наш организм, и какая патология - “наступательная" (прогенеризующая наш организм), дающая нам новые преимущества в борьбе. И вместе с отходом в историю учения о дегенерации психиатров XIX столетия отойдут в историю постепенно и все понятия о патологии, не диалектически понятые и не диалектически оцененные и примененные.

Правда, природа для проведения своих биологических планов пока долго еще будет действовать грубо эмпирически, т.е. много миллионов людей она будет уничтожать сыпным тифом, сифилисом, туберкулезом и прочими ядами, следуя принципу: “Когда рубят лес, щепки валятся". Зато та же природа подсказывает нам всегда и всюду следующее: успех вашего будущего, более высокого развития вашей эндокринной системы требует, чтобы вы прошли этап диалектического развития через сыпной тиф, испанку, летаргический энцефалит и прочие неприятные вам биологические этапы, и требует, чтобы вы пожертвовали частицей вашего человеческого коллектива для того, чтоб оставшаяся часть вашего коллектива народила более сильного и совершенного человека с более совершенной эндокринной системой. Если вы прошли этапы “проказы", “чумы" и прочих бичей и не выродились, не дегенерировались, а, наоборот, выродилась сама “проказа", вырождается чума, оспа и прочее, то также выродится сифилис, туберкулез и все прочее; зато человечество, получив (благодяря этим биологическим этапам) новые гормоны в эндокринной системе, новую биохимическую структуру, новую психику, сумеет организовать эту “рубку леса", чтоб меньше было “щепок" в будущем; но смотрите, чтоб с вами не случилось то же самое, что с теоретиками “дегенерации психиатров XIX столетия, которые из-за этих “щепок" перестали видеть “лес" и дошли до того, что стали кричать о дегенерации человечества и о дегенерации великих людей и еще более - стали сажать в сумашедшие дома величайших своих “рубщиков", своих гениев.

Таким образом, из всего вышеуказанного следует, что мы должны оставить раз навсегда недиалектическое понимание патологии. Это недиалектическое понимание ведет нас волей-неволей к методологическим ошибкам, которые делаются часто клиницистами. Если же мы подойдем с диалектическим методом оценки к явлениям мира патологического, то нам придется сделать полную переоценку понятий, а также научиться дифференцировать, что из мира патологического мы должны оценивать как “дегенеративное", и что из патологического мира мы должны оценивать как “регенеративное" (resp, “прогенеративное"), т.е., иначе говоря, что мы должны оценивать как положительное и что - как отрицательное.

Нам придется и учение психиатров XIX века о “вырождении" также пересмотреть под углом такой диалектической переоценки понятий с точки зрения вышеупомянутых соображений. Тогда, конечно, значение этого учения сузится до минимума (что уже под влиянием критики этого учения о вырождении отчасти и делается). Тогда мы сумеем найти те методы и подходы, которые уже ближе подвинут понимание патологии одаренности и гениальности и патологического творчества.

Как яркий пример того, что в природе часто патологическое связано с физиологическим диалектически и что патология в этих случаях играет роль не отрицательного, а положительного момента в развитии природы, мы лучше всего можем проиллюстрировать механизмом и актом женских родов.

Как известно, механизм женских родов построен так, что без патологического компонента этого акта (болевые схватки, кровотечения, насильственнные диссоциации тканей и прочие патологические моменты при акте рождения) нельзя себе представить нормального физиологического процесса рождения, и, следовательно, здесь патология играет физиологическую роль. Здесь при родовом акте акушер вовсе не смотрит на патологические симптомы и симптомы биологической продуктивности как на случайное сочетание; акушер здесь не смотрит на патологические симптомы как на „болезнь": он оценивает этот симбиоз симптомов как единый положительный симптомокомплекс родового акта, как на единый родовой механизм (mechamsmus partus), где потологические симптомы входят положительным компонентом этого механизма, т. е. оцениваются им диалектически. (Только в случаях при уклонении этого патологического компонента в сторону от обычного типа патологический компонент, а вместе с тем и родовой акт оценивается им как “болезнь", т. е. отрицательно.)

Таким образом, эта двоякая феноменология родового акта с его симбиозом физиологического и патологического дает акушеру и его собственную специфически акушерскую методологию в изучении этого явления: методологию, хотя и клиническую, но все-таки резко отделяющуюся от всех других методов клинической патологии.

И, действительно, к такой положительной патологии, как женские роды, мы имеем со стороны акушерской медицины совсем другой подход, другие методы, благодаря чему существует особая наука в медицине — акушерство, имеющая в виду именно тот факт, что “роды", хотя явление и физиологическое, но все-таки смешанное с патологией, и как таковое не подходит ни к чистой физиологии, ни к чистой патологии, а выделяется от той и другой в нечто третье — в акушерскую научную дисциплину, имеющую свои понятия патологии, свою клинику, свои методы диагностики и т. д.; и ни одному патологу или физиологу не вздумается подойти со своей методикой в эту область биологии, понимая, что их методы (физиологические и патологические) сюда не подходят, и именно потому, что здесь мы имеем дело с особым биологическим состоянием, где физиология сцеплена с патологией диалектически так, что одна без другой не имеет своего биологического смысла. Все это говорит за то, что не всякую патологию нужно квалифицировать в отрицательном смысле (как “болезнь") как “дегенеративное" явление, и что, наоборот, во многих явлениях природы патология, как это мы видим здесь при родах, есть нечто положительное, генеративное, физиологическое, несмотря на ее болезненность течения. Эта положительная патология требует к себе другого подхода, другого метода научной оценки, когда мы ее хотим изучать.

Вот точно так же и патология великих людей есть такая же патология, диалектически связанная, - патология не отрицательная, а положительная в том смысле, как мы эту патологию наблюдаем в женских родах; вот почему психопатолог, который подходит с обычными методами патологии, делает то же самое, если бы мы с методикой терапевта стали бы подходить там, где нужно применять методику акушерства. Ясно, что при современном состоянии медицины нам кажется это нелепым.

Вот точно также нам кажется нецелесообразным подходить к патологии великих людей с такой точки зрения нормальной патологии (а с методами современной нормальной физиологии или психологии тем более.) Вот почему нам нужно оставить совершенно в стороне применение всех методов обычной патологии, употреблявшееся до сих пор и имевшее в виду “болезнь" великого человека, т. е. патологию отрицательную, а не его „роды" (если можно грубо так выразиться) как особое патолого-физиологическое состояние, где патология входит положительным компонентом этого состояния и играет положительную роль как в механизме структурного образования гениальной личности, так и в механизме его “гениальных родов";где патология не есть просто “болезнь, а служит “творческими болевыми схватками", дающими величайшие плоды биологической продуктивности,—гениальные произведения; и где физиологический акт “рождения" этих произведений так органически связан с этой патологией, что составляет какой-то особый физиолого-патологический психомеханизм; а для изучения этого механизма нужны методы, хотя и клинические, но все-таки не просто клинические, а “акушерско-клинические" (если можно так грубо выразиться для аналогии), имеющие в виду, как уже было сказано выше, объектом не патологию дегенеративную, а патологию генеративную, способствующую так или иначе воспроизведению “здорового детища" (гениального произведения) на свет. Тут могут спросить, действительно ли феноменология гениальности и феноменология гениальной продуктивности в своих проявлениях аналогична феноменологии женских родов в смысле симбиоза патологического с физиологическим? Не есть ли эта анология – натяжка?

Если мы будем изучать феноменологию тех людей, которым мы даем название „великий", “гениальный", “замечательный" человек, и спросим себя, чем они отличаются от всех других людей, то объективные исследования всегда покажут нам, что в этой феноменологии мы всегда можем константировать этот своеобразный симбиоз симптомов: с одной стороны, - симптомы необычайной продуктивности, с другой стороны, - симптомы психической анормальности (в какой угодно форме). Этот симбиоз симптомов одаренности с патологическими проходит красной нитью по всей феноменологии изучаемых нами великих или замечательных людей (что мы покажем далее в целом ряде работ). Нигде так ярко не выступает диалектичность феноменологии гения (или таланта), а также феноменология симптомов одаренного творчества, как в феноменологии великих и замечательных людей. Это мы также увидим в дальнейших работах на страницах этого архива. Уже сама по себе такая исключительная феноменология дает нам совершенно другие предпосылки в понимании и постановке всего этого вопроса, а этим самым мы получаем совершенно другие основания для построения другой методологии, годной для построения учения, названного нами “эвропатологией”.

Но, чтобы использовать эти предпосылки надлежащим образом, нам нужно научиться уметь вскрывать их диалектически; нам нужно прежде всего отбросить привычные способы подходить к этому явлению. Мы привыкли (как это уже мы выше отмечали) ко всякому явлению подходить с точки зрения “охраны здоровья" и “лечения болезни". Этот контекст нам мешает правильно оценивать те явления в биологии, которые существуют не для того, чтобы их “лечить" или “охранять".

Такой подход с точки зрения ”здоровья-болезни" мешал в свое время Ломброзо и его школе дать надлежащую оценку патологии великих людей и привел его к отрицательным выводам, определив патологию гения как дегенеративную.

С такой же точки зрения подходят и современные евгеники, когда они предлагают или уже проводят меры стерилизации (для “оздоровления" человечества от патологического потомства), людей, одержимых той или иной психопатией. Такую же точку зрения применяют все, кто делит творчество на “больное" и “здоровое". Правы они постольку, поскольку в обыкновенной феноменологии нормальной жизни имеется здоровье" и “болезнь" и имеется потребность первое “охранять”, второе “лечить”. Неправы они здесь, в феноменологии гениальной продуктивности, поскольку здесь имеются налицо два признака: патология и высшая творческая продуктивность, диалектически связанные меж собой и скрывающие в себе и другие диалектические планы и другие предпосылки, не совпадающиме с нашими субъективными желаниями “лечить болезни" и “охранять здоровье". А потому эти предпосылки требуют по отношению к себе другого подхода и другую методику исследования, а эта необходимость другой методики исследования и вызывает необходимость создания особой научной дисциплины - эвропатологии, которая бы:

1) клала в основу методику диалектического понимания биологии великих людей;

2) относилась бы к общей психопатологии так, как, примерно, акушерство относится к общей клинической патологии;

3) симбиозирующие симптомы патологии и симптомы феноменальной продуктивности изучала бы не изолированно, а как единый симптомокомплекс.

Итак, из всего вышесказанного мы видим, что для выделения патологии великих людей в особую отрасль психопатологии (эвропатологию) мы имеем также и методологические основания.

Резюмируя все вышесказанное, мы приходим к следующим данным:

1) Та отрасль психопатологии, которая занимается изучением патологии великих людей и патологии творчества, до сих пор остается самою неразработанною и неосвещенною отраслью в психиатрии, а между тем историческая, общественно-практическая необходимость настоятельно требует более ясного и определенного научного освещения этой проблемы.

2) В целях более успешного продвижения этого вопроса вперед мы должны выделить эту отрасль в отдельную отрасль психопатологии, названную нами “эвропатологией", подразумевая под этим названием всякую патологию психики, сопровождающуюся высокоодаренным или каким-либо фекоменальным творчеством какого угодно порядка и качества.

3) Как таковая эвропатология не только есть следствие исторической, общественно-практической необходимости, но и вытекает из потребности другой методологической постановки вопроса, другой клинической методики, и именно такой методики, которая бы вытекала из природы и феноменологии изучаемого объекта более, нежели это имело до сих пор место.

4) Единственно возможной методикой в изучении патологии и клиники великих людей и патологического творчества является диалектический метод, которым только можно подойти к той своеобразной феноменологии великих людей, где антагонизирующие и в то же самое время симбиозирующие симптомы (т.е.симптомы патологии и симптомы гениальной продуктивности) даны как таковые, как нечто цельное и нераздельное в диалектическом смысле.

Всякое же изолированное изучение симптомов одаренности и симптомов патологии есть изучение биологии великих людей, игнорирующее диалектичность природы великого человека, а потому такое изучение не может вести к цели, а ведет только к ошибкам.

Только при такой постановке вопроса и только на основании таких принципов может быть построено то учение о патологии и биологии великих людей, которое мы выделяем как эвропатологию.

Патогенез и биогенез великих и замечательных людей³

О том, что великие и замечательные люди происходят из таких фамильных условий, где ближайшие предки или родственники по отцу или по матери являются личностями психопатического склада (иногда просто душевнобольными), было уже давно замечено психиатрами, а также и непсихиатрами, ибо это обстоятельство всегда резко бросалось в глаза. Но всегда этому явлению придавалось не то значение, которое бы следовало дать при оценке природы великого человека. Одни считали это случайным явлением, другие ставили этот вопрос в плоскости учения о вырождении, но, так или иначе, надлежащую научную оценку и более или менее удовлетворительного освещения этот вопрос до сих пор не имел. Метод изучения, которому мы следовали (метод массового сравнительного изучения этого явления на массовом материале), дает нам совершенно другие возможности исследования и оценки, а также другие выводы и результаты.

Прежде всего мы раз и навсегда оставили ненаучную мысль о случайности этого явления.Там, где (как на нашем материале) мы видели патологическую отягченность ближайших предков и родственников как явление почти сплошное, там не может быть и речи о случайности этого явления. Да и, притом, в природе нет ничего случайного. Затем ставить этот вопрос в плоскости учения о вырождении считаем также отжитым и бесплодным как метод.

Такой метод, с которым нужно подходить заведомо с точки зрения отрицательной оценки (с точки зрения "болезни" и "здоровья"), не годится. Нам нужен такой биологический метод, по которому мы могли бы подходить с точки зрения полноценности каждого явления в природе безотносительно к "болезни" и "здоровью", и мы говорим: раз явление патологической наследственности существует у великих людей как массовое явление, то спрашивается: какова ее положительная роль? Какой биологический смысл она имеет в природе великих людей?

Какова отрицательная роль, мы слышали достаточно от теоретиков дегенеративной теории, и для освещения природы великих людей эта теория нам ничего не дала положительного.Освещение же вопроса о положительной роли этой патологии мы еще до сих пор не имеем. Всегда, когда тот или иной ученый исследователь (Дальтон Декадоль и др.) касались вопросов наследственности талантливых и замечательных людей, при вопросе о наследственной преемственности таланта никогда не касались вопроса, почему, наряду с этой наследственной преемственностью таланта, идет рука об руку наследственная преемственность психотизма (в той или иной форме)и почему фамильная передача этих двух признаков (талантливости и психотизма) наследственно идет параллельно. Ведь не может быть случайным такое явление, а должна быть между этими двумя явлениями какая-то закономерная связь, какая-то корреляция.

Вот на эти-то вопросы авторы ответа не дают, вот поэтому-то ценность исследования этих авторов значительно понижается: вопрос этот они совершенно просмотрели. Предпринятое нами здесь исследование заставило нас главным образом обратить внимание на эту сторону вопроса и дало нам совершенно другие результаты, как это мы увидим далее.

Прежде чем перейти к предмету наших исследований, мы должны сделать несколько вступительных замечаний. Объектом наших исследований мы брали фамильные данные всякого замечательного или великого человека (главным образом литературно-художественного творчества), если мы находили о нем соответствующий материал (история болезни, патографии и биографии), из которого можно было установить патологические данные, приводимые ниже.

Причем, мы брали всякого замечательного человека объектом исследования, безотносительно к степени и квалификации одаренности ("гений", "талант", "посредственный талант", "крупный талант" и т. д.). Раз данное исследованное лицо было известно как замечательное в том или ином отношении, мы брали его объектом исследования.

Можно сказать, что мы брали в качестве объекта исследования не специально подобранные имена замечательных личностей, а наугад всякую замечательную личность, о которой только нам попадались под руку материалы и соответствующие источники. Мы брали материалы главным образом людей литературно-художественного творчества потому, что нам такой материал был более доступен (автору приходилось работать в условиях, где нет достаточных архивных материалов).

Второе замечание, которое я считаю необходимым сделать, это то, как мы понимаем понятие "патологическая отягченность".

Современное состояние психиатрической мысли в вопросе о наследованной отягченности позволяет нам делить все патопсихические состояния на две группы:

1) На психотиков, т.е. людей одержимых явно душевными заболеваниями уже чисто клинического типа, и: 2) препсихотиков, т.е. людей, которые хотя и не представляют из себя клинический тип душевнобольного, но имеют в себе все определенные черты ненормальности, говорящие уже сами по себе, что у этих людей конституционально так построена психика, что, во-первых, они при известных условиях могут быть подвержены соответствующему психическому заболеванию; во-вторых, что они генетически происходят сами или от психотиков, или же от таких же препсихотиков, как и они сами, а в среде их ближайших родственников имеются те или иные (т. е. психотики или препсихотики); и в-третьих, потомство от них, препсихотиков, будет или психотические или препсихотические типы.

Словом, в лице такого препсихотика мы будем иметь конституционального психотика, имеющего в себе скрытые гены психического заболевания, которые всегда могут выявиться полностью, пока же дают только те или иные психопатические черты (часто черты, так называемые по старой терминологии: "дегенеративности"), определенно выраженные. Такие препсихотические типы (или типы конституциональных психотиков) можно рассматривать как переходные типы, однако к здоровым типам их, с клинической точки зрения, причислить нельзя.

Таким образом, с точки зрения современного состояния вопроса о наследственности в психиатрии под “наследственно отягченными” мы должны понимать не только тех, которые имеют среди родных (в восходящей и нисходящей линии) психотиков, но и также таких, которые имеют в восходящей и нисходящей линии препсихотиков.

Итак, если мы будем говорить об "отягченности", то мы здесь заранее и условимся, в каком смысле это понятие употреблять.

Теперь пара слов еще о современных данных статистики этой патологической отягченности. Как известно, последние данные статистики отягченности в связи с менделистическими исследованиями в психиатрии дали совершенно противоречивые результаты, и настолько противоречивые, что цифровые данные отягченности здоровых людей и данные об отягченности душевнобольных, не имеют большой разницы. “

Так, по Коллеру⁴ отягченность у душевнобольных —76%, у здоровых - 59%; по Диму - 77% и 66%; по Шоломовичу - 69% и 60% соответственно.

Так что на основании данных статистики этих авторов—семьи больных имеют лишь немного больше больных родственников, чем семьи здоровых; ценность цифровых данных при суждении об "отягченности" на основании этого резко снижается.

Но здесь нас сам по себе этот вопрос не так интересует: нас интересует вопрос об отягченности специально у великих и замечательных людей по сравнению с этими данными здоровых и больных людей. Тут мы увидим совершенно другие результаты.Если мы спросим, справедливы ли эти цифровые данные в отношении великих и замечательных людей, то мы должны ответить отрицательно.

Какая же разница между цифровыми данными наследственного отягощения у великих людей по сравнению с другими людьми (как здоровыми, так и душевнобольными)?

Разница наследственной отягченности между замечательными людьми и другими людьми (как здоровых, так и душевнобольных) выразится в таких данных, что позволяет нам более определенно судить о степени наследственной отягченности великих и замечательных людей. На основании наших данных отягченность у великих людей литературно-художественного творчества будет 100%. Так что в сравнении с вышеприведенными данными отягченность у обыкновенных людей (как больных психически, так и не больных) выразится таким образом, если мы вышеприведенные данные возьмем в округленных цифрах:

У здоровых отягченность — 60%

У душевнобольных — 70%

У великих людей отягченность — 100%

Что это означает? А то, что всякий без исключения великий или замечательный человек литературно-художественного творчества имеет наследственное отягощение, в то время как душевнобольные в 30% приблизительно могут не иметь этого отягощения, а здоровые люди в 40%, приблизительно могут не иметь этого отягощения. Великий же или замечательный человек не может не иметь отягощения совершенно ни на 1/2 процента. По крайней мере, на нашем материале мы не могли не найти неотягченных.

Это обстоятельство ставит вопрос о наследственности у великих людей совершенно в иной плоскости, а потому, как бы ни были противоречивы данные последственной отягченности в отношении здоровых и душевнобольных, этот же вопрос в отношении великих людей для нас стоит ясно: отягченность великих людей (по крайней мере, в отношениию литературно-художественного творчества) сплошная и без исключения, и с этим фактом нам приходится считаться как с биологическим явлением структуры великого человека.Но об этом речь будет впереди.

Раз это так, раз у великих людей наследственная отягощенность сплошная, то волей-неволей напрашивается вопрос: почему такое избирательное явление у великих людей? Вопрос, который требует освещения и разрешения с точки зрения нашей методики постановки вопроса и изучения патологии великих людей, где патология для нас есть структурный компонент гениальной и одаренной личности, а не “болезнь”, и где эта патология оценивается нами как нечто долженствующее иметь положительное значение в биологии великих людей: нам будет понятно это избирательное явление, ибо мы трактуем этот патологический фактор наследственности, идущий параллельно с фактором наследственности таланта и одаренности, как особый закон наследственности у великих людей. К нему сейчас и перейдем.

Еще в 1922г. в одной из наших работ ("Основные задачи эвропатологии" // “Уральский врач”, 1922 г.,№ 3-5) мы развивали мысль, что необходимым родовым условием для появления гениальной одаренности, т. е. необходимым родовым условием для выявления в жизнь потенциальной одаренности (в форме ли таланта или гения — безразлично) в ряду предков, где имеется нарастающее накопление одаренности, является необходимым условием скрещение этой линии потомков с такой другой линией потомков, которые являются носителями явного или конституционального психотизма, т. е., иначе говоря, гений или замечательный человек есть результат таких двух скрещивающихся биологических родовых линий, из которых одна линия предков (примерно, скажем, линия отцовских предков) является носителем потенциональной одаренности, другая же линия предков (материнская) является носителем наследственного психотизма или психической ненормальности. В результате скрещения двух таких родовых линий рождается гений, талант, или вообще замечательный человек.

Таким образом, биопатологически гений (или талант, замечательный человек) является результатом скрещения двух таких наследственно родовых компонентов, из которых каждый имеет свою особую квалификацию. Если один из этих двух компонентов составляется из родовой линии (отцовской или материнской) носителей симптомов одаренности (в том или ином виде) и составляет, таким образом, линию аккумуляции одаренности, то другой компонент, составляемый из другой родовой линии (отцовской или материнской), является линией носителей симпотомов психопатии (в той или иной форме).

Первую линию (или первый компонент) гениальности мы обозначали как линию кумулятивную (или кумулятивный компонент). Вторую линию (второй компонент) гениальности мы обозначали как линию диссоцитаивную.

О том, какую роль будет играть в структуре великих людей каждый из этих компонентов (и, в особенности, компонент психопатический), а также взаимоотношение этих компонентов, будет речь впереди. Пока же отметим здесь, что биопатологическая необходимость этих двух компонентов при выявлении гениальной одаренности является настолько необходимым условием, что эта необходимость является биогенетическим законом, без чего не может быть выявлен гений, талант или великий человек вообще.

Об этом биогенетическом законе гениальности также будет речь впереди; пока же перейдем к фактической стороне вопроса, из которого будет видно, что вышеупомянутые два родовые условия выявления гениальности, действительно, можно показать на фактах в родовых соотношениях у великих людей, т. е. мы приведем целый ряд фактических данных из генеалогии великих людей, откуда будет видно: действительно ли у них имеются эти два компонента налицо. К этому мы и перейдем сейчас.

1. Группа примеров, где по отцовской линии отмечается одаренность, а по материнской линии — наследственная отягощенность