Глава 8. Хозяин Имения Малфоев 11 page

Подняв свою палочку, она прикоснулась ею к пергаменту. Это было простое рифмованное заклинание.

Ты скажи-ка мне, пергамент,

Ты скажи-ка мне, перо

Кто писал все эти строки,

Покажи-ка мне его.

Пергамент дрогнул, буквы перестроились, появилась надпись ПЕНСИ ПАРКИНСОН. Гермиона передернула плечами, когда её имя на пергаменте исчезло и письмо приобрело исходный вид. Что ж, она ожидала, что это именно Пенси — ничего удивительного. Они покусала губы.

Существовала еще одна вещь, которую она могла проделать, однако она боялась того, что может узнать. На уроках Защиты они узнали, что существует некая разновидность Заклятья Confundus, которое может быть вплетено в слова письма, — знаменитая «книга, которую невозможно было прекратить читать», по словам Люпина, содержала в себе одно из сильнейших заклинаний повиновения — Obedience, вставленное в текст.

— Revelatus confundus, — пробормоталаона.

Пергамент снова затрепетал. В этот раз слова не таяли, но некоторые из них потемнели и выделились.

Мой милый, я так скучала по тебе сегодня. Я столько думала о тебе на Зельях, что забыла писать лекцию, — как бы ты сказал, столкнулась с самым большим ужасом в моей жизни. Домашнее задание — только десять баллов из десяти. Не могу дождаться момента, когда вечером увижу тебя. Как бы я хотела, чтоб у меня было меньше возни с моим курсовым проектом. Я знаю, все потому, что я провожу столько времени с тобой. Мы могли бы позаниматься вместе, если ты не возражаешь. Я бы захватила домашнее задание с собой. Представь меня, крадущейся по коридору с карманами, набитыми лопухом, полынью и рутой… если бы ты захватил корень тысячелистника, это было бы здорово — так что не забудь!

Все, что я хочу — это побыть с тобой… конечно, за исключением того, что нам нужно подождать до Нового года. Дорогой, спасибо тебе за твое понимание и терпение — я понимаю, как трудно держать в себе такую тайну. Какое же это будет облегчение, когда мы сможем наконец-то быть вместе, не скрываясь ни от кого.

Боже, кто-то идет. Убегаю. Люблю тебя. Надеюсь, что ты всегда будешь любить меня.

Гермиона.

Гермиона в смятении прочитала вслух выделенные слова: «Курсовой проект готов. Принеси лопух, полынь, руту и корень тысячелистника. Забудь обо всем, кроме покорности Тёмному Лорду и любви ко мне».

Она откинулась на пятки и покачала головой, не в силах справиться с обуявшим её дурным предчувствием.

— Рон, во что ты ввязался?

* * *

Гарри потянул Люциусу руку:

— Дайте мне перо.

— Нет, — отрезал Драко, шагая вперед, но Люциус встал между юношами и удержал сына.

— Гарри…

Гарри прикусил губу и отвел глаза от Драко:

— Дайте мне перо, — быстро повторил он. — И пергамент.

— Очень мудрое решение, — заметил Люциус, улыбкой которого можно было поцарапать стекло, настолько она была острой. — Рад, что хотя бы один из вас способен что-то чувствовать. — Он продолжал одной рукой удерживать Драко, другой он протянул Гарри пергамент. — Пиши.

Гарри взял его и сделал шаг назад. Драко немедленно узнал это перо — любимое перо Люциуса: позолоченное самопишущее перо ворона.

…Гарри, — разъяренно подумал Драко, — не будь дураком, послушай меня! Порви пергамент.

Но Гарри отгородился от него, слова отскакивали, как мыльные пузыри от скалы. Драко хотел рвануться вперед и оттолкнуть Люциуса с дороги — но это было бессмысленно: в своем теперешнем состоянии он вряд ли справился бы и с корнуэльским пикси, а отец всегда был очень силён.

Словно прочитав мысли сына, тот повернулся к нему со своей острой, ослепительной улыбкой. Драко чувствовал наслаждение отца: да, ему всегда нравились такие вещи. Победа, главенство, контроль над происходящим. Управление другими людьми.

Улыбка Люциуса стала шире, он потянулся к карману и достал оттуда фиал, который Драко немедленно узнал по описанию Гарри. Бледно-зелёное противоядие внутри.

Поставив фиал на каменный пол и, придерживая его ботинком, он взглянул на Гарри — по его виду было совершенно ясно, что сделай Гарри какое-нибудь необдуманное движение, он немедленно раздавит хрупкое стекло.

— Как там говорил мой старый профессор Зелий? — вслух размышлял Люциус, задумчиво склонив голову. — «Почему не слышу скрипа перьев по пергаменту?» Хотя, в данном случае, речь идет только об одном пере.

Гарри промолчал, стиснув перо так, что пальцы побелели, и этот миг Драко непроизвольно вспомнил слова Гермионы, прозвучавшие на платформе в Хогсмиде: «Они использовали меня, чтобы ударить в него, Драко. Использовали меня — они знали, как причинить ему самую сильную боль, и я не хочу быть частью этого. Не могу и не буду».

Внезапно рука Гарри ослабла, и он начал писать, неловко пристроив на предплечье пергамент, скрип пера нарушил тишину ночи. Люциус взглянул на противоядие у себя под ногами, потом на Драко.

— Спокойно, мальчик, — мягко, как Драко никогда от него не слышал, произнес он. — Позволь твоему другу спасти тебя, коль скоро ему так хочется. Возможно, позже ты сделаешь то же для него.

Этот мягкий тон Люциуса было невозможно выдержать, Драко отвел взгляд и посмотрел на Гарри: голова его была склонена, он писал, не поднимая глаз. На Драко накатила странное сумеречное, дремотное состояние — казалось, он все прекрасно и отчетливо видит и, в то же время, мир словно отделило от него стекло. За год это была, возможно, первая вещь, когда он понял, что не может, да и не хочет понять Гарри. Он не был Дамблдором, чтобы считать смерть удивительным приключением, однако он был Малфоем: он должен встретить смерть с высоко поднятой головой и без всяких признаков страха. Однажды…

… Однажды ты это поймешь, — подумал он в сторону Гарри, даже не задумываясь, слышит тот его или же нет. — Я всегда считал, что должен следовать за тобой хоть к дверям ада. И там попросить привратника пропустить меня вместо тебя. И если бы он не согласился, то пойти с тобой. А если бы он меня не пропустил, то остаться ждать тебя на берегу реки. Я пообещал присматривать за тобой и всюду за тобой следовать. Я обещал никогда не покидать тебя. И я никогда не думал, что смерть может помешать этому. Не твоя смерть — моя.

Гарри не поднял глаз, он не слушал — но это не имело значения. Драко уже все решил. Он закрыл глаза — он не смог бы выполнить то, что хотел, с открытыми глазами. Прикинув расстояние до отца, он сделал шаг, потом ещё. Он услышал, как заговорил Люциус и, размахнувшись, с силой пнул ногой.

Носок ботинка коснулся фиала, открыв глаза, он увидел, как тот взлетел в воздух и раскололся о парапет. Зеленая жидкость потекла на каменные плиты.

Он увидел, как вскинул голову Гарри — сначала его взгляд был недоумевающим, и тут же его лицо побелело и перо выпало из руки. Пергамент, развернувшись, белым пером спланировал ему под ноги, — Драко увидел, что Гарри не написал ничего, кроме: «Дорогая Гермиона» и удивился: ему показалось, что прошло столько времени…

Драко поднял глаза, но выражение на лице друга было таким, что он не смог смотреть на него, перевел глаза на отца и увидел то, что доводилось видеть крайне редко: Люциус был потрясён.

Он поднял руку, словно пытаясь удержать Драко, уронил её и с выражением недоверия и горечи смотрел на сына… во взгляде было что-то еще, что Драко мог интерпретировать как бешенство и уважение в одно и то же время — но нет, наверное, ему показалось. Это было бы невозможно.

— Надеюсь, ты понимаешь, что ты наделал, — яростным шепотом прошипел Люциус сыну. — Это все, что было: больше нет.

— Знаю, — кивнул Драко. — Я понимаю, что сделал.

Рот Люциуса сжался и превратился в острую бритву.

— Глупец, — он развернулся на пятках, шагнул за дверь и с силой захлопнул её.

* * *

Изнеможение было таким, что уже походило на боль, хотя боли с собой не несло. Рон не понимал, сколько он уже провел времени без пищи и сна — наверное, не больше суток, однако часы, проведенные за шахматами, сделали эти сутки бесконечными.

Он всегда получал удовольствие от игры в шахматы, теперь же его от них тошнило. Каждый раз, когда партия заканчивалась, он думал, он надеялся, что она станет последней. И каждый раз темный Лорд взмахом руки поднимал фигуры на доску и мертвым голосом произносил:

— Ещё.

Он уже не отличал пешек от коней и слонов. Фигуры в его окоченевших пальцах были тяжелы, как камни. Он силой воли заставлял свой разум сконцентрироваться, заставлял себя вырабатывать какую-то стратегию игры. Ничего не выходило — в нескольких партиях он победил, несколько проиграл. Казалось, что ничего не имело смысла: каждый раз Вольдеморт взмахивал рукой, каждый раз произносил только одна слово: «ещё». Рону уже начало казаться, что это вовсе не шахматы, а какая-то изощрённая пытка.

Рон медленно поднял коня и опустил взгляд, пытаясь измученным разумом осознать происходящее на доске, расшифровать этот шахматный узор. Перед глазами все дрожало, словно он смотрел сквозь горячий колышущийся воздух. Правую руку свело, и конь выпал из пальцев, громко стукнувшись о доску.

И звук этот стал тем ключом, что распахнул его разум. Безо всякого предупреждения мир разломился пополам, словно разрезанное яблоко. В ушах зашумело, мучительная боль пронзила локти и колени, мгновение спустя он понял, что упал со стула, и, ударившись, сжался. Перевернувшись, он взглянул на качающийся над ним мир теней.

— Что происходит? — прошептал он. — Больно… больно…

— Что ты видишь? — голос Тёмного Лорда резал, как нож. — Мальчик, скажи мне, что ты видишь.

Тени задвигались, начали сливаться — возникло что-то вроде пейзажа за окном поезда, образы качались и быстро сменяли один другого, отчетливые, но беззвучные, они были реальней, чем сновидения. Прежде ничего подобного не происходило. Никогда.

— Я вижу… — он прикрыл глаза, но ничего не изменилось, грядущее рванулось к нему и захлестнуло его, он очутился внутри и начал озираться: он стоял в центре вращающегося мира и видел всё и сразу, но с трудом мог всё это вобрать в себя.

Слова сами полились у него изо рта, он не мог сдержать поток:

— Знак Мрака над Хогвартсом… — свистяще выдохнул он, — небо, тёмное от дыма… снова Знак… и снова, и снова… Вижу… волшебные дома в Англии и небо над ними полны смерти… Вижу смерть… Мёртвые дети…

— Хорошо, — произнес Темный Лорд. — Дальше… Видишь ли ты Гарри Поттера?

— Гарри?.. Я вижу Гарри. Кровь на его руках. Он рыдает. Его браслет — он расколот на куски. Гарри уходит. Он идет по воде. Он касается рукой шеи — но нет, заклятье, что он носил, пропало.

— Эпициклическое Заклятье, — кивнул Вольдеморт, — которое Люциус так неосторожно сделал для сына. А сын Люциуса — ты видишь его?

— Нет, нет. Я не вижу его — я не могу его увидеть…

Раздался шепчущий смех. Рисенн?

— Господин, возможно, у него нет будущего.

— Смотри снова. Смотри внимательнее, — велел Тёмный Лорд.

Но Рон едва ли слышал его — он был унесен потоком образов: небо, залитое ослепительным огнем, съёжившееся тело в пентаграмме, языки пламени, рвущиеся из окон Министерства, два человека, обнимающиеся и целующиеся в золотой клетке, — он знал, что они делают что-то ужасное, что-то неправильное. Он увидел взирающую на него с невероятной печалью и горечью Гермиону, увидел окруженного зеленым свечением Симуса — словно тот стоял под водой… Увидел расколотые пополам стеклянные сердца, разбитый на куски рунический браслет Гарри… — и он закричал, хотя позже так никогда и не узнал, кого же он призывал…

Все, что он познал, — это охватившую его темноту, что швырнула его в милосердные объятия забвения.

* * *

Дверь за Люциусом закрылась.

Драко повернулся и посмотрел на Гарри, собравшись с силами, чтобы встретить его взгляд, полный ярости, гнева, негодования, презрения и неуважения. Он ждал, что Гарри закричит на него.

Но Гарри не кричал.

Казалось, он даже не был рассержен: опустившись на колени, он старательно собирал осколки разбившегося о камни фиала в горсть, шаря рукой по камням в поисках невидимых кусочков.

У Драко пересохло во рту.

— Гарри, что ты делаешь?

Гарри медленно поднял голову, и лунный свет блеснул в его очках, Драко не мог увидеть его глаз, — только упрямый подбородок и перекошенный рот. Изрезанные осколками руки были в крови — чёрной в этом лунном свете.

— Может, не все пропало, — произнес он. — Может, хоть чуть-чуть осталось…

Драко просто ничего не смог вымолвить в ответ, он стоял, смотрел на Гарри и думал, что если бы тот взбесился, все было бы гораздо проще и легче.

— Я просто подумал, что это могло бы помочь… — произнес Гарри и взглянул на свои руки, где последние капли противоядия смешались с кровью и стеклянной крошкой. Волосы упали вниз, спрятав его лицо. Драко не мог понять, о чём он говорит, и вдруг вспомнил Гарри — во сне, сидящего на песке и говорящего, что любая помощь опоздала…

— Не надо, — произнес Драко. — Гарри…

— Если бы мы могли получить хотя бы капельку… можно было бы провести исследование в лаборатории…

…Гарри… — Драко опустился на корточки рядом с Гарри и крепко стиснул его запястье. — В этом нет никакого смысла…

Гарри вскинул голову: глаза его были неестественно чисты, в них не было слез — они словно лучились.

…Почему он не применил к нам Заклинание Памяти? Почему твой отец не выполнил его в тот момент, когда ты разбил фиал?

…Потому что он садист, — устало ответил Драко. — Мы его разозлили — теперь трудно сказать, как он поступит.

…Или поступил, — даже внутренний голос Гарри был усталым и монотонным. — Все это время я думал, что ты его ненавидишь. Однако себя ты ненавидишь куда больше. Ну, или же меня.

…Тебя? — Драко стиснул руку Гарри еще сильнее, тот даже поморщился.

— Моя рука! — громко воскликнул он.

Драко опустил глаза:

— Черт, да у тебя полная рука стекляшек. Ты временами просто дурень, почему ты не надеваешь перчаток? — он отпустил руку Гарри и скомандовал — А ну, держи руку ровно. Я сейчас вытащу стекло.

Драко стянул с себя перчатки. Гарри молча смотрел, как тот своими обкусанными ногтями начал вытягивать серебристые осколки из ладоней. Кровь заполняла ранки и стекала по запястью, оставляя на коже тонкий и запутанный алый узор.

— Оторви кусок от моего плаща, — попросил Гарри. — Чтобы собрать стекло.

Драко понял, о чем он, и послушно завернул осколки в тряпочку. Он понимал, что это пустая трата времени, однако подчинился, не глядя Гарри в глаза. Он этой неудобной коленопреклоненной позы его бросило в пот. Передав узелок с осколками Гарри, он вытер повлажневшие пальцы о мантию, оставив на ней кровавые следы.

— Что за черт, — прошептал он себе под нос. — Ты можешь сжать пальцы?

— Я могу сжать их в кулак, — ответил Гарри. Его голос был странно сдавленным.

Драко присел на пятки.

— Слушай, если ты думаешь, что я…

Он не успел закончить фразу: дверь в башню открылась в четвертый раз за этот вечер, Гарри, стоявший лицом к ней, задохнулся — от ужаса ли, удивления ли — Драко не понял, он резко повернулся и вытаращил глаза.

Человек, стоявший в дверях, не был Люциусом Малфоем. И не был Пожирателем Смерти. Это была хрупкаяфигурка в желтом плаще — она казалась горящим в темноте факелом. Между ярким плащом и сияющими волосами белело лицо.

Драко поднялся на ноги, не в силах поверить в происходящее:

— Джинни? Какого черта ты здесь делаешь?

* * *

— Мой Бог… — произнесла Джинни, уставясь на юношей. Ей сначала показалось, что на Гарри черные перчатки, однако, лишь только Драко шевельнулся и двинулся к ней, лунный свет упал на Гарри, и она увидела, что это кровь.

— Что с твоими руками? — прошептала она. — Что произошло? Почему вы тут?

Драко просто стоял и таращился на неё. На его лице смешались все эмоции, невозможно было понять, о чем он думает. Гарри пришел в себя первым, он подошел и взял её за плечи:

— Джинни, тебя кто-нибудь видел?

— Никто, — помотала она головой, — я проследила за Люциусом, когда он шел сюда, а потом спряталась и дождалась, чтобы он ушел. Он меня не видел. Он выглядел совершенно озверевшим — я подумала, что тут не обошлось без Драко, ведь только он способен довести его до такого состояния, — она слабо улыбнулась.

Гарри не улыбнулся в ответ.

Она быстро продолжила:

— Дверь не запирается, так что я просто дождалась, когда Люциус спустится, и вошла сюда. Охраны нет.

— Да, — кивнул Драко, — но, Джинни, что ты тут делаешь? И как ты вернулась в Имение?

У нее ёкнуло сердце. Хроноворот, спрятанный под плащом, тяжелым булыжником оттянул шею.

— Я никуда и не уходила… — начала она, но Гарри перебил ее.

— Сейчас это неважно, — отрезал он. — Ты здесь, дверь открыта — вот это действительно важно. Нам надо убираться отсюда, да побыстрее, пока Люциус не пришел, — все еще держа Джинни за плечи, он повернулся к Драко. — Ты можешь нас вывести из Имения?

Прищуренные глаза Драко напоминали серебряные полумесяцы:

— Черт, во всяком случае — попытаюсь.

Гарри медленно опустил руки. Позже Джинни обнаружила на своем плаще два кровавых отпечатка — на каждом плече. Он легонько коснулся её щеки тыльной стороной руки — так сделал бы Рон или Чарли, пытаясь её ободрить. И тут она увидела в его глазах невыразимую печаль — куда большую, чем можно было бы подозревать в подобной ситуации.

— Малфой, — произнес он, не поворачиваясь к Драко. — Веди нас.

Драко ничего не ответил, хотя, возможно, ответил, — только безмолвно, Джинни не хотелось гадать об этом; тенью — легкой, бесшумной — он проскользнул мимо, она последовала за ним, замыкал цепочку Гарри.

Возвращение по узкой лестнице, ведущей в Имение, напоминало спуск в тюрьму. Джинни слегка охнула, когда Гарри закрыл дверь, и звезды пропали из вида; теперь они оказались в сумрачном замкнутом пространстве, освещенном лишь колышущимся светом факела.

Она шла за тонкой прямой тенью Драко. Резко повернув направо, он толкнул в сторону гобелен, открыв дверь позади него.

— Потайная лестница, — тихонько произнес он и положил руку на дверную ручку. Дверь бесшумно приоткрылась. Прерывисто вздохнув, он придержал ее, пропуская Джинни и Гарри.

Вторая лестница была уже, и на ней вообще не было факелов — слабое свечение шло от стен. Было влажно, даже пахло сыростью, словно они стояли на морском берегу.

— У меня есть палочка, — шепнула Джинни, я могу «Люмос»…

— Нет, — остановил ее Драко, взяв за руку. Что-то больно ударило её по пальцам — опустив глаза, она увидела адмантиновый наручник. — Здесь — никакой магии.

Она кивнула.

Гарри шел впереди, завернув за первый поворот винтовой лестницы. Джинни повернулась и посмотрела на Драко — тот был отстраненным и погруженным в какие-то раздумья. Нет, не такие грустные, как у Гарри, однако, судя по всему, куда более содержательные. За эти дни он стал еще тоньше, приобретя какую-то угловатость. В его красоте стало больше металла, будто жесткость приблизилась к поверхности.

— Скажи мне, что с тобой всё в порядке, — тихонько попросила она его.

— Я в порядке, — его голос был холоден и тускл.

— Я вспоминаю, что, кажется, однажды уже спасала тебя с башни, — сказала она так легко, как могла, пытаясь вызвать улыбку у него на губах.

Его полуприкрытые глаза вдруг распахнулись, и он в упор взглянул на нее:

— А я припоминаю, что однажды сказал тебе, что не хочу, чтобы меня кто-то спасал. Особенно ты.

— Эй, вы, двое, — вы идёте? — прошипел Гарри из-за угла.

Не взглянув на Джинни, Драко развернулся и пошел вслед за ним. Подавив яростный ответ, Джинни двинулась за ним. Едва что-то различая из-за мрака и слез, стоящих в глазах, она споткнулась на узком повороте и уцепилась за верхнюю ступеньку. Рука ухватила её за плечи и не дала упасть. Это был Драко.

— Держись на ногах.

Она сердито отдернулась.

— Не прикасайся ко мне, — рявкнула она.

Гарри с усталым видом ждал их на площадке внизу.

— Даже спрашивать не собираюсь, — заметил он.

— И правильно делаешь, — ответил ему Драко. Джинни показалось, что за его сдержанностью мелькнуло слабое мрачное веселье.

— И не смейтесь надо мной, — заявила она, понимая, что это звучит совершенно не к месту.

— И не мечтай, — ответил Драко, перешагнул через две ступеньки и оказался рядом с Гарри.

— Неблагодарная скотина, — пробормотала Джинни себе под нос и продолжила осторожно спускаться. Юноши ожидали её на площадке, погрузившись в какую-то дискуссию.

— Куда ведет этот переход? — спросил Гарри.

— Он проходит под крепостным рвом. И выходит в сад с розами. Во всяком случае, выходил.

— Отлично, значит, мы можем выбраться отсюда, а дальше что? Если мы выйдем в Малфой-Парк, куда мы там денемся? Особенно, если принять во внимание, что сейчас ночь, холодно и только Джинни способна колдовать.

Драко покачал головой:

— Мы не можем туда пойти. Деваться нам некуда, в Малфой Парке небезопасно: эти уроды — и судья, и мэр — в кармане у моего отца. Как и весь город.

— А где ваши метлы? — надувшись, спросила Джинни.

— В школе, — Гарри отбросил волосы с глаз. — Но, наверное, в Имении полно метел…

Драко покачал головой.

— Только не отцовские метлы. Ими лучше не пользоваться: всякие ценные экземпляры могут оказаться заколдованными. Поверь мне на слово.

Гарри прикусил губу.

— Может, возьмем один из экипажей?

Драко снова помотал головой:

— Нет, это тоже отцовская собственность и… — он вскинул голову, его серые глаза вспыхнули. — Мысль!

Гарри удивленно поднял глаза:

— Что?

— Это только меня осенила мысль, что две превосходные метлы воткнуты в дерево у отеля Рождественский Морозец?

Эта информация настолько застала Гарри врасплох, что у него на губах появилась улыбка.

— Чёрт возьми! Отличная мысль.

Драко скромно улыбнулся.

— Вообще-то я гений, — заметил он.

Постепенно улыбка Гарри исчезла, он нахмурился.

— Но они неоткалиброваны.

Это Драко не смутило:

— А это что? — он с триумфальным видом вытащил что-то из кармана и помахал перед носом Гарри и Джинни. — Это наша удача.

Джинни посмотрела на Гарри.

— Ты видишь то же, что и я? — спросила она.

— Ты про бумажный самолетик?

— Ага.

Он кивнул.

— Только вот не надо разговаривать так, словно меня тут нет, — обиженно сказал Драко.

— Видишь ли, если ты и вправду решил усадить всех нас на бумажный самолетик, чтобы добраться до Хогвартса, то у нас есть масса причин, чтобы говорить о тебе так, словно тебя тут нет, — пояснил Гарри.

Драко запустил в него самолетиком, и тот клюнул Гарри в лоб.

— Это инструкция по калибровке, дятел, — произнес Драко. — Сириус дал мне её утром.

Гарри взял самолет и сунул его в карман мантии.

— Отлично, теперь ты сказал, и я понял, — сейчас Гарри действительно улыбался, у Джинни даже стало легче на душе.

— Кроме того, я прекрасно знаю, что ты не можешь летать на самолете без как-там-оно-называется… — продолжил Драко. — … батареек!

— Верно, я и забыл. Да, пожалуй, ты гений.

Драко скорчил рожу.

— Ну, в любом случае, я не…

— Гм, — вторглась в их разговор Джинни, — как насчёт того, чтобы поторопиться?

На лицах юношей появилось одинаково виноватое выражение.

— Точно, — кивнул Гарри, — Драко, давай опять вперед.

Драко кивнул. Джинни слегка притормозила, пропустив их обоих вперед.

В этом слабом фосфоресцирующем свете они были только тенями, и невозможно было разобраться, какая тень кому принадлежала.

* * *

— Сириус, ты ничего не ешь. Я вывалю остатки спагетти из твоей тарелки тебе на голову.

Сириус поднял глаза и слабо улыбнулся.

— Извини. Что-то задумался, — он пожал плечами в ответ на озабоченный взгляд друга.

Они переглянулись поверх грубого деревянного стола на кухне Люпина в маленьком домике, который он регулярно подлатывал, когда не преподавал в Хогвартсе.

Как и Люпин, дом был простым, элегантным, немного облезлым по краям, а потому нуждался в покраске — как, впрочем, и сам Люпин.

Они вернулись сюда после посещения Министерства, потому что Люпину необходимо было принять аконитового зелья — полнолуние ожидалось через пять дней, а также по обоюдному интересу: им нужны были старые книги и бумаги из тех дней, когда они активно поставляли информацию.

Казалось, Люпин без слов чувствовал нежелание Сириуса возвращаться в Нору и видеть взволнованные лица Уизли, так что, помянув разные байки про аппарирование на пустой желудок, он буквально втолкнул Сириуса на свою кухню и с неожиданно удовлетворительным результатом управился с приготовлением ужина из спагетти и черного кофе. Кофе был крепкий и горький, а у спагетти был сильный привкус эстрагона, так что Сириус почувствовал вину из-за того, что не мог это в себя впихнуть.

— Все думаешь о том же, что и раньше? — спросил Люпин, нарезая буханку хлеба.

Сириус, катающий шарики из мякиша, кивнул.

— Я волнуюсь за них. Всё вспоминаю лицо Драко, когда наорал на них у Рождественского Морозца. Гарри слишком много выпил, чтобы расстроиться, однако как он себя чувствовал на следующий день — одному Богу известно. Что на меня нашло? Словно я в своей жизни никогда не крал мётел.

Люпин фыркнул.

— Может, и так, однако, когда ты думаешь или видишь, что они в опасности, это не влияет на твои чувства — в конце концов, ты же их отец…

— Я сам этому удивляюсь. Иногда мне кажется, что я им, скорее, друг. Друг, что заботиться о них, беспокоиться — но все же только друг. Меня просто ужас берет, если мне кажется, что это попытка занять место Джеймса — при Гарри… или при Драко — он ведь так ненавидит своего отца…

— Ненавидит? — переспросил Люпин и покачал головой. — Он не ненавидит его.

Сириус вскинул на него удивленные глаза:

— Конечно, ненавидит!

— Нет, — пламя свечи словно зажгло глаза Люпина — странным огнем, превратив их в глаза волка. — Ты просто не видишь.

— Чего не вижу?

Люпин вздохнул.

— У тебя ведь никогда не было родителей — настоящих родителей, ты вырос без них. И ты не знал Драко, когда он был меньше. «Мой отец то, мой отец сё — отец сказал, отец сделал…» — каждое второе слово Драко было об отце, Люциус был для него примером — был тем, кем Драко мечтал стать тогда. А сейчас — Драко боится, что и вправду стал таким. Но это не значит, что он все ещё не является его отцом.

— Ты хочешь сказать, что он благодарен Люциусу? Потому что не стал бы без него тем, кем он является?

— Нет, я не об этом, — решительно возразил Люпин. — Помню, как на уроках по Защите мы проходили тему о вампирах. Как они порождают других вампиров, как передают им свои черты, как сбиваются в тесные кланы. Я рассказывал, как я уничтожил гнездо вампиров в одной из старых шахт в Румынии, — глава клана кинулся на меня при дневном свете, пожертвовав собой ради спасения своих детей. Все были просто заворожены этой историей, а когда я взглянул на Драко… я буквально увидел, о чем тот думал: «Даже демоны любят своих детей. Почему же мой отец так меня ненавидит?»

Сириус уставился в свою тарелку. У него не было воспоминаний о родителях, он не помнил их лиц. Но он помнил родителей Джеймса — они твердили сыну, какой он чудесный, замечательный, талантливый и любимый… И тот таким стал. Помнил родителей Питера, повторявших сыну, что он трус, — и он таким стал. И помнил родителей Люпина, без устали повторявших, что сын — чудовище, и главное дело всей его жизни — уберечь других от заражения… Годы и годы потребовались, чтобы убедить Рема, что это было не так.

— Все родители что-то внушают своим детям, и те рано или поздно становятся именно такими, — тихо произнес Люпин.

Сириус поднял глаза.

— Я провел годы в Азкабане за убийство, которого не совершал. Однако попади Люциус Малфой в мои руки, я бы его убил. Даже если бы после этого мне пришлось бы вернуться в Азкабан.

— Ты не сделаешь этого, — спокойно возразил Люпин. — Это сделаю я.

* * *

Драко был прав: выход из туннеля лежал в саду. К моменту, когда они добрались до него, Джинни едва была жива: было так зловонно, низко и тесно в этом проходящем подо рвом проходе, что её клаустрофобия снова разыгралась. Она, прислонясь к влажной каменной стене, ждала, пока Драко разберется с задвижкой верхнего люка. Наконец, он вытолкнул крышку наверх, и на них хлынул чистый ночной воздух.

Она с облегчением вздохнула.

— Хочется на волю? — заметил Драко.

Джинни не ответила.

— Давайте-ка, я пойду первым, — Гарри ловко и быстро, как ящерица, вскарабкался по грубой стене и выскользнул в люк, подтянувшись на руках — его ботинки мелькнули у Джинни перед носом: потертые шнурки, грязные тяжелые подошвы.

Потом они исчезли, и вместо них появилась рука Гарри, которую он протянул ей.

— Давай, я тебя вытяну, — произнес он.

Джинни взглянула на эту руку, такую похожую на руку Драко: изящную, худую, со шрамом, пересекающим ладонь. Уцепившись, она позволила Гарри вытащить её, морщась от осознания той боли, которую он наверняка сейчас испытывал. Через миг она уже стояла на снегу рядом с ним, а он протянул руку, чтобы помочь выбраться Драко, — тот приземлился рядом с ней на колени и ладони и, повернувшись, захлопнул за собой люк.