Глава 6. Этот идеальный мир 4 page

— Черт, да кому угодно известно больше! — разъярился Рон. — Особенно с учетом того, насколько ты внимателен!

— Знаешь, что мне кажется? — взорвался Гарри. — Мне кажется, ты ревнуешь.

Рон побелел:

— Что?..

— Ревнуешь. И бесишься, потому что я нечасто был рядом в последнее время. И да — прости, пожалуйста. Однако это определенно не самый подходящий путь, чтобы продемонстрировать мне, в чем же я был не прав, поскольку это только помогает мне понять, почему же мне не хочется проводить время с тобой. Это, во-первых, — яростно отчеканил Гарри. — И, во-вторых, может, ты станешь более понятливым и прекратишь считать, что знаешь, что нужно Гермионе лучше, чем я?!

— Думаешь, ты что — обо всем знаешь? — дернулся к нему Рон. Голос его странно дрогнул. — Ты с ней за последние месяцы сколько времени провел? Ей-Богу, ты даже не знаешь, какие у нее предметы. Ты зациклился в своем мирке, ты не подпускаешь к себе никого, кроме этого долбанного Малфоя, и если ты не видишь, как он на нее смотрит, — ты еще глупее, чем кажешься.

Гарри покачал головой. Глаза его сверкали от гнева:

— Великолепно. Я знал, что ты ненавидишь Драко, меня это не волнует. Понятия не имею, что, черт возьми, в тебе творится, Рон. Сейчас я иду наверх, спать, а на Рождество я собираюсь подарить это кольцо Гермионе. Хочешь сидеть в углу и поедать меня яростным взглядом — валяй, но…

— Какой же ты дурак, — задыхаясь, перебил его Рон дрожащим от слез голосом. — Какой дурак…

— Просто заткнись, Рон.

— Неужели ты думал, что ты ее будешь игнорировать, а она будет сидеть и ждать, когда же ты очнешься и снова обратишь на нее внимание? Думаешь, она позволит тебе обращаться с ней так, будто она — пустое место?

— Ты говоришь о Гермионе? О ком ты говоришь? Что ты несешь?

Рон выпрямился:

— Я говорю о Гермионе! — заорал он так громко, что Гарри дернулся назад. — Я люблю Гермиону и она любит меня!

За этим заявлением последовала гробовая тишина. Гарри остолбенело смотрел на Рона, тот так же остолбенело смотрел на Гарри. Постепенно на его лице появилось ошеломленное выражение, словно он сам не мог поверить в том, что произнес эти слова.

— Бог мой… — прошептал он, — я что —?..

— … сказал это? — подхватил Гарри. Глаза его были ледяными. — Да, ты сказал это. И это ни хрена не смешно. Если ты собрался так шутить…

— Я не шучу, — глаза Рона все еще были ошеломленными, однако голос стал решительным, поднятое к Гарри лицо — упрямым. — Я не хотел, чтобы все выяснилось именно так. Но однажды это должно было случиться.

Гарри замотал головой, волосы взлетели и опали вокруг его лица темным водопадом.

— Великолепно. Очень смешно. Иногда ты бываешь просто кретином.

— Я не шучу, — повторил Рон и взглянул Гарри в глаза. Они смотрели друг на друга в смятении. И вдруг Рон как-то странно улыбнулся — слабо, но сияюще. — Я хотел тебе рассказать, — зашептал он. — Постоянно думал об этом. Каждую ночь. Я тебе это тысячу раз говорил, и так, и эдак — мысленно. И вот… И вот — ты знаешь, — он глубоко вздохнул и чуть прикрыл глаза и повторил, — ты знаешь…

В этих фразах было что-то удивительно простое, на его лице смешались ужас и облегчение — больше слов было не нужно. Воцарилось молчание, разрушенное странным звенящим звуком: из руки Гарри выпал пакетик с кольцом.

— Это безумие, — сказал Гарри твердым, но совершенно безжизненным и бесцветным голосом. Голосом робота. — В этом нет никакого смысла.

Рон шевельнул губами, словно собираясь что-то ответить. В этот миг дверь в гостиную отворилась. Похолодев, они обернулись. Естественно, это была Гермиона. Румяная от мороза и еще кутаясь в меховой воротник мантии, она улыбалась. Руки были полны книг.

— Всем привет, — дружелюбно кинула она. — Вы что тут разорались?

— Гермиона, — произнес Рон жалобным отчаянным голосом, — он знает.

Замерев, она захлопала глазами:

— О чем?

Рон поднялся на ноги и встал рядом с Гарри — тихим и неподвижным, глаза его метались от Рона к Гермионе и обратно.

— Гарри все знает, — повторил Рон. — Прости. Я знаю, мы договаривались подождать до Нового года…

Улыбка начала медленно сползать с лица Гермионы. Она взглянула на белое лицо Гарри. Потом — на упрямое лицо Рона.

— Это что — какая-то шутка? — неуверенно спросила она. — Я не понимаю…

— Добро пожаловать в мой клуб, — наконец заговорил и Гарри. — Я тоже не понимаю.

— Гермиона! — в отчаянии и ярости воскликнул Рон. — Прекрати! Не надо больше притворяться! Гарри знает! Я сказал ему!

Гермиона удивленно уставилась на него:

— Да что он знает, Рон?

— Я сказал ему, — медленно и отчетливо проговорил Рон, — про нас.

Гермиона уставилась на Рона, открыв рот. Потом перевела взгляд на Гарри. Ее взгляд метался между ними — она все больше и больше походила на маленького зверька, оказавшегося между двумя хищниками.

— Я не… — ее голос оборвался. — Вы оба… — взгляд остановился на Гарри. — Гарри…

— Рон сказал, что любит тебя, — ровным голосом сказал Гарри, и Рон вздрогнул. — А ты любишь его.

— Что он сказал!? — побледнев, ошарашено прошептала Гермиона, не сводя с Гарри глаз. — Нет, он не мог сказать этого… Это неправда… Наверное, ты не так его понял… — ее глаза скользнули к Рону. — Ты ведь не это имел в виду, да? Гарри просто не так тебя понял, да?..

Словно она дала ему пощечину, Рон побледнел и застонал.

— Ты не можешь так поступить, — в упор глядя на нее, сказал он. — Я понимаю, ты боишься, но… ты не можешь так поступить…

— Боюсь? — эхом откликнулась Гермиона. — Чего я боюсь?

Развернувшись, Рон взглянул на Гарри. Глаза его были огромными, почти черными от напряжения.

— Я люблю ее, — тонким, но вызывающим голосом заявил он. — Люблю, а она любит меня. Мы любим друг друга. Мы больше не будем прятаться. И мы вместе каждую ночь. Вместе — во всех смыслах.

— Рон! — вскрикнула Гермиона, сорвавшись на визг. — Что ты делаешь?

У Гарри был такой вид, будто его сейчас вырвет.

— Так, это уже переходит всякие границы — и шуток, и игр… Одному из вас лучше сейчас сказать мне правду, и побыстрее, черт бы все это побрал!

Рон повернул голову к Гермионе:

— Ради Бога, пришло время, — попросил он. — Скажи ему, что любишь меня.

Гермиона медленно уперла руки в боки и, когда она заговорила, голос ее был яростным и ледяным, как зимний шторм.

— Я не люблю тебя, — голос ее повышался, она была на грани истерики. — Я не люблю тебя и — более того — я не понимаю, о чем вы тут говорите. Я никогда не была с тобой. Я никогда…

— Ты врешь, — голос Рона переполняло удивление и гнев. — Как же ты можешь…

— Нет, это как ты можешь?! — крикнула в ответ Гермиона. — Как ты можешь стоять здесь и нести такую ужасную ложь!?

— Но это правда!

— Я никогда не делала этого! Никогда!

Рон заговорил снова, не сводя глаз с Гермионы, хотя слова его были обращены к Гарри:

— Как ты думаешь, куда она идет, когда ты не можешь ее найти? Как ты думаешь, что она скрывает? Как ты думаешь, почему она всегда такая усталая? Разве у тебя нет ощущения, что она больше не любит тебя? Теперь ты знаешь, почему.

— Зачем ты это делаешь? — голос Гермионы дрогнул и зазвенел расколотым стеклом. — Зачем?.. Зачем ты делаешь это, Рон?

— Да потому что я устал от вранья! — крикнул он в ответ.

— Но ведь ты сейчас врешь!

— Я говорю правду! — загрохотал Рон и снова повернулся к Гарри — бледному, безмолвному, неподвижному. — Ты ведь веришь мне, да? — хрипло прошептал он. — Ты ведь знаешь, что это правда.

Гарри ничего не сказал. Его глаза скользнули вниз, снова вернулись к Рону — он смотрел на него без всякого выражения, словно на постороннего. Потом он взглянул на Гермиону, невольно качнувшуюся к нему. Он протестующе поднял руку:

— Нет.

— Гарри… — просительно прошептала она, замерев на месте. — Ты ведь знаешь, я бы никогда… Я ведь люблю тебя… — она повернулась к Рону. — Скажи же ему, что ты солгал. — Еще не поздно, скажи.

Рон не смотрел на нее, он не сводил взгляда с Гарри, вокруг его глаз залегли напряженные морщинки:

— Это правда. Я знаю, что ты сейчас хочешь сделать. Сделай.

Гарри поднял правую руку и указал на Рона:

— Веритас.

Гермиона вскрикнула, когда струя черного цвета сорвалась с пальцев Гарри и ударила Рона в грудь — тот согнулся, задохнувшись, и медленно сполз по стене, стискивая себя руками и вытянув ноги.

Гарри отстраненно взглянул на него — словно все происходящее его совершенно не касалось.

— Рон, — и Рон поднял перекошенное от боли лицо. — Это правда — то, что ты мне только что рассказал?

Рон с трудом перевел дыхание, боль впивалась в него, заставляя дрожать его голос, однако он был все так же решителен и тверд:

— Да.

Гермиона побелела и пошатнулась, упершись в стену рукой, чтобы не упасть. Она потеряла дар речи.

Гарри продолжал:

— Ты с Гермионой любовники? Вы … вы… были вместе? — решительно и резко спросил он.

— Да, как я тебе и говорил, — кивнул Рон.

Лицо Гарри окаменело, скулы заострились. Но голос был все так же тверд:

— Сколько раз?

Рон покраснел.

— Я не знаю… Много… Я не считал… почти каждую ночь.

— Где?

Рон склонил голову и с трудом ответил:

— В комнате старост.

Гарри не хватало воздуха, он дышал часто, словно задыхаясь, однако голос его был все так же спокоен.

— А она тебя любит?

— Гарри… — отыскала свой голос Гермиона.

— Замолчи, — холодным ровным тоном приказал Гарри, не сводя глаз с Рона. — Она любит тебя?

— Она сказала, что да, — уткнувшись взглядом в свои руки, произнес Рон. — Сказала, что да…

— Мне она тоже говорила, что любит, — в голосе Гарри не было ничего — ни боли, ни гнева, ни любви, ни ненависти. Только ужасающая пустота. Он указал рукой на Рона:

— Finite incantatum.

Рон дернулся. В его глазах больше не было боли, но напряженность сквозила в каждом жесте, каждой линии его тела. Он начал медленно подниматься на ноги, упираясь в стенку спиной и руками.

— Прости, — произнес он, опустив к полу глаза. — Прости.

Гарри вскинул голову и взглянул на Рона. В его глазах было что-то от одиннадцатилетнего мальчика, умоляющего своего друга сказать, что тот соврал ему. Однако позади этого мальчика стоял мужчина, знавший, что это не так.

— Как же ты мог? — ровным, бесцветным голосом спросил он. — Как ты мог со мной так поступить?

Рон, все еще опираясь на стенку, молчал, пряча глаза, — бледный, неподвижный. В ямочке на шее пульсировала жилка — часто, сильно, кожа так и ходила ходуном.

— Гарри… — заговорила Гермиона голосом, от которого, кажется, осталась только тонкая оболочка, — пожалуйста… это неправда…

— Не говори со мной, — развернулся к ней Гарри. Его голос был полон ярости, глаза превратились в осколки зеленого льда. — Не говори со мной. Не смотри на меня. Даже близко не подходи.

Гермиона сморщилась:

— Послушай, пожалуйста!

— Я сказал — не говори со мной! — спокойствие Гарри лопнуло, и он сорвался на крик. — Он мне сказал правду, как бы он мог соврать под Заклятьем Веритас?! Скажи мне, коль скоро ты такая чертовски умная! Как такое может быть?

— Гарри! — вскрикнула Гермиона. Рука Гарри взлетела к запястью, он сорвал подаренные ею часы и швырнул в нее с такой силой, что она вскрикнула от боли, когда те ударили ей в поднятую, чтобы защитить лицо, руку.

— Убирайся от меня, — голос его треснул и рассыпался разбитым стеклом, — убирайся, пока я что-нибудь с тобой не сделал. Если ты ко мне подойдешь, клянусь Господом, так и будет.

Гермиона медленно присела и подняла часы. Когда она распрямилась, слезы текли по ее лицу — она не пыталась вытереть их. Бледная, как полотно, она взглянула на Рона.

— Ненавижу тебя, — отчетливо произнесла она. — За это я тебя буду вечно ненавидеть.

Голос ее оборвался, она метнулась к портрету и убежала.

* * *

Драко шел из ванной старост в свою спальню в подземельях. Было холодно, но у него было не то настроение, чтобы торопиться. Он смыл с себя пот и уже отмокал в ванной, когда вдруг заметил, что кровь, еще сочащаяся из раны на руке, слегка светилась. Это убило все удовольствие он ванной. Обтеревшись полотенцем, он ушел, даже не высушив волосы. И вот, подрагивая от холодного воздуха подземелья, он завернул за угол, предвкушая возвращение, — но чувство облегчения исчезло, как только он заметил, что коридор перед его дверь отнюдь не безлюден. Кто-то стоял, набросил на лицо капюшон мантии, почти растворясь в тени. Тонкая фигурка — определенно женская. Она выпрямилась, когда он подошел.

Драко помедлил, вздохнул:

— Блез? Слушай, у меня сегодня был длинный трудный день…

Он осекся: фигура приподняла изящные руки и откинула назад капюшон, высвободив каскад каштановых локонов, упавших вокруг бледного лица.

Гермиона.

Драко вытаращил глаза, все умные слова тут же вылетели куда-то в окно.

— Что ты тут делаешь? Тебя же могли увидеть.

Она подняла на него совершенно пустые глаза, словно не понимала, на каком языке он говорит.

— Малькольм Бэдкок уже меня видел, — голос ее был спокойным и отстраненным. — Он меня пропустил. Я ему сказала, что убью его, если он кому-нибудь расскажет, — она помолчала и добавила, — ты бы впустил меня в комнату.

Он пристально взглянул на нее:

— А Гарри знает, что ты здесь?

Он не ожидал такой реакции: она содрогнулась, из глаз хлынули слезы. Он потянулся к ней, но, справившись с потрясением, решил, что вместо этого лучше открыть дверь. Втолкнув ее в комнату, он напоследок бросил взгляд в коридор, зашел следом и запер дверь. Кинув полотенце на стул, пристально взглянул на нее. Гермиона сделала несколько шагов и теперь стояла посреди комнаты, между камином и кроватью, оглядываясь по сторонам, словно в каком-то странном сне.

Признаться, Драко испытал тайное облегчение оттого, что был весьма аккуратен: комната была в полном порядке, единственное, что его нарушало, — это брошенная на стул одежда для фехтования. Хотя, судя по виду Гермионы, да будь весь хоть пол завален мусором — она бы вряд ли это заметила. Драко перемялся с ноги на ногу, думая, что бы такого сказать, что с ним случалось крайне редко. Кроме того, он отчетливо понимал, как выглядит в мокрой, облепившей его тело пижаме.

— Гермиона, — позвал он ее осторожно, — ты не против того, чтобы мне что-нибудь рассказать?

Медленно развернувшись, она посмотрела на него. Из-за синей мантии её лицо казалось совершенно белым, глаза были огромными черными монетами.

— А у тебя тут мило, — заметила она. — Ты никогда мне не говорил, как у тебя мило…

— Гермиона, — чуть громче и резче окликнул ее он.

— О, камин… И подумать не могла, что у тебя есть окошко… О, ведь комнаты высечены в скале, да? Это ведь…

— Гермиона, — Драко без размышлений подошел и схватил ее за руки. Она смотрела куда-то в пространство огромными пустыми глазами. Его обуял ужас, и он крепче стиснул ее запястья. — Что-то случилось с Гарри? С ним все в порядке?

— Я не знаю, — ответила она, наконец-то встретившись с ним взглядом. — Драко… Я кажусь тебе сумасшедшей?

— Какой-какой?

— Тебе не кажется, что я сошла с ума? — она задышала все чаще и чаще, он почувствовал, что его рука, стиснувшая ее запястье, взмокла, и еще отчетливее осознал свой мокрый и полуголый вид. — Что я теряю рассудок?

Он открыл рот, чтобы снова позвать ее, но осознал, что, кажется, его зациклило. Тогда он, держа ее за плечи, начал аккуратно подталкивать ее к кровати. Она послушно опустилась на краешек и сложила руки на коленках. Они обменялись пристальными взглядами.

— Мне надо переодеться. Сиди тут и … гм… не поворачивайся.

Она тупо кивнула. Взглянув ей в лицо, он понял, что страхи, что она не удержится от искушения подсмотреть за ним, более чем не обоснованы. Она заинтересовалась этим не больше, чем сообщением, что он собрался поработать над скучным вопросом по Арифмантике, причем задом наперед и по-японски. С ощущением, словно он попал в какой-то странный сон, Драко подошел к комоду, вытащил оттуда черные брюки и темно-зеленую рубашку от Карла Лагерфельда и, косясь на Гермиону, быстро переоделся. Она неподвижно сидела на кровати, в той же позе, по-прежнему глядя себе на руки, когда он, застегнувшись, вернулся и присел рядом.

— Так, почему бы тебе не рассказать мне, что произошло?

Она молчала, не мигая глядя ему куда-то за плечо. Он крепко сжал ее плечи.

— Гермиона, — решительно начал он, — я так понимаю, ты пришла сюда для того, чтобы попросить у меня помощи. Однако, если ты мне не расскажешь, я не смогу ничем тебе помочь.

— Знаю, — тихо ответила она, не поднимая к нему глаз. — Знаю, но не представляю, как рассказать тебе то, что и сама понять не могу…

Его руки стиснули ее крепче, и она поморщилась.

— Я с ума сошла. Это единственное объяснение, — она замолчала, потом продолжила — решительно и твердо, — ты самый нормальный из всех, кого я знаю. Если и ты сошел с ума, значит, мы все свихнулись — и я, и Гарри. И Уизли… — ее передернуло, и он наклонился, чтобы заглянуть ей в лицо.

— Рон? Что-то случилось с Роном?

Она чуть качнула головой:

— Да.

— Рассказывай, — попросил он, — только мне нужны факты, а не твои домыслы или рассуждения о том, что с тобой не так.

Она вздохнула — глубоко и прерывисто — и медленно подняла глаза, кажущиеся огромными темными туннелями, ведущими в бесконечность. Они были такими темными, что зрачка не было видно на радужке.

— Ты мне не поверишь, — ее голос надломился от внутренней боли. — Гарри мне не поверил, и ты тоже не поверишь… И Джинни поверит Рону — потому что он ее брат… Что же мне делать?.. Я не выдержу, если и ты мне не поверишь, не выдержу…

— Я поверю тебе, — резко отстранился он. — Я уже тебе верю. А теперь просто расскажи мне, что произошло.

— Ладно… — кивнула она, и снова опустила глаза к своим лежащим на коленях рукам, сжавшимся в кулаки. — Ладно, — повторила она и заговорила, сначала запинаясь и сбиваясь, но вдруг слова буквально хлынули из нее неудержимым потоком; она поведала, что произошло в гриффиндорской гостиной, что говорил Гарри, что говорил Рон, что они оба делали. И пока звенел ее голосок, Драко сначала почувствовал, что не верит своим ушам, а потом вдруг поверил каждому ее слову.

…Я знал, что что-то не так. Я знал.

— И вот, — дрожащим голосом закончила она, — те… — теперь Гарри сказал, что больше никогда не хочет меня ни видеть, ни говорить, я никогда не должна подходить к нему. Я убежала… Я видела спешащих Макгонагал и Люпина, но пробежала мимо них. Подозреваю, они торопились в гостиную — на Заклятье Веритас сработала тревога — ну, ты же знаешь, Темная магия и…

— Я знаю, — осторожно перебил ее Драко. — Чертова охранная система.

— Конечно, — кивнула она. — Прости, — голос ее был пустым и ровным. Она снова опустила глаза к рукам, и вдруг он заметил, что она что-то сжимает в правом кулаке. Он отпустил ее плечи и тихонько потянулся к ее руке. Она не сопротивлялась, позволив разжать свои пальцы, и он захлопал глазами, увидев на ее ладони знакомое золотистое мерцание — золотые часы Гарри, которые тот всегда носил на правой руке. Золотые часы на темном кожаном ремешке. — Он швырнул их мне, — пояснила она и снова сжала пальцы. — И велел, чтобы я больше к нему не подходила.

— Я понял, — кивнул Драко, — ты мне уже говорила.

— Он прав, — продолжила Гермиона, — похоже, со мной что-то не так. Я не помню, ну, совершенно не помню, чтобы мы чем-то занимались с Роном, но ведь я же должна это помнить, правда?

Драко перевел дух, понимая, что от выбора слов сейчас многое зависит, а потому делать это надо с большой осторожностью.

— Гермиона, — начал он. — Ничего с тобой не случилось. Я знал, что у Уизли появились к тебе… некоторые чувства. Я просто не понимал, что он заблуждался насчет них.

Она вскинула голову, глядя на него с упреком.

— Откуда ты знаешь, что он заблуждался, а не я?

— Потому что это он рассказывает занимательные байки, а не ты.

— Ты не видел его, Драко, — она говорила все громче и громче, — он был уверен, совершенно уверен — он так на меня смотрел… И потом, он был под Заклятьем Веритас: как бы он мог солгать?

— А вот так, — твердо отрезал Драко. — Заклятье Веритас заставляет тебя говорить правду, однако не дает тебе знаний, которыми ты не обладаешь. Другими словами — если ты веришь в то, что может на самом деле правдой не являться. На него могли наложить заклятье Confundus, или какие-нибудь чары, влияющие на память, ну или же он вообще свихнулся, в чем я, признаться, сомневаюсь. Но в чем я уверен, — это в том, что Заклятье Веритас еще ничего не доказывает. Ничего.

Он осекся, Гермиона во все глаза смотрела на него:

— Ты веришь мне … Ты, и правда веришь мне, да?

— Да, — честно ответил он. — Полностью.

— Слава Господу, — и она разразилась слезами. Он с тревогой следил за ней, но прежде, чем успел шевельнуться, она кинулась к нему на шею и уткнулась лицом в плечо. Ее сотрясали рыдания — он и представить не мог, что можно так рыдать, — этот потоп смыл остатки его спокойствия и уверенности. Он осторожно обнял ее, подозревая, что наверняка существуют Вещи-Которые-Необходимо-Делать-В-Таких-Случаях: успокоительно побормотать, погладить по голове, — однако у него не было опыта в успокаивании людей, тем более тех, кто был ему небезразличен. Так что он просто сидел и держал ее, словно от этого ее горе могло уйти.

— У меня ощущение, словно я дышать не могу, — наконец услышал он ее приглушенный шепот. Не понимаю, что со мной происходит.

Она все еще сидела в его объятиях, стиснув на спине его рубашку. Он ощущал мягкость ее прижавшегося тела, он почти ощущал соль ее слез на своих губах. И его тело тут же отреагировало на эту близость — в конце концов, ему было только семнадцать и некоторые вещи контролировать было просто невозможно. Он быстро отцепил ее руки от своей шеи:

— Ты бы прилегла, — предложил он, отстраняясь от нее, — ты измучена.

Она замотала головой, хватая его за рубашку:

— Нет. Нет, нет — не могу. Не смогу уснуть, невозможно…

Он вздохнул, мысленно прикидывая, что же делать. По некоторым причинам посадить ее к себе на колени было невозможно. Да и в свою собственную кровать она, похоже, тоже отправляться не хотела. Он слез с кровати и, присев на корточки, выдвинул нижний ящик и достал оттуда бутылку, этикетка на которой гласила, что это вино из Архенских виноградников разлито по бутылкам в 1867 году. Мельком взглянул на нее — она предполагалась стать свадебным подарком Сириусу и Нарциссе — и о цене его он предпочитал не вспоминать. Но это не помогало.

— Apierto, — негромко скомандовал он, и со слабым хлопком пробка вылетела из горлышка.

Драко передал бутылку Гермионе, она машинально взяла ее и, скользнув по ней отсутствующим взглядом, без раздумий поднесла ее к губам.

— Ух, — подскочил Драко, — ты полагала… черт, впрочем, ладно… — покорно закончил он, следя, как Гермиона сделала большой глоток, захлебнувшись и задохнувшись от неожиданности. Когда она подняла взгляд на Драко, у нее слезились глаза:

— Драко, это что еще такое?

Он осторожно взял бутылку у нее из рук и поставил на прикроватный столик.

— Это Архенское вино, — пояснил он. — Вообще-то надо было разбавить его водой… просто оно очень крепкое.

Она сморщилась:

— На вкус как средство для чистки плит, — заплетающимся языком произнесла она, что ни капли не удивило Драко: как правило, чайной ложки Архенского вина было вполне достаточно. А стакан сшибал с ног горного тролля. Ее глаза тут же начали слипаться.

— Драко, — пробормотала она, потянувшись к его руке, — ты не мог бы…

Он бережно взял протянутую руку — теплую, нежную, он старался держать ее как можно мягче. В подсознании крутилась мысль, что он не может предать Гарри, но в то же время ее боль ранила его. Он снова очутился между двумя людьми, которых любил, и не знал, как ему удержать равновесие и остаться беспристрастным.

— Не мог был ты… — ее язык заплетался все больше и больше, — найти его для меня?

Он знал что она имеет в виду Гарри.

— Ты хочешь, чтобы я попытался отыскать его? — переспросил он. — Чтобы проверил, все ли с ним в порядке?

— Да, — дрогнули ее губы, — все ли с ним в порядке… Я просто хочу это знать…

— Понятно, — ответил Драко, — я тоже.

Он закрыл глаза и усилием воли заставил себя сосредоточиться. Сейчас это было очень трудно, голова шла кругом. Он мысленно толкнул себя к Гарри, и разум его сквозь черное разделявшее их пространство понесся вперед, нащупывая знакомый образ и форму мыслей. Вот оно — неясное мерцание света во тьме.

…Гарри, ты меня слышишь?

После долгой тишины раздался слабый, едва различимый ответ.

…Слышу.

…Ты в порядке?

Длинная пауза.

…Нет. Я более, чем не в порядке, Малфой. Я вообще больше никогда в порядке не буду.

…Хочешь, я к тебе приду? — спросил Драко, понимая, что тогда ему придется оставить здесь Гермиону. И зная, что, если Гарри попросит его прийти, именно так он и поступит.

Ответ был немедленным:

…Нет. Я в кабинете Люпина. Они меня сюда привели. Похоже, у меня проблемы. Хотя наплевать.

…Гарри…

…Они возвращаются. Все в порядке, Малфой. Ты мне ничем помочь не можешь. Никто не может.

И разум Гарри закрылся, словно захлопнулась дверь, отбросив Драко обратно в его тело. Он зажмурился и заморгал, вынырнув из темноты на свет. Он чувствовал боль — не материальную боль, признаться, он вообще не был уверен, что это была именно его боль. Боль Гарри — но ведь они с Гарри были почти что одним целым. Впервые в жизни он подумал, что, будь у него возможность забрать и стерпеть чью-то боль, он бы так и поступил.

— Гермиона… — начал он полушепотом и осекся.

Подсунув руку под щеку, она спала, свернувшись в подушках. Длинные черные ресницы казались чернильной штриховкой на бледных щеках, грудь вздымалась и опадала в мерном дыхании. Он попробовал подняться — но понял, что не сможет: ее откинутая рука намертво вцепилась в его рукав, и он не сумел бы вырваться, не разбудив ее. Вздохнул, он придвинулся поближе и уголком одеяла прикрыл ей плечи. Потом лег рядышком на кровать и уставился в темноту.

* * *

В комнате старост царил безбожный холод. Он смертельно замерз. Рон был уверен, что пальцы у него посинели и, опустив глаза, с немалым удивлением убедился, что они обычного цвета. В это было невозможно поверить. Дойди он до врачей или колдомедиков, они бы сказали ему, что от шока температура тела понижается, но он не мог, да и не пошел бы в любом случае. Он никого не хотел видеть. Он хотел навечно остаться здесь. Он хотел умереть.

Снова и снова он прокручивал в голове сцену в гостиной. Что он сказал. Что сказал Гарри. Взгляд на лицо Гарри. Он знал, что будет плохо, но не так же плохо…

Гермиона неоднократно говорила ему — здесь, в этой комнате, что она совершенно уверена, что Гарри ее больше не любит, что подозревает, что и сама его больше не любит. И он ей поверил. А с чего бы ему ей не верить? Она раньше никогда его не обманывала.

Судя по всему, в этом отношении он заблуждался.

Ему стало дурно, когда он вспомнил ее слова, сказанные в гостиной. «Я не люблю тебя. Я не люблю тебя, и, более того, я не понимаю, о чём вы тут говорите». Значит, она лгала. Значит, она не хотела ничего говорить Гарри — ни в Новый год, ни вообще — никогда. Оглядываясь назад, он теперь мог сказать, что она постоянно откладывала и откладывала этот срок. Каким же слепым он был.

Нахлынула еще одна волна тошноты. Он едва дышал, пытаясь справиться с ней. Ему было так тяжело, что он не услышал, как почти беззвучно отворилась дверь. И лишь подняв взгляд, он ее увидел: она вошла и тревожно смотрела на него.

— Рон, что с тобой? — мягко спросила она. — У тебя больной вид.

Он поднялся и в упор взглянул на нее. Гермиона смотрела в ответ. Она была все такой же — совершенно такой же: слабый алый свет бросал красно-золотистые блики на ее распущенные локоны (она распускала их, потому что ему это нравилось, и он ей об этом сказал). Под школьной черной мантией на ней была синяя пижама, что он дал ей два года назад.

Он заговорил. Его голос надломлено дрожал, казался чужим и незнакомым:

— Что… ты здесь делаешь?

Ее губы дрогнули, она удивленно взглянула на него:

— Знаю — я в последнее время не приходила… Но, пожалуйста, не сердись — ты же знаешь, как непросто мне выбраться…

Она шагнула к нему. Рон не двинулся. Она сделала еще шаг, обвила его руками. Он не сопротивлялся.

— Мне скоро нужно будет уйти. Не будем тратить время на ссоры…

Он опустил взгляд к ее лицу. Знакомому, прекрасному лицу. Он вспомнил, как она впервые попросила его прийти сюда. И плакала у него на плече.

Гарри со мной больше не разговаривает… Гарри меня больше не любит… Я тоже не уверена, что все еще люблю его… Да и любила ли… Я совершила ошибку, ужасную ошибку… Ты должен меня простить… Если ты еще можешь меня любить…

И поцеловала его. От потрясения он едва не опрокинул стол. Потом все повторилось — через несколько недель. Он был потрясен. Говоря, что не хочет причинить Гарри боль, на людях она себя вела, словно все в порядке, не происходит ничего странного, ничего не изменилось.