Глава 4. Девушка в клетке 8 page

— Клади на место портключ и пошли отсюда, — тихо скомандовал Драко.

Гарри кинул коробку на стол, но в этот момент раздался какой-то слабый звук, и дверная ручка начала медленно поворачиваться.

Гарри уставился на дверь и побледнел:

— Мантия… она осталась у тебя в комнате!

Драко схватил его за шкирку, дернул к камину, махнув в его сторону рукой «инсендио!» Сине-белое пламя тут же загудело за решеткой. Гарри, сообразив, к чему клонит Драко, схватил с каминной полки банку, бросил в камин пригоршню Дымолетного порошка и тут же прыгнул в пламя. Драко, вцепившись снова в его куртку, чтобы не потеряться, последовал за ним, слыша, как Гарри крикнул место назначения. Порошок завертел их прочь, и тут Драко осознал, что не понял, куда Гарри их направил. Мимо мелькали чужие камины, горящие и пустые, порошок нес их вперед, пока с силой катапульты не вышвырнул на каменный пол.

Гарри взвыл от боли, его скрутил кашель. Драко, преодолев головокружение, поднял голову и взглянул на Гарри — чумазого, закопченного и взъерошенного.

— Ты как? — приподнимаясь на локтях и чувствую ноющую боль в теле, спросил Драко.

— Порядок, — все еще кашляя, кивнул Гарри. — Да убери ты от меня свою чертову ногу! Ой!

— Не пихайся! — разозлился Драко. — И не маши ты руками у меня перед носом, все глаза мне копотью засыпал!

— Э… доброе утро, — растерянно произнес чей-то голос. — Мило, что заглянули.

Юноши резво повернулись: сначала Драко увидел ноги в темно-синих джинсах, потом, по мере того, как глаза его поднимались вверх, — синюю рабочую мантию, всю в копоти и пыли, руки в высоких кожаных перчатках, скрестившиеся на груди, и лицо с весьма неодобрительным выражением под яркой шевелюрой, которую он немедленно узнал…

— Чарли, — слабо произнес Гарри и зашелся в очередном приступе кашля.

Драко откатился от Гарри и поднялся на колени, бросая взгляды на то место, где они находились. Кабинет Чарли — ну естественно: эти яркие румынские вышивки по стенам, ведерко с драконьим кормом, а в железной клетке на столе и сам дракон — судя по виду, весьма недовольный тем, что его завтрак был прерван таким способом.

— Я все могу объяснить, — начал Драко.

Чарли замотал головой и за его спиной, в зеркале, Драко увидел их с Гарри — таких, какими их сейчас видел Чарли: все в копоти, даже волосы у Драко были черными, ботинки в грязи, лица полосатые и виноватые. И в маггловской одежде.

— Знаешь, что? — закатил к потолку глаза Чарли. — Я даже знать ничего не желаю. Ни-че-го.

* * *

— Рон, ну съешь ты хоть что-то, — сердито произнесла Гермиона. — А то у меня от твоего копания даже голова разболелась.

Джинни взглянула на брата: тот ковырялся в холодной фасоли и тосте. Вид у него был усталый и удрученный: под глазами набрякли мешки, рот уныло искривился.

— Мандраж перед игрой? — удивленно поинтересовалась она. Рон чрезвычайно редко волновался перед игрой.

— Живот болит, — коротко ответил Рон и поднял глаза. — Где Гарри?

— Утром его не было, — подсказал Симус, и все глаза немедленно обратились к Гермионе, тут же покрасневшей в тон волосам Рона.

— Я его тоже не видела, — быстро ответила она. — Может, перед завтраком ему дали поручение или еще что-то…

— Ладно, но если он не появится до игры, я с него живого шкуру спущу, — громогласно заявил Рон. — У нас никого нет в запасе на его место…

— Думаю, что у Джинни бы вышло, она достаточно скоростная, — заметил Симус. — А на место охотника можно взять Парвати… Парвати, ты ведь была охотником на пятом курсе?

Та фыркнула в ответ:

— Жан-Ив не разрешает мне теперь этим заниматься, — ответила она, имея в виду сына французского министра магии, с которым встречалась уже почти два года. В сентябре тот подарил ей сапфир размером с голубиное яйцо, породивший массу предположений среди гриффиндорских девушек. — Он считает, что квиддич очень неженственен.

— А вот мы думаем, что его произношение невероятно женственно, но разве мы об этом говорим? — закатил глаза Рон и вернулся к своей тарелке с беконом. — Ей-Богу, какого черта…

— Гарри! — неожиданно воскликнула Гермиона, отбрасывая лязгнувшую вилку. Джинни развернулась и увидела опаздывающего к завтраку Гарри. Он подошел и сел рядом с Гермионой, которая от изумления не могла оторвать от него глаз. Джинни поняла, в чем дело: Гарри был грязен. Не просто грязен: его и без того черные волосы были засыпаны копотью, все было в копоти — и нос, и щеки, и подбородок. Одежда выглядела вообще кошмарно, а когда он потянулся за тыквенным соком, Джинни увидела, что у него даже ногти с траурными каемками.

— Гарри, — не в силах сдержать изумление, спросила Гермиона, — что с тобой произошло?

Брови Рона поползли на лоб.

— Позволь, я угадаю, — попросил он, исследуя Гарри с ног до головы. — Ты мог бы быть малюткой-трубочистом, но у тебя огромный…

— … аппетит, — бодро подхватил Гарри, подхватил блюдо с яичницей и начал накладывать ее себе в тарелку. — Я помираю от голода.

Все с удивлением уставились на него: прошло уже несколько месяцев тех пор, как Гарри последний раз обращал внимание на то, что ест.

— Гарри, дорогой, — Гермиона прикладывала массу усилий, чтобы говорить спокойно и терпеливо, — есть ли какая-нибудь веская причина, чтобы ты так выглядел…

— Как — так? — поднял глаза Гарри и заулыбался. Его зубы на фоне его перемазанного лица казались совершенно белыми.

— Ты ужасно грязный, — закончила Гермиона.

Секунду Гарри просто смотрел на нее, потом вдруг наклонился и сочно чмокнул ее в щеку, оставив на ней огромное грязное пятно.

— Гермиона, — решительно заявил он, — давай не будем об этом волноваться, ладно?

Он хлопнулся на свое место и набросился на бутерброд с маслом.

Гермиона удивленно посмотрела на него и, покачав головой, спрятала улыбку.

— Приятно видеть, что ты ешь, Гарри, — произнесла Джинни, поедая глазами Мальчика-Который-Выжил, словно не в силах поверить, что это он. — Особенно с учетом предстоящей игры.

— Однако я надеюсь, что перед игрой ты все-таки отмоешься, — произнес Рон, с большим сомнением воспринявший появление столь грязного Гарри. — Если ты явишься на игру в таком виде, слизеринцы помрут от смеха, и нас дисквалифицируют.

— Хм, — пробормотал Симус, протягивая руку к масленке, — то есть ты хочешь сказать, что вся эта копоть не имеет никакого отношения к маскировке? А я-то подумал, что, может, это какая-то новая тактика…

— Слушайте, какие вы все смешные! — перешел к бекону Гарри. — Знаменитый гриффиндорский юмор, постоянно про него слышу… вернее, наоборот.

— Наш факультет — факультет смелых, — возразил Симус, взмахнув вилкой. — А не остроумных. Мы — пушечное мясо. «Останови собою зло, встав на его пути».

— Подход победителей, — заметил Рон. — Замечание вслух: никогда не допускать Симуса до предматчевого настроя на игру.

Джинни захихикала, Симус взглянул на нее и отвел глаза, даже не улыбнувшись, отчего ей неожиданно стало очень больно. Она с тоской уставилась на свой тост.

Симус… Милый, хороший… А она обошлась с ним так ужасно! И он ведь даже не подозревает о том, насколько ужасно!

Снова подняв глаза, она с удивлением увидела, что Гарри замер, не успев донести вилку до рта, и смотрит куда-то на слизеринский стол. Там рядом с Блез стоял Драко, и хотя он не был таким чумазым, как Гарри, Джинни все-таки заметила, что и его мантия вся в копоти. Через голову Блез Драко пристально смотрел на Гарри, словно пытаясь что-то ему передать.

Отложив в сторону вилку, Гарри посмотрел на Гермиону, листавшую прислоненный к кувшину с соком учебник в промежутках между кусанием тоста:

— Гермиона, — тихо произнес он, — можно тебя на минутку?

— Да, — кивнула она, не отрывая глаз от книги.

— Нет, я в том смысле, — он еще больше понизил голос. — Наедине. В сторонке.

Гермиона подняла чуть удивленный взгляд:

— Конечно, — она заправила за ухо выбившуюся прядь. — Думаю, мы вполне могли бы прогуляться.

Джинни знала, о чем они говорят — они собирались пройтись к озеру, как всегда. Она сбилась со счета, сколько раз за свой третий и четвертый курс она видела из окна класса Гарри и Гермиону, гулявших по узкой тропинке вдоль озера.

Гарри отодвинул стул и поднялся:

— Пошли.

Гермиона сунула книгу в сумку и взглянула на Рона:

— У нас ведь сегодня собрание, да?

Рон кивнул:

— Ага, сразу после ланча. В этот раз ты собираешься на него прийти?

Гермиона состроила ему рожу и взяла Гарри за руку. Подумав, она вытащила из кармана палочку и наставила ее на своего друга:

— Detergere, — и с одежды и рук Гарри исчезла копоть, осталась лишь узкая полоска поперек левой скулы. Гарри заворчал. — Ей-Богу, — воскликнула Гермиона, засовывая палочку обратно в карман, — похоже, ты хочешь быть грязнулей.

— А я-то думал, что выгляжу по-геройски, — Гарри взял ее за руку, — идем.

Они вышли, и Джинни неожиданно сообразила, что уставилась им вслед. А вернувшись к своей тарелке, заметила, что все остальные делают то же самое.

* * *

— Мне кажется, что между Джинни и Симусом что-то происходит, — заметила Гермиона, следуя за Гарри. — Элизабет сказала, что видела, как он выходил в четыре утра из ее комнаты. По-моему, это хорошо. Симус отличный парень, правда?

Гарри молчал. Они шли по петляющей тропинке вокруг озера, между голыми деревьями, что вскинули свои черные тонкие ветви, присыпанные серебристым снегом, к небу. Гермиона мельком удивилась, как встретил зиму гигантский кальмар, — толстый лед озера занесло снегом, все казалось мертвенно-холодным.

— Ты меня слышишь, Гарри?

Отпустив ее руку, Гарри развернулся к ней лицом. Они стояли на обрыве, лед озера искрился снегом под серебром неба. На этом фоне яркие пятна румянца на бледных щеках, черные волосы, полосатый золотисто-бордовый шарф казались красочными брызгами на белом полотне. Облачка пара вырывались у него изо рта, когда он заговорил:

— Симус великолепный парень. Образцово-показательный — сам бы с ним встречался. Однако то, что я хочу тебе сказать, не имеет никакого отношения к Симусу и Джинни.

Гермиона недоуменно пожала плечами:

— Прекрасно. Я все равно хочу с тобой поговорить.

— Точно? — его зеленые глаза были очень серьезны. — Хорошо, только можно я первый, ладно?

Она кивнула, почувствовав, что от дурного предчувствия у нее засосало под ложечкой.

— Ладно, — Гермиона аккуратно присела на выступающий корень ближайшего дуба и обернула плащом коленки. — Ну, так что?

Гарри поник под своим плащом и надолго умолк, Гермиона безмолвно ждала — как правило, минута тишины вполне стоила того, чтобы дать ему собраться с мыслями и начать разговор.

— Я тут подумал, — очень тихо начал он, — что очень хочу поговорить с тобой, но не уверен, что выбрал подходящее время…

Гермиона пристально посмотрела на него, чувствуя нарастающее удивление. Она уже смотрела на него так, в замке Слизерина: прикованный к стене Гарри, отказывающийся сказать, что же такого страшного произнес Драко, чего было достаточно, чтобы расколоть адмантиновую дверь.

Скажу только, что это было просто ужасно… Что-то, что я никогда не забуду и… не прощу…

— Я знаю, я в последнее время был отчужденный, — тихо заговорил он, сжимая руки в кулаки и засовывая их в карманы. Неожиданно у нее мелькнула мысль, что он позвал ее сюда, чтобы сообщить о разрыве, — и от этого все внутри у нее оборвалось.

Я знала это, — подумала она, — я знала…

— Гарри… — прошептала Гермиона.

Но он продолжал, словно ничего не слышал.

— Я желал бы, чтобы я не был таким, однако… я не знаю, как иначе поступить сейчас… Когда я был… — он поколебался, собираясь с силами, и продолжил, словно кидаясь в пропасть. — Когда я жил с Дурслями, когда я был ребенком, я часто думал, какими бы были мои родители, будь они живы.

Он удивления у Гермионы открылся рот. Гарри никогда не заговаривал о своем детстве, о том, как он жил до школы. Никогда.

— Конечно, любой бы…

— Нет, — спокойным голосом оборвал ее он, — я и вправду представлял их, я никогда не знал, как они выглядели. Дурсли говорили, что они были уродами, отребьем, но я никогда этому не верил. Я решил, что моя мать была прекрасна, отец красив, ну и, конечно же, они любили меня больше всего на свете.

Гермиона почувствовала, что у нее защипало глаза:

— Уверена, так оно и было… — тихо заметила она.

— Я не знал, какого цвета были волосы моей матери, думал, что, может, они были черными, и это передалось мне… А отец, — думал я, — возможно, был блондином. Я рисовал его себе высоким, сильным… Я думал о той аварии, в которой предположительно они погибли, думал о том, откуда они ехали тогда, куда собирались. Я придумал, что они были шпионами и работали на правительство; и что на самом деле они не умерли, а просто ушли в подполье и были вынуждены оставить меня, потому что их работа была слишком опасна.

Я убеждал себя, что они однажды придут за мной, и мы будем жить вместе в голубом доме с разноцветными комнатами, потому что у Дурслей все было разных оттенков серого, — его голос дрогнул, как было в те времена, когда он ломался. — Я мысленно обставил каждую комнату, наполнив свою игрушками, я давал имена нашим домашним зверюшкам, я все записал, поэтому и не забыл. На самом деле я жил не в темном чулане под лестницей — я жил в том доме, с моими родителями.

Гермиона наклонила голову, пряча от Гарри слезы. Она хотела, чтобы он продолжал.

— Я все записал в старой записной книжке Дадли, — Гарри смотрел на заснеженную поверхность озера. — И, разумеется, однажды утратил бдительность, и дядя нашел и прочел ее. Он выволок меня из чулана, прижал к стене; я до сих пор помню, что он сказал мне: «Твои родители мертвы, мальчик. Они не шпионы и не работают на правительство. Они умерли и никогда тебя не заберут. Они умерли глупой, бессмысленной смертью, и я был бы даже рад, что они умерли, не подкинь они нам тебя. И все твои мечты не вернут их обратно». Вот и все, — он помолчал. — Мне тогда было восемь.

— А записная книжка? — шепотом спросила Гермиона.

— Я сжег ее, — отрезал Гарри. — Я знал, что дядя был прав, и я не мог вернуть их обратно.

— Ты поверил ему? Тому, что они умерли?

— Я знал это. Я видел это в его глазах — у него был вид победителя, а не лжеца, — голос Гарри наполнился отвращением. — Он и вправду был рад, что они умерли. Я его презирал. Однако в «тот» дом я больше не вернулся — его разрушили. Это было тяжело, словно я снова потерял своих родителей, — голос Гарри стал сдавленным и отрывистым. — А потом я попал сюда, и у меня появился настоящий дом. Я узнал, какими были мои родители, узнал, что они любили меня. Они бы гордились мной. Гордились мной… Мир, где бродят и разговаривают призраки, — я думаю, что они смотрят на меня оттуда. И мой отец видит, как я летаю. Мать моя знала, что я встречусь с драконом. Они знают, что я делаю, — день за днем, ведь это немного оправдывает ту жертву, которую они принесли, сумев спасти меня…

— О, Гарри, — зашептала Гермиона. — О, милый мой… Мне так жаль, — снег хрупнул под ее ногами, когда она поднялась и едва не поскользнулась, потянувшись к нему. Он стоял и смотрел на нее — одинокий, словно создавший вокруг себя нерушимый, какой-то особенный мир, и она замерла на его границе, сомневаясь, стоит ли касаться его, хотя вторая ее часть кричала от боли и желания обнять, прижать его к себе крепко-крепко. — Тебе не надо было делать этого… Я знаю, ты пытался объяснить мне свою отчужденность, я знаю — ты думал о своих родителях — а как иначе? А я была такая эгоистичная, думала об учебе и карьере, — мне даже в голову не приходило, что это могло быть для тебя… — мысль о том, что они не увидят твой выпускной, не узнают, что ты стал членом команды, что ходил на свадьбу к Сириусу… О, Гарри, ведь это же такая важная часть твоей жизни, и если сейчас ты скучаешь о них все больше… — голос ее оборвался. — Ты это хотел сказать?

Он смотрел на нее, и в его зеленых глазах промелькнул какой-то непонятный сумрак.

— Да, что-то вроде того, — тон его был таков, что в ней тут же поселилось чувство, что ее занесло совершенно не в ту сторону, и она абсолютно не поняла, что он пытался донести до нее. Она ощутила себя ужасно бестолковой, какой-то внутренний голос шепнул ей, что она не в силах излечить его от этой темноты: она для этого слишком юна, а темнота слишком огромна. Однако она любила его — любила настолько сильно, чтобы понять и помочь ему, — решительно заявила она себе. Но всей ее любви, такой огромной и всеобъемлющей, могло и не хватить…

— Гермиона, — позвал он ее странно-отчужденным голосом, — о чем ты думаешь?

Она вздохнула:

— Все эти годы с Дурслями… Было бы совсем неудивительно, если бы ты вырос эгоистичным, себялюбивым. Или злобным и мстительным. Но ты не такой: ты редко сердишься, имея на то полное право, ты не жалеешь себя. У тебя было такое детство, что ты мог стать совершенно ужасным человеком, — а вместо этого ты стал самым лучшим из всех, кого я знаю. Ты сам сделал себя таким человеком. Я имею в виду то, что сказала тебе на первом курсе: ты великий волшебник, но ты прекрасный человек, а это куда важнее. Я восхищаюсь тобой, Гарри. И всегда тобой восхищалась.

Он склонил голову, и она не заметила выражения, скользнувшего по его лицу:

— Нет, — сипло произнес он, — я вовсе не так хорош, как ты…

Она рассмеялась:

— Так ты помнишь, — она шагнула вперед, и он, вскинув голову, взглянул на нее. Она легонько коснулась его лица, и он устало прижался щекой к ее раскрытой ладони. — Я так волновалась за тебя, я не хотела, чтобы ты знал, что я плакала.

— Я знаю, — тихо произнес он. — Ты была первым человеком в моей жизни, который плакал от любви ко мне.

Она покачала головой:

— Уверена, что не первым.

— Первым, которого я помню, — он крепко сжал ее запястье. — Не знаю, что бы я делал без тебя? Что бы?

Его тон напугал её, она пыталась заглянуть ему в глаза, но он обессилено прильнул к её плечу и спрятал от неё свое лицо. Она поцеловала его куда смогла дотянуться — в висок — черные волосы закрыли его лицо и скользнули под ее пальцами. Мягкие волосы, похожие на черный шелк.

— Гарри, — прошептала она, — ты никогда не должен покидать меня. Никогда.

Она почувствовала, что он вздрогнул под ее руками, поднял голову с плеча и улыбнулся. Сама не зная почему, она не смогла до конца поверить этой улыбке.

— Я знаю, — произнес он, — однако мне надо на тренировку. По-моему, мы не слишком подготовлены к сегодняшнему матчу и мне… нужно идти.

— Ладно, — она отпустила его. — И — больше ничего?

Он покачал головой:

— Нет. А ты — что ты хотела мне сказать?

Она сглотнула комок в горле:

— Ничего. Просто…

— Что?

— Я уже не увижу тебя до игры, — соврала она, проклиная себя, — удачи.

Он взглянул на нее, видя, что она что-то скрывает, присмотревшись к нему, она ощутила то же самое. Пропасть все еще стояла между ними — и не было моста, чтобы пересечь ее. Склонившись, он коснулся губами ее щеки:

— Увидимся.

— Увидимся, — прошептала она и зажмурилась, чтобы не видеть, как он уходит.

* * *

— Думаю, об этом все, — Рон перевернул пергамент, поднял глаза и кашлянул. — У кого есть вопросы?

Пенси Паркинсон подняла руку:

— А что насчет наших альбомов? — спросила она, и вращающийся круг стал зеленым.

Рон с недоумением посмотрел на нее, а потом снова опустил глаза к пергаменту на столе.

— Альбомов?

— Выпускных альбомов, — пояснила Гермиона, едва удержавшись от того, чтобы похлопать его по руке. Бедняжка, где он витает? — мелькнуло у нее. В последнее время ему было нужна уйма времени, чтобы сосредоточиться и, похоже, он совершенно забыл про Таинственных Волшебников — игру, в которую семикурсники решили поиграть под Рождество: каждый должен подарить подарок тому, чье имя определит жребий. По счастью, Пенси Паркинсон принесла коробочку с кусочками пергамента и таким образом спасла ситуацию. — Мы должны что-то решить с дизайном наших выпускных альбомов — ведь это немаловажно.

— О, точно, — Рон тыльной стороной руки потер свои глаза. Судя по всему, ему совершенно не хотелось здесь находиться. Гермиона перевела взгляд на помирающего со скуки Джастина Финч-Флетчли и на трудолюбиво обсасывающую сахарное перо Падму Патил. Рядом с ней на стуле развалился Драко — как всегда. Словно почувствовав, что она смотрит на него, он поднял глаза, и их взгляды пересеклись. Он подмигнул ей. Гермиона улыбнулась. Только половина ее мыслей была занята проблемами собрания.

— Нам нужен девиз, который будет выгравирован на обложке… По традиции каждый класс выбирает свой собственный девиз. Ну, у нас есть куча времени, чтобы обдумать, но если у кого-то есть предложения… — Рон, заметив переглядывания Гермионы и Драко, приподнял бровь. — Малфой? Есть мысли?

— Что? — слабо улыбнулся Драко. — Ну, в моей семье куча девизов, однако не думаю, чтобы они кого-то заинтересовали.

— А ты попробуй, — недружелюбно предложил Рон.

— Ну-с, — Драко наклонился вперед и положил подбородок на скрещенные руки, — «Перед сожжением обобрать до нитки» — один из самых старых, а вот любимый отцовский: «За деньги друзей не купишь…»

— За деньги друзей не купишь? — недоверчиво рассмеялся Рон.

— Зато можешь приобрести самых лучших врагов, — Драко демонстративно обвел глазами Рона — от ботинок до покрасневшего от досады носа. — Мда, судя по всему, последняя не всегда верна.

Рон хлопнул палочкой по столу:

— Думаешь, очень смешно, Малфой?

Драко скромно пожал плечами:

— Что ж — я не буду противоречить общественному мнению.

Не выдержав, Гермиона рассмеялась — что только ухудшило ситуацию: Рон метнул в нее сердитый взгляд, от которого она съежилась на своем стуле.

Не поможет, — сердито подумала она, видя, как Падма Патил и Джастин Финч-Флетчли тоже едва удерживаются от смеха. Как ни странно, единственными, кому было не смешно, оказались слизеринцы: Пенси Паркинсон и Малькольм Бэдкок молчали с каменными лицами.

— Малфой, — произнес Рон ледяным тоном, — я хочу потолковать с тобой в коридоре. СЕЙЧАС! — добавил он так, что все подскочили. Гермиона удивленно взглянула на него: синие глаза Рона метали искры, он определенно был взбешен.

— Рон… — неуверенно произнесла она, однако Рон даже не обратил на нее внимания, он яростно ел глазами Драко. Тот с дерзкой медлительностью, которая показалась Гермионе явно излишней в этот момент, поднялся на ноги и, не торопясь, подошел к двери. Рон последовал за ним и хлопнул дверью.

* * *

Рон яростно захлопнул дверь и развернулся к Драко, прислонившемуся к противоположной стене. Тот смотрел на него с холодной безмятежностью, словно собираясь изучать свои ногти или же стряхивать пылинки с манжет. Будь у него усы, он непременно крутил бы ус.

— Малфой! — рявкнул Рон, и Драко поднял глаза — ясные, вопрошающие на открытом лице и вежливо улыбнулся — что только усилило раздражение Рона. — Какого черта ты выпендриваешься?

— Я признаться, надеялся, что нам удастся поговорить наедине, — успокаивающе заметил Драко.

— И доставать меня во время собрания старост — это твой способ добиться желаемого?

— Нет, это я просто пошутил.

— Может, Гарри такие шуточки и по вкусу. А вот мне — нет. Ты просто гад, Малфой. Ехидный, двуличный, невыносимый гад.

— Двуличный? — неприятно рассмеялся Драко. — Кто бы говорил. Я не вчера родился, Уизли…

— Какая жалость, — отрезал Рон, — а то мы могли бы тебя заново воспитать.

Драко взглянул на него, его губ коснулась легкая улыбка:

— Я же вижу, как ты на нее смотришь, — невпопад заметил он. — Что думаешь — я дурак? Все вокруг дураки?

Какое-то мгновение Рон стоял, просто вытаращив на него глаза. Кровь пульсировала и гудела у него в ушах. Он не мог поверить в то, что услышал. Не может быть, чтобы Малфой сказал ЭТО.

— Что ты сказал, Малфой?

Драко медленно качнулся от стены, задумчиво разглядывая Рона. Глаза его лучились слабым светом, как лезвие ножа, взгляд был таким же, как нож, острым.

— Я видел тебя сегодня утром, — сказал Драко. — Я смотрю на тебя уже несколько дней. Скажи-ка Уизли, в какую игру ты играешь?

Рон почувствовал, что кровь стынет у него в жилах, сердце с трудом проталкивало ее в вены, он не мог перевести дыхание. Все вокруг закружилось, закачалось. Заныло. Наконец он отыскал свой голос:

— Не понимаю, о чем ты.

— А я думаю, понимаешь, — еще тише заметил Драко голосом, напоминавшим разлитый поверх осколков льда сахарный сироп. — Думаю, ты прекрасно понимаешь, о чем я.

— Не представляю, — ответил Рон, борясь с желанием уйти, — с чего ты взял, что можешь лезть в мою личную жизнь.

— Так ты считаешь, что можешь делать из меня дурака? Думаешь, что — я тебе это позволю? — тихо и мягко перебил его Драко. — Твою личную жизнь вряд ли можно считать личной при таком поведении. Тебе повезло, что я наблюдательней, чем все остальные, однако рано или поздно даже бестолковые хаффлпаффцы разберутся, что к чему. Ты носишь свое сердце на лице, Уизли. В твоем случае это не лучшее решение.

— Малфой, ты просто врун, и это не означает, что все кругом такие же, — зарычал Рон, парализующий шок у которого сменился всепоглощающей яростью. Он говорил, не задумываясь, что Малфой в сущности был прав.

— А я говорю не со всеми, а с тобой, — возразил Драко. — Ты спас мне жизнь, я тебе обязан.

— Странный способ для демонстрации этого, — пробормотал Рон, озадаченный новым поворотом разговора.

— Я пытаюсь помочь тебе, Уизли, — произнес Драко. — Потому-то и говорю с тобой о том, что знаю.

— Да нечего тут знать! — почти заорал Рон.

— Пока да, — кивнул Драко, и Рон почувствовал, что железная рука, сжавшая внутренности, разжалась. Итак, он не знает, не знает наверняка. — Ты знаешь, о чем я говорю, — добавил Драко. — Позволь мне дать тебе маленький совет: забудь об этом.

Снисходительный ублюдок, — подумал Рон, глядя на блондина, изучавшего его с напряженным спокойствием. — Почему бы ему ни забыть о моей сестре, коль скоро для него все так легко?

— Иди, и таращься на меня с ненавистью, — добавил Драко, пожав плечами. — Для меня не имеет значения, примешь ли ты мой совет.

— С чего это ты волнуешься? — Рон почувствовал, что его голос надломился, а от злости по всему телу забегали мурашки. — Ты ведь не зацикливался на моих проблемах — никогда. И что — теперь я поверю, что ты демонстративно заботишься о моем благе? Во-первых, ты лгун, во-вторых, ты не прав, а в-третьих… в-третьих, ты сам не знаешь, что несешь. Так что просто… отвали, ясно? Таскайся за моей сестрой или… какой фигней ты там занимаешься для удовольствия.

По лицу Драко проскользнуло удивленное выражение, он не ожидал, что Рон ответит ему таким образом, и Рон со злым удовольствием отметил это. Удивление через миг исчезло, и губы Драко сжались в тонкую ниточку.

— Отлично, Уизли, — протянул он, — я всегда подозревал, что единственная цель твоей жизни — быть вечным предупреждением для остальных.

— Двадцать очков со Слизерина, — яростно сверкнул глазами Рон.

— За что? — Драко открыл рот от удивления.

— За то, что прервал собрание, — ответил Рон, — а также ради того, чтобы все было высшего сорта, даже та задница, в которую ты сейчас вляпался. Так, я возвращаюсь, и ты идешь за мной — и клянусь Мерлином, если ты скажешь еще хоть слово, я вычту еще сотню со Слизерина. Посмотрим, как это понравится остальным представителям твоего факультета.

Драко прикрыл глаза:

— Я подозревал, что власть всех корежит, — в его тихом голосе звучало скрываемое веселье, от которого Рону захотелось дать ему пощечину. Однако он спокойно ответил:

— Сто очков со Слизерина.

Драко промолчал и безмолвно последовал в зал за Роном, который хотел чувствовать радость победы, однако вместо этого ощущал какое-то… разочарование. В один безумный миг он подумал, что Драко действительно все знает, но нет, все было не так, и бремя тайны снова рухнуло ему на плечи, показавшись теперь куда тяжелее. Он бы предпочел, чтобы Драко ему врезал…

Вздохнув, Рон поднял палочку и заговорил.

* * *

— Тебе кто достался? — спросила Гермиона, когда они с Драко выходили из комнаты старост. Остальные, радуясь, что собрание кончилось, шли в холл, переговариваясь друг с другом и разворачивая пергаменты с именами студентов, которым они должны были сделать подарок.

Решив подождать Рона, собиравшего свои квиддичные принадлежности, она задержалась у дверей. Драко прислонился к стене поблизости и заглянул ей через плечо, когда она развернула свой пергамент.

— Ой, мне достался Рон. Ну, это будет легко.

— Ага, большие клещи, чтобы вытащить у него палку из задницы.

— А кто у тебя? — перебила его она.

Драко развернул пергамент, бросил на него равнодушный взгляд, сложил и снова засунул в карман.

Гермиона удивленно посмотрела на него:

— Ну же, ты что — мне не скажешь?

Драко медленно покачал головой:

— Жизнь — бессмысленная лотерея. Не устаю это повторять.

Гермиона фыркнула.

— Судя по всему, тебе достался Симус Финниган.

Date: 2016-07-18; view: 247; Нарушение авторских прав