Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Конец 40-х - начало 50-х. Страна на распутье 1 page
В 1946 или 1947 году Эйнштейн в одном из американских журналов опубликовал статью с характерным для тех лет названием «Почему нужен социализм?». Подчеркну — не «Нужен ли социализм?», а «Почему нужен социализм?». Дипломатический деятель времен Хрущева—Брежнева— Горбачева Георгий Корниенко вспомнил о ней в своей книге «Холодная война. Свидетельство ее участника». Путь автора, закончившего вскоре после войны Высшую школу НКГБ, а к эпохе «катастройки» добравшегося до высших постов в МИДе, вполне характерен для представителя предавшей державу элиты. Конкретно Корниенко на словах «остался верен социализму», однако что нам сейчас до его слов! В юности ему подобные не очень внимательно читали Ленина, а уж тем более Сталина, но мнили себя публикой думающей. Потом они быстро поднималась вверх, думая, что их участие в большой политике объясняется их талантами, в то время как оно обеспечивалось успехами России времен Сталина и Берии. Они занимали все более высокие посты во все более могучем государстве и были уверены, что мощь государства растет благодаря им, в то время как эта мощь росла на той базе, которая была заложена трудами эпохи Сталина и Берии. Пришло время, и эта элита, уверовавшая в свою избранность (а на самом деле всего лишь закаменевшая как некая специфическая субстанция), бестрепетно и без какой-либо внутренней борьбы, на которую, впрочем, не была способна и в младые лета, сдала державу бездарному и недалекому проходимцу с Каиновой печатью на лбу. А его постепенно поднимали на вершину власти самые темные и зловещие силы. Почему же произошло так? Почему? Ответ есть, и я постараюсь его дать. В свое время... Корниенко признается, что суждения Эйнштейна повлия- ли на его-де мировоззрение (оказывается, оно у него, подсюсюкивавшего Горбачеву (!), было) больше, чем штудировавшиеся им в то же самое время сталинские «Вопросы ленинизма». И это тоже показательно. Вернемся, впрочем, к Эйнштейну. В упомянутой выше статье он приходил к выводу о предпочтительности и большей справедливости социализма — не советской именно его модели, а социализма как общественного строя. Наиболее знаменитый физик XX века писал: «Экономическая анархия капиталистического строя, по моему мнению, есть подлинный корень зла... Производство ведется не для блага людей, а для прибыли... Капитал концентрируется в немногих руках, и результатом являются капиталистические олигархии, чью гигантскую силу не в состоянии контролировать даже демократически организованное государство... Я убежден, что есть только один путь борьбы с этим тяжким злом — введение социалистической экономики вместе с системой просвещения (выделено мною. — С.К.), направленной на благо общества»... Для мира частной собственности это был своего рода идейный нокаут. Однако в огромной (со страничным портретом-вклейкой) статье об Эйнштейне в 48-м томе второго издания БСЭ об этой, казалось бы, такой важной и выигрышной для СССР работе Эйнштейна даже не упоминалось, хотя о философских взглядах его было сказано. Думаю, это был не просмотр редакции, а точный расчет — уже прошел XX съезд, и кое-кто уже начинал работу по будущему демонтажу социализма, так что брать в его защитники знаменитого физика этим силам было ни к чему. Так или иначе, но за десять лет до выхода в свет 48-го тома БСЭ Эйнштейн сравнил два строя, их преимущества и недостатки и вынес исторический приговор капитализму как ученый, в результате научного анализа. Он, между прочим, говорил и об истощении природных ресурсов, провоцируемом капитализмом, отмечал, что США при населении в 5% от мирового потребляют 30% мировых энергетических ресурсов, зачастую просто выбрасывая их на ветер. А СССР потреблял еще немного, но имел огромный потенциал развития и огромные запасы природных ресурсов. США все более обкрадывали внешний мир, а СССР в перспективе мог на взаимовыгодной основе поделиться с ним своим богатством. Но после войны возникли новые проблемы, и от того, будут ли они решены, зависело будущее реального социализма, а значит — в соответствии с выводами Эйнштейна — и будущее планеты. ЧТОБЫ БЫТЬ более убедительным, я сошлюсь еще на одно свидетельство из Нового Света. Самобытный американский художник Рокуэлл Кент был также интересным литератором, и наиболее известна его автобиографическая книга «Это я, Господи!». И вот что мы находим в ней: «Прибыв в Париж (в 1950 году на одно из международных мероприятий западных сторонников мира. — С.К.), я едва успел умыться в гостинице: надо было ехать в палату депутатов....Вслед за этим выступлением меня пригласили поехать в Москву в составе делегации. Москва! Эта сказочная столица запретной страны!.. И если мы хотим мира, то где нам еще его отстаивать, как не в главной цитадели его врагов, каковым будто бы является этот город? Итак, мы летим в Москву... Москва предстала предо мной великим городом, полным людей, людей хорошо одетых и активно участвующих в общенародной борьбе за мир. Я увидел самый чистый город в мире, даже более чистый, чем Стокгольм и Копенгаген.... Каждый вечер нас водили в оперу, балет, в театр или кино. В залах было многолюдно. Никто из публики не выделялся настолько, чтобы его можно было назвать богатым или бедным...» «Сталинско-бериевская «потемкинская деревня», ухмыльнется по поводу этих строк «демократ». И ошибется настолько, насколько могут ошибаться только «демократы». Ибо далее следует вот что: «...Однажды ночью, возвращаясь домой, я заблудился. В поисках милиционера, который указал бы мне дорогу, я прошел бесчисленное множество московских кварталов. Так и не встретив ни одного милиционера, я вынужден был обратиться к прохожему, оказавшемуся весьма дружелюбным...» Вот как это было в якобы «тоталитарной» Москве образца 1950 года. Как обстоят дела сейчас в «демократической» Москве, вряд ли стоит говорить... Да, к началу 50-х годов уже всем честным людям в мире стало ясно, что Россия превращается в могучую, но при этом миролюбивую державу. В сороковые годы полстраны лежало в развалинах. Многие жили тяжело, но перспективы давали надежду вполне обоснованную. Тем не менее были основания и для тревог. То, что происходило в СССР, прецедента в мировой истории не имело. Впервые такая экономическая и государственная махина была так централизована, а ее жизнь так всесторонне планировалась. И она успешно функционировала и развивалась. Но благодаря чему? В такой огромной стране с такой историей у такого успеха могло быть только два слагаемых: 1) усилия народа и 2) адекватное им, компетентное управление. Управление Советским Союзом имело двоякий характер: партийный и государственный. Партия и ее высший орган, то есть Политбюро ЦК, в принципе должны были обеспечивать моральное, духовное руководство обществом. Государство и его высший исполнительный орган, Совет министров СССР, должны были обеспечить хозяйственное, экономическое руководство. При этом партия обязана была понимать экономические проблемы социализма, а правительство должно было решать их. Но кто должен был быть ведущим? Этот вопрос возникал объективно. И даже если бы от него отмахивались, он не исчезал бы, а лишь обострялся. Сталин понимал, что теперь, когда социализм выстоял в войне, партийные органы должны не убеждать людей в преимуществах Советской власти — они были очевидны, а практически развивать и укреплять эти преимущества. Но если, скажем, на каком-то заводе конкретный член партии лучше других способен руководить работой завода и его развитием, то кем его надо ставить — парторгом завода или директором? А если в каком-то городе конкретный член партии лучше других способен решать вопросы развития города, чем он должен руководить — горкомом партии или исполкомом горсовета? Ответ и в первом, и во втором случаях, казалось бы, был ясен. Но если самых компетентных в сфере управления людей надо было направлять в органы советского и экономического управления городом, то и право решающего голоса в городе должны были иметь они. Не так ли? Вроде — так. А в области? А в республике? А в Советском Союзе? То-то и оно... Был во всем этом и еще один острый момент. Чтобы указывать директору металлургического завода, как ему лучше варить сталь, член партии, входящий в руководство Министерства черной металлургии, должен был пройти много ступеней профессионального роста. Но член партии, вчерашний директор школы, если его избрали секретарем горкома в городе, где работал металлургический завод, обретал право давать указания и директору этого завода, и директору молочного комбината, и ректору университета. Социализм — строй директивный, и в принципе в том ничего порочного нет. Плоха не директива сама по себе, а некомпетентная директива. Но кто и как должен был разрабатывать и давать компетентные директивы? По мере развития социализма над тем, как и кому организовывать его развитие, задумывались все. Даже такой мало думавший человек, как Хрущев... Уже после того, как он разделался и с Берией, и с «антипартийной группой Маленкова—Кагановича—Молотова», выступая 1 ноября 1957 года на собрании актива Московской областной организации, Хрущев выболтал (он там вообще разболтался) интересные вещи! Я приведу его слова по неправленой стенограмме, опубликованной в сборнике фонда «Демократия» «Георгий Жуков. Документы»: «...возьмите Берия. Берия после смерти Сталина в каком направлении стал действовать? Он стал усиливать МВД и ослаблять партию (Хрущев передергивал, потому что Берия стал усиливать прежде всего Совет министров, но партболтунов действительно начинал игнорировать. — С.К.)... Это значит подрезать партию... Это, товарищи, шел поход на партию, на разгром партии и на усиление личной роли, это привело бы к реставрации капитализма. Это враги только могут. Теперь смотрите, если взять Маленкова, Молотова, Кагановича, Шепилова, то какой спор был опять с Молотовым. Ну, Берия и Молотов — это, верно, разные люди, совершенно разные. Но у нас с Молотовым был большой спор, как только умер Сталин. Он говорил, что нужно усилить роль советских органов. Мы (кто «мы»? — С.К.) сказали: нет, надо усилить роль партийных органов... Кто способен сокрушить противника в партии? Партия. Поэтому вопрос о роли партии — это главное. Если бы партия не смогла бы справиться с Берия, куда бы тогда пошли мы?» А действительно — куда? Куда мы пошли с Хрущевым, мы знаем. А куда мы пошли бы с Берией? И куда мы шли после войны со Сталиным? В 1945 ГОДУ будущему Главному конструктору ядерного оружейного центра на Урале, а позднее — заместителю начальника оружейного главка Минсредмаша, генерал-майору Леониду Федоровичу Клопову исполнилось двадцать семь лет, и он только что был зачислен слушателем Военно-воздушной инженерной академии имени Н.Е. Жуковского. 24 июня в составе Сводного полка академии он стоял на Красной площади — почти прямо перед Мавзолеем, ожидая начала Парада Победы. И хорошо видел, как поднимались на трибуну Мавзолея члены Политбюро во главе со Сталиным. «Близко я увидел Сталина, — писал в книге воспоминаний Л.Ф. Клопов, — во время похорон М.И. Калинина на Красной площади в 1946 году. Я находился тогда в расчете оцепления места движения катафалка с гробом М.И. Калинина. И.В. Сталин шел непосредственно за катафалком один, а члены Политбюро шли на три-четыре шага сзади. Землистый цвет лица, негустые седые волосы, не совсем уверенный шаг показывали его усталость и старость. Даже после его смерти в 1953 году в Мавзолее Сталин казался мне более молодым, чем семь лет назад на похоронах». Не знаю, как читатель, но я ценю такие вот мелкие детали не меньше, чем документы. То, что Сталин уже к концу сороковых годов старел и устал, можно прочесть на сотнях страниц у десятков маститых мемуаристов. Но впечатления молодого офицера, безусловно навсегда врезавшиеся ему в память, ценны как старая фотопленка, где в один миг документально запечатляются приметы эпохи. Да, Сталин старел, хотя в 1946 году ему всего-то было шестьдесят семь лет. Но каких лет! К тому же 1946 год — это год, когда США становились все агрессивнее, а остальной мир колебался. Сталин, Молотов и Берия знали настроения западного руководства не из газет — сведенные в единый Комитет информации (КИ) при Совете министров СССР советские разведывательные службы укладывали на их столы настолько первоклассные и точные данные о планах Запада, что Сталин, в отличие от западных лидеров, видел подлинную картину мировой политики. И она тревожила... Вот фрагмент типичного сообщения резидентуры КИ в апреле 1948 года: «В течение последних двух недель в Вашингтоне происходили секретные англо-американские переговоры. Первая стадия переговоров закончилась 1 апреля с.г.(Да-лее подробно излагалась суть переговоров, где обсуждались планы создания НАТО. — С.К.) В течение ближайших нескольких недель будут проведены англо-американско-канадские штабные переговоры, которые могут представлять еще больший интерес, чем только что закончившиеся переговоры в Вашингтоне. Военно-штабные переговоры будут иметь своей целью выработать объединенные планы: а) На неизвестный неопределенный случай, а именно на случай войны в течение ближайших нескольких недель или месяцев; в) На случай войны в 1955—1956 годах. Англо-американцы считают, что к этой дате Советский Союз будет иметь атомные бомбы в достаточном количестве и сознательно может пойти на риск войной...» Причем как в 1940 году, так и в 1948 году первоочередным объектом атомной атаки предполагалась даже не Москва, а Баку и окружающие его нефтяные районы. Нефть все более становилась нервом политики Запада. А ведь в апреле 1948 года мы еще не имели ни одной атомной бомбы, в то время как США быстро наращивали свой ядерный арсенал, переходя от двузначных цифр уже к трехзначным. Было отчего иметь «не совсем уверенный шаг» Сталину в 1946 году. Но после успешного испытания РДС-1 напряжение несколько спало. 29 октября 1949 года Сталин подписал Постановление СМ СССР № 5060-1943 «О развитии атомной промышленности в 1950—1954 гг.». Первым пунктом утверждался план «изготовления готовых изделий из плутония» в количестве 153 изделий, в том числе: в 1949 году — 2 единицы; в 1950 году — 7 ед.; в 1951 году — 18 ед.; в 1952 году — 30 ед,; в 1953 году — 42 ед.; 1954 году — 54 единицы. Итак, все налаживалось? Все, да не все... 3 января 1947 года Абакумов направил Сталину следующее донесение: «Представляю при этом справку о зафиксированном оперативной техникой 31 декабря 1946 года разговоре Гордова со своей женой (Татьяной Владимировной. — С.К.) и справку о состоявшемся 28 декабря разговоре Гордова с Рыбальченко. Из этих материалов видно, что Гордов и Рыбальченко являются явными врагами Советской власти. Счел необходимым еще раз просить Вашего разрешения арестовать Гордова и Рыбальченко». Генерал-полковник Василий Гордов, 1896 года рождения, уроженец села Матвеевка Мензелинского района Татарской АССР, был тогда типичным — по биографии — генералом Советской Армии. Призван в 1915 году, воевал, старший унтер-офицер старой русской армии, в Гражданскую — командир взвода, роты, батальона, полка... Потом — курсы «Выстрел», Академия имени Фрунзе, в 1940 году — начальник штаба Приволжского военного округа... В войну Гордов поднялся вначале до должности командующего Сталинградским фронтом и вот тут летом 1942 года бездарно провалился, а в результате немцы прорвали внешний оборонительный обвод Сталинграда. Его провалы исправлял вернувшийся из Китая Василий Чуйков, позднее отмечавший апломб и заносчивость Гордова. Пониженный до должности командарма, Гордов воевал лучше, в 1945 году стал Героем Советского Союза. После войны он назначается командующим Приволжским военным округом, а генерал Рыбальченко становится у него начальником штаба (они служили в такой «связке» еще во время войны). Итак, реальным уровнем некомпетентности Гордова была должность командующего армией. Однако этот бывший крестьянский сын, поднятый Советской властью на «золотые» звездные высоты, был «обижен», что и зафиксировала техника Абакумова. Разговор Гордова с женой я привожу частично, но — для удобства читателя — без обозначения многоточиями выпущенного текста. Гордов. Ты все время говоришь — иди к Сталину. Значит, пойти к нему и сказать: «Виноват, ошибся, я буду честно вам служить, преданно». Кому? Подлости буду служить, дикости? Инквизиция сплошная, люди же просто гибнут! (Как раз в эти дни исполнялась годовщина с того дня, когда генералы Музыченко, Потапов, Лукин выходили после спецпроверки с Лубянки. — С.К.). Т.В. Вот сломили такой дух, как Жуков... Гордов. Его все равно не уволят. Сейчас только расчищают тех, кто у Жукова был мало-мальски в доверии... А Жукова год-два подержат, а потом тоже — в кружку, и все! Я очень многого недоучел. На чем я сломил голову свою? На том. на чем сломили такие люди — Уборевич, Тухачевский... (с учетом того, что в 1933 году Гордов был начальником штаба Московской военной пехотной школы, эти слова очень интересны. — С.К.). Т.В. Когда Жукова сняли, ты мне сразу сказал: все погибло. Гордов. Значит, я должен был дрожать, рабски дрожать... Не могу я! Что меня погубило — то, что меня избрали депутатом. Вот в чем моя погибель. Я поехал по районам, и когда я все увидел, все это страшное, — тут я совершенно переродился.... И это пошло как платформа. Я сейчас говорю, у меня такие убеждения, что если сегодня снимут колхозы, то завтра будет порядок, будет рынок, будет все... Дайте людям жить, они имеют право на жизнь, они завоевали себе жизнь, отстаивали ее! Т.В. Сейчас никто не стремится к тому, чтобы жить для общества. Гордов. Общества-то нет. Т.В. Если даже есть — кучка, но для нее не интересно жить. Гордов. А умереть тоже жалко. Т.В. Хочется увидеть жизнь. До чего все-таки дойдут. Гордов. Эту мразь? Мадам Гордова своей разочарованностью в жизни в обстановке московской (кроме куйбышевской) генеральской квартиры очень напомнила мне классическую провинциальную дуру с претензиями на высокие запросы, которые «не хочут» понять всякие Сталины и Берии... Генерал Гордов, взявшийся судить о проблемах выше генеральского сапога, симпатичен мне не более. За всеми этими разговорами «дайте жить» стояло просто неудовлетворенное в своем самомнении мурло мещанина... Но у этого мещанина были генеральские погоны, как и у еще одного «радетеля за народ», генерала Рыбальченко, беседовавшего с Гордовым у того на квартире проездом из Сочи в Куйбышев. И вот о чем был разговор: «Рыбальченко. Нет самого необходимого. Буквально нищими стали. Живет только правительство, а широкие массы нищенствуют. Я вот удивляюсь, неужели Сталин не видит, как люди живут? Гордов. Он все видит, все знает. Рыбальченко. Или он так запутался, что не знает, как выпутаться? Выполнен 1-й год пятилетки — ну что пыль в глаза пускать?.. Гордов. Едят кошек, собак, крыс. Рыбальченко. Раньше нам все-таки помогали из-за границы. Гордов. Дожили, теперь ничего не дают. И ничего у нас нет. Рыбальченко. И никаких перспектив, полная изоляция». Эти разговоры были зафиксированы. Вначале арестовали Рыбальченко, потом — и Гордова (в 1950 году их расстреляли, но в 1956 году — что показательно — реабилитировали). Однако фиксировалось-то далеко не все! И кукиши в кармане той власти, которая ее и породила, часть советской элиты показывала все чаще — даже после того, как страна двинулась к достатку. А причиной были не некие «платформы», которыми пытался прикрыть свое брюзжание Гордов. Какие там «платформы»! Все сводилось к тому, что они хотели жить и жрать сейчас, а страна дать им возможность этого немедленно не могла. Бывший крестьянский парнишка барски отказывал нам в праве на общество, а его «мадам», оправдывая собственную никчемность, заявляла, что никто-де и не стремится жить для него. Собственно, повторялась — с поправкой на эпоху — ситуация, возникшая после революции и Гражданской войны, когда кто-то из бойцов засучивал рукава для мирной работы, а кто-то... «За все бои, за все невзгоды...» Ну, далее читателю, надеюсь, понятно... Тем более что раньше я на эту тему в книге уже высказывался. А ЗА ПРЕДЕЛАМИ формирующегося круга новой советской элиты, вознесенной войной на житейские (жизненные — написать не могу) высоты, жила огромная страна. Жила непросто, но — с надеждой и в трудах. Восстанавливались заводы, отстраивались города, делались новые открытия, выводились новые сорта озимых и яровых, разрабатывались отечественные электронные микроскопы и шагающие экскаваторы, стартовали к целям ракеты ПВО... Сержант Лаврентьев обдумывал на Сахалине (на Сахалине!) пионерские физические идеи, на сержантские рубли выписывал научные журналы... А впереди у него была встреча с маршалом Берией. И я думаю — а что, если бы со своими идеями сержант обратился не к маршалу Берии, а к генералу Гордову? Да бравый этот «сторонник рынка» его в пыль бы стер! Не в лагере, а на плацу... Одним бы матом вбил сержанта в землю. Маршало-генералитет, уверенный, что превзошел все, — это была одна угроза развивающемуся социализму. Второй, так и не изжитой, угрозой была партократия. Если генералы были уверены в том, что генерал дураком быть не может, то партбюрократы были уверены, что дураком не может быть секретарь ЦК. Третьей же угрозой была «элитная» интеллигенция. Прежде всего — служилая и «творческая», но в какой-то мере — и научная, особенно на профессорско-академическом уровне. Василий Осипович Ключевский классифицировал интеллигенцию так: «1) Люди с лоскутным миросозерцанием, сшитым из обрезков газетных и журнальных. 2) Сектанты с затверженными заповедями, но без образа мыслей и даже без способности к мышлению. 3) Щепки, плывущие по течению, с одними словами и аппетитами». Ключевский прослеживал проблему со времен еще допетровских и заключал удивительно злободневными поныне словами: «...гордый русский интеллигент очутился в неловком положении: то, что знал он, оказалось ненужным, а то, что было нужно, того он не знал. Он знал возвышенную легенду о нравственном падении мира и о преображении Москвы в Третий Рим, а нужны были знания артиллерийские, фортификационные, горнозаводские, медицинские, чтобы спасти Третий Рим от павшего мира.... Образованный русский человек знал русскую действительность как она есть, но не догадывался, что ей нужно и что ему делать»... С тех пор, как были написаны эти горькие слова, прошло немало лет, и в России появился целый общественный слой образованных русских людей, прекрасно знавших и русскую действительность — как она есть, и знавших, что ей нужно, и что им делать... Делать! Они были уверены в державе и в себе, потому что имели знания и артиллерийские, и фортификационные, и горнозаводские, и медицинские, и умели ими пользоваться, делая дело! Они были людьми дела, они хотели и любили его делать! А уж эпоха Сталина и Берии предоставляла им для этого все возможности... Однако на кой черт нужны были эти возможности партократии? Или — нарождающимся завсегдатаям «кухонных» дискуссий об «отсутствии свободы творчества»? Партократию и «творческую» интеллигенцию роднило неумение делать дело и склонность к пустопорожней болтовне. Партократию и генералитет роднила гипертрофированная самоуверенность в том, что они-то уж знают, как управлять страной. И это было смертельно опасно. Безусловно, в стране Сталина и Берии было тогда много прекрасных партийных и советских работников — одни дважды Герои Советского Союза Алексей Федорович Федоров-Черниговский и Сидор Артемович Ковпак чего стоили! Я уж не говорю о сформированной войной когорте блестящих хозяйственных руководителей, естественным лидером которых был как раз Берия. И были прекрасные, честные, занятые строительством новой армии генералы и даже маршалы — один Константин Константинович Рокоссовский как хорош был! И были преданные истине ученые... И преданные искусству творцы художественных ценностей... Это благодаря им дела шли неплохо, а год от года — все лучше. Перспективы обрисовывались блестящие, и сделано было к 1952 году очень много. Генералы Гордов и Рыбальченко сами выбрали свою судьбу и не смогли увидеть страну 1952 года. А она к 1952 году имела качественно иной облик. В этом году мы произвели стали 34,4 миллиона тонн против 12,3 миллиона тонн в 1945 году; угля — 300 миллионов тонн против 149 миллио- нов тонн; электроэнергии — 119 миллиардов киловатт-часов против 43,3 миллиарда. Детская смертность уже к 1950 году сократилась по сравнению с 1940 годом вдвое, число врачей выросло с 155 тысяч в 1940-м до 265 тысяч в 1950-м. В 1945 году страна произвела 292 тысячи тонн растительного масла и 117 тысяч тонн животного. А в 1950 году (когда расстреляли Гордова и Рыбальченко) — 819 тысяч и 336 тысяч. Сахара — 2 миллиона 523 тысячи тонн против 465 тысяч тонн. Это ведь, уважаемый читатель, был подвиг! Но делалось-то не для дяди Сэма, не для олигархов, а для себя! Потому так мощно и делалось! Но все это надо было организовать. Партия Сталина и организовывала. Партия партократов — пользовалась. А страна? Страна пока что была на подъеме... ОДИН из антисталинских (значит, и антибериевских) мифов таков: мы отстали в области электронных вычислительных машин, потому что кибернетика была объявлена лженаукой. Но такой исследователь истории советской науки, как Лорен Грэхэм, признавал, что «советская враждебность к кибернетике была преувеличена за пределами СССР». Еще бы! Читатель уже знаком с запиской министра Паршина Берии о работах по ЭВМ. А вот иллюстрация к ней с «той» стороны... В своей книге «Я — математик» Норберт Винер, «отец кибернетики», писал: «Мои исследования... тесно соприкасались с работами нескольких русских математиков... Хинчин и Колмогоров, два наиболее видных русских специалиста... работали в той же области, что и я. Больше двадцати лет мы наступали друг другу на пятки... И у меня нет никакой уверенности в том, что Колмогоров самостоятельно не нашел... известных мне возможностей применения этих методов... ему, наверное, просто не удалось опубликовать свои работы в открытой печати... Когда я начинал работать для Военного министерства США... возник вопрос, не интересуется ли кто-нибудь за границей теми же проблемами, что и я. Я говорил тогда, что... если кто-нибудь в мире занимается сейчас тем же, что и я, то, вероятнее всего, это Колмогоров в России»... Ученик Лузина, Андрей Колмогоров в 36 лет, в 1939 году, стал академиком, в 1941 году — лауреатом Сталинской премии, еще при жизни Сталина получил два ордена Ленина и орден Трудового Красного Знамени. Александр Хинчин стал членом-корреспондентом АН СССР в том же году, что и Колмогоров, но — в 45 лет. В 1941 году Хинчин стал лауреатом Сталинской премии, а к 1953 году — еще и кавалером ордена Ленина. Сергей Александрович Лебедев, создатель нашей первой быстродействующей счетной электронной машины БЭСМ и ее модификаций, в 1934 году, тридцати двух лет от роду, выпустил в свет уже 2-е (!) издание своей книги «Устойчивость параллельной работы электрических систем», в 1946—1951 годах возглавлял Институт электротехники АН Украинской ССР, а с 1953 года стал Директором института точной механики и вычислительной техники, где разрабатывались БЭСМ-1, БЭСМ-4, БЭСМ-6 и другие пионерские ЭВМ. В 4-м томе 3-го издания Большой советской энциклопедии о машинах семейства БЭСМ есть статья, написанная самим Лебедевым. Это — 1971 год. А вот в 4-м томе Большой российской энциклопедии, изданном в 2006 году, о БЭСМ нет ни слова. Еще бы, а вдруг кто-то обратит внимание на то, что первая БЭСМ работала уже в 1953 году, и усомнится в том, что «тиран» Сталин был гонителем современных направлений научно-технического прогресса. Однако у нашей вычислительной техники уже в 40-е годы были собственные идеологи и собственные творцы. Об этом хорошо написал Серго Берия: «Я как-то рассказывал своим нынешним коллегам, что у меня в институте тогда было вычислительных машин больше, чем сегодня! Одиннадцать! Да, большие по объему, еще первого поколения, но — были! Отечественная, кстати, техника... Странно, что все это забыто. А ведь основные разработчики находились в Киеве и Харькове... Профессор Лебедев, целый ряд других ученых создали эти машины... Хотя именно тогда партия давила лженауку кибернетику... Ее ЦК, аппарат, как всегда были далеки от реальных вещей... Их болтовня нам не мешала, потому что к таким серьезным вещам, как ядерный, ракетный проекты, партийных работников и близко не подпускали. В других отраслях, где они имели возможность вмешиваться, они, конечно, мешали здорово... А Сталина интересовало дело. Цену аппарату ЦК он знал, поверьте... Он ему нужен был для контроля...» Эту оценку я сразу же предложу читателю сопоставить с другой, данной только что назначенным министром среднего машиностроения Вячеславом Малышевым на антибериевском пленуме ЦК: «Стиль руководства Берия — диктаторский, грубый, непартийный. Date: 2016-07-18; view: 262; Нарушение авторских прав |