Конец 40-х - начало 50-х. Страна на распутье 2 page

Кстати, о партийности. Я работал во время войны, руководил танковыми делами... не было у него партийности никогда. Он как-то настраивал или толкал не прямо, а косвенно, что партийная организация должна услуги оказывать (кому — Берии или стране? — С.К.)... ты то-то сделай, другое сделай.

Не было положения, чтобы он нас учил, у партийной организации попросил помощи организовать партийную работу и так далее. Он считал секретарей областных комитетов партии диспетчерами...»

А кем же еще могли быть во время войны секретари обкомов в областях, производящих вооружения, как не диспетчерами Государственного Комитета Обороны? Токарь Аня Лопатинская с «Уралмаша» дала 300 (триста!) процентов нормы... Когда ее спросили, как это ей удалось, она ответила: «Стою на цыпочках». Чтобы достать рычаги управления большим станком, Аня, которой не хватало роста, «стояла на цыпочках» одиннадцатичасовую смену!

Так что, перед такими людьми секретари обкомов должны были «партийных вожаков» из себя изображать, «агити-

ровать» их, а не деловым образом координировать их производственную деятельность — как диспетчеры?

Да перед этой пятнадцатилетней девочкой, «стоявшей на цыпочках» во имя Победы, им не грех было и на колени встать!

Малышев был инженером. И в том же 1941 году на «Уралмаше» он очень жестко потребовал от руководства завода снизить, например, время монтажа подмоторной рамы танка с сорока восьми часов до трех-пяти... То есть в десять раз! Начальственное самодурство? Безграмотный произвол? Нет! Жесткость Малышева не запугала уралмашевцев, но показала во всей наготе: КАК нужны фронту танки. И через какое-то время танки пошли на потоке.

Вот так же жестко вел себя — когда этого требовала ситуация — и Берия. В итоге фронт получал от тыла то, что обеспечивало Победу. В этом и была партийность Лаврентия Берии и Ани Лопатинской, потому что они состояли в партии Сталина.

А генералы Гордов и Рыбальченко, несмотря на их стенания по поводу голодающего народа, состояли в партии партократов, и в эту партию — партию Хрущева, переходили теперь и люди вроде Вячеслава Малышева.

Увы...

Вот еще одно обвинение в якобы «непартийности», письменно высказанное в адрес Лаврентия Павловича управляющим делами Совмина СССР М.Т. Помазневым уже после ареста Берии. Помазнев объяснял Маленкову и Хрущеву, что, поскольку ему «не удалось получить слово на Пленуме ЦК», он хотел бы дополнить характеристику «матерого интригана, веролома и провокатора» Берии рядом фактов и писал:

«...7. Берия нетерпимо относился к партийным и общественным органам, работникам и мероприятиям. Он культивировал неуважение к аппарату ЦК. Участие в общественных мероприятиях считал бездельем. Когда приходилось присутствовать на парткоме, на собрании или заседании и в это время был звонок от Берия, всегда был скандал. Он много раз говорил, что это могут допускать лишь бездельники».

Что ж, таким поведением Берии и такими его оценками можно лишь восхищаться. Во время войны за социализм надо было не агитировать, его надо было защищать. После войны в пустопорожней «агитации» тем более уже не было нужды. За социализм не надо было агитировать, его надо было строить и укреплять! И страна к 1952 году умела и могла многое...

Ах, как много мы уже тогда могли! И как многим из того, что мы могли, мы обязаны организаторскому и управленческому таланту Берии, умевшего талантливо использовать «человеческий фактор» в самых лучших его проявлениях. Сейчас иногда пишут о тандеме-де «технократов» Маленкове и Берии. Но никакого настоящего «тандема» не было, и если склонный к партократическим методам Маленков и умница Берия нередко сидели на одном «велосипеде», то «педали» вовсю крутил Берия, а Маленков в лучшем случае не тормозил движение.

И ВОТ ТУТ я скажу еще раз о несостоятельном утверждении различных политологов, о повсеместно пропагандируемом тезисе относительно якобы постоянных интриг в высшем руководстве сталинского СССР.

Я не хочу сказать, что интриг вовсе не было. Но я хочу сказать, во-первых, что они были не такими, как их описывают, во вторых — не так персонифицированы и, в-третьих, что Лаврентий Павлович Берия ими не занимался. Не раз упоминавшийся мной Алексей Топтыгин, писавший о Берии зачастую умно и точно, в нем, к сожалению, многого не понял. Тем не менее и Топтыгин написал, например, так:

«Берия, который и до этого занимался народнохозяйственными вопросами достаточно плотно, становится «чистым» хозяйственником, но не только... Он выдвигается в первые ряды руководителей военно-промышленного комплекса. Сталин до конца жизни не выпускал из рук бразды правления ВПК. Берия в этой системе — вторая по значимости фигура...

...Но вместе с тем он не играет активной роли в тех политических баталиях, которые разыгрываются вокруг фигур Вознесенского, Кузнецова — всего того, что полу-

чило название «Ленинградского дела»... Зато Лаврентия Павловича более чем энергично пытаются поймать на т.н. Мингрельском деле — по существу, оно против него и направлено...»

Замечу, что помянутое Топтыгиным «мингрельское дело» — несмотря на то что Берия был мингрелом, несмотря на то что после смерти Сталина Берия участвовал в закрытии этого дела, — факт в истории позднего сталинского СССР неоднозначный. Достаточно сказать, что об этом якобы исключительно антибериевском «деле» говорилось как о фальсификате на антибериевском пленуме ЦК в июле 1953 года, после ареста Берии. Хотя, казалось бы, имело смысл этим «делом» обвинения против Берии усилить. Поэтому я заранее предупреждаю читателя, что не намерен анализировать это «дело» тогда, когда мой рассказ дойдет до 1953 года. Оно слишком важно, чтобы можно было ограничиться лишь кратким его рассмотрением.

Вернемся, впрочем, к теме «интриг»... В 1996 году в издательстве «Гея», впервые вышли воспоминания Павла Судоплатова (показательно, что «Гея» печатным образом сняла с себя ответственность за достоверность излагаемых в них фактов). И там Судоплатов сообщал, что в конце 40-х годов познакомился с Анной Цукановой, заместителем заведующего Отделом руководящих партийных органов ЦК, фактически заместителем Маленкова. И Цуканова якобы открыла глаза Судоплатову на то, что политика Сталина — это цепь интриг... Мол, в небольшой группе ближайшего своего окружения (Маленков, Булганин, Хрущев, Берия) Сталин всячески «способствует разжиганию соперничества»... Он постоянно-де перемещает партийных руководителей высокого ранга и чиновников госбезопасности, не позволяя им оставаться на одном и том же месте более трех лет подряд, и т.д. и т.п.

Что тут можно сказать?

Само признание одного из руководителей спецслужб в том, что глаза на ситуацию ему якобы открыли в конце 40-х годов, порождает сомнение в том, что интриги имели место быть. Вот системно схожий случай... В сборнике фонда «Де-

мократия» «Георгий Жуков. Документы» приведена запись якобы воспоминаний маршала, сделанная якобы в 1963— 1964 годах и переданная в Российский Государственный военный архив в 1995 (!) году. Подлинность этих «воспоминаний», где говорится и об аресте Берии, для меня более чем сомнительна. Но там есть фраза, в любом случае любопытная: «Тогда еще не знали о размерах того зла, которое причинил Сталин в 1937—1938 годах советскому народу»...

Это как же понимать? Если кто-то нанесет мне, скажем, рану, то я буду знать об этом сразу. А что же это за страшное зло, причиненное в 1937 году советскому народу Сталиным, если о нем народ узнал лишь в 1956 году из сообщений Хрущева и писаний хрущевских писак? Так, может быть, в 1937 году Сталин причинил зло не народу, а врагам народа — как оно сразу и было объявлено? Народ этого зла не заметил, а вот враги народа его запомнили и забыть не могли, как не могли Сталину и простить его...

Вот так же странно выглядит заявление Судоплатова о том, что ему, уже опытному в московской жизни человеку, лишь в конце 40-х годов открылось, что жизнь Кремля полна интриг. Так, может, они не были настолько уж обширными и повсеместными, как повествовала Судоплатову Цуканова? Тем более что она, возможно, Судоплатову ничего такого и не повествовала...

Посмотрим, однако, на утверждение о постоянной-де тасовке Сталиным руководства спецслужб СССР. Имела ли она место на самом деле? Тот же Виктор Абакумов был на одном фактически месте с 1943-го по 1951 год. Сергей Круг-лов был на одном фактически месте с 1943-го по 1953 год. Иван Масленников был заместителем министра внутренних дел СССР с 1948 года по 1954 год. Василий Рясной был зам-наркома и замминистра внутренних дел с 1946-го по 1953 год. Иван Серов был первым заместителем министра внутренних дел СССР с 1947-го по 1954 год. Николай Стаханов был начальником Главного управления погранвойск с 1942-го по 1952 год. Лаврентий Цанава был наркомом-министром ГБ Белорусской ССР с 1943-го по 1951 год. Василий Чернышев был замнаркома-министра внутренних дел СССР с 1937-го по 1952 год (в 1952 году скончавшись).

Как видим, по крайней мере в отношении их информация

то ли Цукановой, то ли Судоплатова, то ли политкорректировщиков его мемуаров была не совсем точна. А точнее — совсем не точна.

Но означает ли это, что в советском послевоенном руководстве вообще не было интриг? Для верного ответа на этот вопрос надо иметь верное представление о коллективном облике этого руководства, а для начала посмотреть, кто в него с 1945 года входил.

7 июля 1945 года Председатель Совета Народных Комиссаров СССР И.В. Сталин дает в Кремле обед «в честь премьер-министра Монгольской Народной Республики маршала Чойбалсана». С советской стороны присутствовали: В.М. Молотов, Л.М. Каганович, Л.П. Берия, Г.М. Маленков, Н.А. Вознесенский, Н.А. Булганин, и далее: В.Н. Меркулов, А.Я. Вышинский, Лозовский и другие...

13 июля 1945 года Сталин дает обед «в честь Председателя Исполнительного Юаня и министра иностранных дел Китайской Республики г-на Сун Цзывеня».

С советской стороны присутствовали: В.М. Молотов, Л.М. Каганович, А.И. Микоян, Л.П. Берия, Г.М. Маленков, Н.А. Вознесенский, Н.А. Булганин, А.Н. Косыгин и далее: В.Н. Меркулов, В.Г. Деканозов, Лозовский и другие...

13 августа 1945 года Сталин дает обед «в честь генерала армии Дуайта Д. Эйзенхауэра».

С советской стороны присутствовали: В.М. Молотов, К.Е. Ворошилов, Л.М. Каганович, А.И. Микоян, Л.П. Берия, Г.М. Маленков, Н.А. Вознесенский, маршал Г.К. Жуков, маршал С.М. Буденный, Н.А. Булганин и далее: А.Я. Вышинский, Б.Л. Ванников, А.И. Шахурин, Д.Ф. Устинов, другие маршалы и генералы...

Уже отсюда видно, что главная послевоенная «обойма» выглядела так: Молотов (1890 г.р., в партии с 1906 г.), Каганович (1893 г.р., в партии с 1906 г.), Микоян (1895 г.р., в партии с 1915 г.), Берия (1899 г.р., в партии с 1917 г.), Маленков (1901 г.р., в партии с 1920 г.), Вознесенский (1903 г.р., в партии с 1919 г.), Булганин (1895 г.р., в партии с 1917 г.)...

Хрущев (1894 г.р., в партии с 1918 г.), в «обеденной обойме» отсутствует, как и Жданов (1896 г.р., в партии с 1915 г.).

Но Хрущев — в Киеве, Жданов — в Ленинграде, хотя оба

входят в Политбюро полноправными членами (Берию и Маленкова утвердят членами ПБ лишь 18 марта 1946 года).

Что же объединяло этих людей? И прежде всего — Сталина, Молотова, Кагановича, Ворошилова, Жданова да и Микояна? Последнюю группу объединял прежде всего дореволюционный партийный стаж. Их самые юные годы, когда личность формируется, прошли под знаком чистой идеи. Когда они пришли в партию, это означало не привилегии, а опасности, ссылки, тюрьмы, подполье... В таких условиях вырастают не интриганы, а профессиональные революционеры.

Берия, Маленков, Жданов, Булганин, Вознесенский пришли в партию тоже не в «сливочные» времена, благодатные для ведения интриг. Однако Вознесенский и Маленков (особенно — последний) сразу «шли» по аппаратной линии, с живым управлением особо дел не имея. И приобрести навыки неких «игр» в аппарате им было проще, чем в наркомате. Я уже говорил, что в СССР Сталина более высокий уровень власти означал прежде всего более высокую ответственность и большую загрузку. Но прежде всего это справедливо в отношении тех, кто занимался такой деятельностью, результат которой был материальным. А вот аппаратчики...

Читатель наверняка уже заметил, что я ничего не сказал о Хрущеве, но он в высшем руководстве сталинского СССР оказался фигурой уникальной, совершенно особой. Лишь он был прирожденным интриганом и лицедеем, и поэтому лишь он из всех остальных его тогдашних коллег может быть определен как системный гробовщик Советской власти.

Но в 40-е годы до этого было далеко. Страна развивалась, победила в войне и вышла в первый ряд мировых держав. И положение во всех сферах стало меняться. Власть все более становилась синонимом благ и удовольствий. Не в полной мере синонимом, но все же...

К тому же после войны и характер бытия ближайшего сталинского окружения изменился. Нет, напряжение и большая загрузка из этого бытия не исчезли, но приобрели более спокойный, плановый, так сказать, характер. К тому же Сталин начинал стареть.

Когда работы по уши — не до интриг. Чем меньше работы — тем выше вероятность их возникновения. И поэтому

даже в ближайшем сталинском окружении с начала 50-х годов начали возникать зародыши интриг, которые развились уже после смерти Сталина.

Первый мощный прием для иностранцев был устроен Молотовым в Наркомате иностранных дел по случаю 27-й годовщины Красной Армии 23 февраля 1944 года. Берии, да и большинству остальных соратников Сталина, как и самому Сталину, было тогда не до приемов. Берия — в отличие от остальных членов «обеденной обоймы» — не был даже на обеде, данном Сталиным 28 марта 1945 года в честь президента Чехословакии Бенеша, впервые появившись на подобном мероприятии только 11 апреля 1945 года — на обеде в честь Броз-Тито. Однако Берия до подобных акций охотником не был, он и в Ялте, и в Потсдаме держался на втором плане.

А как остальные его коллеги по управлению страной? Еще в 1944году всем им, носившим тогда военную или полувоенную форму, вряд ли было возможным представить себе чуть ли не непрерывную череду парадных, официальных обедов, в которых они бы участвовали. Обедов, блистающих золотом, хрусталем, напитками, деликатесами, цветами, дорогими костюмами, погонами...

А теперь...

Теперь изменялось положение не только державы, но и тех, кто ее возглавлял. А также — и положение тех, кто окружал руководство державы! Это положение становилось все менее ответственным и все более комфортным — особенно для тех, кто обеспечивал передачу указаний, а не исполнение их.

Короля играет окружение... А кто «играл» теперь Великую Советскую Державу? Не та ли среда, которая в официальных сообщениях о визитах и приемах именовалась «...и сопровождающие их лица»; «... а также ученые, писатели, артисты, представители советской печати»; «...ответственные сотрудники Наркоминдела СССР и Наркомата Обороны»; «...и другие»? Не говоря уже об «и других ответственных сотрудниках» ЦК ВКП(б) — КПСС и Совнаркома — Совмина СССР...

А ведь были же еще и национальные ЦК и Совнаркомы,

министерства и их аппараты, взаимно связанные с центральными аппаратами!

Эта среда даже в скромные довоенные времена, одетые в защитного цвета полувоенные кителя, имела в своих рядах тех, кто — пренебрегая опасностью любых репрессий — умудрялся интриговать и «вертеться» для того, чтобы «жить». Ведь психология растратчика живуча во все времена, и ее точно сформулировал один из самых высокопоставленных растратчиков всех времен и всех народов Людовик XV: «После нас — хоть потоп!»

Так не в этой ли среде, начиная особенно со второй половины 40-х годов, интриги действительно начали становиться чертой ее существования и залогом ее выживания?

И эта среда начинала оказывать дополнительное развращающее, деморализующее влияние на своих высших «шефов». И чем меньше «ответственный сотрудник» отвечал за конкретную работу, тем больше у него развивалось стремление имитировать деятельность, прикрываясь «партийностью».

Недаром 28 марта 1947 года по инициативе Сталина Политбюро утвердило Постановление СМ СССР и ЦК ВКП(б) «О судах чести в министерствах СССР и центральных ведомствах». На суды чести возлагалось: «рассмотрение антипатриотических, антигосударственных и антиобщественных поступков и действий, совершенных руководящими, оперативными и научными работниками министерств СССР и центральных ведомств, если эти поступки и действия не подлежат наказанию в уголовном порядке...»

С апреля по октябрь 1947 года суды чести были образованы в 82 министерствах и центральных ведомствах. В сентябре 1947 года был создан суд чести в аппарате ЦК ВКП(б), а в апреле 1948 года — в аппарате Совета министров СССР. Эти суды могли объявить общественное порицание, общественный выговор или передать дело следственным органам для направления в суд в уголовном порядке.

Но замысел Сталина повсеместно «втихую» «спускали на тормозах», хотя несколько судов под контролем Сталина и состоялось. Нужны ли были суды чести тем, кто или никогда не имел ее, или готовился выгодно ее разменять на сытную жизнь при высоком начальстве и т.п.? Недаром в пер-

вые же годы хрущевского «руководства» об этих судах забыли прочно и навсегда.

Во всю свою гнусную силу возникал еще один фактор. Дипломат, разведчик и политолог Джордж Кеннан — человек, понявший в Советской России далеко не все, но кое-что к 70-м годам XX века понявший, тогда вдруг забеспокоился о судьбе СССР, без которого Кеннан пророчески не представлял себе стабильного мира. И одним из факторов распада он считал «отсутствие цели в жизни у детей элиты».

Я уже писал о сыне наркома Шахурина. А сейчас приведу еще одну иллюстрацию того, как сомнительные отцы порождали уж вовсе негодных сынов. В советской истории известны имена двух Трояновских — отца Александра и сына Олега. Отец, родившийся в семье офицера в 1882 году и сам офицер, вступил в РСДРП(б) в 1904 году, в 1909 году был сослан в Сибирь, бежал, с 1914 года был меньшевиком-оборонцем, в 1917 году вернулся в Россию, в 1923 году вступил в РКП(б) и, пребывая на различных, в основном — дипломатических, должностях дожил до 1955 года, скончавшись на 73-м году жизни.

Сын его родился в 1919 году, стал известным дипломатом и в 1997 году опубликовал мемуары, названные очень точно — «История одной семьи». Для «дипломата» Олега Трояновского, сына «меньше»-«большевика» Александра Трояновского, и после 1991 года ничего не изменилось, а точнее, такие, как Трояновский-сын, делают вид, что ничего не изменилось. Ну, подумаешь, был вот «тиран» Сталин, потом были «волюнтарист» Хрущев, «застойный» Брежнев, были непонятные Андропов, Черненко... Ну, а потом, после Горбачева, все немного запуталось, пришел вот Ельцин... Не очень, конечно, все хорошо, но Москва-то — на месте, и по-прежнему она — столица их родины (с маленькой буквы)...

И на месте их столичные квартиры, и «российская дипломатия» функционирует, и даже вот мемуары публикуют — как у всех порядочных.

Лично у меня такая публика вызывает отвращение. Они прожили жизнь в стране, не служа ей, а будучи всего лишь высоко (и не по таланту!) оплачиваемыми наемными работниками. Понятие идеи для них не существовало с юности. Недаром же в знаменитом ИФЛИ (Московском институте

философии, литературы и истории), студентом которого стал Трояновский-сын, было принято по пути на предвоенные первомайские демонстрации в определенном месте кричать: «Да здравствует Борис Леонидович Пастернак!»

Не Аристотель и Демокрит или там Гегель — у философов... Не Пушкин и Маяковский или там Гейне — у поэтов... Не Карамзин и Ключевский или хотя бы академик Тарле — у историков, а всю жизнь проживший на обочине истории поэт сумбурного таланта... Дешевая фронда в центре создающейся великой державы со стороны ее будущей якобы интеллектуальной якобы элиты... Это ведь показательно, уважаемый мой читатель!

Так же, как показательно и то, что, рассуждая о Сталине, пуговицы с потертого кителя которого не стоят папа и сын Трояновские, вместе взятые, сын не нашел ничего лучшего, как заявить, что для него-де Сталин — не дьявол и не ангел, а просто политик из числа стоящих на самой вершине политической пирамиды, и процитировать (Трояновский-сын думал, что к месту) письмо Гарри Трумэна к дочери, где этот заурядный штатовский политикан высокомерно разглагольствовал: «Чтобы быть хорошим президентом, нужно совмещать в себе качества Макиавелли, французского короля Людовика XI, Цезаря Борджиа и Талейрана, быть лгуном, предателем, лукавым церковником (Ришелье), героем и еще неизвестно кем».

Если бы Олег Трояновский в ответ на такое свое заявление услышал, что Сталин был большевиком-ленинцем, всю жизнь жившим идеей великой и могучей России для свободных, развитых и образованных (а потому и свободных) людей, то сын-«дипломат» папы-«дипломата» пожал бы плечами. Ведь если не для папы, то уж для сына — точно, это было, в конце-то концов, пустым звуком. Они-то жили, как и положено «цивилизованным людям», в конечном счете семьей.

Эти «отцы и дети» возникали в стране не как следствие власти Сталина, а вопреки ей и ее духу, ибо это был дух творчества и созидания, а они жили духом потребления и прислуживания за лакомый кусок.

По МИДу сороковых годов ходила легенда о том, как некий «служивший» там (такие всегда не работают, а «слу-

жат») заведующий экономическим отделом, имевший четырех или пятерых детей, в ответ на раздраженное замечание первого заместителя министра Вышинского: «Вы ничего, кроме детей, не умеете делать», «смело»-де ответил: «А у вас это получается не лучшим образом, Андрей Януарьевич, потому и злитесь».

«Смельчаком» был отец будущего президента Центрального банка ельцинской «Россиянин» Геращенко... Как видим, папа-Геращенко и детей хороших сделать не сумел.

А вот устраиваться они умели. Читатель должен помнить о том, как они умели устраиваться, по описанию квартиры профессора Виноградова — одного из «врачей-вредителей». И ведь они действительно были вредителями! А также и интриганами...

ЕСЛИ знакомиться с историей СССР на рубеже 40—50-х годов по трудам многих нынешних «исследователей», то ключевыми словами к этому периоду окажутся не «восстановленные Днепрогэс, Сталинград, Севастополь», «система «Беркут», «БЭСМ», «РДС-1» и «РДС-6с», а «дело врачей», «Ленинградское дело», «дело Михоэлса» и т.п.

Я не буду вдаваться в исследование этого второго ряда — Берия к этим «делам» отношения не имел, половину своего времени отдавая известным читателю «делам №№ 1, 2 и 3», а вторую половину — делу управления народным хозяйством. Но я приведу один любопытный факт, когда деятельность куратора Атомного проекта Л.П. Берии пересеклась с «деятельностью» одного из будущих «героев» «дела врачей» профессора Егорова.

В конце 1947 года Махнев обратился к Берии с письмом:

«Начальник Лечсанупра Кремля т. Егоров сообщил, что по решению Секретариата ЦК ВКП(Б) производится сокращение контингента, обслуживаемого поликлиникой Кремля.

По Вашей просьбе к кремлевской поликлинике было прикреплено несколько ученых, для которых, ввиду специфики условий их работы, требовалось более квалифицированное медицинское обслуживание.

Как сообщил т. Егоров, эти ученые подлежат откреплению от кремлевской поликлиники.

Академик Соболев Л.С. уже получил извещение об откреплении.

Ученые просят сохранить за ними и членами их семей право пользования кремлевской поликлиникой.

Список ученых прилагается.

26 декабря 1947 г. В.Махнев».

Судя по решению ЦК, Егоров «спецобслуживал» так много чиновной шушеры, что пришлось ее число сокращать. И на ком же начальник Лечебно-санитарного управления Кремля решил сэкономить?

Вот список, приложенный Махневым к письму:

1. Курчатов И.В., академик

2. Соболев С.Л. — «—

3. Алиханов А.И. — «—

4. Семенов Н.Н. — «—

5. Хлопин В.Г. — «—

6. Кикоин И.К. чл. -кор. Академии наук СССР

7. Харитон Ю.Б. — «—

8. Арцимович Л.А. — «—

9. Александров А.П. — «—

Это была научная «головка» Атомного проекта, значение которой заключалось не только в ее чисто интеллектуальном потенциале, но и в том, что эти люди осуществляли взаимодействие, знали связи между отдельными частями работ и т.д. Их здоровье, их силы в тот момент принадлежали уже не им — их здоровье было государственной ценностью особой важности.

Ученых прикрепили к «кремлевке» по просьбе Берии. Это было, между прочим, характерным проявлением заботы ЛП о тех, кто, по словам клеветников, «был ему нужен», а на самом деле — о тех, кто был нужен стране. А вот открепил их Егоров, и это — с учетом времени и того, что Егоров о значении работы ученых был осведомлен, вполне можно расценивать как самое настоящее вредительство. И уже в свете приведенного выше документа обвинения против врачей типа Егорова и Виноградова выглядят весьма убедительно.

Берия реагировал в тот же день, приложив к письму

Махнева машинописную записку секретарю Сталина Поскребышеву:

«Тов. Поскребышеву А.Н. Прошу сохранить за перечисленными в списке учеными право пользования кремлевской поликлиникой. А. Берия. 26 декабря 1947 г.».

Здесь все было благополучно улажено в реальном масштабе времени, но случалось и иное.

Как «лечили» Жданова, читатель знает. А вот как «лечили» Калинина... О его «лечении» рассказала с перепугу на следствии по «делу врачей» лечащий врач Калинина с января 1940-го по июнь 1942 года — С.Е. Карпай. С перепугу не потому, что ей в МГБ выбивали зубы, а потому, что обвинение в умертвлении Калинина предъявили вначале ей, и она, «отмываясь», сообщила занятные факты.

В июне 1942 года Карпай предложила провести тщательное обследование Калинина, жаловавшегося на боли в кишечнике. И тогда главный терапевт Лечсанупра профессор Виноградов: 1) ограничился назначением клизмы, диеты и медикаментозного лечения; 2) заменил Калинину лечащего врача.

Лишь 10 июня 1944 года профессор А.Д. Очкин сделал Калинину операцию, выявившую рак желудка в очень запущенном состоянии. Очкин старался как мог, но лишь отсрочил неизбежное — в июне 1946 года Калинин умер.

После арестов руководство Лечсанупра обвиняли и в том, что оно «залечило» 44-летнего секретаря ЦК Александра Щербакова. И это очень похоже на правду. Особенно если учесть, как очернил уже в своих «воспоминаниях» Щербакова Хрущев, еще и Берию сюда приплетая, — мол, «Берия... говорил, что Щербаков умер потому, что страшно пил»... Нет, пожалуй, Александр Сергеевич Щербаков умер потому, что мешал реализации вожделений партократии и элиты по обеспечению их безбедного существования. И лишнее подтверждение тому — «Ленинградское дело».

ЭТИМ понятием объединяют несколько процессов 1950 года по делам бывшего первого секретаря Ленинградского обкома и секретаря ЦК А.А. Кузнецова, зампред Совмина и председателя Госплана СССР Н.А. Вознесенского, бывшего

председателя Ленсовета и первого секретаря Ленинградского обкома П.С. Попкова, бывшего Предсовмина РСФСР М.И. Родионова и других. Всего в орбиту этих «дел» попало до полутора тысяч партийных, советских, профсоюзных и комсомольских работников Ленинграда и области.

«Демократические» источники указывают цифру даже до 2 тысяч, но реальные цифры, имеющиеся в записке министра внутренних дел Круглова и его зама Серова на имя Хрущева от 10 декабря 1953 года, таковы: 23 человека были осуждены Военной коллегией к расстрелу, 85 человек — на сроки от 5 до 25 лет, и 105 человек высланы на срок от 5 до 8 лет. Из общего числа осужденных 36 человек работали в Ленинградском обкоме и горкоме, а также в облисполкоме и Ленсовете, 11 человек — в других обкомах и облисполкомах, и 9 человек — в райкомах и райисполкомах Ленинградской области.

В основном же «репрессии» ограничивались освобождением от работы.

Берия к этим делам отношения не имел, даром что на XX съезде Хрущев обвинил его в организации этих дел, хотя Берия не мог влиять в этом отношении на МГБ, руководимое Абакумовым. Но в 1956 году можно было запускать в оборот любые антибериевские «дурочки» на самом высоком уровне, чем Хрущев и занимался.

Тем не менее не сказать о «Ленинградском деле» нельзя... Кузнецову, Вознесенскому, Попкову, Родионову инкриминировали, кроме прочего, намерение отделить РСФСР от СССР, сделав столицей нового государства Ленинград. Не вдаваясь в анализ, просто скажу, что, по моим представлениям, формальные обвинения и фактическая вина здесь не всегда совпадали по содержанию, но никак — не по тяжести, потому что Сталину и делу Сталина, то есть делу Советской власти, а значит, и Советскому Союзу, осужденные по «Ленинградскому делу» изменили.

Изменили и тем, что постепенно из партии Сталина перешли в партию партократов. Недаром «ленинградцев» не оказалось в первой реабилитационной «обойме» после смерти Сталина и вопрос об их «реабилитации» возник позднее, когда Хрущев и хрущевцы укрепились.

Родившийся в 1905 году Кузнецов был уже полностью

сформирован в советское время, когда он в 19 лет пошел по аппаратной комсомольско-партийной дорожке. Вот уж кто был чистым «аппаратчиком», так это Кузнецов. Маленков хоть МВТУ почти закончил, в Гражданскую был комиссаром эскадрона, полка... Жданов послужил в старой армии, повоевал в Гражданскую, был комиссаром земледелия уездного Совета, редактором областной газеты. А Кузнецов как стал в 1924 году секретарем Ореховского волостного комитета комсомола, так и «секретарствовал» до самого ареста на посту секретаря ЦК.

Его, как и Николая Вознесенского, изображают самой крупной и самой безвинной жертвой «позднего сталинского террора», но оба они имели темную натуру и темную судьбу людей, очень себя переоценивающих. Психологически я сблизил бы их с генералом Гордовым — они тоже были уверены, что все сделали бы лучше Сталина. А при этом думали не о том, как они будут служить стране после ухода Сталина, а о том, как они будут ею править. Не служить ее интересам, а править, удовлетворяя свои амбиции.

Date: 2016-07-18; view: 255; Нарушение авторских прав