Джейк скрывается за дверью, а я направляюсь на второй этаж.

Подойдя к, уже знакомой, двери и зайдя внутрь, я увидел Камилу, сидящей на кровати и увлечёно что-то рисующей. Когда я зашёл, она подняла на меня глаза.

- Я ждала тебя. Нравится? – она показала мне рисунки, всё в тех же океанических тонах. И, конечно, может быть, это моё самомнение, но на многих был изображён я.

- Да, - сажусь на край кровати, - а почему ты рисуешь меня?

- Потому что ты – особенный.

- Правда? – сказано с немалой долей иронии.

- Тебе не понять, - продолжает что-то чиркать карандашом, от усердия высунув кончик языка, - великие всегда не знают, что они таковыми являются.

- Ха! А по тебе и не скажешь, что ты больная. То есть… я не это хотел сказать. – ну, почему я такой идиот?

- Вот, возьми и забери себе. – протягивает сложенный мне рисунок. – Только, не смотри что там, еще не время.

- А как я узнаю, когда она придёт? – немало удивляюсь.

- Ты поймёшь. Люди всегда понимают, если они не слишком глупы. Глупы сердцем. – смотрит куда-то в сторону. – Так бывает.

- А почему ты решила, что я особенный? – стараюсь перевести тему.

- Потому что в тебе duplicem vitam и большое сердце. Это ценится.

- А моя подруга говорит, что совсем наоборот.

- Она не права. Это она больна, а не я. – наклоняется и кладёт рисунки на пол.

- А что такое это «duplicem vitam»?

- Я не скажу. Если хочешь, посмотри дома, в интернете, перевод. Я не должна это говорить, не я.

- У меня нет компьютера. – смущёно опускаю взгляд.

- Можешь взять мой. – встаёт и достаёт из ящика тумбочки, какой-то миниатюрный и, судя по всему, новомодный ноут-бук.

И сколько я не пользовался Интернетом? Три года? Ах, да, был тот единичный случай в Интернет кафе, но, всё же, можно сказать, что Интернет просторы не знали моей виртуальной ноги более трёх лет. Не мало. Открываю Интернет, как же всё сложно, когда так долго не было практики. Да, определёно, за эти три года компьютерные технологии шагнули далеко вперёд.

Найдя переводчик и вбив, не с первой попытки, нужные слова, я увидел перевод – двойная жизнь.

- И что это значит? – показываю ей на экран.

- Тебе виднее.

- А можно, я послушаю музыку?

- Конечно, я уверена, Джейк сказал тебе быть как дома, так в чём проблема.

- Это же твоя вещь, я должен спросить разрешения, прежде, чем ею пользоваться.

- Условно, это, - указывает на компьютер, - как и всё в доме – вещи Джейка. Всё в этом доме купил он.

- А как же твои родители? Они не помогают вам?

- Мы сразу решили, что будем сами себя обеспечивать. Правда, планировалось, что мы будем делать это вдвоём, но, по болезни, я мало что могу делать. В любой момент может начаться…

- Жаль… - сочувственно опускаю взгляд, после чего возвращаюсь к начатому делу – поиску музыки. Как же давно я не слушал музыку…

- Можно вопрос?

- Конечно, - отвлекаюсь от своего занятия и поднимаю глаза на Камилу, - спрашивай, что хочешь.

- Как твоё настоящее имя?

- Оливер.

- Нет, настоящее.

- Это моё настоящее имя.

- Тогда почему твои глаза не отвечают на него? Знаешь, когда человек слышит своё имя, которое знакомо ему с рождения, он улыбается глазами, еле заметно, они светятся. А твои, на это имя, никак не отзываются.

- Даже не знаю, почему, это, и правда, моё настоящее имя.

- Не ври. Ложь убивает. – смотрит на меня. – Но больше убивает недосказанность.

- Почему ты так думаешь, что недосказанность убивает? Что она убивает?

- Она убивает человека. Человека в человеке. Она убивает его душу. А человек без души – жалкое и никчёмное создание, беззащитное перед миром.

- У тебя есть причины так считать? – не знаю, правильно ли я поступаю, расспрашивая её, мало ли, это спровоцирует приступ? Но мне, действительно, интересно.

- Недосказанность убивает, потому что, когда ты не знаешь правды, ты мучаешься неведением. А человек не терпит неизвестности и пытается, как-то, её сделать понятной для себя. Внести ясность. Дополнить недостающими деталями.

- Тебе кто-то сделал больно, не сказав правды?

- Можно сказать и так. – встаёт и подходит к тумбочке в углу, что-то там ищет, а найдя возвращается на место. – У меня была сестра, сестра близняшка. Три года назад, она поехала в Мюнхен, на курсы и… пропала. Знаешь, прошло так много времени, а я так и не знаю, что с ней? Жива ли она? Это самое страшное – не знать. Быть в неведении. – она помолчала и повернула карточку, что держала в руках, которая оказалась фотографией. – Вот она, здесь мы вместе, незадолго до её отъезда.

Когда я взглянул на фотографию, то лицо, изображенной на ней девушки, показалось мне смутно знакомым. Пару минут я смотрел на неё, пытаясь понять, почему она мне кажется знакомой? И вдруг понял. Поняв, сердце во мне упало камнем, куда-то, в область кишечника. На фотографии, рядом с Камилой, была изображена рыжая девушка, которую я, когда-то, видел. Сестра Камилы была той самой рыжей девушкой, которую я видел, тогда, в морге, в день моего пробуждения. То есть, она зря надеться, что сестра вернётся? Получается, что она уже три года как мертва. Но почему ей никто об этом не сообщил? Ведь, есть какие-то списки, пропавших без вести? И они должны распространяться на все страны, если человек выезжал за границу. А здесь, конкретно было известно, где она была, до пропажи. Я не знаю, говорить ли ей об этом. Это может её убить. Сделать ей больно. Ведь, так страшно терять близких. Я, Слава Богу, не знаю, каково это, но я видел, как страдали мои близкие, на моих похоронах.