Перевод, жанры и специфика религиозного языка

Одно время был в ходу наивный взгляд на Библию как на собрание текстов, которые были понятны «простым» древним читателям и слушателям, а потому должны быть понятны современному «простому» человеку. Но реальность бесконечно сложнее!

Перевод – всегда очень трудная задача. Основная его цель – передача смысла, или того, что теперь принято называть английским словом message (послания, вести). Но при этом перед совестливым переводчиком стоит также задача максимально точно передать букву, а иногда и стилистическую форму переводимого текста. Переводческая техника изменялась, развивалась на протяжении столетий. В одних переводах преобладал буквализм (так называемые «кальки»), в других – отступление от буквы ради более понятной передачи смысла. Переводы одного и того же текста при разных задачах переводчика могут разительно отличаться друг от друга. Возьмём для примера простейшее английское предложение: «How do you do?». Сделаем перевод этого предложения на русский язык, тщательно сохраняя его букву («калька»). Получим очень странное высказывание: «Как делаете вы делать?». Здесь буква сохранилась, но смысл полностью утрачен. Теперь переведём то же предложение «по смыслу»: «Здравствуйте!». Здесь точно передан смысл приветствия, но утрачена его буква. Разумеется, этот пример подобран специально, чтобы продемонстрировать проблему. Но в той или иной степени любой из наличных переводов с этой проблемой сталкивается и вынужден жертвовать либо смыслом, либо буквой. Найти баланс бывает чрезвычайно трудно, особенно тогда, когда в национальной языковой культуре глубоко укоренились термины и целые тексты в их древнем переводе. Так, например, Синодальный перевод Писания на русский язык, при всех своих достоинствах, ради сохранения традиции часто использует слова из церковно-славянского перевода Библии. Однако в наши дни это иногда вводит читателя в заблуждение, ибо, сохраняя форму, знакомые всем и каждому слова с течением времени изменили свой смысл. За знакомой старой маской может скрываться совсем иное понятие, и такие «понятные» слова становятся словами-«предателями».

Вот простейший пример. В Послании к Римлянам апостол Павел упрекает иудеев в том, что некоторые из них нарушают заповеди Закона Моисея: «Как же ты, уча другого, не учишь себя самого? Проповедуя не красть, крадешь? говоря: «не прелюбодействуй», прелюбодействуешь? гнушаясь идолов, святотатствуешь?» (Рим 2,21-22). С кражей и прелюбодеянием – всё понятно. Но что касается «святотатства», то для современного человека, знающего русский язык, абсолютно непонятен смысл последнего упрёка апостола: «гнушаясь идолов, святотатствуешь». Какое отношение имеет «святотатство», то есть (в современном русском языке) богохульство, оскорбление Бога или святыни, к неприятию «идолов», то есть кумиров, изображений языческих богов? Абсолютно непонятно! Но всё встаёт на свои места, когда мы узнаём, что «святотатствовать» буквально означает вовсе не «богохульствовать». Это точная калька с греческого слова, означающего «грабить в храме» или «красть священные предметы» (речь, конечно, идёт о языческих храмах и языческих святынях). По Закону иудеи не имели права даже прикасаться к предметам языческого культа («идолам»), но некоторые из них не стеснялись торговать украденными в языческих храмах предметами, а может быть, даже сами участвовали в ограблении языческих капищ. Апостол упрекает таковых в лицемерии и неправедности. В этом интересном случае поучительным является то, что в церковно-славянском переводе, несмотря на его архаичность, текст более понятен по смыслу: «гнушаяся идолъ, святая крадеши» («святая» – священные предметы). Но синодальные переводчики принципиально использовали такое слово, которое, как им казалось, понятно и в то же время подчёркнуто архаично, или, с их точки зрения, «традиционно» (тать – вор, грабитель; татьба – кража, воровство). Похожих примеров можно привести великое множество.

Однако более серьёзными принципиальными переводческими проблемами являются проблемы не столько лингвистического, сколько культурологического характера. Культурные традиции разных народов подчас бывают столь различны! В самом деле, что общего, условно говоря, было у «Афин и Иерусалима» в III веке до РХ, в то время, когда создавался греческий перевод Библии (LXX)? Непреодолимая понятийная и терминологическая пропасть, казалось, разделяла две столь непохожие друг на друга культуры. Каким вдохновением должны были обладать переводчики, чтобы пересадить десятки понятий, обретших свою словесную форму в еврейской Библии, на почву греческой языковой культуры, чрезвычайно развитой, но и чрезвычайно чуждой! Разумеется, успех перевода был обусловлен вдохновением Святого Духа, не иначе.

Например, возьмём одно (только одно) из важнейших понятий ветхозаветной религии «цедака» (евр. ṣĕdāqâ), которое в греческой Библии передаётся словом dikaiosu,nh (справедливость) и, соответственно, в русском Синодальном переводе – привычным словом «правда» (или «праведность»). Сколько богословских проблем было связано с этим понятием! И вызваны были эти проблемы условностью, неадекватностью греческого перевода с еврейского языка. «Справедливость» (соответственно, латинское «justitia», славянское «правда», или немецкое «Gerechtigkeit») – юридическое понятие. «Праведный Бог» – высший праведный Судия, поступающий «по справедливости». То же можно сказать и о «праведном человеке». Но ведь за этими переводами в еврейской Библии стоит совсем, совсем иное понятие. Соответствующее еврейское слово ṣĕdāqâ, тысячекратно повторяющееся в Писании, отнюдь не является юридическим термином, обозначающим «справедливость». Скорее оно означает верность: верность взятым на себя обязательствам, верность своему слову, верность и надёжность в союзе, в договоре, в Завете.* Но это ведь совсем не то же самое, что законническая справедливость! Однако таков привычный перевод – «правда», то есть справедливость. А в современном русском языке к этой проблеме добавляется ещё одна, связанная с тем, что слово «правда» стало синонимом слова «истина», и это ещё больше запутывает дело.

Перевод Священного Писания, которое можно и следует понимать как ценнейшее свидетельство о Боге, о Спасителе, об искуплении и спасении, – дело безусловно необходимое хотя бы в силу последней заповеди Господа Иисуса Христа: «Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа, уча их соблюдать всё, что Я повелел вам; и се, Я с вами во все дни до скончания века» (Мф 28,19-20). Научение тому, что повелел Спаситель требует переводов на все языки мира. Поскольку же языки постоянно находятся в движении, в изменении, постольку и процессу перевода нет и не может быть конца вплоть до конца века сего. Об этой оправданной и благословенной переводческой деятельности свидетельствует уже тот факт, что до нас не дошло практически никаких «повелений» нашего Господа на Его родном языке. Евангелия содержат только переводы слов Спасителя на греческий язык. Соответственно, «все народы» могут получать эти слова не из первоисточника и даже не из вторых рук, а в лучшем случае из третьих рук, то есть переводы перевода. Это возлагает на переводчиков Писания предельную ответственность.

Да, рассуждая отвлечённо, мы должны признать необходимость всё новых и новых переводов. Канонизация того или иного перевода, как показывает история, и как диктует здравый смысл, – дело невозможное. Но, когда мы соприкасаемся с реальной жизнью Церкви, мы вынуждены также признать, что растущее число переводов Священного Писания, особенно в пределах одного и того же национального языка, способно привести к смущению и растерянности. Действительно, для простого человека, далёкого от научной экзегетики с её открытиями, гипотезами и дискуссиями, представляется невозможным решить, какой перевод Писания более адекватно отражает смысл оригинального текста. Но… когда в пределах одного и того же национального языка возникает множество переводов, важно не растеряться и смутиться, а расслышать за буквой Писания именно саму Божественную Благую Весть, саму суть Откровения. Она несет в себе силу действия Святого Духа, пробуждающего и укрепляющего веру. Весть, расслышанная за буквой, – вот то основное, что должно распространяться и действовать среди всех народов до скончания века. И, надо полагать, смущающее многообразие переводов не станет препятствием для той спасительной Вести, которая силою Святого Духа пробьет себе дорогу сквозь все наличествующие и будущие переводы Писания. Также слышимое явление Святого Духа в словах этой Вести, должно подтверждаться зримым явлением Духа в наших делах Любви (1 Фес 1,5).

Далее, библейский текст нельзя понимать как некий набросок естествознания. К сожалению, даже сегодня далеко не все верующие воспринимают Библию в контексте мышления людей того времени, когда создавались тексты Священного Писания. Много таких христиан, которые готовы понимать библейские тексты буквально. Но это – наша проблема, проблема некоторых современных христиан, а не проблема самой Библии, которая написана на своем (библейском), а не на нашем (научном) языке: не на языке нашей, современной, науки, а на языке особого мышления. И это библейское мышление характеризуется, например, антропоморфным созерцанием творения. За примерами далеко ходить не надо, так как они на каждой странице Библии. Вот, например, всем знакомый Псалом: «Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь. День дню передает речь, и ночь ночи открывает знание. Нет языка, и нет наречия, где не слышался бы голос их. По всей земле проходит звук их, и до пределов вселенной слова их» (Пс 18,4). Небеса, день, ночь – проповедники, они неустанно говорят, и все люди слышат их речь. Конечно, все это нам близко и понятно. Только мы воспринимаем это не буквально, а как прекрасные поэтические метафоры.

Вообще, многие библейские тексты и сообщения подобны «словесным иконам». Всем известно, что иконы – это не фотографии. Мы знаем, что иконописцы совсем не преследуют цель дать реалистическое изображение. Напротив, выделяя существенное и опуская второстепенное, иконописцы стремятся изобразить духовный смысл изображаемого. Икона есть зримое воплощение религиозного языка. Цель ее — не проинформировать молящегося о деталях земной геологии или древнего быта, а поместить его в сакральное пространство, создать контекст для молитвы, для предстояния человека пред Богом. При этом, следуя древней традиции, в качестве изобразительного средства иконописцы используют определенные живописные образцы, или каноны. И никто из нас не упрекнет иконописца в неправдоподобии, видя на иконе апостола Петра с ключами или апостола Павла с мечём. Мы прекрасно понимаем, что эти атрибуты суть символы, помогающие нам понять Павла, имеющего обоюдоострый меч Слова Божия, а Петра – как того, кому вручены ключи Царства Небесного (Мф 16,19).

Но то, что мы привычно относим к живописным изображениям, применимо и к изображениям словесным, литературным. Ведь библейские авторы, тоже следуя древней традиции, в качестве изобразительного средства часто использовали определенные литературные образцы, или каноны.

В Библии мы имеем дело с разнообразными литературными формами, или жанрами. Каждая из этих форм обладает собственными устойчивыми свойствами. В нашей обыденной жизни мы постоянно с этим сталкиваемся. Ведь мы прекрасно отдаем себе отчет, что существуют романы, поэмы, былины, басни, загадки, научные трактаты, математические теоремы и так далее и тому подобное. И каждая из этих форм обладает собственными законами и свойствами. Но то же самое мы наблюдаем в сложном узоре библейских повествований. Здесь мы находим исторические повествования, рассказы об исцелениях, притчи, тексты о Законе, изречения Премудрости, литургические формулы и так далее.

Историко-филологический анализ Библии ребром ставит перед нами вопрос о специфике религиозного языка, о его несводимости к языку учебников по физике или истории.

Всякий текст рассчитан на то, чтобы ему задавали определенные вопросы и интерпретировали его по определенным правилам. Одно дело – текст естественнонаучный, другое дело — текст поэтический. Если задать тексту вопрос, который не предполагался при его написании, то результатом будет абсурд. Скажем, когда историк описывает битву при Бородино, он должен дать точные указания высот, занятых русскими и французскими войсками, указать точное местоположение и передвижение частей и проч.

А вот перед нами стихотворение М. Ю. Лермонтова «Бородино»:

Вам не видать таких сражений!..

Носились знамена как тени,

В дыму огонь блестел,

Звучал булат, картечь визжала,

Рука бойцов колоть устала,

И ядрам пролетать мешала

Гора кровавых тел.

Если бы это был текст естественнонаучного жанра, то осмысленным был бы вопрос: Какой высоты должна быть гора кровавых тел, чтобы ядро, вылетевшее из пушки с такой-то начальной скоростью и летящее по параболе, не могло обогнуть эту гору? Нужно было бы узнать мощность средней пушки наполеоновского времени, взять вес ядра, начертить график полета ядра по формуле из школьного учебника физики — и вычислить с точностью до дюйма высоту «горы кровавых тел». Но перед нами текст другого жанра, в нем другие правила интерпретации. Это не трактат по баллистике.

Увы, с библейскими текстами нередко проделываются очень похожие вещи. Достаточно посмотреть на то, как некоторые пытаются прокомментировать слова из книги Иисуса Навина (10,12-13): «Иисус воззвал к Господу…и сказал: стой, солнце, над Гаваоном, и луна, над долиною Аиалонскою! И остановилось солнце, и луна стояла, доколе народ мстил врагам своим». Известно, сколь изощренные естественнонаучные гипотезы предлагаются фундаменталистскими комментаторами. Приведенная выше попытка рассчитать траекторию полета ядра, исходя из лермонтовского стихотворения, — покажется еще цветочками.

Какие вопросы задавать тексту, какие следствия из него выводить – это зависит от жанра текста. Проблема в том, что в современной нам культуре нет жанров, соотносимых с библейскими. Мы не можем их приравнять к нашей светской поэзии. Но – точно так же! – мы не можем их приравнять и к научно-популярным книжкам по физике, биологии или истории.

Говоря об описываемых в Библии реалиях, всегда необходимо помнить, что мы постоянно сталкиваемся с определенными представлениями, обусловленными своим временем, о чем уже говорилось выше. Но за внешними формами стоит некая реальность, проповедь и свидетельство, что актуально для нас и сегодня. Например, авторы библейских книг не знали о том, что Земля круглая и что существует Америка, они разделяли представление о мире, которое было свойственно их времени. И действительно, кто упрекнет их в незнании, что существует Америка?!

Ветхий Завет

Date: 2016-05-25; view: 423; Нарушение авторских прав