Макиавелли и республиканский опыт Флоренции

Николай Рубинштейн

Макиавелли и республиканский опыт Флоренции

Nicolai Rubinstein (1911-2002) - английский историк. Данный текст представляет собой перевод статьи: Machiavelli and Florence republican experience // Bock G., Skinner Q., Viroli M. (Eds.). Machiavelli and Republicanism. Cambridge: Cambridge University Press, 1990. P. 3-16.

Николай Рубинштейн

Макиавелли и республиканский опыт Флоренции

Флоренция, писал Макиавелли в 1519 или 1520 году в своем “Discursus” о реформе флорентийского правительства, никогда не была “республикой… со всеми чертами, которые ей присущи” (“reppublica… сhe abbi avutele debite qualità sue”[1]). Это замечание повторяет то, что было высказано им несколькими годами ранее в “Discorsi sopra la prima deca di Tito Livio (“Рассуждения о первой декаде Тита Ливия”):

“…на протяжении двухсот лет, о которых можно судить с достоверностью, [во Флоренции никогда] не было правления, которое можно было бы назвать подлинно республиканским” (“…per dugento anni сhe si ha di vera memoria stato… per il quale la possa veramente essere chiamata”)[2].

В “Рассуждениях” он связывает это с тем, что до того, как Флоренция получила свою независимость от империи Гогенштауфенов, она жила, “постоянно подчиняясь другим” (“sotto il governo d’altrui”). Тот факт, что Флоренция никогда не была подлинной республикой, утверждает он в “Discorsi”[3], подкрепляется характером правления (stato), которое существовало с 1393 года, когда при Мазо дельи Альбицци город стал республикой, которой при этом правили оптиматы (“reppublica governata da ottimati”). Таким образом возникло олигархическое устройство, просуществовавшее вплоть до 1434 года, когда на смену ему пришло правление Медичи. Недостатками (difetti) этого устройства были чрезмерная власть и недостаточный авторитет (reputazione) синьории; большие перерывы между предвыборными проверками, которые определяли граждан, обладавших правом занимать официальные должности; влияние, которое частные граждане оказывали на решения правительства, участвуя в совещательных собраниях (pratiche); отсутствие институциональных гарантий, которые препятствовали бы созданию влиятельными гражданами (uomini grandi) фракций, или sètte,“которые есть погибель для всякого правления” (“le quail sono la rovina di uno stato”).

Но самым существенным из этих недостатков (disordini), “самым важным” (“сhe importava il tutto”), было фактическое исключение из управления народа (il popolo), который “не имел своего представительства” (“non vi avveva dentro la parte sua”). Эта критика, отражающая как отрицательное отношение Макиавелли к правлению оптиматов, так и его страстную заинтересованность подлинным городским правлением (ordine civile), идет вразрез с похвалами, которые расточал примерно десятью годами ранее его друг Франческо Гвиччардини аристократическому правлению начала XV века:

“[Его] по заслугам называют самым мудрым, самым славным и самым счастливым правлением, когда-либо существовавшим в нашем городе” (“meritamente si dice che… è stato el più savio, el più glorioso, el più felice governo сру mai per alcuno tempo abbi avuto la città nostra”)[4].

Суждение, вполне отвечавшее той ностальгии, которую позже, в XV веке, это правление вызывало среди оптиматов[5].

Говорили, что Флоренция управлялась тогда гражданами, которые “нисколько не считали себя ниже мудрейших римлян, столь прославляемых с древнейших времен” (“non dovriano dirsi inferiori a quei più savi Romani cosi celebrati dall’antichità”[6]) и ставивших общее благо выше частного интереса. Николо Содерини, один из основных оппонентов власти Медичи, объявил в 1463-1466 годах, что тот, “кто не властвовал до [14]33 года, властвовать не умеет” (“chi non governò innanzi al 33, non sa governe”)[7].

Таким образом, политическое устройство, существовавшее во Флоренции в начале XV века, благодаря как критике, так и похвалам, считалось позднейшими поколениями наиболее значительным воплощением республиканского правления, которое когда-либо знали флорентийцы вплоть до учреждения в 1494 году Великого совета. Поэтому в этой статье, посвященной республиканскому опыту Флоренции XV века, я сосредоточусь на периоде до 1434 года, а потом кратко рассмотрю изменения, которым этот опыт подвергся при Медичи и после их изгнания в 1494 году.

Предмет этот является достаточно обширным, и для того, чтобы к нему подступиться, я предлагаю выделить три следующих аспекта, используя по необходимости наблюдения самого общего порядка. Эти аспекты: представление, которое сложилось у современников о республиканских институциях Флоренции; то, каким образом работа этих институций влияла на флорентийских граждан; степень их активного участия в управлении Флоренцией.

Если мы хотим задаться вопросом, каким образом жители Флоренции мыслили свою республику, то нам необходимо вернуться в XIV или даже XIII век, когда после возникновения синьории в северной и центральной Италии в существовавших на тот момент итальянских городах-республиках стала осознаваться фундаментальная антитеза деспотического правления и “народов, которые живут свободно” (“popoli che vivono in libertà”[8], “libertas populi”[9]) - выражение, которое в XV веке гуманисты заменили классическим понятием общего блага, res publica. Согласно определению Цицерона, как его объяснял Св. Августин[10]: “…omnino nullam esse rem publicam, quoniam non esset res popoli” (“…нет никакой республики, поскольку нет участия народа”), а в своем переводе аристотелевской “Политики” Леонардо Бруни использовал для передачи термина “politeia”, обозначающего третью, истинную форму правления, сочетание res publica[11]. Главное различие между республиканским и деспотическим устройством виделось в контрасте, существующем между правлением абсолютным и произвольным и его ограничением законом и волей народа.

Бруни был первым гуманистом, который попытался в своем “Laudatio Florentinas urbis”[12], написанном в 1403 году, проанализировать республиканское правление Флоренции. Однако, в значительной мере благодаря панегирическому характеру этого произведения, анализ Бруни является неполным и носит неизбежно пристрастный характер, в то время как его более поздний и более объективный обзор в кратком трактате о флорентийской politeia [13] обнаруживает стремление применить аристотелевскую теорию государственных правлений для описания правления Флоренции, представив его как смешанное. В этом анализе тем не менее выделяется ряд базовых принципов, которые Бруни считает основополагающими для понимания флорентийской системы правления. В том, что касается исполнительной власти, синьории, - это строгое ограничение различными средствами ее почти царской власти и в конечном итоге зависимость от воли народа в том виде, в каком она высказывается в законодательных советах народа и общины. Для граждан - это свобода при условии соблюдения законов и равенство, которое, среди прочего, подразумевает, как указывал Бруни в 1428 году в надгробной речи, посвященной Нанни Строцци, равную возможность занимать высокие должности[14]. Что касается общественных классов, то, как он указывает в своем трактате о правлении, написанном десять лет спустя, речь идет о равновесии между аристократией и народом, которое, будучи нарушено в пользу первой, исключает крайности - индивидуальную власть, с одной стороны, и влияние бедняков, представители которых были исключены из правительства, с другой. Насколько политический опыт граждан Флоренции соответствовал этим принципам?

Основные представления, которые средний флорентийский гражданин имел о республике, были связаны главным образом с властью и даже величием синьории, с ее восемью приорами и гонфалоньером правосудия, властью, которую Григорио Дати описывал в начале века как “безмерно великую” (“grande sanza misura”)[15]. Решительно утвердившаяся в 1382 году после восстания чомпи 1378-го[16], она включала право инициировать законы, а также вмешиваться в отправление правосудия, когда общественные интересы могли этого потребовать. Но синьория, обсуждавшая городские дела совместно со своими двумя коллегиями - шестнадцатью окружными гонфалоньерами (Gonfalonieri di compagnia) и двенадцатью “добрыми гражданами” (Buonuomini), была не единственным магистратом, который рассматривался гражданами как правящий орган республики. Большую власть в управлении городом приобрели Otto di Guardia (“восьмерка хранителей”), возникшая после восстания чомпи, чтобы охранять безопасность государства; десять членов “Балии” (Dieci di Balia), которые возглавляли в военное время военные операции и дипломатические переговоры; “казначеи дель Монте” (Ufficiali del Monte), управлявшие государственными займами и ставшие главным финансовым магистратом общины.

Начиная с 1380 года частью политического опыта флорентийцев был все увеличивающийся масштаб власти и компетенции исполнительной ветви правительства; в значительной мере это стало возможным благодаря травматическому воздействию восстания чомпи и его последствиям, войнам против Джанголиаццо Висконти, росту и реорганизации территориальных владений города.

Но существовали и пределы этого расширения власти. Постоянная комиссия в составе восьмидесяти одного человека, учрежденная в 1393 году[17], состоявшая почти полностью из представителей исполнительной ветви и наделенная полномочиями вербовать наемников и взимать налоги для этой цели, была по практическим соображениям упразднена одиннадцать лет спустя. Один из современников заметил по этому поводу в своем дневнике, что “народ был этим очень доволен” (“il populo ne fu molto lieto”)[18]. Нежелание увеличивать исполнительную власть было тем более показательным, что, когда в 1411 году был создан новый совет двухсот, без согласия которого не могла быть предпринята никакая военная акция, он только отчасти состоял из официальных членов и его решения в свою очередь требовали согласия советов народа и общины[19]. В самом деле, два старейших совета республики, членами которых были более пятисот человек[20], обеспечивали наиболее существенный контроль над исполнительной ветвью власти. По сути, они были фундаментом республиканской системы правительства. Как пишет об этом в своем “Laudatio” Бруни, используя терминологию римского права, “quod enim ad multos attinet” (“[важнейшее] должно решаться многими”)[21].

Бруни отмечает, что другим средством контроля над огромной властью синьории был короткий срок исполнения ее членами своей службы. И так все общественные должности отправлялись достаточно недолго, как правило в течение шести месяцев, а в синьории - только двух. Это, а также увеличение количества должностей начиная со второй половины XIV века предоставляло гражданам широкий спектр возможностей занимать должности и, соответственно, принимать непосредственное участие в деятельности правительства и администрации. Широкая доступность общественных должностей была, таким образом, наиболее существенным аспектом республиканского опыта граждан и, следовательно, флорентийской libertas[22], тогда как другой аспект касался способов, посредством которых эта доступность должностей становилась реальностью, иначе говоря - тех способов, которыми граждане действительно избирались на службу.

С начала XIV века выборы на общественные должности основывались на периодически осуществлявшемся контроле за правом избираться во время так называемых squittini – проверок. Они проводились специально созываемыми комиссиями, состоявшими из членов синьории, двух ее коллегий, ряда других членов ex officio и восьмидесяти дополнительных членов, избиравшихся синьорией и коллегиями, что позволяло исполнительной власти играть ключевую роль в определении состава комиссии[23]. Действительное назначение на службу следовало за извлечением имен кандидатов, обладающих правом быть избранными, из сумок для голосования, куда эти имена помещались после проверки. Существовали отдельные сумки для различных должностей или групп должностей, из которых самые престижные содержали имена граждан, получивших право на избрание на так называемые три высшие должности - в синьорию, в “шестнадцать окружных гонфалоньеров” и в “двенадцать добрых граждан”. Проверка трех главных служб (Tre Maggiori Uffichi) была отделена от проверки всех остальных общественных должностей: они должны были происходить каждые пять лет (в действительности промежутки между проверками были длиннее), и голоса за выдвижение подавались гонфалоньерами старых военных округов, которые, как считалось, должны были хорошо знать граждан своих шестнадцати районов[24]; личности голосующих и результаты голосования строго держались в секрете. Это означало, что граждане, которые выдвигались, не знали, получили ли они право на избрание, до тех пор пока их имена не доставались из сумок для голосования перед вступлением в должность. Это был вопрос особой важности для трех наиболее престижных служб, которые включали синьорию. Соответственно, если гражданин, пусть даже и имеющий право избираться в них, временно не мог быть избранным (например, потому, что он недавно исполнял уже эту должность), он был теперь известен (veduto), как и те, кто действительно избирались на службу (seduti), в качестве подходящего для отправления государственной должности. Это делало положение групп veduti и seduti более предпочтительным не только при последующих проверках, но и тогда, когда речь шла об избрании членов совета, таких как совет двухсот, наделенный особой ответственностью и властью, что, таким образом, позволяло оказывать влияние на участие граждан в политической жизни.

Секретность, которая была существенной чертой флорентийской избирательной системы, соответствовала той секретности, которая окружала работу как исполнительных, так и законодательных органов республики; она составляла существенную часть республиканского опыта флорентийских граждан. Так же как обсуждения, которые велись в синьории, должны были содержаться в тайне - обязательство, выражавшееся даже в физической организации пространства, поскольку жилые помещения участников этих дискуссий на втором этаже их дворца были отделены от всех остальных; тайным было и голосование в совете. Эта озабоченность секретностью подчеркивалась тем, как далеко было готово идти правительство в своем стремлении предотвратить образование партий, что проявилось во временном запрете религиозных братств, имевшем место, например, в 1419 году, на том основании, что некоторые из них способствуют образованию фракций. Позже, в этом же столетии, гражданам, известным в качестве veduti или seduti, имеющих право избираться в правительство, было запрещено посещать собрания братств во время электоральных проверок. Но существовали способы обходить такие запреты; мы знаем, по крайней мере, об одном из наиболее престижных братств, которое около середины столетия имело особых “кураторов”(sollecitatori), призванных поддерживать более слабых членов во время проверки 1454 года[25].

В действительности, если секретность избирательной системы в целом была эффективной, то проверки нельзя было назвать независимыми от внешнего влияния. Для граждан было вполне обычным вербовать сторонников среди членов проверочных комиссий, которые их выдвигали; существовал даже технический термин для этого - прошение(pregheria), а семейные канцелярии (ricordanze) записывали такиепрошения и принятые обязательства. Книга Григорио Дати “Libro segreto” (“Тайная книга”) проливает свет на эту практику и на то, как флорентийские граждане воспринимали сложность своей избирательной системы. 3 мая 1412 года Дати записывает, что его имя было вытянуто для службы в качестве окружного гонфалоньера его района. До этого, говорит Дати, он не был уверен в том, что его имя было в сумках для голосования в коллегии, но ради своей чести и чести своих потомков “ему все же очень этого бы хотелось” (“pur lo disiderava”):

“…поэтому, чтобы не быть неблагодарным, а также не желая идти на поводу у неуемного аппетита, который чем больше удовлетворяешь, тем более он ненасытен, я подумал и решил, что отныне и впредь перед выкрикиванием имен на выборах на должности общины никого не буду больше просить, но предоставлю победить тому, кто сможет это сделать…”

(“…onde per non essere ingrato né volendo usare lo insaziabile appetite, che quanto più ha più disiderano, mi sono proposto e diliberato che da ora inanzi per ufici di Comune che s’abiano a fare o a squittinare mai non debo pregare alcuno, ma lasciare fare a chi fia sopra ciò…”)[26].

Желание нести “государственную” службу было одной из наиболее ярких характеристик республиканского опыта флорентийских граждан. Некоторых административных должностей добивались не только ради чести (onore), но и ради выгоды (utile), и эти должности действительно могли приносить значительные финансовые выгоды тем, кто их занимал. Честь, которую приносило членство в синьории, где жалованье, как предполагалось, должно было только покрывать расходы, могло также означать социальное возвышение и усиление политического влияния как самого гражданина, так и его семьи. В то время как несение общественной службы превозносилось гуманистами вроде Маттео Палмьери в качестве обязанности гражданина, который ставит общее благо выше частного интереса и который знает, “что в нем вершится общественное достоинство и что благо общее на его верность опирается” (“essere commessa in lui la publica degnità et il bene commune essere lasciato nella sua fede”[27]), другие критиковали стремление “добиваться должностей” (“ambitio officiorum”, “volere gli ufici”) как причину “всего того, что было плохого в благословенном городе Флоренции” (“tutto ciò che di male è stato nella benedetta città di Firenze”[28]), а Альберти Джаноццо в своем знаменитом трактате насмехается над борьбой граждан за общественные должности, что превращает их просто-напросто в “общественных рабов” (“publici servi”), ибо гораздо предпочтительнее “жить для себя, а не для общины” (“vivere a sè, non al comune”[29]). Некоторые граждане согласились бы с этим, как, например, Джованни Ручеллаи, который оказался отстранен от политики, начиная с возвращения Козимо из ссылки и вплоть до того момента, как тридцать лет спустя он вошел в правительство Медичи[30]. Однако для большинства высокая должность представляла собой наивысшую точку их республиканского опыта. Воспоминания флорентийцев XV века ясно показывают ту роль, которую играло в их жизни исполнение общественных обязанностей. “Cursus honorum” мог начинаться с избрания в консулат одной из гильдий; затем следовали общественные (communal) службы, пока наконец удачливые граждане не достигали высших должностей в правительстве и администрации, включавших в себя прежде всего синьорию и ее коллегии, а также такие влиятельные и престижные должности, как Dieci di Balia, Otto di Guardia, Ufficiali del Monte.

Граждане, достигшие такого положения после того, как они получили право избираться в правительство, составляли то, что флорентийцы называли reggimento (ополчение ); после проверки 1411 года их число лишь немного превышало тысячу; к моменту окончания проверки 1433 года оно возросло более чем до двух тысяч[31]. Помимо того, что это свидетельствует о значительной степени социальной мобильности, следует добавить, что только часть этих людей (185 и 327 человек соответственно) принадлежала к ремесленным гильдиям, хотя они составляли четверть тех, кто занимал большую часть должностей. Очевидно, так было потому, что только очень небольшая часть выходцев из низших классов считалась подходящей для того, чтобы занимать места в правительстве. Другой существенной чертой этой группы являлось преобладание в ней отдельных семей: из 1757 граждан, принадлежавших к наиболее значительным гильдиям, которые получили право избираться в три высшие службы в 1433 году, только менее ста добились этого положения своими усилиями, тогда как остальные принадлежали к 227 фамилиям. Среди них существовала одна немногочисленная группа, имевшая гораздо большее количество представителей в этих службах, чем в среднем 7,3 человека от каждой семьи: например, Капони были представлены 20 членами, а Строцци не менее чем 40 членами. Как отмечалось, reggimento следует рассматривать “как констелляцию семей, а не как совокупность индивидов”[32].

Элитарные тенденции, определявшие доступ к высшим общественным должностям и, следовательно, к высшему уровню политического участия, также не ограничивались процедурой признания пригодности для исполнения этих должностей. Способы, которыми результаты проверок использовались на финальной стадии избирательного процесса, то есть во время извлечения жребиев из сумок, наполненных именами удачливых кандидатов, в свою очередь включали в себя элемент отбора. Помимо восьми приоров, синьория включала в себя одного наиболее престижного и влиятельного члена правительства, гонфалоньера правосудия, и чтобы сделать назначение на эту должность особенно трудным, для нее всегда существовала отдельная сумка. Выбирать имена, которые должны были быть положены в эту сумку из числа тех, кто имел право избираться в приорат, было задачей должностных лиц, отвечавших за технические аспекты проверок Tre Maggiori Uffici. С 1387 года эти должностные лица, “сводящие” (accopiatori), могли также помещать имена этих граждан в специальную сумку для выборов приората, которая благодаря меньшему количеству содержащихся в нем имен давала их владельцам больше возможностей быть действительно выбранными на службу[33].

Тем не менее накануне установления режима Медичи граждане, которые имели право избираться в правительство, представляли значительную часть населения Флоренции, которое в 1427 году составляло приблизительно 37 тысяч человек[34]. Из них более половины были мужчины (20 тысяч); с другой стороны, по подсчетам Херлиха и Клапиша, 46% были моложе двадцати лет[35]. Двадцать пять лет - таков был минимальный возраст для несения службы, тридцать лет - для приората.

В то же самое время необходимо помнить, что Tre Maggiori Uffici представляли собой только часть должностей, которые должны были периодически оказываться занятыми как в городе, так и на принадлежащей ему территории. Только некоторые из наиболее важных должностей в течение определенного времени могли заниматься (как и множество менее значимых) через прямые выборы, но и здесь обычным механизмом выбора была жеребьевка, которой предшествовала проверка. Эти проверки “внутренних и внешних должностей” касались таких постов, как Dieci di Balia и Otto di Guardia, значимость которых в некоторых отношениях была равна значимости синьории, а в некоторых случаях даже превосходила ее, а также высших должностей территориальной администрации, таких как капитаны Пизы и Ареццо, предполагавших большую ответственность и широкие полномочия. Проверки также определяли возможность граждан избираться на множество менее значительных административных должностей в городе и на его территориях. Если республиканский опыт, определяемый в терминах участия в работе правительства и администрации, должен был основываться на возможности быть избранным на общественную службу, то этот опыт, несмотря на все градации возможности быть избранным, был распространен достаточно широко.

Однако если мы будем определять республиканский опыт в терминах действительного участия в принятии решений, то картина окажется совершенно другой. Среди более чем трех тысяч постов (включая членство в советах), которые должны были быть заняты каждый год[36], должности, принадлежавшие к исполнительной ветви власти, в каждый конкретный момент были заняты небольшой частью граждан, имевших возможность быть избранными на них. С другой стороны, если участие в действительном принятии решений ограничивалось небольшой группой людей, это уравновешивалось быстрой ротацией должностных лиц. В дальнейшем это компенсировалось тем, что синьория постоянно прибегала к совещательным комитетам, состоявшим, помимо членов ex officio, из граждан, которые в это время не принадлежали к исполнительной ветви правительства.

При отсутствии закрепленного статуса в системе правления формирование этих собраний, или pratiche, определялось выбором синьории, выбором, который в свою очередь основывался на соглашении. Практика созыва видных граждан существовала уже длительное время; аристократический характер правления, установившегося после 1382 года, наиболее ярко проявлялся в pratiche. Поскольку синьория редко игнорировала их советы, они представляли собой ключевой элемент в процессе принятия решений. Новый элитарный стиль политики обнаруживается в том, что эти собрания происходят все чаще, и в том, что если прежде совет давался от лица корпораций, то теперь он дается либо независимо, либо от лица других членов собраний, как это стало заметно в начале следующего столетия[37]. Граждане, которые постоянно созывались на эти консультативные собрания, представляли элиту reggimento; в начале XV века их численность составляла приблизительно семьдесят человек[38]. В этом внутреннем круге правления господствующее положение с 1393 года занимал Мазо дельи Альбицци, которому после его смерти в 1417 году наследовал его сын Ринальдо. Однако они разделяли это положение с другими видными гражданами, такими как Ринальдо Джанфильяцци и Николо да Уццано, и их статус внутри reggimento, сколь бы высоким он ни был, существенно не подрывал аристократического характера этого правления.

Аристократические и элитарные тенденции в системе правления уравновешивались той ролью, которую в нем продолжали играть законодательные советы. Членство в этих советах, и особенно в совете народа, если учитывать то, что их одобрение требовалось для принятия решения правительством, могло рассматриваться как наиболее демократическая черта политического участия в правлении и, следовательно, республиканского опыта. Но для массы флорентийских граждан существовала еще и другая, более ограниченная сфера, в которой мог существовать этот опыт. Недавно была описана та роль, которую в гражданской жизни играли gonfaloni, то есть шестнадцать районов, на которые был поделен город[39]. Они имели свои собственные собрания, на которых председательствовали окружные гонфалоньеры, представлявшие свои районы во время избирательных проверок, называвшие тех жителей, которые имели возможность избираться на службу, и помогавшие общине в распределении налогового бремени, возложенного на их районы в периоды, когда не действовал “кадастр” (Catasto), то есть до 1427 года и между 1434 и 1458 годами. Периодически собираясь в главной приходской церкви, они избирали комитеты, куда входили жители для выполнения роли синдиков при распределении налогов, что обеспечивало минимальное гражданское участие на местном уровне. Однако и здесь тоже видимость может быть обманчива: в том районе, который исследовали ученые (он назывался Lion Rosso - “Красный Лев”), рассматривая его историю за сорок шесть лет, около двух третей граждан, посещавших эти собрания, принадлежали к десяти-пятнадцати семьям: “…патрицианские семьи, которые управляли городом, также обеспечивали свое лидерство среди местных gonfalone ”[40].

На еще более общем уровне республиканского опыта народные собрания всех жителей, или parlamenti, считались, подобно legislator humanus у Марсилия Падуанского, носителями высшей политической власти в республике. Однако они собирались только в редких случаях, чтобы одобрить реформы в системе правления или наделить специально избираемые балии (balie) полной властью принимать решения о таких реформах.

В той мере, в какой политическая система Флоренции основывалась на прямом участии, республиканский опыт воплощался в членстве в законодательных советах и в pratiche, в выполнении общественных обязанностей. В идеале, если говорить обобщенно, это участие могло восприниматься как представительское:

“…каждый добрый гражданин, - пишет Палмьери, - который входит в магистрат, где являет собой важного представителя общества, должен понимать, что он уже есть не частное лицо, но всеобщий гражданин, представляющий весь город”.

(“…ogni buono cittadino che è posto in magistrato dove rapresenti alcuno principale membro civile, inanzi a ogni altra cosa intenda non essere private persona, ma rapresentare l’universale persona di tutta la città”)[41].

Палмьери повторяет здесь призывы ставить общественное выше частных интересов, которые особенно часто и настойчиво звучали после 1426 года, в период, который закончился падением правления, существовавшего во Флоренции начиная с 1380-х годов. Отныне стремление занимать должности (ambitio officiorum) стало одной из главных причин формирования двух соперничающих партий. Ничто не демонстрирует лучше степень потрясения политической структуры города, чем создание в 1429 году новой службы - “хранители закона” (Conservatori di legge) - ее функция состояла в том, чтобы не допускать граждан, не имеющих права занимать должности, к несению службы и преследовать тех, кто злоупотреблял своим служебным положением. Это вызвало целый шквал обвинений, что не только не помогло сдержать тенденции к расколу, но, напротив, усилило их[42].

Макиавелли, считавший существование партий глубоко укоренившейся болезнью флорентийской политической системы, характеризующей всю историю города, утверждает в “Discursus”, что одной из причин падения аристократического режима, произошедшего в начале кватроченто, стало то, что “не было образования, которое могло бы воспрепятствовать власть имущим создавать фракции, которые есть погибель для всякого государства, то есть правления” (“non si era constitution un timore agli uomini grandi che non potessero far sètte, le quail sono la rovina di uno stato”[43]). Но это как раз и было одной из целей, которую, как считалось, преследовали “хранители закона”. То, что новая служба оказалась в этом отношении в значительной мере контрпродуктивной, может служить доказательством того, что, в противоположность взглядам Макиавелли, институционального решения этой проблемы не существовало и не было никакого средства остановить клевету, несмотря на убеждение этого мыслителя, согласно которому, “если бы во Флоренции существовал порядок выдвижения обвинений против граждан и наказание клеветников, удалось бы избежать бесчисленных смут” (“che se fusse stato in Firenze ordine d’accusare i cittadini, e punire i calunniatori, non seguivano infiniti scandoli che sono seguiti”[44]). Но основная критика этого режима со стороны Макиавелли состояла в том, что это была “республика, управляемая оптиматами” (“repubblica gоvernata da ottimati”[45]), форма правления, склонная к превращению в олигархию, которую он заклеймил как продажную. Совсем другой вопрос, насколько непредвзято он судит о политическом режиме во Флоренции. Можно утверждать, что на анализ недостатков этого режима существенно повлиял собственный опыт Макиавелли, принимавшего участие в работе республиканского правительства Флоренции, опыт, который во многих отношениях был необычен для начала XV века.

Новый режим установился после изгнания в 1494 году Медичи, под властью которых Флоренция находилась в течение шестидесяти лет. Правление Медичи, lo stato di Cosimo, сменившее предшествующее в 1434 году, “тяготело скорее к принципату, чем к республике” (“pendè più verso il principato che verso la republica”[46]), говорит Макиавелли, вполне справедливо полагая, что при всем действенном и всепроникающем характере институциональных реформ и доминирующем влиянии Козимо новое правление отнюдь не исключало республиканского опыта. Произошла лишь его глубокая трансформация. Прежде чем закончить эту статью, я коснусь нескольких главных изменений, которым подвергся этот опыт после 1434 года.

Электоральная система, основывавшаяся на избрании по жребию и проверке, предоставляющей возможность быть избранным, по-прежнему существовала[47], однако сами проверки проводились через все более увеличивающиеся интервалы времени советами, которые, как предполагалось, были лояльны по отношению к правлению, и если назначение на большинство служб по-прежнему происходило посредством вытаскивания имен из сумок, то назначения на наиболее важные и влиятельные должности, такие как Dieci di Balia, все чаще происходили через выборы в советах Медичи. Кроме того, жеребьевки для избрания в синьорию были поначалу приостановлены, а потом и отменены на практике. Синьория избиралась теперь a mano (рукой) - то есть на самом деле жеребьевкой, в которой принимали участие только самые избранные (accopiatori): те, кто первоначально осуществлял технические функции по наполнению сумок после проверок, а теперь стал ключевой институцией правления, поскольку они должны были наблюдать за тем, чтобы синьория, власть которой законодательно не была уменьшена и которая теоретически могла свергнуть существующее правление (как это сделала синьория в сентябре 1434 года, призвав Козимо из ссылки), рекрутировалась из убежденных сторонников Медичи. Если говорить о социальной структуре правления, то оно сохраняло мобильность предшествующего правления, в плане как восходящих, так и нисходящих тенденций. Однако эта мобильность и степень участия граждан в политике теперь в значительной мере регулировались сверху. Это создало новую и постоянно расширяющуюся сеть политического патронажа. Вместо pregherie, которые были обращены к осуществлявшим проверку членам советов с тем, чтобы получить возможность избрания на общественные должности, мы находим теперь обращения к тем, кто наделен властью, содержащие просьбы об избрании конкретного гражданина или его родственника в синьорию или по крайней мере о том, чтобы их имена были “вынуты из мешков”, оглашены, что позволило бы им в качестве veduti стать известными как те, кто имеет возможность быть избранными, даже если они не получали назначение на должность (seduti). При Лоренцо эти просьбы стали настолько частыми, что по крайней мере в одном случае он в отчаянии попросил, чтобы его оставили в покое. Так, в 1485 году он пишет своему секретарю Никколо Микелоцци:

“[…] Мне важно одно, чтобы в приорах был Филиппо Кадуччи... остальных приоров пускай они сами [то есть accoppiatori ] выбирают. Избавьте меня от этих прошений, потому что у меня уже столько прошений от тех, кто желает быть приорами, что и за год столько не приходит…”

(“De’Priori non mi advisate cosa nissuna, perché non voglo anchora quesyo carico. Io harei caro solamente che fusse de’Priori Filippo Caducci… Gl’altri faccino chj pare loro [ accoppiatori ]. Levatemi le pregherie d’adosso, perché io ho più lettere di Priori che voglono essere, che non sono di nell’anno…”[48]).

Как и раньше, а теперь еще больше, стать veduto или seduto для Tre Maggiori Uffici означало занять привилегированное положение в reggimento, но внутри этой группы элиту правления, которое становилось все более иерархическим, составляли те, кто объявлялся veduti или seduti для гонфалоньерата правосудия. В то же самое время падение политического влияния независимой власти синьории было связано с изменением роли, которую она играла в политическом опыте членов reggimento. То же самое в гораздо большей степени относится к законодательным советам народа и общины, место которых в качестве главной сферы политического участия большинства reggimento заняли сначала baliе Медичи, а с 1459 года новый совет ста. И наоборот, консультативные pratiche, которые были такой яркой чертой аристократического правления, постепенно теряли значимость вместе с синьорией, которой они были предназначены давать советы и которые оказались упразднены при Лоренцо, в то время как их место заняли неформальные собрания во дворце Медичи. Как писал Аламанно Ринуччини в 1479 году, безжалостно критикуя правление Медичи:

“Почтенные мужи рассматривали неотложные дела государственной важности свободно и со всех сторон, и благодаря этому легко находилось справедливое решение. Теперь, когда наши Катоны привлекают к обсуждению важнейших вопросов только самый узкий круг людей, мы видим, как часто ими определяется лишь то, что назавтра они сами и постановляют”.

(“Viri graves de rebus agendas propositis sic in utramque partem libere disputabant, ut facile quid in quaque verum esset inveniretur… Nunc…cum paucissimos ad maximarum rerum cosultationem adhibeant Catones nostri, ea plerunque decerni videmus quae postridie iidem ipsi… constituunt”)[49].

Setanta, которая была создана в следующем году как высший совет республики, одновременно с тем, что после окончания войны, вызванной заговором Пацци, упрочилось доминирующее положение Лоренцо, также подпадала под такую критику, поскольку включала в себя тех, кто стоял во главе этого правления. По своей численности она напоминала внутренний круг аристократического правления начала кватроченто, но в отличие от свободно структурированной элиты прежнего reggimento новая элита Медичи была институциализирована и возглавлялась одним человеком.

Таким образом, если республиканский опыт, определяемый с точки зрения участия в управлении, испытал глубокие изменения при Медичи, то же самое относится к восприятию гражданами самого республиканского правления. Благоговение, с которым они относились к власти и могуществу синьории, в значительной мере оказалось теперь перенесено на главу правления, который, в отличие от синьории, мог широко осуществлять политический патронаж и прославлялся гуманистами и придворными как своего рода идеальный платоновский правитель, хотя сам Лоренцо настаивал на том, что он просто “частный гражданин”[50]. В самом reggimento существовала и критика того контроля и ограничений, которые Медичи наложили на республиканский способ правления, а также отхода от традиционных способов избрания правительства. Эта критика назрела при Пьеро де Медичи в 1465 году, когда выборы a mano были действительно временно упразднены. Но те же самые аристократы, которые играли ведущую роль в неплодотворном республиканском противодействии контролю со стороны Медичи, согласились бы с Лоренцо, что “во Флоренции без государства живется плохо” (“a Firenze si può mal vivere senza lo stato”), то есть без того, чтобы занимать выдающиеся положения в правлении[51]. Они видели, что из-за манипуляций с избирательной системой возможности быть избранным делались более ограниченными, чем это было при аристократическом правлении в начале века, и относились к этому неодобрительно. Как писал Пьеро Гвиччардини, во время последней проверки, проходившей при Медичи в 1484 году, “постоянно появляются новые люди, поэтому надо, чтобы старых смещали, коль скоро в reggimento поступают новые члены; таким образом и происходит” (“continovamente viene su gente nuova, onde è necessario, che mettendosi nel reggimento tuttavia de’nuovi, a rincontro se ne cacci de’vecchi; et cosi si fa”[52]). Что касается реакции народа на постепенное ослабление его участия в управлении республикой и, соответственно, на сужение республиканского опыта, определяемого в терминах участия, то судить об этом гораздо сложнее. Насилие, которым сопровождалось восстание против Пьеро - сына Лоренцо Медичи - всего лишь через два с половиной года после смерти последнего, заставляет предположить, что правление не пользовалось такой всеобщей популярностью, как об этом писали его позднейшие апологеты, а тот энтузиазм, с которым был принят Великий совет после 1494 года, подтверждает это предположение.

Какими бы значительными ни были те изменения, которым подвергся республиканский опыт при Медичи, он все еще имел много общего с тем, который преобладал в начале XV века. Одной из этих общих черт было участие в управлении через возможность избираться на должности, обеспечиваемое избирательными проверками. Другая черта - элитарная по своему характеру концентрация эффективного участия в принятии решений внутри относительно небольших групп граждан. Третья черта - мобильность внутри социальной структуры правления. Реформа системы правления, предпринятая в декабре 1494 года, изменила форму политического участия и, соответственно, сам республиканский опыт настолько, что это можно сравнить с учреждением приората в 1282 году. Более чем 3000 членов Великого совета стали потенциально закрытым классом, который монополизировал как занятие должностей, так и законодательство и через выборы в синьорию и другие высшие должности осуществлял беспрецедентный контроль над исполнительной властью[53]. Доступ в Великий совет основывался на принадлежности к группе veduti и seduti, назначаемых в Tre Maggiori Uffici и составлявших три поколения, хотя туда и обеспечивался некоторый дополнительный доступ. Членство в нем ограничивалось гражданами, которые (или предки которых) получили право избираться в органы правления еще при режиме Медичи. Эта преемственность была характерной чертой социальной структуры политики во флорентийской республике, на которую относительно мало влияли изменения ее правления[54]. Трения и конфликты между аристократической, олигархической и демократической тенденциями, касающиеся расширения или ограничения участия в правлении и принятии решений, локализовались теперь внутри этого Великого совета, что привело к изменениям тех способов, которыми Совет проводил свои выборы, и, наконец, к трансформации должности гонфалоньера справедливости в одну из должностей, приносящих доход[55].

Великий совет сформировал республиканский опыт Макиавелли, который достиг необходимого для исполнения должностей возраста как раз к тому времени, когда была учреждена эта новая система правления.

Перевод с английского Дмитрия Калугина

Перевод с итальянского Оксаны Чачбы

________________________________________________

1) Machiavelli N. Tutte le opera // Martelli M. (Ed.). Discursus florentinarum rerum post mortem innioris Laurentii Medices. Florence, 1971. Р. 24.

2) См. рус. пер.: Макиавелли Н. Государь. М., 2005. С. 207.

3) Там же.

4) Palmarocchi R. (Ed.). Storie foirentine. Bari, 1931. P. 2-3.

5) Rubinstein N. Florentine constitutionalism and Medici ascendancy in the fifteenth century // Rubinstein N (Ed.). Florentine Studies. London, 1968. P. 460.

6) Это высказывание Луки делла Роббиа приводится в биографии Бартоломео Валори (ок. 1500 года).

7) То есть до прихода к власти партии Альбицци, на смену которой пришли Медичи, установившие свое господство после возвращения Козимо Медичи из изгнания в 1434 году. См. об этом: Pampaloni G. (Ed.). Nouvi tentativi di riforme alla Costituzione Fiorentina attraverso le consulte // Archivio Storico Italiano. 1962. Vol.120. P. 572. Современное изложение истории кризиса правления Медичи в 1465-1466 годах см.: Phillips M. The Memoir of Marco Parenti. A Life on Medici Florence. Princeton, 1987; London, 1989). Ch. 7, 9, 10.

8) См., например: Villani M. Cronica. IX. 87 // Dragomanni F.G. (Ed.). Milan, 1848. Ch. VI. P. 275.

9) Например: Feretti F de. Historia // Cipolla C. (Ed.). Rome, 1908-1920. Ch. II. P. 11.

10) De civitate Dei. II. 21; ср.: Cicero. De re publica. I: 25.

11) “Cum autem multitude gubernet ad communem utilitatem, vocatur communi nomine rerumpublicarum [πολιτείν] omnium, respublica [πολιτεία]” (Aristoteles. Libri omnes quibus tota moralis philosophia… continentur. Lyons, 1579. Vol. V. P. 571). “А когда ради общей пользы правит большинство, тогда мы употребляем обозначение, общее для всех видов государственного устройства, - полития” (Аристотель. Политика / Пер. С.А. Жебелева).

12) Baron H. (Ed.). From Petrarch to Leonardo Bruni. Chicago; London, 1968. P. 217-263.

13) Leonardo Bruni’s Constitution of Florence // Moulakis А. (Ed.). Rinascimento. Vol. 26. 1986. P. 141-190, 154-155. Вероятно, он был написан в 1439 или 1440 году.

14) Baluze E., Mansi G.D. (Еds.). Miscellanea. Lucca, 1764. Р. 3.

15) Pratesi L. (Ed.). Istoria di Firenze. Florence, 1904. P. 148.

16) См.: Rubinstein N. Il regime politico di Firenze dopo il Tumulto dei Ciompi // Il Tumulto dei Ciompi. Convegno Internazionale di Studi 1979. Florence, 1981. P. 105-124.

17) См.: Molho A. The Florentine oligarchy and the “Balie” of the late Trecento // Speculum. 1968. Vol. 43. P. 31 ff.

18) Morelli G. Ricordi. Florence, 1956. P. 426-427; ср.: Guidi G. Il governo della citta - repubblica di Firenze del primo Quattrocento. Florence, 1981. P. 146.

19) О законе, учреждающем совет двухсот, см.: Pellegrini F.C. (Ed.). Sulla repubblica fiorentina a tempo di Cosimo il Vecchio. Pisa, 1880. P. ix-xiii.

20) Ср.: Guidi G. Op. cit. P. 140, 142.

21) Laudatio (No. 12. P. 260. Codex 5, 59, 5, 2). Ср.: Rubinstein N. Florentine constitutionalism… P. 446.

22) См.: Rubinstein N. Florentina libertas //Moulakis А. (Ed.). Rinascimento. P. 13, 15.

23) Об этом и далее см.: Rubinstein N. The Government of Florence under Medici (1434 to 1494). Oxford, 1966. P. 56 ff; Guidi G. Op. cit. P. 283 ff.

24) Kent D.V., Kent F.W. Neighbours and Neighbourhoods in Renaissance Florence: the District of the Red Lion in the FifteenthCentury. Locust Valley, New York, 1982. Р. 17-19.

25) См.: Henderson J. Le confraternite religiose nella Firenze del tardo Medioevo: patroni spirituali e anchi politici? // Ricerche storiche. 1985. Vol. 15. P. 77-94; а также: Rubinstein N. The Government of Florence… P. 119.

26) Branca V. (Ed.). Mercanti storici. Ricordi nella Firenze tra Medioevo e Rinascimento. Milan, 1986. P. 550-551.

27) Belloni G. (Ed.). Vita civile. Florence, 1982. P. 132.

28) Ринальдо дельи Альбицци в pratica 1431 года (Pellegrini F.C. (Ed.). Op. cit. P. xxxiii): “Causa vero [discordiarum] est ambitio officiorum” (“Причина же [разногласий] - в искании должностей”); Marchionne di Coppo St. Cronica fiorentina // Rodolico N. (Ed.). Rer. Lat. Script. 30. 1. Cittá di Castello, 1903; Bologna, 1955. Rubrica 932. P. 413 (ad 1382).

29) Alberti L.B. I libri della Famiglia in Opere volgari / Grayson C. (Ed.). Bari, 1906-1973. Vol. I. P. 179-182.

30) См.: Perosa A. (Ed.). Giovanni Rucellai ed il suo Zibaldone. London, 1960. P. 39-43.

31) Об этом см.: Kent D. The Florentine reggimento in the fifteen century // Renaissance Quarterly. 1975. Vol. 28. P. 575-638; см. также: Molho A. Politics and the ruling class in early Renaissance Florence // Nuova Rivista Storica. 1968. Vol. 52. P. 401-420.

32) Kent D. Op. cit. P. 587.

33) Ср.: Chronica volgare di Anonimo Fiorentino // Bellondi E. (Ed.). Rer. Lat. Script. 27. 2. Cittá di Castello, 1915; Bologna, 1917. P. 34-35.

34) Herlihy D., Klapitsch-Zuber C. Les Toscans et leurs familles. Paris, 1978. P. 183.

35) Ibid. P. 348, 375.

36) Molho A. Politics and the ruling class in early Renaissance Florence. P. 407.

37) Brucker G. The Civic War of Early Renaissance Florence. Princeton, N.J., 1977. P. 284 ff.

38) Ibid. P. 264 ff.

39) Kent D.V., Kent F.W. Neighbours and Neighbourhoods in Renaissance Florence. P. 17-19.

40) Ibid. P. 77-78.

41) Belloni G. (Ed.). Vita civile. P. 113.

42) Ср.: Kent D. The Rise of the Medici. Oxford, 1978. P. 201-202.

43) Machiavelli N. Tutte le opera. P. 24. О значении слова stato см.: Rubinstein N. Notes on the word stato before Machiavelli // Rowe J.G., Stockdale W.H. (Eds.). Florilegium Historiale, Essays presented to Wallace K. Ferguson. Toronto, 1971. P. 314-326.

44) Machiavelli N. Tutte le opera. P. 89.

45) Ibid. P. 24.

46) Martelli M. (Ed.). Discursus florentinarum rerum post mortem innioris Laurentii Medices. Firenze, 1971. P. 24-25.

47) О дальнейшем см.: Rubinstein N. The Government of Florence. P. 56 ff.

48) Florence Biblioteca Nazionale. Fondo Ginori conti. 29. 129. 1 (Bagno a Morbo, 17 April).

49) Dialogus de libertate // Adorno F. (Ed.). Atti e Memorie dell’ Accademia Toscana di scienze e lettere “ La Colombaria”. 1957. Vol. 22. P. 28.

50) См.: Brown A. Platonism in fifteenth-century Florence and its contribution to early modern political thought // The Journal of Modern History. 1986. Vol. 58. P. 383-413; Rubinstein N. The Government of Florence. P. 226-228.

51) Rubinstein N. The Government of Florence. P. 140 ff.

52) Ibid. P. 226-228.

53) См.: Rubinstein N. I promo anni del Consiglio Maggiore di Firenze (1494-1499) // Archivio Storico Italiano. 1954. Vol. 12. P. 103-194, 321-347.

54) См.: Cooper P. The Florentine ruling group under the “governo popolare”, 1491-1512 // Studies in Medieval and Renaissance History. 1985. Vol. 7. P. 73 ff, 92 ff.

55) Ср.: Palmarocchi R. (Ed.). Storie foirentine. Bari, 1931. P. 2-3.

Date: 2016-05-17; view: 413; Нарушение авторских прав