Борьба с большевизмом

Эта общая тема для русской эмигрантской печати, занимавшая ее большую часть XX века, причем, в какой бы стране она ни функционировала. Как известно, различные слои эмигрантского сообщества отличались разной степенью антибольшевистской и антисоветской активности. В Европе, где основную часть эмигрантской массы составляли люди, понесшие в результате революции как материальные потери, так и пораженные в правах, страдающие от психологических травм люди. Эмиграция Америки имела, напротив, целые слои и группы, не имевшие оснований сочувствовать свергнутому царизму: в первую очередь, это, конечно, бывшее крестьянское население России, а нынешний пролетариат Америки. По мнению философа Н. Бердяева, имелись причины принятия и согласия русского народа с идеями коммунизма – это схожесть их с идеями христианства. Более того, как писал философ, «лучший тип коммуниста, человека, целиком захваченного служением идее, способного на огромные жертвы и на бескорыстный энтузиазм, возможен только вследствие христианского воспитания человеческих душ, вследствие переработки натурального человека христианским духом»[337].

Известно также высказывание о «качественном» составе русской эмиграции В.В. Набокова, который писал в одном из своих писем:

«Я различаю пять главных разрядов.

Люди обывательского толка, которые невзлюбили большевиков за то, что те у них отобрали землицу, денежки, двенадцать ильфпетровских стульев.

Люди, мечтающие о погромах и румяном царе. Эти обретаются теперь с советами, считаю, что чуют в советском союзе Советский союз русского народа.

Дураки.

Люди, которые попали за границу по инерции, пошляки и карьеристы, которые преследуют только свою выгоду и служат с легким сердцем любым господам. Люди порядочные и свободолюбивые, старая гвардия русской интеллигенции, которая непоколебимо презирает насилие над словом, над мыслью, над правдой. [338]

Безусловно, антимонархистами являлось и значительные прослойки дискриминировавшихся в царской России меньшинств – так называемые здесь «русские евреи», а также поляки и представители религиозных меньшинств. Значительная часть карпато-русского населения была настроена враждебно как к царскому, так и большевистскому правительству из-за проявлений «великорусского шовинизма» и его трагических последствий для их «малой родины» – земель Подкарпатья. Однако и здесь имелась достаточно способная к контрреволюционной работе прослойка образованных представителей военной, дипломатически, научной элиты, священнослужители и работники других сфер интеллектуальной деятельности, которые ощущали себя истинными врагами большевистской власти.

Вследствие этой крайней неоднородности состава русской эмиграции, печать Русской Америки в целом демонстрировала в своих выступлениях абсолютно весь спектр возможных настроений по отношению к Советам: от абсолютного принятия, до непримиримой враждебности. Конфессиональная и церковно-ориентированная печать находилась, конечно же, на правом фланге шкалы этих настроений. Одни газеты проявляли всего лишь критичность и недоверие, другие были непримиримы и готовы к борьбе. Не случайно «европейская» русская эмигрантка Зинаида Гиппиус писала: «Произнося слово «эмигрант» - мы обязаны подразумевать «непримиримый»», - этим она выражала настроения самой радикально настроенной части[339].

Эту тему пресса старалась освещать, превращая в средство борьбы любой становящийся ей известным негативный факт, либо факт, который можно было осветить и подать в соответствующем ее наступательному настрою ключе. Именно такие сведения излагались в публикациях «Венец большевицкого злодеяния» («Любовь»), «Митинг протеста против признания Сов. России», «Советы получили атомную бомбу благодаря шпионской работе своих агентов», «Расстрелы не прекращаются», «Работа большевиков среди эмиграции», «Бонапартизм Красной Армии», «Иностранцы о большевиках», «СССР – не Россия» («Россия»), «Тревожное времячко для красных варваров», «Как «русские» коммунисты делают политику» («За Россию»), «Осквернение Советами гробниц русских царей», «Большевики сами признают резкое ухудшение народного хозяйства», «Выселение бывших помещиков», «Безкормица скота», «Проституция среди беспризорных» («Возрождение России»)и множестве других подобных этим.

Любые негативные подробности о в целом позитивных явлениях социалистического строительства в СССР становятся новостным ядром разоблачительной заметки или корреспонденции. Преуспевает, например, в этом газета «Карпато Русское Слово», которой удалось раздобыть и опубликовать новости о том, как «разваливается» Волго-Балтийский канал^[340], как пропадает на колхозных полях богатый урожай зерновых^[341] и другие. Не отставала от нее и газета «Возрождение России», которая буквально на одной полосе одного своего номера сконцентрировала заметки под следующими красноречивыми заголовками: «Хулиганство в Петербурге», «Увековечение большевистских зверств», «10 разстрелянных», «Конфискация советского парохода за провоз оружия», «Борьба большевиков с русской культурой», завершая представленную картину большевистских злодеяний подвальной публикацией «В объятиях ЧЕКА / Очерки Советской России»^[342].

Со временем характер изложения этих материалов перешел из фактографической плоскости в историографическую. Самым характерным из них можно назвать является корреспонденцию «Как русское крестьянство боролось за Учредительное Собрание»[343]. Автор, явно бывший очевидцем тех событий, воспроизводит их не только по-репортерски точно, но и публицистически образно: «На демократическом Совещании большевики были в меньшинстве, но вели они себя, как господа положения: очень шумно, вызывающе, кричали всем, кто не с ними: «корниловцы, контрреволюционеры, изменники». Благодаря поведению большевиков это совещание государственного характера приняло характер шумнаго, многоголосаго митинга огромной говорильни». Большевикам важны были словесныя победы, важно было во что бы то ни стало перекричать противника. Изо дня в день тянулись одни и те же речи: одни стояли за чисто демократическую власть, другие (большинство, главным образом, представители с мест) за соглашение со всеми демократическими элементами. Делегаты с мест, приехавшие для серьезной работы, разъезжались с чрезвычайно тяжелым чувством неудовлетворения, безрезультатности прений» [344].

При раскрытии этой тематики был популярен эффективный способ убеждения аудитории в виде развертывания и проведения дискуссий. Здесь весьма характерна публикация с красноречивым ироничным заголовком «Трагически»-советофильствующей С. Франциссковской «Н. Заре» в альбом!»[345].

В корреспонденции «Чем прославились большевики» газета «Любовь» борется с большевистской идеологией с помощью обнародования набора ужасающих фактов, которые свершила «безбожная советская власть в своём безумном ожесточении против Бога». Газета сообщает об убийствах в Советской России архиереев, священников, монахов, благочестивых мирян – «единственно за нежелание их отступить от Святой Православной Веры»^[346]. Вспоминает газета и сосланного на север престарелого Местоблюстителя Патриаршего Престола Митрополита Петра, отправленных на лесозаготовки архиереев, священнослужителей и мирян, разграбленное церковное имущество. Но газета не только напоминает факты, но и привлекает внимание к очередному предстоящему варварскому акту: «В настоящее время святотатственная рука воинствующих безбожников занесена на Храм Христа Спасителя в Москве, который они решили снести и на его месте построить дворец советов» ^[347].

Ценятся газетами и публикации программного характера, вооружающие читателя аргументами для разъяснения и оправдания позиции своего печатного издания, своей церковной организации, своего духовного наставника. Так «Американская Православная Русь» перепечатывает на своих страницах «Послание к пастве Западно-Европейской епархии. Доброе наставление архипастыря Серафима против «Советского сатанизма, пригодное и против «Советизации» нашей С.А. Митропол <ии>»^[348]. В этой публикации автор послания вооружает читателя аргументами, которые объясняют происходящее повсеместно нарушение православной церковью постулата о невмешательстве в политическую жизнь общества, тем самым мобилизуя его на борьбу: «Мы должны помнить, что дать обязательство «о невмешательстве Церкви в политическую жизнь», - это, при настоящем страдании Церкви и разоружении России, сознательный отказ пастырей от борьбы с советским походом против Бога, Церкви и России» ^[349] .

Конечно же, наиболее яркие образцы антибольшевистской публицистики принадлежат перу самых известных деятелей русской эмиграции, которых в Америке, однако, было не так много, как в Европе. Одним из этих немногих стал Борис Бразоль, известный в эмиграции идеолог русского национализма, который выступил в газете «Правое дело» с «многосерийной» программной статьей «Задачи контр-революции»^[350].

Русская эмиграция предпринимала попытки помешать официальному признанию Соединёнными Штатами Америки Советского Союза и установлению дипломатических отношений между этими двумя странами. Особенно активными в своих действиях были газеты церковной и монархической ориентации. Так, газета «Россия», публикуя событийную заметку «Митинг протеста против признания Сов.<етской> России»^[351], наполняет ее не только фактами, но и усиливает эмоциональными лозунгами, стараясь оказать влияние на свою аудиторию:

«Признание большевиков является совершенно немыслимым.

Этот общественный протест поможет нашему Президенту Рузвельту[352] разобраться более подробно в большевистских махинациях и прийти к выводу, что признание большевиков ничего, кроме вреда для Америки НЕ принесет». [353]

С большевизмом издания боролись не только острым публицистическим словом, но и с помощью использования более художественных методов, стремясь не позволить перегореть враждебным чувствам и боевым настроениям эмиграции. Размещенный в газете «Русский Вестник» рассказ «Звонарь Рябов» повествует словно бы об одном из эпизодов борьбы с религией в советской деревне, где жители некого села отстояли свою церковь, благодаря старому звонарю, звоном колокола, созвавшим крестьян на подмогу. Концовка рассказа символизирует духовную победу верующего человека над физической победой богоборческой власти: «…А когда, спустя тои дня, в Хворостино прибыл с ног до головы вооруженная сотня «чоновцев», в селе, на тех местах, где стояли избы, возвышались лишь груды обгоревших кирпичей, да дымились черныя бревна.

Мужики с женами, детьми, скотом и всем скарбом своим ушли в леса…

Церкви пожар не тронул. И стояла она – видная издалека – белая, чистая, пятью синими куполами и пятью возстановленными золотыми крестами уходящая в небо» [354].

Этот рассказ является характерным примером того, что авторы этого отряда печати склонны были освещать события только с точки зрения традиционного отношения русского народа к религии. И, хотя во всех исследуемых изданиях постоянно писалось о кризисе церкви в России, он связывался только со сменой власти в результате Октябрьской революции, нарастание негативного отношения к церкви в предшествующий период никогда не затрагивалось.

Отношение к фашизму

В первой половине XX века к внутрицерковным конфликтам добавится конфликт более масштабный, носивший международный характер. В начале XX века не все могли распознать истинный характер и опасность нарождавшегося фашистского движения, принимая его лишь за «своеобразную форму, какую принимает в Баварии национальное движение»[355]. С восторгом и восхищением описывает орган союза «Единство Руси», газета «Правое Дело» образ и быстрый подъем нового политика: «Истинный и безкорыстный патриот, пламенный и талантливый оратор, умелый организатор и неутомимо энергичный деятель, - он творец, вождь и душа этого здорового течения национальной мысли, идущей от самых недр народных» [356].

Русская газета, как и все остальные, интересующиеся послевоенным положением в Германии, осведомлена о многих подробностях организации и роста этого движения:

«…Гитлер и его ближайшие сотрудники, подбирают контингент наиболее верных делу и преданных вождю последователей и после краткой, но настоящей военной подготовки, образуют из них военные дружины. Их эмблемы – в белом поле черная антиеврейская Свастика…. Вооружены они пока лишь ножами, и, как передают под шумок, револьверами.

…Разумеется, что напоминая собою деятельность итальянских фашчистов, движение… начало особенно сильно развиваться после яркого примера небывалого успеха Муссолини» [357].

Газета с провидческой точностью оценила потенциал и энергетику нового политического «увлечения» Италии, Германии и некоторых сил в Европе, хотя, конечно же, не могла предвидеть трагического результата успеха фашистского лидера: «Трудно, конечно, сказать в какую окончательную форму выльется дальнейшая активная деятельность Гитлера, но то неотразимое влияние, которое он имеет среди огромного числа своих горячих приверженцев, может служить залогом, что в момент необходимости действовать решительно, по всей Баварии встанут в полной готовности боевые единицы, воодушевлённые одной мыслью готовые на все по слову своего вождя. Но он этого слова еще не говорит. Напротив, во время одного митинга в Мюнхене, …когда в пламенном порыве, участники собрания готовы были выступить открытым возстанием, их глава успокоил их краткой речью…: «Наш долг, от которого зависит и самый успех нашего дела, состоит в железной дисциплине и в беспрекословном повиновении приказам, когда эти приказы будут отданы. Но время для действий еще не пришло» [358].

Газета «Правое Дело» не останавливается на этом, она считает нужным выразить свою надежду на успех этого «национального» движения: «думается нам, время это не за горами и мы вероятно скоро будем свидетелями крупных и решающих событий в Баварии, а за ней должно быть и во всей Германии» ^[359] .

«Правое дело», которое, как и многие другие газеты эмиграции, стояло за более решительные действия по отношению к большевизму и Советской стране, газета требовала этого и от соратников, и от Европы, и от Америки, она восклицает: «И как же не завидовать народам, которые смогли устоять… в трудных обстоятельствах и организоваться для реальной деятельности, для активной борьбы, доказывают свою жизнеспособность, свое неоспоримое право на государственное бытие в семье состязающихся народов» [360].

Эти надежды на освобождение России от «большевистского ига» любым путем, конфессиональная и близкая к ней печать выразила целым строем публикаций самых различных жанров и систем аргументации, используя любой повод для того, чтобы вновь поднять вопрос, решения которого значительная часть эмиграции ждала десятилетиями – как в Европе и Китае, так и в Америке. На оттенки этих настроение может пролить свет публикация в газете «Россия» комментария «Победа Гитлера»^[361]. Автор ее, Вл. Дубровский, как и многие другие, еще не был в состоянии оценить в полной мере катастрофу, которая заключена в названии его сочинения. Потому автор решается в самом начале выразить скептическое отношение к «искусно поднятой здесь шумихи по поводу прихода Гитлера к власти», которая, по мнению автора, должна была всего лишь показать, будто бы весь мир и все «цивилизованные» народы настроены против власти Гитлера.

Далее в публикации проводится параллель между революцией в России и фашистским переворотом в Германии 1933 года, который заставил часть общества США начать «кампанию бойкота германских товаров, домогаясь прекращения торговых, а то и дипломатических сношений с Германией». Вл. Дубровский упрекает американцев и других представителей «цивилизованного» человечества в том, что они «не заметили» ни февральской, ни большевистской революции в России, ни даже революций в Мексике или Испании. Газета упрекает: «Миллионы русских людей замучены и загублены ср времени большевистской революции, и так называемая «мировая совесть», по правде говоря, ведет себя совершенно безсовестно: за малыми исключениями, к числу которых из великих держав принадлежат к чести их лишь Соединенные Штаты, - все признали разбойную, душегубную советскую власть и вошли с ней и в торговыя, и в дипломатические сношения, т.е., побратались» ^[362].

Газета «Правое Дело» подвергает также скептическому осмеянию настроения тех, кто призывал к восстанию и борьбе против фашизма, и выражает уверенность в том, что «торжество национальной революции Германии есть лишь первый акт в начавшейся действительной …борьбе с большевизмом, т.е., Антихристом века сего» ^[363].

Однако, вскоре произошло исторического значения событие, которое никому не позволило остаться вне политики. Какими непримиримыми врагами Советской Власти, либо напротив, далекими от всякой политики людьми не считали себя члены эмигрантского сообщества, отношение к Великой Отечественной войне СССР против фашистской Германии стало критерием истинности патриотических чувств к покинутой стране. Как свидетельствует история, эмигрантская среда никогда не была единой, но еще один из самых глубоких, значительных ее расколов – по отношению к России, новой власти – углубила Вторая мировая война.

Об этом расколе и о надеждах эмигрантов на спасение России профессор И. А. Ильин пишет так: «Было бы необычайно интересно прочитать честно написанные воспоминания тех русских патриотов, которые пытались «работать» с Гитлером: встретили ли они понимание «русской проблемы»?...Мы годами наблюдаем все подобные попытки русских эмигрантов и все вновь и вновь спрашиваем себя: из каких облаков упали эти обыватели на землю? Откуда у них эти сентиментальные мечты о «бескорыстии» международной политики и о «мудрости» иностранных штабов? Откуда у них эта уверенность, что именно им удастся «уговорить» и повести за собой такой-то (все равно какой!) сплоченный иностранный центр с его предвзятыми решениями, а не он их разыграет и использует, как забеглых полупредателей? Сколько их было, таких затей! Затевали, надеялись, рассчитывали, писали, подвывали, «стряпали», шептались и хвастались успехами... И что вышло из всего этого?..» ^[364].

После окончания войны представители эмиграции даже решились обнародовать имена коллаборационистов из среды русской эмиграции Европы, отправив корреспонденцию с их именами в газету «Новое Русское Слово» ^[365]. В публикации был приведен длинный список русских эмигрантов, запятнавших себя, по утверждению автора, сотрудничеством с нацистами.

Газета «Любовь» выражала мнение именно тех, которые не могли отстраниться от тех ужасов, что принес фашизм русскому народу, хотя для большинства ее читателей Россия родиной в прямом смысле слова не была. В своем выступлении, озаглавленном «Не можно простити»[366], газета предупреждает: «Коли немцам приходит капут, коли уже и найбольше немецкие фанатики стратили надею над пануванием над всеми людьми на свете, то теперь розпускают шалену агитацию и разну брехливу пропаганду чтобы ратувати Немеччину, что там не все люди заслужили на кару, что там майше все добры люди, только малая кучка при Гитлери заслужила на кару, и что про несколько провиненных проводиров не належитися карати всех» [367].

Автор поднимает и тему виновности папской власти в потворстве фашизму: «Тогда его «святость» папа-римский ни словечком ни заступился и не запротестувал против ни человеческого тиранства, аж теперь коли видит что буде «котюзе по заслузе», что такий поступок не можно простити – заступаюсь за ними».

Остальная часть корреспонденции написана по следам публикации корреспондента В.Л. Лавренса из «Нью-Йорк Таймс», в котором дается ужасающая статистика преступлений, совершенных в концентрационном лагере Майданек. Корреспондент находит и обнародует свидетельства участника преступлений, останавливается на технологии, применявшихся фашистами для уничтожения людей и приводит имена и «заслуги» основных нацистских преступников, орудовавших на территории Польши.

В целом, на страницах эмигрантских конфессиональных газет не могли не отразиться особенности политики самих церковных институтов по отношению к нацистскому режиму, а также политике других врагов страны. Многие историки весьма негативно оценивают деятельность руководства РПЦЗ во второй половине 1940-х – 1950-х годов, полагая, что оно не только одобряло коллаборационизм с немецко-фашистским режимом, но и выступало за войну США и их союзников против СССР^[368] уже в период развязанной западными странами «холодной войны»^[369]. Это проблемное поле отечественной и мировой историографии деятельности православной церкви еще не исследовано полностью, хотя множество отечественных и зарубежных ученых вовлечены в изучение этого вопроса^[370].