Чему нас может научить история?

Опыт и история учат нас тому, что народы и правительства никогда не извлекали из истории никаких уроков и не поступали согласно принципам, которые можно установить, если в нее вникаешь.

Гегель

Много лет в церковной музыке изменялись, вызывая ужас, не только стили мелодий и тексты песнопений. В этой главе мы рассмотрим дальнейшие нововведения, стараясь, чтобы история помогла нам понять некоторые проблемы и пролила свет на обсуждаемый нами вопрос.

Орган

Насколько нам известно, орган восходит к «гидравликону» – водяному инструменту третьего века до нашей эры (возможно, его изобрел механик из Александрии Ктесибий). На нем играли во время цирковых представлений и гладиаторских боев. Может быть, он даже звучал, когда убивали первых христиан на арене римского Колизея! Лишь в тринадцатом столетии на нем стали играть во время мессы, но даже и тогда не обошлось без критики. К началу Реформации орган прочно занял свое место в Римско-католической церкви. Некоторые деятели Реформации плохо относились к нему – он напоминал им о католиках – и немедленно его осудили.

В 1524 году магистрат Женевы вынес постановление о том, что «в городе и в церквях больше не должны играть на органе». Вскоре после этого орган большого кафедрального собора был разбит вдребезги. Кальвин остерегался этого музыкального инструмента и его огромного влияния, и в последующие годы многие органы уничтожили. Запрет на их использование был настолько строгим, что во всей Шотландии к 1727 году уцелел только один церковный орган. Возвращался орган в церковь с трудом, очень медленно. Шотландцы назвали его «гроб со свистками»; для англичан он был «дьявольской волынкой». Пресвитериане стали использовать орган не раньше, чем это разрешила официальная церковь (1866 г.), а так называемая объединенная пресвитерианская церковь – еще позже, в 1872 году.

В Новом Свете первые пуритане пришли бы в ужас от одной мысли, что в их церкви есть орган. С годами этот вопрос превратился в серьезную проблему, а то и в ожесточенный спор. Знаменитый Коттон Матер (1663-1728), пастор Северной церкви Бостона и плодовитый писатель, заявлял, что если разрешить игру на органе, то потом допустят другие музыкальные инструменты, а там – и пляски! В конце концов многие церкви сдались, однако нередко этому предшествовала борьба. Первой не епископальной церковью, которая в 1770 году приобрела орган, были конгрегационалисты в городе Провиденс. Церковь на Брэтл-стрит в Бостоне после долгих споров согласилась выписать орган из Англии. Орган уже был заказан, когда спор разгорелся снова, и община разделилась (см. главу 9). Многие члены этой церкви были возмущены и шокированы, что такое великое зло приняли в церковь те, кто, по их словам, любит Бога сильнее, чем мир.

Другие нововведения

В Средние века церковные музыканты верили, что в увеличенный квартаккорд вселился дьявол; тем не менее именно с того времени этот аккорд широко использовался в церкви. В другие эпохи чувственными считались терции и сексты, и потому их не разрешали использовать. Позднее отвергали синкопированный ритм ударных, который вызывал ассоциации с эпохой рэгтайма. Такие гимны, как «С тех пор, как Иисус в мое сердце вошел», поначалу шокировали многих, а сейчас их считают вполне традиционными. Членам церкви, живущим в 90-е годы двадцатого века, фортепьяно кажется довольно безвредным, однако в девятнадцатом веке немногие церкви стали бы обсуждать такой мирской инструмент! В восемнадцатом веке моравские братья признавали многие инструменты, но отвергали скрипку. Она напоминала им о танцах, и ее называли «дьявольской».

Во время литургического движения (1930-1960), когда церкви по-новому заинтересовались историческими формами, обычаями и ритуалом богослужения, общинный опыт возвеличивался, а сольного исполнения избегали и остерегались, считая, что оно выделяет и возвеличивает певца. «Свободные церкви», отделившиеся от государственных церквей в Европе, горячо и резко возражали против хора, считая его «папистским», потому что он вызывал ассоциации с Римско-католической церковью. Как жаль, что те самые средства, которые Бог дал нам, чтобы мы с радостью наставляли друг друга и прославляли Его, часто становились причиной ожесточенных столкновений. Многие из этих столкновений, если смотреть на них из нашего времени, кажутся бессмысленными и даже смешными, но когда-то они были весьма серьезными и опасными, вызывая распри и разделения внутри церкви. Я надеюсь, что приведенные ниже размышления и замечания принесут пользу, помогут лучше понять проблему и должным образом реагировать на нее.

О чем говорит прошлое? (размышления и замечания)

Каждый период, в течение которого совершается переход к новой музыкальной форме, имеет циклическую структуру. На первой стадии, которую мы назовем «разделение», старые музыкальные формы прочно укоренены в церкви. Они близки и понятны только тем, кто в церкви вырос, а невоцерковленным людям чужды и от церкви их отдаляют. Церковная музыка резко отличается от обычной, которая понятна простым людям. Первую называют священной, вторую – светской. То, что когда-то было истинной солью, утратило силу, и почва подготовлена для второй стадии – «объединения». Дерзновенные новаторы, убежденные в том, что устаревшие формы душат искреннее и глубокое поклонение Богу, перенимают и усваивают музыкальный язык обычных людей (часто – уже существующие напевы), к большой досаде твердолобых традиционалистов. Охранители прошлого стараются им помешать, начиная третью стадию, «конфликт». На этой стадии нововведения жестоко осуждают за компромисс с миром, несоответствие библейским нормам, использование дьявольской музыки, подмену доброкачественного богослужения дешевым развлечением. Словом, тревожит и сердит многое. Начинается переход к четвертой стадии, обновлению.

Обновление вызвано не только изменением музыкальной формы; безусловно, его в значительной степени усиливает коммуникативная мощь нового средства выражения, способного доносить смысл и трогать сердца. Поклонение Богу вновь совершается на языке, понятном простым людям, церковная музыка становится неотъемлемой и существенной частью повседневной жизни, и верующие выносят глубоко прочувствованные песнопения за церковные стены, на фабрику и на площадь.

Рано или поздно то, что было новым и оригинальным, становится нормальным и общепринятым. То, что когда-то осуждали как светское, попадает в сборники церковных гимнов и считается священным. Тем временем обычная музыка, которую любят обычные люди, как-то изменилась, и опять возникло разделение между традиционным и популярным. То, что когда-то вдохновляло, теперь усыпляет, но никому и в голову не приходит перенимать «мирские» формы. Мы снова на первой стадии цикла. История повторяется. Поскольку современная христианская музыка, по-видимому, следует этой же самой логике исторического развития, благоразумие и здравый смысл предписывают нам всячески избегать тех ошибок, которые неуклонно случались на каждой стадии. Сомнительное происхождение музыкального стиля или ассоциации, с ним связанные, не мешают Богу использовать его для Своих целей. Изучение истории показало нам, что церковь успешно использовала музыкальные стили, порожденные миром, и использование это приносило обильные плоды. Чтобы распространять Свою весть, Бог может использовать, и использовал, многие популярные стили. Уроки истории наглядно показывают нам: проблема – не в том, использовать или не использовать мирские стили; и традиционные, и современные церковные стили в свое время создал, популяризировал и использовал мир. Поэтому вопрос «Следует ли нам включать мирские музыкальные стили в церковную практику?» в свете истории становится чисто риторическим. Ответить надо только на один вопрос: музыку какой эпохи мы будем использовать?

Нельзя всегда полагаться на субъективные убеждения. Если мы согласны с тем, что музыкальные стили, воспринятые Лютером и Сэнки, и поэтический стиль, воспринятый Уоттсом, были допустимыми и оправданными, мы должны вывести отсюда, что многие их современники заблуждались, считая эти стили грешными и пагубными. Возможно, критики просто считали тот стиль церковной музыки, на котором они воспитывались, угодным Богу, а популярную музыку – угодной дьяволу. Когда в конце концов соединилось то, что казалось священным, и то, что казалось мирским, новые формы все еще попахивали обмирщением, укоренившиеся нормы и обычаи были нарушены, и многие вполне святые люди этому ужасались. Сейчас, в наше время, те, кто ничуть не ужасается, полагают, что эти святые ошибались, поспешно осуждая те гимны, которые позднее признала великими вся церковь. По-видимому, недовольные прислушивались к громкому голосу наследия и традиций, принимая его за голос Духа. Так ли трудно представить, что эта же прискорбная ошибка повторяется в наше время, и ей нет конца?

Богослов Дж. И. Пэккер играл в джазе, когда ему было восемнадцать лет, но после обращения оставил его, полагая, что это занятие мешает предать себя Христу. По его собственным словам, он не видел, «как можно заниматься той или другой формой светской музыки, руководствуясь христианской верой». Его коллеги и друзья полагали, что эта музыка «оказывает ужасное влияние на своих приверженцев». Позже Пэккер подверг сомнению свои прежние взгляды и пришел к выводу, что «ранние формы джаза принадлежат к самым ценным культурным явлениям двадцатого столетия». Музыка, которой он когда-то избегал, служит для него источником радости и восстанавливает силы. Многие люди пережили что-то подобное в отношении рок-музыки. Учитывая примеры из современной эпохи и из более отдаленной истории, мы должны со всей тщательностью и строгостью проверять первые отрицательные впечатления и мнения, а не поспешно полагать, что это – указание от Духа.

Те, кто не хочет обсуждать и решать спорные вопросы, могут оказаться в стороне от того, что совершает Бог в нашей жизни. По словам историка церковной музыки Миллара Патрика, «все великие духовные движения с самого начала воспитываются в споре». Если это верно, то мы не можем позволить себе роскоши неведения и должны иметь определенное мнение в спорной ситуации. В истории церкви музыка всегда играла важную роль, помогая обновлению. По словам историка церковной музыки У. К. Проктора, «церковные гимны и духовные песнопения непременно сопровождали оживление духовной жизни». Дональд Хастэд отмечает, что «в истории «ривайвелизма» повторяются периоды расцвета новых форм, которые, образно говоря, вырастали из светских корней». Позже он объясняет, почему музыка оказывает такое сильное воздействие: «Звучание музыки, заимствованной из внецерковного мира, успешно располагает к восприятию Евангелия тех, чья жизненная позиция еще не определилась». Однако те же самые качества этой музыки, которые делают ее успешным средством воздействия на еще не определившихся людей, вызывают разногласия и споры среди людей, принадлежащих к церкви. Если не обращать внимания на эту проблему и цепляться за методы, которые успешно действовали раньше, то в лучшем случае можно не заметить обновляющего веяния Духа, а в худшем – противиться Богу.

Образно выражаясь, традиция вбивает столбы с указателями, которые потом трудно вытащить. Питер Лорд, пастор баптистской церкви на Парк-авеню в Титусвилле, штат Флорида, говорит, что те люди, которые сейчас сильнее всего противятся действию Божьему, активно участвовали в Его предыдущем действии. Мы не готовы воспринять новые методы и формы и полагаем, что самый лучший способ оживить церковную жизнь — попытаться пойти по пути, уже проторенному в прошлом. На двух собраниях, которые Муди и Сэнки проводили в Шотландии, одна дама, пробираясь к выходу, выкрикивала: «Выпустите меня! Выпустите меня! Что подумал бы Джон Нокс?» (Джон Нокс (ок. 1510-1572) – шотландский религиозный реформатор). По-видимому, она твердо знала, как действовал Бог через Джона Нокса, но сильная зависимость от традиции не позволяла ей видеть новое действие Его руки. Традиции могут быть полезными и приносить благо, но мы должны постоянно думать о том, соответствуют ли они Библии и способны ли выполнять свое назначение по отношению к нынешним людям. Помните об уроках истории, когда мы станем рассматривать то, что происходит в наши дни, и думать о том, как обуздать столь могучее средство, как музыка, и использовать ее энергию.

Часть 4